Everything is breaking,
No mistaking,
It's all changing,
Tear it down,
Watch it all start burning

All that's done is done
Just let it lie

Последние недели и особенно дни Майк был мрачен, груб и несносен, и единственный, с кем отношения  у него остались в неприкосновенности, это, как ни странно,  Рафаэль. С Лео все было напряженно, ну а что уж говорить о Донателло... Мда. Откровенно говоря, последняя «выходка» Донателло подобно молоту прошлась по их с Микеланджело хрупкому миру, еще совсем недавно кое-как восстановленному. Узрев своего брата снова избитым (это уже начинает становиться милой традицией), задыхающимся и вообще, судя по всему, планирующим вот-вот отдать концы, он окончательно и бесповоротно убеждается в том, что больше не может и не хочет ему верить. Злость, поднявшаяся тогда в его душе песчаной бурей, стала неприятным открытием как для него самого так и для остальных домочадцев. Прежняя теплая лояльность ко всей этой возне с Мона Лизой и мутагеном куда-то подевалась, и он решительнейшим образом примкнул к островку оппозиции и здравомыслия их семейства – Рафаэлю. Еще бы, вы бы только видели Донателло тогда: весь мокрый, судорожно трясущийся, избитый до кровавых соплей и надсадно кашляющий водой (насколько красочно и животрепещуще, что даже такой «логически» одаренный мутант, как Микеланджело, прекрасно понял, через что его брат прошел по милости Лизарда и, в особенности, благодаря собственному эго и безрассудству)! В одну секунду в Майки сгорели все тревоги и надежды, взгляд его поскучнел, и он больше не хотел видеть брата. В идеале, очень и очень долго. Если Донни так охота раз за разом пытаться осуществить свои суицидальные порывы, пусть дальше развлекается без него. Больше Майк не собирался подставлять свои мозги под словесную «пудру» гениального братца, слушать всякие дурацкие обещания, которыми тот все равно в открытую пренебрегает, и все такое прочее, в чем Донателло большой мастак. Даже Лео и тот не так показательно «страдает» и «приносит себя в жертву», делая большие печальные глаза трепетной лани и обещая все на свете лишь бы ему дали возможность еще разик метнуться в парочку-другую клоак да повисеть на волоске от смерти. А ведь прежде в их семействе мистером «Я сам!» был Рафаэль, и вот, пожалуйста, самый разумный и предусмотрительный из них уже давно сорвал безудержные овации в этой номинации, оставив экс-чемпиона далеко позади.

Просто вне конкуренции по дурацким, импульсивным и сумасбродным поступкам, Донни, так держать! В следующий раз ты обязательно добьешься своего и сгинешь где-нибудь в канализации, как спущенная в унитаз домашняя черепаха. И на этот следующий раз никто тебя не спасет, просто потому, что ты снова захочешь надеть плащ и отправится на дело самостоятельно, попытаться разгрести своими силами и знаешь что, Донни? А действительно, управляйся-ка дальше сам!
А с нас хватит гениального Донателло и твоих вечных очешуительных историй о спасении мира.  Сколько уже ад миром нависает та великая опасность? И что же, толпами ящерицы по Манхеттену не ходят, никто в панике не уничтожает города-миллионники, и, казалось бы, можно спать спокойно, но нет! Нельзя. Нельзя черт возьми, потому что ты наша чертова часть семьи!

− ..бьюсь об заклад, в следующий раз он просто возьмет низкий старт и запрыгнет Рене в самую глотку, - сердито излагал Майк Рафаэлю, рассевшись  на братской постели и от нечего делать используя по назначению одну из гантелей.
− И моргнуть не успеем, как он уже там, - хмурый взгляд черепахи бессмысленно бродил по обшарпанной стене комнатушки Рафа и нигде не задерживался – Микеланджело был явно не спокоен духом. Уже далеко не в первый раз они с братом вот так обсуждали гения, придя к приятному взаимопониманию в этом вопросе, и яд с обидой вперемежку по-прежнему сочился из из их слов. Так же они не отказывали в себе удовольствии отпустить парочку-другую шуточек и с изрядной долей мстительности игнорировали Донателло, порой довольно грубо намекая, что ему не рады. Жаль только, что призванные проучить гения меры не приносили особого удовлетворения, а сам виновник семейных злоключений, казалось, как упрямый болванчик отказывается понимать мотивы братьев. То есть, он, конечно, старательно бродил по убежищу печальной и робкой тенью черепашки, но Майк не верил, что брат действительно все понимает и раскаивается. О нет, он готов был поспорить, что Донателло считает себя всего лишь жертвой обстоятельств, а  значит, по умолчанию невиновным в том, что произошло. И он не очень-то хотел слушать оправдания братца, а потому игнорировал брата особенно увлеченно. Мол, представь, что тебя уже нет с нами, как тебе? Впрочем, и в эффективности байкота черепахи сомневались – Донни, несомненно, что-то да понимал, но, судя по рецидивам,  далеко не так, как следует.

− Как бы заставить его понять то, что он заставляет нас чувствовать? - поменяв руку, с долей задумчивости пробурчал Майк, посмотрев прямо в глаза Рафу. В ответ увидел опасный блеск с чужих зрачках и какую-то демоническую ухмылку на лице. Определенно, их мысли снова пошли по одному направлению. Донни причинил им массу беспокойства и душевной боли от страха потерять родного и близкого. Откровенно говоря, он прямо-таки напрашивался на хорошую взбучку и Микеланджело мечтательно сжал кулак, думая о том, как должно быть, будет приятно вымесить хотя бы часть своих душевных терзаний на их виновнике. Даже странно, что они до сих пор не сделали это.

− Знаешь, у меня появилась отличная идея, Рафи-бой, - с подозрительным удовольствием прошептал он, наклоняясь ближе к брату, - Тебе понравится! Не навестить ли нам Донателло, как думаешь?

It's a revelation,
Celebration,
Graduation,
Times collide,
Watch the world awaken

All the past regrets from days gone by,
Let it go,
Let it die

И вот они оба на пороге лаборатории, собранные и готовые причинять справедливость, подозрительно возбужденные и не менее подозрительно дружелюбные. Пока. Просто Донни от них пока прискорбно далеко, но это дело поправимое. Пока гений растерянно и немного опасливо бормочет приветствия, тиская в трехпалых ладонях метлу (не иначе как обрадованный до ужаса, что байкот отменяется) его дорогие родственнички окидывали помещение придирчивыми взглядами.
− Привет-привет, - ехидным эхом откликнулся на приветствие Микеланджело, оценивающе глянув на коробки с, не иначе, как мусором, которыми был заставлен проход. А ведь еще столько барахла, глаз не хватало все разглядеть. 
− Поговорить, еще как поговорить, - явно сулящим нечто не слишком хорошее для гения голоском согласился Микеланджело и перешагнул через коробку, проходя дальше, вглубь лаборатории.

Отредактировано Michelangelo (2015-06-14 02:58:52)

Рафаэлю уже давно казалось, что он и Микеланджело будто два упертых барана бьются лбами о бетонную стену. Стена дрожит, сыплет крошками, исходит ломаными трещинами, однако в конце концов поддается под крепкими ударами обоих мутантов. Выбитые кирпичи звучно падают на пол, рассыпавшись окончательно, а братья не без труда протискиваются в образовавшуюся дыру. Но вот сюрприз – перед ними возникает еще одна, точно такая же бетонная стена, только потолще и повыше. А за ней еще одна, потом еще и еще. Этакий парадокс многочисленных возникающих препятствий навстречу самому желаемому. И где-то там, далеко-далеко, через все эти тысячу стен крепким сном спит здравый смысл их гениального брата Донателло, который ничего вокруг себя не слышит, не видит,  да и слышать-видеть не хочет. Раф был бы готов ломать и крушить все эти стены – головой, лбом, кулаками – чем угодно, лишь бы Донателло, наконец, опомнился, оглянулся  бы на братьев и на то, что с ними всеми происходит. Нездоровая атмосфера уже так давно витает в воздухе, тяжелой пеленой ложится на все их мускулистые плечи, включая даже отстранившегося от них Леонардо. Поэтому саеносец подозревал не без оснований, что они с Майком скорее до мозгов разобьют себе оба черепа о восставший против них бетон, в кровь сомнут костяшки кистей, которые, к слову и так уже были в ранах и  ссадинах, а Дон так и останется глух и слеп к их тщетным попыткам достучаться до него. У него, видите ли, проблемы, которых никого не касаются…

Это не может не трогать. Это уже не может просто злить, это НЕВЫНОСИМО БЕСИТ!

Под ладонью напряженно гудит системный блок изобретателя, пока еще целый, но постепенными стараниями Рафа уже почти доехавший до края стола и рискующий присоединиться к разбитому монитору на полу, также оставив о себе воспоминания в виде разбитой пластмассы и разлетевшихся железяк. Весь напрягшийся до предела, едва сдерживающий бурю клокочущего в сердце бешенства,  Рафаэль не отводил тяжелых темно-лимонных глаз от осунувшегося, резко схуднушего лица Дона, все пытаясь поймать его взглядом. Когда он стал так хреново выглядеть? До или после того купания?  Конечно столь эпичное плавание в ледяной воде вряд ли способствовало омолаживающему эффекту и закаливанию,  но сейчас Рафаэль не мог смотреть на гения без жалости и некоторого содрогания. Дон смахивал на  ходячего мертвеца, только что восставшего из могилы (впрочем, это и правда было недалеко от истины) – его бледность почти обесцветила обычный оливковый оттенок кожи гения,  под воспаленными глазами гуляли неестественные темные круги, сам подросток весь в пластырях и бинтах, с недетскими царапинами и синяками по всему телу. Да изодранная боксерская груша в доджо и то выглядит лучше!
А каким он был там, в резервуарах… Рафаэлю даже вспоминать не хотелось – настолько  жалкое и отвратительное зрелище развернулось перед их глазами. Отвратительное не потому, что его брат серьезно пострадал и был едва ли в полуживом состоянии – нет, Раф в жизни не стал бы воротить носом от падшего ангела (пардон, гения), а потому, что к этому состоянию шестоносец  пришел самостоятельно, обманув всех и снова сунув свой одинокий гениальный нос в схватку с этим чешуйчатым дьяволом…  Бэтмен хренов, едрить тебя в панцирь… Да почему же ему так хочется непременно сдохнуть?! Что  мешало сразу все рассказать,  позвать на помощь – мол, мужики, помогите, Мона Лиза опять в дерьме? Неужели Рафаэль, как бы он ни относился к ящерице, отказал бы отчаявшемуся Донателло в подмоге? А Микеланджело, эта добрейшая и до забвения любящая братьев черепашка? Тоже проигнорировал бы просьбу, сказал – иди ты, сам выкручивайся? Да черта с два!

Рафаэль и сам не заметил, что поддерживал процессор уже не ладонью, а кулаком, сжатым с такой силой, что казалось бы приложи он еще чуть усилий, и кровь сейчас брызнет красным узором по механической  прямоугольной коробке прямо из разодранной руки саеносца.
— Хорошо, хорошо, Раф! Мы обязательно обо всем поговорим, в том числе и о ваших с Майком переживаниях! Только не трогай этот системный блок.

Час от часу не легче… «Ваши переживания….»

Похоже, Донателло действительно продал свои гениальные мозги сатане на черном рынке в обмен на мутированную девку. А звучит-то как мерзко, с тоном на «отвали»… Неужели Микеланджело прав – и любимому братцу его игрульки дороже, чем семья, сходящая с ума от всех его самоубийственных авантюр, в которых он пытается демонстрировать свой нездоровый альтруизм?  Не хотелось бы верить, но Майки определенно не ошибся – достаточно было заметить, как легко Донни пошел на попятную ради благородной цели вернуть себе компьютер …  Раф лишь коротко кивнул младшему, подтверждая свою солидарность.

Тыльная сторона левой ладони медленно дотронулась до протертой ручки сая, покоящегося сзади на крепеже пояса. Пальцы прочертили «дорожку» по всей длине кожаной обмотки, затем резким привычным движением обхватили рукоять, и кинжал, сухо блеснув безжалостным солнцем под светом лаборатории, оказался наготове. Другая же рука все еще держала блок.
- Знаешь, Донни, - охрипшим от нервного передоза вкупе с тупой злостью, начал Рафаэль. – Ты в курсе, я не мастак толкать длинные и нудные речи, но вот смотри… - Не поворачивая головы, он махнул клинком в сторону примостившегося почти на краю стола процессора. – …стоит мне только убрать руку, и вся эта твоя научная хреновина по проводам свалится на пол, разлетится на кучу мелких деталей. И не будет у тебя ничего, потому что собрать ты весь этот мусор вряд ли сможешь. – Для наглядности Рафаэль чуть ослабил кулак, чтобы машина соскользнула еще на пару сантиметров ближе к губительной для нее пропасти. – А вот если сделать так… - Размахнувшись, он вдруг с силой воткнул сай практически до середины в стол прямо перед компьютерной коробкой, махом отрубив тянущие вниз провода и тем самым удержав оружием системный блок от падения. Черепашка убрал освободившиеся руки и снова попробовал прочесть хоть какое-то понимание в серых глазах умника: - Ну ты видишь, короче. Он стоит себе дальше – цел и почти невредим. Ты понял, Донни? ПОНЯЛ?! – Внезапно прорезавшийся голос в бешенстве рычит на ошарашенного шестоносца. – Тебя тянет вниз, в самое пекло, и ты знаешь, что прямо вот сейчас  наверняка сдохнешь во имя чего-то бессмертного, но ты все равно танком прешь на погибель, как ТВОЙ ГРЕБАННЫЙ КОМП ПО ПРОВОДАМ! Только ты сам можешь остановить свое безрассудство! – Рафаэль уже почти кричал, изредка жестикулируя мощными кулачищами перед носом гения. – А что ты хотел оставить нам? Обломки твоей гениальной башки?
Саеносец вдруг замолчал, тяжело дыша. Такой бессильной ярости от невозможности достучаться до светлых мозгов умника он не испытывал даже во время всех прошедших битв. Конечно, кто-то может ткнуть крючковатым пальцем в самого Рафаэля и едко прошептать, мол, а сам ты, парень, часто думаешь о братьях прежде чем кидаться с головой в толпу окруживших вас врагов? Но тут гордо выступает большое и нехилое такое «НО» - мутант всегда знал чувство меры, когда надо валить, и поэтому никогда не кидался в одиночку туда, где каждый удар мог бы оказаться для черепашки последним.
Микеланджело явно разделял чувства старшего брата. Он тоже начал выплескивать на обладателя пурпурной банданы все, что у него накопилось на душе и висело теперь веревкой на шее тяжеловесным камнем, не давая продохнуть. Он не постеснялся даже пару раз чувствительно пихнуть Донателло кулаком в пластрон, обозначая свою сердитость необдуманными поступками шестоносца, чего уж точно странно было видеть от вечно неунывающей черепашки.

Видишь, Донни, как ты нас доконал своими бесконечными приключениями!  Мы перестаем быть собой, какими были все эти пятнадцать лет... Чем мы тогда лучше Лео, если так и не научились доверять друг другу?

Мона Лиза тоже, конечно, хороша. Еще одна героиня выискалась на их головы. Видимо, слишком безмятежно жилось братьям без нее – пора было и разбавить их ровную жизнь своими небольшими проблемками… Хоть Микеланджело и назвал ее «другом», но уж точно не его, Рафаэля.  Он до сих пор не может к ней привыкнуть как к важной части жизни Донателло, а заодно и всех остальных,  и хотя бы без сарказма реагировать на любое упоминание о ней.  Но  в подобные минуты Рафаэль ненавидел ее всей душой. Хотел, чтобы саламандра никогда не появлялась у них на пути, чтобы никогда не мутировала, а осталась человеком – и Дон никогда бы ее не встречал. Ведь если бы не она… А если бы не он… Если бы… Да и что говорить – все слова и домыслы были бесполезны, уж слишком много накопилось этих «если», рискующие потонуть в бездне неотвеченных вопросов.. Раф лишь махнул трехпалой ладонью своим раздумьям, пока Донателло был занят перевариванием тирады Микеланджело.

Рафаэль нарочно наступил на довольно крупный кусок пластмассы, чтобы жалобным хрустом несчастного обломка, бывшего некогда в составе монитора, обратить внимание изобретателя на себя. На такие хамские проделки с его драгоценной механикой тот реагировал обычно молниеносно, даже если уже не на что было реагировать. Саеносец облокачивается нижней частью карапакса об рабочий стол гения, где  до сих пор стоит в сохранности системный блок, упершись в наполовину ввинченный сай. Он, как и Майки, избегает смотреть в глаза Дону, но, в отличие от Майки, уставившегося в потолок, без интереса водит взгляд с одной части захламленной лаборатории в другую, бегло осматривая то сложенные в кучу детали, то стоявшие на полках научные книги, понятные лишь одному Донателло, то еще какую-то хрень…
- Я тебе так скажу, Донни, -  говорит Рафаэль, без следа злости и бешенства, но с какой-то невероятной усталостью и отчаянием. - Если бы я мог – я бы вскрыл тебе глотку лично, прямо здесь и сейчас.  Знаешь, почему? Чтобы ты умирал на руках рыдающих братьев, а не подох в одиночестве, будучи огрызком черепашьего мяса в вонючей яме, от когтей очередного безумного амбала, который мешает твоей саламандре жить. Ведь ты все равно как собачка побежишь за ней, если ей приспичит снова свернуть с освещенной улицы. Я прав?

Отредактировано Raphael (2015-12-13 19:45:53)

I could scream out loud,
But I'm wasting my time.


На вас когда-нибудь орали? Ну вот так, по нарастающей, с еле слышного сухого тона перемахнув на вырывающийся из груди неистовый крик? Перескакивания с оправданий на обвинения, да еще с помощью солидной тирады, а не отрывистого набора слов? Может быть, это начальник в офисе полоскал в мыльной пене вашу бедную головушку из-за недоделанной работы или же крайне недовольный клиент, смертельно разочарованный вашей исполнительностью?

Знакома ситуация, не так ли?

А что если борцы за справедливость, обычно желающие всех небесных кар на склонивших колени грешников, поменялись местами, пусть даже ненадолго? И теперь вместо того, чтобы самим из горла выплескивать потоки негодования, вынуждены теперь сами замереть и ошарашено выслушивать столь неожиданные нападки?

Нечто подобное сейчас и произошло в подземной лаборатории черепашек. Обстановка стремительно накалялась до предела и вскоре неминуемо должна была разразиться настоящая буря. Слишком много наэлектризованных разрядов порождалось вокруг, никто не мог больше сдерживать в себе надвигающуюся стихию.

На свою проникновенную речь Рафаэль ожидал от Донателло всего, что угодно – скупых оправданий, мрачного молчания в бессилии ответить хоть чего-нибудь, возможно даже и грубого посыла, что-то вроде «А не пошли бы вы нахер со своими нравоучениями…», так не свойственного их довольно мягкохарактерному гению. В принципе, можно было признать, что Раф где-то действительно перегнул палку своими выпадами на гения, ведь тому тоже наверняка надоело постоянно сидеть в окопах и ожидать новый залп братских орудий. Саеносец прекрасно видел, как с каждым проглоченным словом хмурится изобретатель, остолбеневшей оглоблей возвышаясь посереди лаборатории.
Это  не могло долго продолжаться.
Едва Рафаэль замолк, как Донни будто сорвался с цепи. Он вылил на голову Рафаэля такую гигантскую кастрюлю водопада слов, приправив тоном, возрастающим в геометрической прогрессии. В конце концов, гений вообще перешел на серьезный крик, который вообще редко применял по отношению к кому-либо, а особенно к своим братьям (и, в частности, к Рафаэлю). Конечно, всякий полушутливый визг был не в счет, но на этот раз даже голос Донателло стал неузнаваем. Будто черепашке серьезно повредили связки, и теперь его обычно мягкий голос мгновенно подурнел: до краев наполнился пессимистичной горечью, лютым бешенством вперемешку с отчаянием. Удрученный сумрачным временем в их,  уже практически расколовшейся семье, где теперь правили бал братский эгоизм, непонимание и тягость от присутствия друг друга, Донателло не постеснялся бросить вызов обоим братьям, так некстати приперевшимся читать ему мораль.
Нетрудно догадаться, что Рафаэль оторопел от столь внезапной перемены брата, лишившись дара речи. В какой-то момент он увидел перед собой незнакомца, который почему-то так разительно был похож на Донни. И еще почему-то обладающий правом открывать на него, Рафаэля, рот и взбешено высказывать все, что пожелается. Саеносец даже как-то потерянно вжался руками и задницей в край стола, невольно отклонив крепкий корпус назад от лившегося на него потока словесных ударов.  Недавно сведенные к переносице хмурые брови теперь шокировано перебежали в сторону лба, попутно округлив темно-желтые глаза до колесных размеров недоумения.
Ну да, Дон во многом прав. Да, он и Мона не виноваты ни в чем, доктор Зло сам пекся по их зеленым скальпам. Да, стечение обстоятельств. Да, Дону часто приходится звать братьев на помощь. Оказывается, он любит  свою ящерицу (лопух, не догадался?) и все такое… Дон Корлеоне Монтекки и Мона Капулетти… Непорочная любовь на фоне междоусобной войны… Троекратное «ха!»
Так ну и в чем дело-то? Что, все эти откровения служат билетом, в котором прописано право наезда?

Донателло еще даже не закончил тирады, но застывший было от такой наглости мозговой механизм в голове Рафаэля на каком-то моменте вдруг скрипнул, будто очнулся, и шестеренки начали медленно вращаться, наверстывая упущенный темп. Все эти высказывания Донни типа «оградить вас от наших с Моной проблем», «вы сами вынуждаете меня отстраниться», «никак не можете принять и одобрить мой выбор» причем в адрес явно одного Рафаэля, ибо Микеланджело уже выразил адекватное отношение к пассии изобретателя, и послужили мощным таким поджопником, чтобы Раф пришел в себя.
Он по-прежнему угрюмо молчал, плотно сжав губы и не мешая Дону  изливать все, что накопилось у него на душе, но уже начал чувствовать, что внутри него поднимается волна едва сдерживаемого бешенства. От былого взгляда растерянного олененка на поляне волков не осталось и следа - глаза под красной банданой недобро сузились, превратившись в китайские щелочки. И трехпалые руки все напряженнее вжимались в крышку стола, словно жаждали превратить деревянный край мебели в порошок из щепок.
Владеющая сердцем саеносца ярость сейчас напоминала бомбу замедленного действия. Она могла взорваться в любой момент, особенно под безрассудным давлением гневных обвинений и провокаций, которые Рафаэль явно не был намерен переваривать. Черепашка оказался на пределе.
Ну и когда в завершение своей исповеди Донни с чувством показухи оттолкнул от Рафа свой бесценный компьютер, с вызовом изобразив перекошенную от гнева морду прямо на уровне глаз саеносца, терпение последнего все же лопнуло. В мгновение ока пальцы сжались в могучий кулачище, который рассек воздух прямо по направлению к правому глазу умника.
- Ты ошибся, Донни, - рявкнул Рафаэль, не особо стараясь сдерживаться. – Не тебе играть в мастера Сплинтера и открывать на меня свой большой рот!
Он вообще не хотел опускаться до банального мордобоя, но, похоже, в сложившейся ситуации это не представлялось возможным. Ведь крайне сомнительно, что не вмешается Микеланджело (только на чьей стороне?), навряд ли смолчит и Дон, твердо решивший отстаивать свои слова.
- Предлагаю тебе не сдерживаться, Донни, - теперь уже Рафаэль сверлит взглядом гения, взбешено выплевывая слова. – Давай, выпусти пар, мужик! Покажи, какой ты крутой!
Черепашка потянулся было за вторым оставшимся на поясе сай, но на полпути передумал использовать оружие. Кулаки – очень верное средство в семейной буре, которая, наконец, вот-вот разразится разрядом молнии. Возможно, именно этого всем им так не хватало. Нечего было сидеть и скапливать в своих душах мрак и безнадегу вместо того, чтобы просто пойти и хотя бы поорать друг на друга. Ведь ссоры и скандалы служат своеобразным клапаном, с помощью которого можно  выпустить из себя все наболевшее и тем самым успокоить свои нервы.

Отредактировано Raphael (2015-12-16 11:55:08)