...пожалуй, только мы с тобой можем встречать наступающий день вот так — сидя на самом краю холодной бетонной крыши и свесив босые ноги вниз. Город под нами не спешит просыпаться; темные улицы все еще пусты и на удивление спокойны; однако я знаю, что совсем скоро они заполнятся людьми, и нам с тобой придется уйти. Коли на то пошло, мы уже давным-давно должны были вернуться в убежище, где нас ждут старшие братья и мастер Сплинтер. Но разве я могу прервать твой сон? Твоя голова лежит на моих коленях, и я все еще рассеянно провожу по ней рукой. Твоя кожа очень теплая, почти горячая — равно как и дыхание, от которого вот уже несколько часов мерно вздымаются твои мускулистые плечи. А ведь совсем недавно их сотрясала мелкая, нервная дрожь.

— Донни... мне что-то нехорошо.
Я резко оборачиваюсь, сам не замечая того, как мои брови тревожно сходятся на переносице. Твой голос звучит так, будто ты вот-вот грохнешься в обморок. Жаль, что я не могу разглядеть твоего лица: что-то подсказывает мне, что оно совсем не здоровое.
— Что такое? Голова кружится? — я делаю шаг и кладу ладонь на ребристую поверхность твоего панциря, готовясь подхватить и удержать в случае необходимости. Ты не спешишь оборачиваться, но я слышу, как ты нервно заглатываешь вставший в горле комок.
— Нет, Донни, все в порядке. Просто... просто мне нехорошо, — я с трудом подавляю тяжкий вздох: мне все никак не удается привыкнуть к тому, что ты — сплошная копилка взаимоисключающих параграфов, даже несмотря на то, что мы росли вместе и всегда держались рядом.
— <b>Почему</b> тебе нехорошо, Майки? Что тебя беспокоит? — я стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально мягко и успокаивающе.
— Все, — с присущей тебе искренностью. — Я хочу сказать... что мы здесь забыли? — этот вопрос невольно ставит меня в тупик.
— Если меня не подводит память, мы с тобой хотели пройтись немного перед сном... — осторожно отвечаю я, старательно подбирая слова. Ты раздраженно дергаешь плечом, показывая, что ты имел в виду нечто совсем другое.
— Я не об этом, Донни. Что <i>мы</i> здесь делаем? Вообще все мы, не только я и ты. В этом мире, в этих странных, смешных телах... <i>Какой в этом смысл?</i> — твой тон становится резким и требовательным. Я недоуменно моргаю, не вполне понимая, к чему ты клонишь. Еще совсем недавно все было в полном порядке... Не дождавшись ответа, ты сердито зыркаешь в мою сторону, и это еще больше выбивает меня из колеи. Несколько мгновений мы просто молча смотрим друг другу в глаза, а затем негодующие огоньки, вспыхнувшие было в глубине твоих зрачков, медленно затухают, и ты снова отворачиваешься, устало свесив голову вниз.
— Я устал, Дон, — тихо шепчешь. Я чувствую и вижу, как поникают твои плечи. — Мы только и делаем, что прячемся от людей... день за днем, как крысы или тараканы. Мне надоело скрываться. Надоело прятаться в тени. Я хочу <i>жить</i>, я хочу быть как все. Почему мы не такие, как <i>они</i>? Почему <i>им</i> можно выходить на свет, а нам нельзя?! Я тоже хочу видеть солнце, я тоже хочу смотреть, как приходит новый день... — твой голос начинает срываться. Я по-прежнему молчу, чувствуя себя и виноватым, и глупым одновременно. Как жаль, что я не сэнсэй — уж он-то всегда способен подыскать подходящие слова утешения или вовремя предотвратить назревающую истерику.
— Я... я не знаю, Майки, — это единственное, что я могу сказать. Я и сам слышу, как потеряно звучат мои слова, но ничего не могу с этим поделать. — Мы просто другие.
— Я не хочу быть другим... Я-тоже-хочу-видеть-солнце!... — ох, прекрасно. Теперь я чувствую, что мое сердце как будто бы стискивает чья-то холодная, мерзкая лапа. Не нужно, Майки... не из-за чего так плакать. Ты торопливо прячешь от меня лицо и утираешь влажные щеки тыльной стороной руки, но слезы уже не остановить. Я понимаю, что мне нужно перестать стоять столбом и взять ситуацию в свои руки. В самом буквальном смысле. Из твоей груди вырывается судорожный вздох, когда я осторожно обхватываю тебя сзади и кладу подбородок на твой панцирь, прижимая тебя к себе. Мы оба неподвижно замираем на краю площадки: два молчаливых изваяния на фоне свинцового неба. И только твои сдавленные всхлипы подсказывают, что в наших уродливых телах бьются живые сердца.

Я рад, что ты, наконец-то, смог успокоиться. Мне невыносимо видеть, как ты страдаешь или грустишь. Мне страшно смотреть на твое отчаяние. Оно прекрасно мне знакомо; поверь мне, я чувствую все то же, что и ты. Думаю, ты и сам это знаешь. Я опускаю взгляд на твое расслабленное, умиротворенное лицо и мысленно удивляюсь тому, как ты умудряешься так ловко скрывать от нас свою боль. Твои улыбки искренни, твой смех полон веселья и надежды. Ты не обманываешь нас, ты просто... не показываешь нам всей правды. Правды о том, как тебе тяжело. Забавно, но иногда мне кажется, что ты в разы сильнее любого из нас троих. Мудрее... Я осторожно касаюсь ладонью твоей веснушчатой щеки и с облегчением понимаю, что твои слезы уже давным-давно высохли. Когда ты проснешься, то улыбнешься мне все так же радостно и тепло, и мы оба сделаем вид, что все в полном порядке.
Как жаль, что это совсем не так.

— Эй, Дон...
Ты говоришь со мной тихо и слегка невнятно — мы вот уже минут двадцать сидим на каменном карнизе, обнявшись и безмолвно глядя куда-то в пространство. Точнее, сижу здесь только я один, а ты полулежишь у меня на коленях, чуть отвернувшись и уткнувшись носом в сгиб собственного локтя. Я почти с отцовской нежностью поглаживаю тебя по голове и плечам, тихо радуясь тому, что твои рыдания, наконец-то, иссякли.
— Да, Майки?
— Что ты видишь за горизонтом? — как же непривычно слышать твой голос <i>таким</i>. В нем больше нет ни веселых смешинок, ни задорных ноток, ни уж тем более праздничных искр. Ты серьезен и хмур, почти как Лео в его самом мрачном настроении... К счастью, до Рафа вам обоим еще очень далеко.
— О чем это ты, Майки? — моя рука непроизвольно замирает, и я бросаю на брата слегка вопросительный взгляд сверху вниз. Разумеется, он этого не видит, продолжая устало смотреть куда-то в пространство перед нами.
— Что ты видишь <i>там</i>, — ты неопределенно машешь рукой. — За горизонтом. Расскажи мне, — я поневоле обращаю взор на грязно-серую полосу неба за темными громадами небоскребов и какое-то время гадаю, какой именно ответ ты от меня ждешь. И, как мне кажется, до меня все-таки доходит.
— Я вижу новый день, — наконец, неторопливо отвечаю я, и ты молчишь, внимательно вслушиваясь в мой голос. — Я вижу, как мы с тобой встречаем его вместе, сидя там, где нас никто не может увидеть. Мы в безопасности и мы можем смотреть на то, как встает солнце, — мои слова звучат спокойно и уверенно, и это заставляет тебя расслабиться. Я не могу знать наверняка, но мне кажется, что на твоих губах мелькает слабая улыбка. Немного поерзав у меня на коленях, ты вновь обращаешься ко мне по имени.
— Донни?
— Мм?
— Мы правда дождемся здесь утра?
— Да, Майки.
— Обещаешь? — я киваю, чуть крепче прижав брата к себе и позволяя ему поудобнее устроиться в моих объятьях.
— Спи, Майки. Я разбужу тебя, когда наступит рассвет.

Я тихо вздыхаю и вновь устремляю взгляд на постепенно светлеющие небеса, вспоминая наш ночной разговор. Быть может, нам не стоило оставаться здесь до самого утра. Дело не в страхе: в кои-то веки я не опасаюсь того, что нас кто-то увидит. Просто меня не покидает ощущение, что, один раз взглянув на восход солнца, ты уже никогда не обретешь покоя. Золотая полоса медленно ползет по бетонным стенам, яркими вспышками отражается в стеклах окон, огненными искрами скользит по ржавым трубам водостоков... а я все никак не решаюсь тебя разбудить. Это подло, я знаю, но... твой сон для меня важнее. После этого ты уже не сможешь спокойно засыпать в нашем убежище как раньше, осознавая, что утром вместо ласковых лучей солнца тебя встретит столь ненавистный тебе мрак. И все же, обещание есть обещание. С тяжелым сердцем я кладу руку на твое плечо и легонько встряхиваю.
— Майки... утро, — как ни странно, ты сразу же открываешь глаза, словно бы и не спал все это время. Приняв сидячее положение, ты прикрываешь лицо ладонью и щуришься от яркого, слепящего света: налитый сиянием шар уже вынырнул из-за высоток и теперь медленно поднимается ввысь, знаменуя собой начало нового дня. Твой восхищенный вздох заставляет меня рассмеяться против воли: какое же ты все-таки еще дитя. Мне в жизни не выразить словами, как меня радует твоя улыбка.
Только не будь мрачен и угрюм, Майки.
Я больше не хочу видеть твоих слез.
Никогда больше.