Никогда прежде Донателло не рассматривал себя с позиции "достаточно ли я симпатичен по мнению окружающих людей". Во-первых, это было не в его характере — подолгу любоваться своей физиономией в зеркале, как это иногда делал Майк. В конце концов, у гения всегда находились дела поважнее. Во-вторых, он и не надеялся кому-то понравиться. Единственным человеком, который мог спокойно выносить его присутствие, была Эйприл, но ее-то Дон считал чуть ли не сестрой, и, понятное дело, у него даже в мыслях не возникало, что между ними могли бы завязаться какие-то романтические отношения. Она была чудесной девушкой: умной, красивой, приятной в общении... и удивительно доброй, всегда готовой прийти на помощь тем, кто в этом нуждался. Все эти качества вызывали искреннее восхищение изобретателя, но он никогда не строил иллюзий на сей счет. Подумайте, какой человек в здравом уме влюбиться в гигантскую черепаху? Естественно, Эйприл тоже никогда не рассматривала Дона как потенциального любовного партнера, и деликатно обходила стороной тему внешности в разговорах с братьями, понимая, что их это может задеть. Уже хорошо, что она приняла их такими, какими они были на самом деле, сумев крепко сдружиться с четверкой загадочных мутантов. С Ниньярой все было немного сложнее. На самом деле, Донателло даже не знал, как он относится к этой эксцентричной лисице — как здоровый гетеросексуальный хорошо видящий мутант, находящийся на самом пике своего гормонального развития, он, безусловно, находил ее безумно привлекательной... и даже откровенно сексуальной. Только вот никаких особых эмоций, кроме дружбы, он к ней не испытывал. Наверно, она была слишком уж холодной и независимой. К тому же, Ниньяра была негласной "пассией" Рафаэля — пускай даже эти двое ссорились чаще, чем страстные парочки в излюбленных латиноамериканских телесериалах мастера Сплинтера. И, вдобавок, у гения уже была Мона. Ну, как "была"... Дон неловко поерзал в импровизированном гнезде из прошлогодней соломы, по-прежнему опасаясь смотреть в лицо девушки. Как, наверно, глупо он сейчас выглядел в ее глазах — столь резко и непредсказуемо пойдя на попятную, испугавшись собственной физиономии в отражении расширенных черных зрачков саламандры... Но, возвращаясь к вопросу о внешней привлекательности, разве мог он знать, как именно его видит бывшая студентка? Сам себя Донателло считал эдакой здоровенной неуклюжей образиной, кажущейся настоящей годзиллой на фоне хрупкой и гармонично сложенной ящерки. Обе ее ладошки могли с легкостью уместиться в его квадратной лапище, и еще бы осталось свободное место — как уж сдержаться и тут не сравнить себя с динозавром или бигфутом? Ничего удивительного в том, что Донни так сильно комплексовал по этому поводу. Как уже говорилось, одно дело — объятия да робкие поцелуи, и совсем другое — полноценные отношения, с перспективой их дальнейшего развития вплоть до... создания семьи? Дон ни разу не задумывался о том, к чему они оба могут придти. И вот сейчас, начиная размышлять на данную тему, мутант внутренне холодел. Ведь усиленно завоевывая расположение саламандры, он как-то упустил из виду одну безумно важную деталь: серьезные отношения не строятся на кратковременной симпатии. Чего конкретно он добивался от Моны? Явно ведь не одного-единственного поцелуя на фоне звездного неба... и даже не романтичных посиделок в стоге сена или на берегу лесного ручья. Романтика романтикой, но... готова ли девушка разделить с гением всю свою дальнейшую жизнь? Он-то, пожалуй, был готов, и еще как. А что насчет Моны? Как же все это сложно, черт подери! Почему он не подумал об этом раньше? И что теперь прикажете делать?... Донателло едва не обхватил ладонями свою гудящую от тревожного роя мыслей голову, чувствуя, что еще немного — и он окончательно ударится в панику, и тогда вся удивительная атмосфера этого утра отправится псу под хвост. Вот уж действительно, иногда он слишком много думает...
Внезапный толчок в бок мгновенно вывел изобретателя из состояния транса. Покачнувшись, Донни торопливо выбросил руку в сторону, используя ее как опору, но все-таки слегка опрокинулся набок, издав тихое "уоу" и с приглушенным треском подмяв панцирем сухую солому. Больно не было, скорее, просто... неожиданно? Юноша адресовал Моне свой недоуменный и слегка обиженный взгляд: хей, за что это? Сложив руки на груди, девушка раздраженно показала другу свой розовый язычок — "вот зануда-то, а!".
— Ты не страшный — ты просто дурак, — заявила она, игнорируя вытянувшееся лицо изобретателя. — Неужели ты думаешь, был бы ты мне противен, глупый, я бы с тобой здесь сидела, м? — Дон промолчал, не найдясь, что ответить, и Мона уже сердито подытожила: — Давно уже должен был вроде понять: у меня не тот характер, чтобы что-то терпеть... Или кого-то. И по моему, ты просто напрашиваешься на комплимент, — при этих насмешливых словах, на физиономии черепашки отразилось искреннее негодование. Вот уж чего он и в жизни бы не стал требовать, так это похвалы! Ну... по крайней мере, не в такой щекотливый момент, когда речь зашла о его внешних качествах, а не о навыках ниндзя или о гениальном интеллекте, к примеру. Надувшись и, в свою очередь, скрестив руки на пластроне, Дон хмуро уставился куда-то в противоположную от саламандры сторону. Да, безусловно, Мона была права, как бы ему не сложно было это признать: он привык судить о себе по реакции случайных прохожих... Глупо, конечно, но их тоже можно было понять: на взгляд обычного человека, Дон был ну очень далек от общепринятого идеала красоты. Донателло с сомнением покачал головой в ответ на рассуждения Моны.
— Я вовсе не это хотел сказать, — вздохнул он, опуская взгляд. — Ты вовсе не уродина. Просто... ты сохранила в себе гораздо больше человеческих черт, в то время как я выгляжу как большая разумная черепаха. Ты очень красива, — пробормотал парень уже едва разборчиво, старательно игнорируя разливающийся по щекам румянец, — тем более, по сравнению со мной... — прикрыв глаза, Донателло неподвижно замер в своей напряженной позе, по-прежнему избегая смотреть на сидящую рядышком студентку. Та аж привстала на колени, положив ладошку на шероховатую скулу изобретателя, вынуждая таким образом посмотреть ей в глаза, но Дон продолжал упрямо косить взгляд куда-то в сторону, не спеша соглашаться с доводами подруги.
— Ты далеко не такой несимпатичный, каким себя считаешь, — шепнула Мона негромко. Донателло неожиданно ощутил, как пальчики быстро, но аккуратно ослабляют тугой узел на его затылке; не успел умник отреагировать, как его фиолетовая маска плавно скользнула вниз, упав на пластрон. Донни сразу же ощутил себя как-то неуютно под пристальным взглядом Моны Лизы. Такое уже случалось раньше, и всякий раз юноша чувствовал себя чуть ли не голым без своей любимой рваной банданы. Не удержавшись, подросток все-таки посмотрел в лицо возлюбленной, да так и замер, боясь шелохнуться. Теплые ладошки ящерицы мягко удерживали голову изобретателя, не позволяя ему отвернуться или отодвинуться назад. — Например... у тебя очень красивые глаза, — заметила Мона вполголоса. Дон немедленно ощутил, как на его слегка розовеющих щеках теперь уже вовсю распускаются багрово-алые маки: по понятным причинам, ему было довольно... непривычно выслушивать подобные дифирамбы в свою честь. Да и неудобно — создавалось впечатление, будто он действительно напросился на комплимент. И ладно бы только на один! Мона так его захвалила, что гений аж дар речи потерял. Возникало отчетливое желание с головой заныкаться с панцирь и, вдобавок, закопаться поглубже в упомянутый стог сена, а потом и вовсе провалиться с ним под землю, причем как можно глубже. Вылупив глаза, Дон изумленно выслушивал вкрадчивую речь саламандры, как-то отрешенно подмечая, что та постепенно подкрадывается все ближе и ближе. Теперь он мог явственно ощутить ее теплое дыхание на собственных губах, и от этого все мысли путались и переворачивались вверх дном. Полностью обескураженный, Донни словно бы окаменел, не в состоянии найти подходящих слов для ответа. Да и так уж ли это было необходимо? Пристальный взгляд янтарных глаз завораживал, ускоряя сердцебиение, и уже очень скоро подросток напрочь позабыл, как дышать.
Мона была слишком близко...
— ...просто ты — это ты. Черепашка ниндзя. Без тебя, не было бы и меня здесь — хорошенько запомни это, Донателло... — вкрадчиво прошептала саламандра, едва ли не касаясь губ гения своим собственными... или все-таки касаясь? Да, верно, ему не почудилось — Мона и вправду его целовала, со всей осторожностью, на какую она была способна. Сердце коротко ударило о грудную клетку и снова забилось, заметно быстрее, чем должно было. Как-то незаметно для самого себя, но Донни "оттаял" и расслабился, а его большие, грубые руки, дрогнув, мягко легли на талию девушки, чуть сильнее прижимая ее к жестким костяным пластинам. Закрыв глаза, гений с охотой откликнулся на поцелуй, в свою очередь, увлеченно захватывая и лаская полные губы саламандры, напрочь позабыв обо всем на свете, включая собственное несовершенство. На какое-то время, под соломенной "крышей" стога воцарилось умиротворенное молчание, прерываемое только тихим шорохом сухой травы да отдаленным щебетанием птиц. Кажется, оба мутанта теперь уже совсем не вспоминали о разговоре, полностью сосредоточившись на собственных ощущениях... Никто даже не заметил, как ящерка проворно перебралась на колени шестоносца, а может, это сам Донателло неосознанно притянул ее поближе к себе, черт его знает. Ладони черепашки медленно скользили выше, к плечам девушки, пока, наконец, не запутались в густых и блестящих локонах, щедро рассыпающихся по ее спине. Умнику нравилось перебирать эти рыжеватые пряди, пропуская их между пальцами и нежно расчесывая, то собирая в тугой хвост, то вновь позволяя свободно упасть вниз. В это было что-то... успокаивающее. Их поцелуй становился все затяжнее, но Донателло даже не приходило в голову его прерывать: он лишь склонил голову на другой бок, разминая слегка затекшую шею, и продолжил с упоением предаваться этой простой ласке. Наверно, они могли бы заниматься этим вплоть до позднего вечера, до тех пор, пока губы не занемеют и не обветрятся до такой степени, что к ним станет больно прикасаться... Но пока что все было нормально, и даже более того. Полностью захваченный происходящим, Дон даже не обратил внимания, как начинает медленно, но неукротимо заваливаться куда-то на спину — причем в этом не было его вины, просто сено под их телами начало проседать вниз, из-за чего держать равновесие с каждым мгновением становилось все сложнее. Наконец, Донателло заметил странный угол крена, но далеко не сразу сообразил, что происходит: мысли его находились где-то очень далеко, за легкими перистыми облаками в небесной вышине, так что, он не успел ничего предпринять — подростки просто с тихим ойканьем бухнулись на мягкую соломенную перину, причем Мона вновь оказалась сверху, вот уже во второй раз за прошедший день. Распахнув глаза, Дон виновато улыбнулся своей подруге. Его ладони вынырнули из моря завитых кудряшек и нежно обхватили личико саламандры, проведя большими пальцами по разрумянившимся щекам, и прежде, чем гений успел осознать, что именно он собирается сказать, с его губ сорвалось тихое и честное:
— Я люблю тебя.

Еще не успев толком сообразить, что именно он только что сказал, Дон уже ощутил, как стремительно напряглась его подруга: лежа на пластроне изобретателя, она прямо-таки окаменела, широко распахнув медовые глаза и даже слегка приоткрыв рот, глядя на Донателло с таким лицом, будто он только что признался ей в чем-то совсем уж нехорошем. Осознав собственные слова и то, при каких условиях они были озвучены, Донни стремительно покраснел, пускай и не так сильно, как парой-тройкой минут раньше. Ох, панцирь... Смущенная физиономия гения, в свою очередь, отразила подлинный испуг — теперь оба подростка ошалело пялились друг на друга, не находя слов, чтобы выразить всю глубину охватившего их ступора. Вся уютная атмосфера разом куда-то испарилась, и теперь в стогу воцарилось гробовое молчание... которое явно затягивалось. Какое-то время мутанты просто неподвижно лежали в куче мягкой соломы, не смея ни двинуться, ни вздохнуть, ни даже просто моргнуть, пока, наконец, Мона не отстранилась, высвобождая лицо из теплых ладоней механика. Донателло не стал ее удерживать: опустив руки, он, в свою очередь, осторожно приподнялся на локтях, с внутренним замиранием всматриваясь в задумчивое лицо ящерки. Та, вопреки его страхам, не казалась рассерженной, и уж тем более в ее взгляде не было и тени отвращения или непонимания... Но она все еще молчала, как-то странно взирая на черепашку сверху вниз. Создавалось впечатление, что девушка тщательно взвешивала все "за" и "против", решая, что же ей ответить на столь пылкое признание... Дон ее не торопил. Стиснув ладони в кулаки, юноша просто тихо лежал на сене, смиренно дожидаясь хоть какой-нибудь реакции. Да, он определенно поспешил кричать о своей любви... хотя сказанное им было чистой правдой, но для Моны это было как ушат холодной воды на голову. Саламандра не была готова услышать подобные слова в свой адрес, Донателло осознавал это едва ли не отчетливее, чем сама Мона Лиза. И, понятное время, ей требовалось время, чтобы все как следует осмыслить... Донни все прекрасно понимал, правда. Но все равно его сердце билось так тяжело, а руки дрожали так сильно, что изобретатель едва ли не кусал губы от внутреннего напряжения. Ну же... скажи хоть что-нибудь... пожалуйста. Тишина вокруг них становилась невыносимой... Заметив, как дрогнуло лицо девушки, Донателло тут же нервно сглотнул — но то была лишь теплая улыбка, совсем не гримаса презрения. Спокойно...
— А ведь... ты первый кто мне это сказал... — едва слышно и как-то задумчиво протянула саламандра, и Дон вот уже в который раз не нашелся, что ответить. Как... это понимать? Сбитый с толку, Дон неуверенно опустил взгляд, задержав его на когтистых пальчиках студентки — она по-прежнему сидела на пластроне умника, упираясь в него своими перепончатыми ладошками и, кажется, пока что не собираясь никуда слезать. Мысли мешались, путались, сталкивались друг с другом и тотчас лихорадочно отскакивали в разные стороны, ну точь-в-точь как хаотично движущиеся молекулы. Было ой как непросто ясно соображать в столь неловкой ситуации, но Донателло пытался, честно пытался. Итак, она не собиралась осмеивать чрезмерно романтичного юношу, это хорошо... но и ответного признания с ее стороны так и не последовало. Это плохо. Получается, Мона пока что сама не знала, что она испытывает к этому смешному, робеющему подростку с преданным щенячьим взглядом и уродливыми шрамами на ключице... Даже несмотря на то, что изобретатель всегда был рядом и открыто намекал о своих чувствах, а теперь еще и осмелился высказать их вслух... несмотря на все те ласковые объятия и жаркие поцелуи, на многократный риск и самопожертвования, когда подростки буквально за шиворот вытаскивали друг друга из когтей смерти, не щадя при этом собственной шкуры... Она все еще сомневалась и не знала, что ответить. Странная тень пробежала по лицу Донателло, но когда он снова поднял взгляд на саламандру, он улыбался — тепло и понимающе, с едва различимым оттенком горечи. Разжав кулак, юноша осторожно накрыл своей ладонью обе руки девушки, совсем чуть-чуть сжав в ободряющем жесте.
— Мне не стоило так неожиданно об этом говорить, да? — гений слегка покачал головой, впрочем, продолжая ласково улыбаться. — Ты ничего мне не должна, Мона. Я сказал это... я сделал все это просто потому, что я так хотел. Потому что ты действительно мне дорога... теперь ты часть моей семьи, — он немного крепче прижал руки саламандры к собственному пластрону, так, чтобы Мона смогла почувствовать кожей неровно колотящееся сердце мутанта, — и навсегда ею останешься. А семья всегда держится друг за друга... Чтобы ни случилось, я постараюсь быть рядом с тобой, если ты только сама этого захочешь, — он замолк, собираясь с духом для последующей фразы, — Что касается меня... я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Но если ты не хочешь, или чувствуешь, что тебе еще нужно время — это нормально. Давай ты просто... просто хорошенько все обдумаешь, не прямо здесь и сейчас, ладно? Я готов ждать твоего ответа, столько, сколько потребуется, — уже совсем тихо закончил Дон, вновь опуская взгляд. Окончательно приподнявшись над соломенным "матрацем", юноша осторожно придержал Мону за талию, позволяя той мягко сползти ниже по ее пластрону, обратно на колени изобретателя — а затем вовсе заключил подругу в теплые объятия, позволив расслабленно уложить острый подбородок поверх собственного плеча и таким образом избавив ящерку от необходимости продолжать их неловкий разговор. Моне и вправду требовалось немного времени на размышления... они оба это понимали. Так что, Донни намеренно отказался от продолжения поцелуя, и вообще от каких-либо настойчивых действий со своей стороны, вернувшись к тому, что теперь оба мутанта просто молча нежились, тесно прижавшись друг к другу и умиротворенно закрыв глаза. Вроде бы и уютно, черт подери, а в то же время ни к чему не обязывает... Едва ощутимо покачиваясь взад-вперед и зарывшись лицом в растрепанную копну волос, в которой местами запутались сухие травинки, Дон отрешенно размышлял обо всей это непростой ситуации в целом, гадая, хватит ли ему терпения дождаться ответа саламандры, да и вообще, достаточно ли крепок его внутренний стержень, чтобы выдержать возможный отказ... Уже не раз и не два ему приходилось выдерживать сокрушительные удары, после которых было не так-то просто снова взять себя в руки и вернуться к обыденной жизни. Но Донни старался, старался не впадать в отчаяние. Теперь все было совсем не так, как если бы Мона Лиза вновь куда-то исчезла, или потеряла память... Теперь у них есть возможность спокойно все обсудить и прийти к какому-то совместному решению. Ведь, как ни крути, а Донателло действительно любил эту гордую, временами вспыльчивую, но притом на редкость рассудительную ящерку, а следовательно, он уважал ее выбор и был готов принять любой ответ, даже самый негативный. Крепко зажмурившись, Дон с едва слышным вздохом потерся щекой о всклокоченную макушку саламандры, а затем мягко отстранился, вновь с улыбкой заглядывая ей в лицо.
— Нам пора возвращаться... как бы ребята не начали волноваться, куда мы запропастились, — произнес он добродушно, убрав кучерявую прядь с лица девушки. Дождавшись согласного кивка, Дон окончательно выпустил Мону из объятий и начал осторожно выбираться из разворошенного стога, стараясь при этом не потерять равновесия и не бухнуться под ноги мутантки. Едва оказавшись на свету, Донателло как следует отряхнул сено с макушки, плеч и рукавов плаща, а затем повернулся к Моне и все с той же улыбкой вытащил длинную соломинку из ее волос. — Ну что, идем? — незаметно сунув колосок в карман, Дон не спеша побрел следом за саламандрой, позволяя той самостоятельно выбрать, каким путем возвращаться на ферму — через лес или напрямик, через залитое солнцем поле. Честно говоря, сейчас ему было не так уж важно, увидит ли их кто-нибудь, ведь мутанты всегда могли скрыться от посторонних глаз в зарослях высокой травы, да и кто станет выходить на луг в такую рань? Чуть приостановившись, Дон с явным сожалением обернулся назад, кинув прощальный взгляд на желтые кучи сена, но тут же двинулся дальше, спеша нагнать окликнувшую его саламандру.
По какой-то причине, черепашке казалось, что он оставляет в этом месте часть самого себя. Только вот какую именно — ту, что с детской наивностью ждала положительного ответа Моны Лизы, или ту, что была темна и тревожна, и не позволяла ему с надеждой всматриваться в собственное будущее...? Увы, но ответа на этот вопрос Дон пока что не знал. Да и так уж ли это было важно...
Все должно было проясниться само собой.

---

Спустя три дня после памятного разговора (или, точнее сказать, вдохновленного монолога изобретателя), ситуация, увы, так и оставалась неопределенной. Нет-нет, Мона и Дон по-прежнему общались друг с другом очень тепло и приветливо, так, как и подобало лучшим друзьям. Но, в то же время, им почти не удавалось побыть наедине друг с другом — Майки и Мондо практически постоянно крутились где-то поблизости, зачастую ломая то, что Донни с таким огромным трудом наладил или починил. Изобретателю было совершенно некогда отвлекаться на посторонние вещи, от него вечно требовалось что-то поправить, собрать или отремонтировать... в принципе, как и всегда. Мона не оставалась в стороне, помогая юноше по мере сил и возможностей, и Дон с радостью принимал ее помощь. Это позволяло ему отвлечься от неприятных мыслей, касающихся Лео и Клана Фут... а заодно быстрее навести порядок на старой ферме. Работы было много, а ведь еще требовался уход за мастером Сплинтером и его сломанной лапой. К счастью, их сэнсэй начинал идти на поправку: кость срасталась правильно, и привезенные Эйприл медикаменты только ускорили выздоровление. Теперь и Раф не выглядел таким озабоченным букой, прячущимся ото всех в местном лесу, да и на лице Сплинтера все чаще мелькала добродушная улыбка. Все это, разумеется, не могло не радовать изобретателя... Но стоило ему хотя бы ненадолго остаться одному, как он вновь начинал размышлять о саламандре, гадая, как долго она еще собиралась обдумывать его слова, прежде чем прийти к какому-то окончательному решению. Ожидание действовало на нервы, но Донателло не злился: он понимал, как сильно давило на его подругу чувство вины и ответственности. Было бы неправильно требовать от нее ответа так скоро... не так ли? Честно говоря, Дон уже не знал, как ему себя вести. Сегодня ночью, в очередной раз пожелав девушке добрых снов, гений несколько часов бестолку проворочался в собственном спальном мешке, не в силах сомкнуть глаз. Ему казалось, что в помещении слишком душно, да и похрапывание Рафаэля действовало на нервы... Наконец, черепашка со вздохом уселся посреди комнаты и с завистью оглядел разлегшихся кругом мутантов: вот им хорошо-то, спят себе без задних ног и не мучаются от глупой бессонницы... Правду говорят: ко всему привыкаешь со временем, в том числе и к жесткому полу под боком, и к чужому сопению над ухом. Потерев красные от недосыпа глаза, Дон нехотя поднялся на ноги и аккуратно, на цыпочках двинулся прочь из комнаты, стараясь впотьмах не наступить на кого-нибудь — совсем как в ту первую ночь после приезда Моны и Гекко... Тихо притворив за собой дверь, Донателло все также бесшумно спустился вниз по старой, скрипучей лестнице и вышел на деревянную веранду; легкий ветерок овеял его ночной прохладой и вмиг прояснил сознание. Пожалуй, он бы не отказался сейчас от небольшой прогулки... Да уж, нашел время. Но, почему бы и нет, собственно? Ноги сами собой вели изобретателя к знакомому ручью: он ясно запомнил этот нехитрый путь, и мог найти его даже вслепую.

I walked across an empty land
I knew the pathway like the back of my hand
I felt the earth beneath my feet
Sat by the river and it made me complete

Перейдя ручей по узкому перешейку из влажных подводных камней, Дон с трудом подавил в себе желание усесться на пустынном берегу. Он чувствовал, что это немного не то место, где бы ему хотелось быть в настоящий момент... Незримая нить уводила мутанта дальше, прочь от воды, на опушку леса, тем же самым путем, каким они с Моной вышли к цветущему лугу несколько дней тому назад. Гений с легкой усмешкой коснулся рукой тонких и гибких ветвей сбоку от тропы: помнится, он едва не ткнулся в них носом, пытаясь схватить шуструю ящерку за хвост во время их бешеной игры в догонялки...

I came across a fallen tree
I felt the branches of it looking at me
Is this the place we used to love?
Is this the place that I've been dreaming of?

И вновь знакомое перепутье: лес так неожиданно кончается, переходя в открытую местность, но на сей раз Дон не раздумывая переступает через невидимую границу — свет луны не пугает его, а звезды приветливо подмигивают с темной небесной вышины, кокетливо прячась за рваными облаками. Шагнув в море седой травы, Донателло молчаливо побрел к видневшимся в отдалении стогам, чувствуя, что именно там он найдет защиту от своих тяжелых мыслей. Странное и необъяснимое чувство, но оно кажется таким правильным, что гений не раздумывая слушается веления собственного сердца. Приблизившись к одной из соломенных куч, юноша задумчиво оглядывается по сторонам, а затем, помешкав, снимает с себя плащ — но лишь затем, чтобы аккуратно постелить его поверх скошенной травы. С удовольствием вытянувшись во весь свой немаленький рост и утонув панцирем в мягком сене, Донателло заложил руки под голову и умиротворенно смежил веки: да, так было гораздо теплее и... удобнее. В зубах дремлющего изобретателя мерно покачивалась сухая соломинка, та самая, которую он беззастенчиво вытащил из волос Моны Лизы.

And if you have a minute, why don't we go
Talk about it somewhere only we know?
This could be the end of everything
So why don't we go somewhere only we know?
Somewhere only we know...

Здесь, вдали от всякого шума, посторонних глаз и цивилизации в целом, Дон, наконец-то, мог позволить себе полностью расслабиться и перестать ломать голову над такими важными, но уже основательно поднаторевшими вещами. Разумеется, мысли его по-прежнему вращались вокруг Лео и Моны, а также других членов его большой и во всех отношениях необычной семьи, но в целом Донателло был спокоен и умиротворен. Лежа на мягком стогу сена и глядя на усыпанное созвездиями небо, юноша чувствовал себя так, словно бы ему удалось ненадолго переместить в параллельный мир, где не существовало никаких проблем, никаких любовных мук и никакого предательства. Это было удивительное, поистине драгоценное ощущение, и Донни многое бы отдал, чтобы оно навсегда осталось с ним. Мутанту даже задумываться не хотелось о том, что его ждало там, на ферме — до утра оставалось еще немало времени, так что он мог позволить себе как следует выспаться... Прикрыв глаза, Дон глубоко вдохнул прохладный ночной воздух, в котором смешался запах луговых трав и прошлогоднего сена, и затих, медленно погружаясь в дрему.

Last night in a dream that came to me
Oh, I saw a face and I knew right then
That you were meant for me
Last night, in a dance from long ago
As the music fades and we walk away
Why did we let it go?

...он слышал ее голос издалека. Совсем тихий и нежный, но в то же время на удивление певучий, он ласково звал черепашку по имени, и Дон с нарастающим в груди волнением шел на этот звук, пригибая руками высокую траву — теперь она отливала чистейшим золотом и казалась совсем мягкой на ощупь. Манящий зов раздавался все ближе, а точнее, это сам Донателло уже почти бежал ему навстречу, подобно тому, как заблудившийся во время шторма корабль устремляется на яркий свет маяка, рассчитывая на счастливое завершение долгого и выматывающего плавания. Смешное и нелепое сравнение, но сейчас Донни понимал: Мона Лиза олицетворяла собой ту самую гостеприимную гавань, в которой он, наконец-то, мог бросить якорь и вновь ступить на твердую землю, оставив позади все свои страхи и тревоги. Глупо? Возможно, но во сне это казалось неопровержимым фактом.

Last night in a dream I've had before
Oh, I heard your voice calling me
Like from a distant shore
Oh, last night like a ship lost on the sea
I see the light shining there
To light the way for me

Теперь он мог ее увидеть: саламандра уютно пристроилась на нижней ветке огромного, густо разросшегося дуба, подобно русалке разметав волосы по плечам и свесив вниз свой длинный, чешуйчатый хвост. Яркий солнечный свет играл на ее тяжелых кудрях, окрашивая их в ярко-рыжий оттенок, а прозрачно-желтые глаза сияли так, что у мутанта вмиг перехватило дыхание. Девушка была красива, спору нет, и еще почему-то облачена в легкое белое платьице с развевающимся на ветру подолом — странно, ведь она никогда не носила одежды, за исключением короткой кожаной куртки и тяжелого, внушительного пояса на крутых бедрах. Впрочем, Дон не стал на этом зацикливаться, такой наряд его тоже более чем устраивал. Остановившись, юноша с улыбкой устремил взгляд наверх, просто молча любуясь открывшимся ему видом. Мона с улыбкой посматривала на умника, держа в руках пышный венок из желтых одуванчиков; ее тонкие пальчики проворно вплетали в него все новые и новые цветы, пока, наконец, она не надела эту благоухающую "корону" себе на голову... а затем легко, неуловимо соскользнула вниз. Растерявшись, Дон, тем не менее, успел выбросить руки перед собой и осторожно подхватить падающую сверху мутантку, но, разумеется, удержаться на ногах в таких условиях было ой как не просто... Рассмеявшись, оба подростка неловко шлепнулись в траву, и Донателло вот уже в который раз обнаружил себя лежащим на панцире и крепко сжимающим саламандру в объятиях. Похоже, Мону более чем устраивала такая позиция: удобно разлегшись на пластроне изобретателя, она все с той же нежной улыбкой сняла венок и водрузила его на макушку приятеля, при этом отчасти закрыв тому один глаз. Легкий цветочный запах, к которому также примешался неуловимый аромат пышных волос Моны Лизы, вмиг наполнил легкие, даря какую-то неземную радость. Наверно, это и вправду был его персональный Рай...

How do you know the first time
Is the right time in your life
Not to let it pass you by
I won't let it pass me by

Гений тихо и умиротворенно вздохнул во сне; веки его слегка подрагивали. Как же ему не хотелось просыпаться... Пускай и понарошку, но Мона была с ним, совершенно спокойная и безмятежная. Взгляд ее медовых глаз был прикован к улыбающейся физиономии изобретателя, а сама девушка доверчиво обнимала его за шею, прижавшись щекой к жесткому, мерно вздымающемуся пластрону. Странная, игривая усмешка коснулась припухлых губ, и Дон, повинуясь вполне очевидному порыву, склонил голову для поцелуя... Но Мона почему-то увернулась, все также коварно улыбаясь и по-прежнему пристально всматриваясь в глаза умника. Донателло насторожился, не понимающе глядя на нее в ответ, и ящерица, хихикнув, принялась неспешно сползать куда-то вниз по груди возлюбленного, щекоча ту своими непослушными кудрями. Ее ладони также мягко скользнули вниз, оглаживая мускулистый торс изобретателя, лаская и дразня — не оставалось ни малейшего сомнения в том, что именно она собиралась делать... Донателло затаил дыхание, причем не только во сне, но и наяву. Ему уже далеко не в первый раз снилось что-то подобное, но, обычно, его во всех смыслах сладкий сон вечно прерывался на самом интересном месте, оставляя умника глубоко неудовлетворенным. Но сейчас некому было развеять манящее видение: Дон мог в полной мере насладиться зрелищем гибко изогнувшейся в пояснице саламандры и ее ласкающими, бесстыдными прикосновениями к самому низу живота. Его тело уже давно ощутимо погорячело от столь откровенных фантазий — приятное возбуждение волнами распространялось под мощными костяными пластинами, и теперь уже Донателло, кажется, сам управлял сновидением, предсказывая каждое последующее движение своей подруги... Рука гения, до того момента мирно покоившаяся у него под головой, дрогнула, неуловимо сползая чуть ниже по соломе, и вновь замерла, не решаясь перекочевать на тяжело вздымающуюся грудь черепашки. Даже оказавшись вдали от шумной компании мутантов и мирно заснув посреди пустынного поля, Дон по-прежнему опасался, что кто-то может потревожить его покой, не дав в полной мере насладиться своим, кхм, одиночеством...
...и, как ни странно, он оказался прав. Кое-кому все-таки пришло в голову последовать за ушедшим в ночь изобретателем, пускай даже сам Донателло до последнего момента не подозревал о стороннем присутствии. И в какой-то момент столь драгоценная картинка просто-напросто рассыпалась на части, подобно разрушенному паззлу, и на живот Донателло с размаху приземлилось что-то... маленькое, но все-таки отнюдь не невесомое, отчего бедолага едва ли не хрюкнул в полный голос: до того неожиданно все произошло. Не успев толком проснуться, Дон ощутил, как его напрягшиеся запястья крепко сжали чьи-то горячие, хваткие ручонки — что за...?
— Небось во сне тоже что-то все собираешь-разбираешь? — до боли знакомый голос вынуждает его ошарашенно распахнуть глаза и чуть ли не испуганно уставиться в лицо нависающей сверху ящерки. Мона?! Умник невольно дернулся всем телом, но вышло не очень убедительно: девушка так и осталась сидеть на его животе, да еще и крепко перехватив обе руки мутанта. Янтарно-желтые глаза двумя яркими угольками тлели на фоне поглощенного мраком лица саламандры, выдавая охватившее ее самодовольство. — Или тебе снюсь... я? — Дон все так же изумленно моргнул в ответ, чувствуя, как медленно, но неотвратимо заливается пламенеющим румянцем. Его физиономия выражала такое дикое смущение, что оно наверняка отчасти передалось самой Лизе... а ведь он, между прочим, еще не успел сделать ничего предосудительного.
— Ты всегда мне снишься, — брякнул он, не подумав, и тут же прикусил язык, чувствуя, что еще немного — и он окончательно сгорит со стыда. Еще несколько мгновений мутанты изумленно пялились друг другу в глаза, а затем хватка на запястьях мутанта ослабла — должно быть, его прямой ответ слегка выбил мутантку из колеи, заставив как следует призадуматься: а так уж вовремя она пришла? Теперь-то она, должно быть, сполна ощутила охвативший приятеля жар. Донни все никак не мог отойти от своего эротического сна, а тут еще Мона так беспардонно расселась на нем верхом, тесно обхватив коленями жесткие ребристые пластины по бокам его разгоряченного туловища. Нда, та еще ситуация... По-прежнему страшно смущенный, Дон медленно и очень осторожно приподнялся над стогом, опираясь на локти и стараясь смотреть куда угодно, но только не на Мону; взгляд его сам собой обеспокоенно скользнул к низу собственного живота, проверяя, все ли в порядке — как ни крути, а в его черепашьей анатомии были свои плюсы... По-крайней мере, Мона только догадывалась о том, в каком состоянии сейчас находился ее друг, но не могла найти доказательства столь смелым предположениям. С другой стороны, гению и так было... тесновато сдерживать собственное возбуждение, а тут еще саламандра давила на то самое место, доставляя определенный физический дискомфорт. Ну что ж, теперь будет знать, как будить Дона посреди ночи! Юноша неожиданно ощутил стремительно растущее веселье при взгляде на озадаченную мордашку ящерки: а что еще она от него ожидала? Все-таки, пускай он и мутант, но, в некотором роде, мужчина. Или родители в свое время не стали объяснять ей различия между особями противоположного пола? Да даже если оно так, разве сама Мона не получала биологического образования до своей мутации? Дон слабо фыркнул, покачав головой, после чего с извиняющейся улыбкой положил ладонь на порозовевшую щеку девушки. Уж она-то должна была понимать, как никто другой...
— Ты сама как будто из сна, — произнес Донни вполголоса, не спеша принимать сидячего положения и позволяя Моне самой выбрать, что ей делать дальше — уйти, наградив гения убийственным взглядом и поставив на его лбу жирную печать извращенца, или... остаться, совсем как в сновидении. Донателло нервно поерзал, чувствуя, что интимная близость саламандры явно не облегчает состояния его взбудораженного подросткового организма. Но даже несмотря на это, он не хотел, чтобы Мона слезала с его пластрона. Как ни крути, а так тоже было... по-своему приятно и тепло. Помолчав, Дон еще раз внимательно посмотрел на бывшую студентку, с волнением ожидая, что же она ему скажет. Молчание явно затягивалось... опять. Наконец, юноша решился задать осторожный вопрос: — Почему ты не спишь? Ты... хотела мне что-то сказать? — действительно, не просто же так она пошла за ним посреди ночи, да еще и через темный, мрачный лес, рискуя подскользнуться на каменистом броде или вовсе заблудиться в незнакомой ей местности. Наверно, она все-таки решила дать ему свой ответ... Донателло внутренне напрягся, но внешне остался совершенно спокоен. Лишь взгляд его серебристых глаз казался чуточку встревоженным и все таким же смущенным.

Once in your life a promise will come true
I'll always come back to you

Да, определенно, неловкие слова Донателло, его вздымающиеся от слегка утяжелившегося дыхания грудные пластины и заметно возросшая температура тела черепашки — все эти немаловажные факторы подтолкнули к саламандру к самой что ни на есть верной догадке, касаемой нынешнего состояния мутанта. Смущенно опустив взгляд, Мона, впрочем, не стала слезать с приятеля, а лишь слегка подвинулась выше по его закованному в броню торсу. Не то, чтобы это как-то улучшило ситуацию: Дону поневоле напрягся от жарких и отчасти болезненный ощущений внизу живота — теперь его дразнило не давление чужого тела, а энергичное ёрзание длинного чешуйчатого хвоста, то и дело задевавшего чувствительный участок на пластроне изобретателя. Свободная рука Донни сама собой дернулась, желая лечь поверх чрезмерно подвижной конечности ящерки и слегка отодвинуть ее в сторонку, но он вовремя предотвратил этот жест, сознавая, что так можно и в глаз получить. Похоже, все, что ему оставалось, так это покорно лежать на панцире да незаметно кусать губы от терзающего его возбуждения, в то время как Мона, кажется, надолго о чем-то задумалась, не спеша откликаться на вопрос умника. Но вот тлеющие огоньки глаз вновь вспыхнули игривым задором, и девушка уже гораздо увереннее уставилась на терпеливо ждущего ее ответа умника, при этом слегка наклонив голову набок — попробуй-ка, догадайся, что у нее на уме! Донателло ощутимо вздрогнул всем телом, пойманный врасплох скользящим прикосновением к собственному хвосту. Короткий заостренный отросток всегда был достаточно чувствительным, а теперь так и вовсе заметался из стороны в сторону, нервно отреагировав на внешний раздражитель, в то время как глаза Дона окончательно превратились в два огромных, идеально круглых блюдца. Ну ничего себе... Она ведь это случайно, да? Юноша с возрастающей растерянностью уставился в коварно усмехающееся лицо Моны, гадая, что же она опять задумала. Девушка слегка приподнялась на коленях, упершись рукой в грудь Донателло и слегка прогнувшись в пояснице, так, что ее гибкий хвост на пару мгновений дугой застыл в воздухе, подобно жалу скорпиона, а салатовая мордашка, наоборот, приблизилась к вытянувшейся физиономии умника. 
— Хотела, — промурлыкала он вполголоса, по-кошачьи щуря свои поблескивающие желтые глазищи. В сознании гения немедленно затрезвонил крохотный колокольчик — слишком близко, слишком близко...! — Я скажу... но... сначала я хочу услышать, как я тебе снюсь, — улыбаясь, мутантка совершенно неожиданно расслабленно потянулась, бесстыдно выпятив свою... ну, в общем, потянулась. Ее не очень большие, но мягкие и округлые груди при этом легонько прижались к замершему без дыхания пластрону Донателло: весь окаменев, парень в каком-то непередаваемом ступоре проследил за тем, как ящерка наклоняется к его лицу и почти касается поцелуем приоткрытых губ изобретателя. Почти... Юноша даже глаз не успел закрыть, а Мона уже отодвинулась, нырнув куда-то вниз. Теперь ее жаркое дыхание пощекотало судорожно дернувшийся кадык, а затем спустилось к покрытой шрамами ключице, награждая ту слабым, едва уловимым прикосновением. Перед глазами немедленно все поплыло, и гений, забывшись, положил обе ладони на стройную талию саламандры: те казались непривычно сухими и горячими.
Вот панцирь... она точно над ним издевается.
От подобных слов и действий Моны Лизы, под пластинами на нижней части живота стало совсем уж тесно, до такой степени, что мышцы уже потихоньку начинало сводить от напряжения. А как еще прикажете реагировать на столь откровенные заигрывания со стороны любимой девушки? Лишь каким-то отчаянным усилием Дон заставил свое тело расслабиться, но лишь совсем немного. Опустив взгляд на довольную мордашку бывшей студентки, Донателло, в свою очередь, вызывающе сощурил потемневшие от желания глаза: ну уж нет, так просто ты меня не возьмешь... Это тебе не эротический сон, в котором он мог творить все, что только душа пожелает, и не испытывать при этом ни малейшего смущения. Сейчас все было по-настоящему, и Дон выставил бы себя полнейшим слабаком, с ходу поддавшись коварным заигрываниям мутантки. И пускай в этом не было ничего плохого, но...
"Посмотрим, как надолго меня хватит," — с каким-то внутренним смирением подумал черепашка, вновь приподнимая голову и с возрастающим интересом наблюдая за дальнейшими действиями мутантки, — "...и как далеко сможешь зайти ты сегодня ночью," — закончил он свою мысль, едва заметно усмехаясь. В самом деле, почему бы и нет... Почему бы, черт подери, и нет?
Вновь уронив голову на мягкую соломенную подстилку, Донателло задумчиво протянул, одновременно поразившись тому, когда это в его горле успело так сильно пересохнуть:
— Ну... — тихая речь изобретателя звучала слегка отрывисто, — я видел тебя сидящей на дереве, — хах, забавное начало для сна. Мона едва слышно фыркнула ему в пластрон, по всей видимости, оценив такое вступление. — И ты плела венок из одуванчиков, — чем дальше, тем веселее. Дон теперь уже и сам широко ухмылялся, устремив взгляд куда-то в темные небеса. — Ты звала меня по имени, и я шел тебе навстречу... а еще на тебе было платье, — он замолк, воскрешая в памяти те необычные картины, что столь услужливо подставляла ему во сне его собственная фантазия. — Белое. И у тебя были распущены волосы... — рука изобретателя сама собой скользнула вверх по теплым плечам Моны, в который уже раз ныряя в густую шевелюру. Зацепив пальцами ослабшую резинку, мутант аккуратно стянул ее с волос подруги, позволив пышным, непокорным кудряшкам свободно рассыпаться по плечам и спине девушки. — ...вот так, — Дон с наслаждением растрепал тугие локоны и скосил глаза вниз, наслаждаясь сим зрелищем. Теперь подростки с улыбками смотрели друг на друга: подперев подбородок кулачками, Мона с явным любопытством вслушивалась в неспешный рассказ умника. — Потом ты спрыгнула вниз, и мы рухнули в траву, совсем как тогда, на берегу ручья. И мы лежали под открытым небом, крепко обнявшись и глядя друг другу в глаза... как сейчас, — Донателло вновь положил руку поверх худеньких лопаток ящерицы, почти неощутимо прижимая ту к собственной груди и мягко поглаживая. — А затем... я попытался тебя поцеловать, — тихо и смущенно признался гений, наклоняя голову ближе к лицу заслушавшейся девушки. Пользуясь моментом, он осторожно спрятал ее улыбку под нежным, многообещающим поцелуем. На несколько долгих мгновений на стогу воцарилось уютное молчание: мутанты, кажется, совсем забылись в объятиях друг друга, полностью увлекшись простой и незатейливой лаской... Не без труда прервавшись, Донателло вновь неловко поёрзал под разлегшейся сверху девушкой, чувствуя, что еще немного — и он окончательно потеряет контроль над собственным телом, и тогда вся романтика вмиг улетучится, сменившись очередной неловкостью. Перехватив ожидающий взгляд Моны, Дон негромко хмыкнул — неужто она ожидала продолжения? Наивная.
— И... нет, не заставляй меня продолжать, — весело закончил он, тепло глядя на ящерку. Та немедленно сузила медовые глаза и обиженно надула пухлые губы, но Донни лишь со смехом замахал своими большими руками, отказываясь вдаваться в интимные подробности. — Ну уж нет! Я до конца своих дней буду краснеть при взгляде на тебя, если расскажу тебе о том, что было дальше! Ни за что, даже не спрашивай меня об этом!... — ох, если бы от расспросов саламандры можно было так легко уклониться! Но Дон умел быть неприступной "крепостью", когда сам того желал.