Баннеры

TMNT: ShellShock

Объявление


Добро пожаловать на приватную форумную ролевую игру по "Черепашкам-Ниндзя".

Приветствуем на нашем закрытом проекте, посвященном всем знакомым с детства любимым зеленым героям в панцирях. Платформа данной frpg – кроссовер в рамках фендома, но также присутствует своя сюжетная линия. В данный момент, на форуме играют всего трое пользователей — троица близких друзей, которым вполне комфортно наедине друг с другом. Мы в одиночку отыгрываем всех необходимых нашему сюжету персонажей. К сожалению, мы не принимаем новых пользователей в игру. Вообще. Никак. Но вся наша игра открыта для прочтения и вы всегда можете оставить отзыв в нашей гостевой.


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » TMNT: ShellShock » III игровой период » [С3] Kiss of Dawn [18+]


[С3] Kiss of Dawn [18+]

Сообщений 21 страница 30 из 33

21

Мона осторожно прикасается одними кончиками пальцев к медленно вздымающейся груди гения, чувствительно разминая подушечками бороздки и ямки по всей шершавой, жесткой поверхности костяных пластин, с искренним интересом наблюдая за реакцией напряженного донельзя черепашки. Каждый квадратный участок его брони был похож на другой, но по наблюдениям саламандры, на каждый отдельный участок этого живого "паззла" у юноши была определенная реакция, и по частоте его вздохов, по крохотным капелькам пота, стекающим по лбу, и тут-же теряющимся в кладках пурпурной ткни, оттеняющей широко распахнутые в тревоге, темно-серые глаза, девушка направляла свои движения по верной "дорожке". Кладя перепончатую ладошку то на одну часть пластрона, то на другую, поудобнее упираясь коленями в соломенный настил и держа хвост параллельно поверхности на весу, для баланса, мутантка склонялась ниже, едва сдерживая в себе игривое желание пылко поцеловать умника в содрогающиеся, раскаленные пластины, заведомо зная, как это может подлить масла и в без того, обжигающий огонь желания. - " Такой горячий..." - Лиза перемещается чуть выше, все еще цепко охватывая колено изобретателя, и пригибается вниз, прикасаясь собственным, теплым, будоражащим дыханием уже мелко дрожащих, а не просто ходящих ходуном как минуту назад, костяных наростов. Теперь обе ее ладони круговыми движениями опускаются на "центральные" секторы тяжелого, охваченного природной броней торса мутанта - они кажутся здесь мягче и податливее, и думается, если совсем уж сильно надавить - останется вмятина, хотя конечно это не совсем так. Это место раскалено настолько, что ящерица подавляет в себе непроизвольное желание одернуть руку, но вместо этого лишь сильнее нажимает и растирает приподнимающейся под нею соблазнительный стройный ряд аккуратных "плит", то и дело зацепляясь острыми коготками за выемки или сколы, и словно нарочно запуская в эти ложбинки тонкие ногти, с коварной полуулыбкой и необъяснимыми всполохами внутри золотистых глаз, принадлежащими самой настоящей хищнице, жаждущей добраться до мягкой плоти, скрывающейся за этой неприступной броней... Конечно ни о чем столь кровожадном она и не задумывалась, элементарно интуитивно чувствуя, что черепашке нравится такой откровенный массаж, судя по отрывистым, коротким вздохам, когда тонкие пальцы касаются этих мест, и мутантка испытывала сама непередаваемое удовольствие, наслаждаясь этой простой лаской. -  Здесь? -  прошелестела ящерица, широко распластав ладонь по всей поверхности и едва прикасаясь подбородком к воспаленному животу Донателло, задорно поблескивая желтыми угольками из под растрепавшейся спутанной челки, почти наполовину заслонившей весь обзор хулиганке, беззастенчиво скользящей по телу черепашки все ниже. По правде говоря, если бы Мона соскребла остатки своего холодного разума, рассеявшиеся по самым отдаленным уголкам ее сумбурного клубка мыслей, она бы не мало поразилась своей... кхм, игре... Она на такое способна? Наверняка позже это заставит  бывшую студентку безудержно краснеть в диком смущении, при воспоминании о своей крайней разнузданности, но только не сейчас... Сейчас в голове саламандры творился такой же сущий бардак, как тот, что можно увидеть обычно у Дона в лаборатории - ни одной цельной "детальки", все разбито и свалено в кучу, облито керосином и полыхает огромным костром, которому уже становится  слишком тесно. — Уже гораздо теплее, — Хрипло дышит юноша, не в силах больше выносить столь жаркого зрелища подрагивающей ладошки, соскальзывающей все ниже, почти к самым бедрам, где мутантка ненадолго задержалась, осторожным движением проведя ребром ладони по выемке разделяющей самую "опасную" часть бронированного туловища, воспаленную от сдерживаемого желания, и центрального ряда пластрона. Моне пришлось сползти по телу своего приятеля чуть ниже, теперь уже ближе к колену, чтобы продолжить свои шаловливые ласки и при этом красноречиво прогнуть спину, прикасаясь грудью к побледневшей коже бедер мутанта. Бедный черепашка откинулся обратно на похрустывающую и слегка проседающую под ними солому, и вряд ли смог бы выдержать еще чуть дольше, судя по нервно вздрагивающим, сухим губам, слегка искаженным то ли в блаженной полуулыбке, то ли в легкой, болезненной гримасе от постепенной потери самоконтроля, который он тщетно пытался сохранить.
Бессовестная девчонка.
Разогрев такими забавами дошел до того, что девушка уже прикасалась к тем местам, на которые обычно, и не думала смотреть при общении с Доном - даже  простого любопытства такое внимание ей казалось слишком бесстыдным и не подобающим. Пока юноша не видел, изогнувшаяся в немыслимой позе саламандра осторожно прикасается губами к раскаленным пластинам, прямо в "перекресток" стыка между верхними и нижними пластинами - ого, так и обжечься то не долго. Отстранившись, мутантка снова мягко оглаживает этот участок, спускаясь к паху с натянутыми канатом жилистыми мускулами, и ее пальцы осторожно, ненавязчиво устремляются ближе к центру...  Но сухая, большая ладонь резко вскидывается и довольно порывисто накрывает ее руку, не позволяя сдвинуться дальше... Этот жест не пугает Лизу, но ящерица испытывает легкое недоумение, глядя на мозолистые пальцы, стискивающие ее кисть и довольно сильно прижимающие ее к животу черепашки. Приподнявшись, Мона покорно запрокидывает голову вверх, встретившись глазами с пристальным, уже слегка затуманенным и отрешенным взглядом раскосых глаз мутанта, и с готовностью ловит его упоительный поцелуй, все еще осторожно поскребывая, тем самым продолжая дразнить, коготками прижатой к торсу парня рукой. Всегда такой нежный и осторожный, Донателло одаряет притихшую "игрунью", довольно страстным и каким-то даже, принуждающим поцелуем, давая в полной мере ощутить девушке свою мужскую силу. Сердце тяжело, замирая на долгое время и пугая тем самым, что вот-вот остановится, гулко стучало не в груди, а где-то внизу распаленного тела, длинный хвост неистово метался по мятым складкам плаща, а внутренний зной становился просто невыносимым... Разомлевшая Мона даже не сразу поняла, как оказалась опрокинутой на травяную подстилку, а как только осознала - Дон уже примостился рядом, придвигая ящерицу ближе к себе и деловито улыбаясь, сверкнув в полутьме своей щербинкой. Ответная улыбка удалась с трудом - губы серьезно занемели после столь пылкого "захвата", и даже немножко болели, что, впрочем, придавало даже особенную сладость их поцелую. Наконец он выпустил ее ладонь,  давая свободу, продолжить нескромные ласки, или убрать погорячевшую кисть, но и сам, в свою очередь, решил "наградить", слегка запыхавшуюся ящерицу аккуратным оглаживанием тонкого слоя чешуи на теле мутантки, шершаво скользнув по изогнутой линии ребер и пройдя вниз, что вызвало едва слышный смущенный смешок, прерванный протяжным вздохом, прижавшись носом к ключицам Донни - черт, щекотно. Пришел черед мутанту окружить свою подругу лаской - и Мона не имела ничего против, обняв юношу за шею одной рукой, а вторую все еще держа на вздрагивающем пластроне - ей пришлось скользнуть по торсу выше, иначе совсем бы уж было неудобно наслаждаться поцелуями, щедро осыпавшимися на шею и плечи ящерицы. Жар становится таким сильным, что обволакивает сознание подростков, оставляя лишь сгусток энергии, который им просто необходимо поделиться друг с другом, посредством такого пламенного "танца" и жарких прикосновений, лежа на разворошенном возбужденными телами сеновале, совсем позабыв о всех возможных проблемах, которые когда-либо были, или ждут их в скором будущем.
Правда когда страстные прикосновения шершавых губ, оставляющих после каждого поцелуя жгучее ощущение,  перешли на грудь саламандры, а оглаживающая талию, мозолистая ладонь ожидаемо переключилась на бедра и низ живота девушки, сломленная сладостной истомой Мона неожиданно резко распахнула затянутые поволокой золотистые глаза, - Подожди... - Едва слышно выдохнула она, склонив голову вниз, глядя на зеленую макушку гения,  - Дон... постой... - Наконец изобретатель отрывается от тяжело вздымающейся грудной клетки девушки, а его ладонь замирает примерно на том месте, где обычно Лиза носит кожаный ремень. Серые глаза тут же загораются тревогой. Конечно, ведь в любой момент раздразнившая его ящерица может отстранить его, сурово сказав "нет". - Все в... порядке... - Она снова шумно вздохнула, пощекотав своим дыханием оборванные края маски на лице напрягшегося юноши... Одним легким движением, она решительно снимает с него бандану, укладывая пурпурную ленту рядом, под рукавом плаща, - Так ты мне нравишься больше, - Привстав на локтях, ящерица аккуратно скользнула чуть вниз, чтобы оказаться на одном уровне глаз вместе  растерянным и разгоряченным  умником. - Я же... обещала сказать... - Она обхватывает ладошками скуластую физиономию, осознавая, что потом уже будет очень сложно изъясниться, а через несколько минут любое настроение выразить свое отношение смениться окончательно обволакивающей страстью, - Я знала, что тебе ответить тогда... Три дня мне понадобились, чтобы правильно сформулировать... мой ответ... - Она притянула его к себе ближе, едва ли не прикусив ошарашенного изобретателя за нижнюю губу, -... Не смотря на все, что произошло - мне выпал еще один шанс... влюбиться в тебя второй раз. Конечно я люблю тебя гений. И хочу быть рядом с тобой...

Отредактировано Mona Lisa (2014-07-29 16:36:58)

+3

22

Нервничал ли он? Безусловно. И потому действовал предельно осторожно, искренне боясь спугнуть или смутить свою вечно сомневающуюся подругу. И хотя последняя получала явное наслаждение от мягких, щекочущих прикосновений к собственной коже, Дон не спешил переходит к более решительным действиям. Вместо этого, мутант предпочел сосредоточиться на одном чувствительном участке у основания шеи саламандры, там, где начиналась покатая линия плеч. Поначалу его поцелуи были легкими, едва ощутимыми: гений словно бы "пробовал почву", желая убедиться, что Моне приятны его действия. Обхватив своего партнера, девушка успокоенно замерла, прикрыв медовые глаза и часто, глубоко вздыхая, как если бы ей отчасти не хватало воздуха. Дон счел это хорошим знаком — теперь его ласка стала гораздо смелее, и он сам с удовольствием захватывал ртом тонкую салатовую чешую, время от времени слегка прикусывая ее и наслаждаясь пробегающей по телу саламандры дрожью. Было довольно интересно экспериментировать и проверять, как Мона отреагирует на тот или иной поцелуй, и Донателло на какое-то время даже позабыл о собственном возбуждении: крепко обнимая мутантку одной рукой, так, что девушка буквально лежала на ней спиной, черепашка продолжал увлеченно посасывать ее открытую, манящую шейку, изредка отстраняясь, но лишь затем, чтобы вскользь провести губами и языком чуть выше, к линии роста волос, а затем вновь прильнуть к разгоряченной коже и начать неторопливо спускаться обратно к плечам. Его свободная ладонь тем временем ненавязчиво поглаживала мягкий живот ящерицы, массируя тот медленными, круговыми движениями. В эти минуты он чувствовал себя совершенно расслабленным и счастливым, полностью отрешившись от внешнего мира и старательно игнорируя нарастающие болезненные ощущения внизу живота. В какой-то момент, Дон, окончательно позабывшись, переключился на вздрагивающую ключицу возлюбленной, а затем, едва уловимо коснувшись поцелуем крохотной ямочки у основания шеи, скользнул еще ниже, пощекотав дыханием тяжело вздымающуюся грудь саламандры... Но прежде, чем он успел продолжить, Мона неожиданно распахнула глаза и как-то торопливо приподняла взъерошенную голову; в волосах ее снова запутались мелкие травинки, а обычно суженые как у кошки зрачки казались нездорово расширенными.
Подожди... — повинуясь ее голосу, Донни нехотя оторвался от своего занятия и посмотрел прямо в глаза партнерши, чувствуя нарастающую внутри тревогу. Гений всерьез опасался, что Мона Лиза оттолкнет его прочь, не дав перейти к более решительным действиям... Ее, конечно же, можно было понять, и если бы она испугалась — Дон непременно бы прекратил свои ласки, но, в то же время, ему было бы невыносимо остаться одному. Тем более, в таком, кхм, нескромном положении. — Все в... порядке... — все также шумно вздыхая, Мона протянула руку к лицу изобретателя, и прежде, чем тот успел хоть что-нибудь понять, его фиолетовая маска бесшумно скользнула вниз, полностью открывая смущенное лицо мутанта. Проводив ленту слегка растерянным взглядом, Донни вновь устремил взгляд на бывшую студентку: так казалась на редкость умиротворенной. — Так ты мне нравишься больше, — заявила она, проворно спустившись чуть ниже и оказавшись точно под нависающим сверху механиком. Ладонь Дона при этом сама собой скользнула чуть выше по ее животу, не спеша, впрочем, оставлять тот в покое: сейчас от нее исходили волны приятного жара, согревающие и без того горячую кожу саламандры. Пару секунд ребята молча смотрели друг другу в глаза, а затем Мона осторожно обхватила ладошками пылающие щеки друга, нежно поглаживая его алеющие скулы. — Я же... обещала сказать... Я знала, что тебе ответить тогда... Три дня мне понадобились, чтобы правильно сформулировать... мой ответ... — отрывисто пробормотала девушка, то и дело расслабленно переводя дух. Ее веки были томно прикрыты, оставляя небольшие, светящиеся в темноте золотистые полоски радужек. Повинуясь движению саламандры, Дон покорно и как-то даже зачарованно склонился ниже, так что они оба теперь касались друг друга губами. Шепот Моны стал совсем уж тихим, но Донателло отчетливо слышал каждое ее слово, жадно внимая и с трудом сдерживаясь, чтобы не разрушить все очередным лихорадочным поцелуем. — Не смотря на все, что произошло - мне выпал еще один шанс... влюбиться в тебя второй раз. Конечно я люблю тебя гений. И хочу быть рядом с тобой... — вместо того, чтобы сразу что-то ответить, Донни мягко прикоснулся к ее пересохшим губам, ласково проведя по ним самыми подушечками пальцев. На лице изобретателя светилась теплая, искренняя улыбка, а в глубине зрачков теплились озорные огоньки и что-то еще, пока что еще незнакомое саламандре, но в то же время до крайности манящее. Наклонившись, гений очень осторожно, можно сказать, бережно коснулся поцелуем лба Моны, а затем прижался к нему своим собственным, негромко шепнув:
Я знаю. Думаю, что я всегда это знал... — ему просто не хватало уверенности. Им обоим вечно не хватало уверенности хоть в чем-либо, но сейчас Донателло с неожиданной ясностью осознал, что им с Моной, похоже, с самого начала суждено быть вместе. Просто они... не понимали этого... до настоящего момента. И вечно находили какие-то несуществующие преграды, стены, банальные отговорки, которые, так или иначе, оказывались разрушены их растущей взаимной симпатией. Зажмурившись, Дон все с той же широкой улыбкой потерся о нос ящерицы своим собственным, смешно при этом морщась — ну разве не глупость, так настойчиво игнорировать это чувство? Как сказала бы Мона — они с Донателло два очень виноватых дурачка... Но сейчас у них появилась возможность все исправить. Тем более, что они уже давно этого хотели, так отчаянно и страстно, что едва ли не задыхались от охватившего их тела жара. Снова приоткрыв глаза, Дон перевел взгляд ниже бедер саламандры, сообразив, что он уже давно не слышит привычного шороха хвоста по сену. Его ладонь аккуратно снялась с животика девушки и легла поверх длинного напряженного отростка, медленно проведя от острого кончика и до более широко основания, позволяя ему расслабленно скользнуть по теплой руке мутанта. Не прерывая этого движения, черепашка все также плавно перевел ладонь на широкие бедра и пару раз ласкающе провел ею вдоль стройной, привлекательной ножки мутантки... после чего неожиданно подхватил ее под колено, прижав к собственному бедру. Та рука, что прежде обнимала Мону за плечи, теперь скользнула на ее талию, крепче вжимая девушку в разгоряченный, жесткий пластрон и вынуждая слегка изогнуться в позвоночнике. Теперь саламандра могла одновременно ощутить две вещи: во-первых, жаркое дыхание изобретателя чуть выше собственной груди, где-то в районе гулко колотящегося сердца, а во-вторых — нечто крупное, тяжелое, ощутимо давящее на ее впалый живот и такое горячее, что теперь даже нагретые до предела пластины на торсе мутанта не казались такими уж раскаленными. Всему есть свой предел, и, увы, даже Донателло не был способен контролировать себя вечно... И уж тем более — после того, как он окончательно убедился во взаимности своего чувства. Юноша старался не смотреть Моне в лицо, догадываясь, в каком страшном смущении та должна была сейчас находиться. Ей нужно было время, чтобы... привыкнуть? Хотя, к такому "привыкнешь", как же... Как ни крути, а даже теперь у Моны все еще был выбор. И она вполне могла передумать и отказаться от дальнейших ласк, на то было ее право, и Дон не собирался с ней спорить.
"Будь что будет," — глубоко вздохнув, Донателло вновь потерся лбом о плечо партнерши, а затем начал покрывать то осторожными, успокаивающими поцелуями, постепенно смещаясь к груди саламандры. Та часто-часто поднималась и опадала, не то от страха, не то от волнения, не то еще бог весть знает от чего. Наверно, ей было страшно... то есть... ну разумеется, ей было страшно. Дон мысленно выругался на самого себя, а точнее, на собственную поспешность. Нужно было как-то... поделикатнее, что ли... Но, простите, он и сам уже чуть ли не на части рвался, и мысли, как назло, жутко путались и вообще были какими-то... да были ли они вообще? — "Хватит думать," — усилием оборвав несвязный поток внутреннего бреда, Дон решительно склонил голову ниже, скользя шероховатыми и слегка пересохшими от волнения губами по гладкой желто-зеленой чешуе. Уложив Мону обратно на смятый плащ, механик слегка приподнялся на локтях, не прекращая при этом покрывать изгибающееся под ним тело жадными поцелуями, и в несколько быстрых движений снял с себя ремень и массивный кожаный пояс, чувствуя, что он еще нескоро ему потребуется, после чего вновь навис над томно вздыхающей саламандрой, теперь уже лаская ее в полной мере. Обе ладони мутанта осторожно легли поверх полных, манящих грудей девушки, почти скрыв их из виду и мягко, массирующе сжимая. Закрыв глаза и тяжело дыша, Донни упоенно ласкал ртом слегка выступающие ребра девушки, не упуская из виду ни одного изгиба, ни одной клеточки на теле партнерши — и это было самое меньше из всего того, что он был готов дать ей этой ночью.

+1

23

Затаив дыхание, ящерица молча смотрела в кажущиеся такими обманчиво спокойными, глаза черепашки, почти соприкасающиеся своими морщинистыми веками с пышным облаком черных ресниц притихшей саламандры. Как же ей нравился этот мягкий взгляд, в котором отражались прозрачные искорки звезд - просто словами не передать. Она с радостью ответила на подобные, добродушные нежности, в свою очередь прижавшись к шершавому оливковому лбу, покрытому влажными капельками пота, тихо, хрипловато от сбившегося дыхания посмеиваясь и едва сдержалась, чтобы не фыркнуть от непонятного, охватившего на миг, легкого, окрыляющего веселья, прямо в жесткий наждачный нос умника, которым он шаловливо потер по ее румяной мордашке. Наверное это было бы лишком нелепо, учитывая то щекотливое положение, в котором они оба находились. И все стало... так внезапно предельно ясно, когда эта парочка страдальцев наконец смогла расставить все точки над "и", и признаться друг другу, в необходимости постоянного своего присутствия рядом, и теперь то, Мона точно знала, что никуда от гения точно не денется и он всегда сможет найти свою подругу, если захочет, без опаски, что она однажды куда-нибудь от него денется, собрав баулы, отправившись в неизвестном направлении, и в свою очередь, Лиза ни за что не позволит ему поступать так, оставляя свою девушку  слишком далеко, без возможности видеться, пускай даже ради ее собственного блага. Если они семья - значит и проблемы они будут делить все поровну, одной одинаковой ношей... - " Я хочу с тобой все это разделить... Я смогу помочь тебе..." - Настала очевидно, ее очередь разделять все трудности Дона в его жизни, как когда-то этот милый черепашонок пришел ей на помощь, рискуя своей жизнью, ради того, чтобы помочь исправить ошибки этой незнакомки. Он словно ждал ее в тени канализационных трущоб, карауля нужный момент, чтобы выйти на свет и протянуть попавшей в беду девушке вою мужественную, широкую, трехпалую ладонь. Кстати о ладони... Плавное течение мыслей резко сбилось одним только мановением руки ее приятеля, стоило только Донателло аккуратно опустить оную на ... хвост? Расслабленно полуприкрытые глаза широко распахнулись и мутантка от неожиданности слегка дернулась на месте, словно пытаясь поменять в одно мгновение позу. Вот что называется, немножко отвлеклась, уйдя в собственных раздумьях не в ту степь. Аналогично гладкому "брюшку" цвета приближенного к пастельно-лимонному, внутренняя сторона длинного хвоста была покрыта аналогичной, светлой, очень чувствительной и живо реагирующей на любой сторонний раздражитель чешуей. Тем более на такие красноречивые оглаживания, скользящие от его изогнутого рядом с ногой юноши кончика, и до самого основания, где-то совсем близко... так близко, что разгоряченная, взбудораженная и, все еще конечно стесняющаяся открывающейся перспективы скорого соития с решительно настроенным довести дело до конца мутантом, Мона осторожно свела колени вместе, укладывая их на бок, неловко поерзая, сбивая расправленный под парой плащ в складки и чувствуя себя не совсем в своей тарелке.  Однако напряжение и нервозность довольно быстро были устранены осторожными прикосновениями широких, мозолистых пальцев, их огрубевшей кожи к гладкой, блестящей чешуе ощущение которых, доставляло какое-то особое чувство комфорта и защищенности, отчего поза мутантки невольно становилась гораздо более раскованней, а кисть Дона тем временем скользнула на бедра откинувшейся на солому подруги, и гладко прошлась до колена вниз, успокаивая такими ненавязчивыми ласками шумно, тревожно, в предвкушении вздыхающую мутантку, взирающую на него сверху вниз в легкой панике и сладостной истоме в глубине затуманенных, подозрительно  прищуренных глаз. Она с ожиданием следила за всеми передвижениями Донателло фактически бездумно, просто желая видеть, что он делает, все еще сдерживаясь чтобы подавлять судорожный вздох и прогиб дугой назад намеренно хрустнув при этом всеми позвонками сразу, когда черапашка ласкающе прикасался к ее телу, еще больше раззадоривая и без того обалдевшую от пылких поцелуев до этого, ящерицу. И Дон был... довольно непредсказуемым. Все время. Всегда... Постоянно... Особенно сейчас!
Еще одно скользящее движение по ноге Моны, и парень неожиданно порывисто обхватывает одной рукой под коленку, "забросив" стройную конечность за собственную поясницу, а второй загребает к себе ближе тонкую талию коротко "охнувшей" от такой безумной страсти саламандры, душно прижимая хрупкое тело к своему грубому, закованному торсу, так тесно, что ошарашенная девушка в первые секунды позабыла о собственном дыхании напрочь! Впрочем к этому причиной служило не только тесное, жаркое объятие в позе танго, когда ножка мутантки держала в захвате покатый крапакс умника, плавно изогнувшись в колене, хотя и это конечно было внезапным, но главным образом ящерицу явно забеспокоил "посторонний", кажем так, предмет, покоящийся у нее на коже, обжигая внутреннюю сторону бедра и своей интимной близостью разжигая тугой комок, уже достаточное время зло ворочающийся внутри нее, отозваться на это вынужденное касание, скрутившись внизу живота еще сильнее, вынуждая придвинуться к источнику причиненного дискомфорта чуть ближе и плотнее. Наверное это и называется влечением? Но в то же время это "откровение" заставляло Мону дико краснеть - конечно она была опьянена ласками, готова к развязке их игры, превратившейся в нечто очень серьезное, но разумеется, она никогда ничего подобного не испытывала. - Д-дон... - Очень тихо, неуверенно пробормотала, да нет, бессвязно пролепетала мутантка, обхватив одной рукой мутанта за шею с таким видом, словно парень ее поднес к огромной яме и держит над пропастью, уговаривая, что ничего, мол, страшного. Конечно сравнение то еще, но страху, смешанного с пылким желанием в невообразимую смесь, ящерица натерпелась, разумеется, прилично. Блеснув в полумраке золотистой линией радужки, едва виднеющейся из-за края черных, бездонных зрачков, девушка осторожно скосила глаза вниз, ожидая наткнуться взглядом на "загадочный" орган, но ничего, разумеется, не увидела за мощной линией плеч изобретателя на уровне ниже своей груди и массивного панциря, чья гладкая поверхность разукрашенная угловатыми узорами  разводами, казалась высеченной из мрамора, окрашенная блеклым, лунным светом. До чего красивое зрелище...
Она снова откидывается на измятый плащ, вынужденно поддавшись напору зеленой макушки гения, обнадеживающе прикоснувшейся к ключице - не бойся. Не бойся, только не бояться, не перетрусить и не свалить с взъерошенного стога,  не в силах перебороть собственное смущение. Это очень не просто, принять все происходящее, как есть, но Мона отчаянно пыталась перебороть этот вполне объяснимый страх. Мутантка послушно замерла, то широко раскрывая глаза, то сужая их до едва видимых золотистых щелочек, часто, глубоко дыша и судорожно вцепившись тонкими, когтистыми пальцами в рваные края серой ткани, под ее чуть выгнутой, благодаря "подстраховке" черепашки, спиной. Она уже сумела привыкнуть к пылким, ласкающим касаниям, но вся ее сущность в напряжении ждала финального аккорда со стороны разгоряченного юноши, а при взгляде на звякнувшие тяжелыми пряжками элементы скромного обмундирования  мутанта, становилось в грудной клетке так же холодно, как ниже ребер страшно горячо. Сердечный ритм давно уже сбился, и смещенные на ее мягкую, гладкую грудь, сильные руки ее приятеля, могли в этом удостовериться - ухнув внутри, звучно отскочив о ребра, сердце тут же опускалось на самое дно, замирая там и не желая возвращаться к привычному "звучанию", то наоборот, билось слишком часто... Спокойнее. Нужно быть спокойнее, и смелее. С глубоким, достаточно громким вдохом, саламандра смежила веки, полностью  сосредоточившись на упоительном ощущении ласкающих поцелуев и откровенного массажа, осторожно положив свою перепончатую ладошку поверх грубой кисти, сжав большой палец партнера в нервно дрожащий кулачок. И выдох... Немного осмелев и расслабившись, обращая внимание только на внутренний запал и прикосновениях партнера, Мона вновь игриво, пусть чуть и неуверенно, но решительно, будто здесь она контролирует ситуацию, гибко вскидывает длинный хвост и его тонкий, заостренный кончик, подобно щупальцам спрута, ловко проскальзывает между их почти вплотную прижатыми телами, пройдясь по стройному ряду квадратных костяных пластин на торсе умника, не пожалев и, кхм, все, что слишком выделялось от ровной поверхности пластрона, и оказывается на уровне носа Донателло, задиристо прищелкнув по нему, не болезненно, но ощутимо, словно отомстив за тот самый щелбан пришедшийся по салатовому курносому носу саламандры несколько дней назад на берегу ручья. На полных губах заиграла донельзя довольная, широкая улыбка, прерываемая шумными вздохами.

Отредактировано Mona Lisa (2014-08-01 23:25:11)

+1

24

Наверно, ему и вправду все это снилось. Еще совсем недавно мутанту казалось, что их отношения с Моной далеки от идеальных — в том плане, что они оба не ощущали в себе достаточной смелости, чтобы даже просто взяться за руки, без особого на то повода. А теперь... теперь все изменилось, и это еще слабо сказано. Но Донателло уже не находил в себе сил анализировать происходящее. Чем больше он думал, тем менее уверенно себя чувствовал, пока, наконец, не послал все сомнения лесом. Только так ему удалось справиться с охватившим его волнением, и уже очень скоро черепашка полностью отрешился от внешнего мира, получая несравненное удовольствие от всех тех ласк, коими он щедро осыпал тело разомлевшей саламандры. Поначалу страшно напряженная, теперь Мона и сама расслабилась, и довольная улыбка на раскрасневшемся от смущения лице становилась все шире, по мере того, как страхи отпускали ее. Любой бы, наверно, сдался перед таким огромным количеством нежностей со стороны влюбленного изобретателя. Донни и вправду старался сделать так, чтобы Мона перестала бояться происходящего. Разумеется, им обоим еще предстоял тот до крайности пугающий момент, когда гению так или иначе придется причинить девушке боль. Но эта боль могла быть отчасти приглушена и скрашена нынешними действиями мутанта, так что Дон не скупился на ласки. Постепенно спускаясь вниз, черепашка продолжал осторожно массировать вздымающиеся груди девушки, повинуясь неосознанному давлению ее когтистых, инстинктивно сжимающихся пальчиков, лежащих поверх его собственных широких ладоней. Мона словно бы пыталась подсказать ему, как правильнее — и Донателло, в свою очередь, повиновался малейшему нажиму, аккуратно поглаживая мягкие, заострившиеся всхолмия, в то же время украдкой любуясь ими в ярком лунном свете. Зрелище было до того красивым и завораживающим, что юноша даже не сразу заметил манипуляции длинного змеиного хвоста ящерки. Короткое, скользящее прикосновение к паху и возбужденному достоинству вызвало целую волну нервной дрожи; изумленный и смущенный одновременно, Дон опустил голову вниз... и тут же получил игривый щелчок по носу, заставивший его ошарашенно замереть. Но ненадолго: едва придя в себя и обратив внимание на самодовольную ухмылку Моны, гений тотчас усмехнулся в ответ. Одна из его ладоней легла на извивающийся хвост, притянув тот к лицу — пристально глядя в расширенные глаза мутантки, черепашка неторопливо покрывал поцелуями вздрагивающий кончик, поочередно касаясь все ближе и ближе к острию, а затем и вовсе провел по нему языком и на мгновение обхватил губами, тут же, впрочем, выпустив на свободу. Было довольно забавно наблюдать за вытянувшимся лицом саламандры: девушку явно шокировали столь откровенные действия изобретателя... Оставив хвост ящерицы в покое, Донателло наклонился обратно и, закрыв глаза, вернулся к нехитрому эротическому массажу: в то время, как одна из его ладоней продолжала гладить и дразнить грудь девушки, сам Донателло уже прокладывал влажную, пылающую дорожку из поцелуев вниз по ее ощутимо вздрагивающему животу. Короткое прикосновение языка к впадине чуть выше пупка — и жаркие губы уже бесстыдно скользят к самому лобку. Свободная рука изобретателя ненавязчиво раздвигает судорожно сжавшиеся колени Моны, вынуждая ее приоткрыться навстречу сумасшедшим ласкам... а затем гений на несколько долгих, упоительных минут замирает промеж напряженных бедер подруги, даря ей самый чувственный и глубокий поцелуй в ее жизни. Вокруг них вновь воцаряется гулкая тишина, но ненадолго: теперь из широко распахнутого рта саламандры сами собой вырываются протяжные, робкие стоны. Эти тихие звуки, в сочетании с ароматом и вкусом распаленного женского естества, вызывают настоящую судорогу внизу живота мутанта, вынудив его отстраниться и с потемневшим взглядом нависнуть над вконец "измученной" девушкой. Так... спокойно... не нужно так спешить. Сильные, мускулистые руки осторожно приобнимают Мону, теснее прижав к тяжело раздувающемуся, точно кузнечные мехи, торсу черепашки. Жесткие костяные пластины могли сейчас показаться даже еще тверже и грубее, чем обычно, и тому, разумеется, была своя причина. Дон с огромным удовольствием продолжил бы свои ласки, но его терпение уже давно подошло к концу. Глубокий вздох — и Донни дарит любимый еще один нежный поцелуй в шею, вынуждая на мгновение отвлечься от собственных беспорядочных мыслей. Пора... Подхватив локтем одну из ножек ящерицы, а вторую так и вовсе запрокинув на собственное плечо, Донателло быстро посмотрел на разом напрягшуюся девушку. Теперь та выглядела по-настоящему испуганной. Все и вправду происходило как-то слишком быстро, несмотря на то, что умник потратил немало времени и усилий на предварительные ласки...
Расслабься, — попросил он негромко, успокаивающе касаясь губами острого колена саламандры. Теперь, когда юноша выпрямился и принял сидячее положение, упираясь собственными коленями в жесткий соломенный настил, Мона могла в деталях рассмотреть тот самый орган, что наверняка сильно ее нервировал уже одним своим существованием. Дон едва заметно покраснел — он уже давно перестал смущаться происходящему, но, все-таки, испытывал определенное неудобство под пристальным взглядом широко распахнутых медовых глаз. — Ну же, не бойся так... все будет хорошо, — Дон улыбается, стараясь таким образом взбодрить бедняжку. В глубине черных глаз теплятся странные искорки, а может, это лишь иллюзия, и звезды отражаются в неестественно расширенных зрачках изобретателя? Он слегка покачивает бедрами, и легкое, возбуждающее ощущение внизу животов подростков вынуждает их затаить дыхание. — Я никогда больше не сделаю тебе больно... я обещаю, — его ладонь сама собой поднялась к теперь уже побледневшей мордашке саламандры, накрыв ее влажную от проступившего пота щеку. Наклонившись всем телом, гений осторожно коснулся губ Моны, заставляя ее отвлечься на этот простой, но милый поцелуй... а затем совершенно неожиданно навалился всем телом, плавным и решительным рывком проталкиваясь в самую глубь расслабившегося на мгновение тела девушки. Быть может, та и рванулась запоздало из его сжавшихся объятий, но Дон этого почти не почувствовал. Все его мысли и ощущения в данный момент сосредоточились на неожиданно теплом и влажном "объятии", и это вынудило его издать короткий, хриплый стон... который, впрочем, едва ли кто-нибудь расслышал. Сдавленный вскрик Моны заставил отвлечься от собственных переживаний, и Дон, еще ничего толком не соображая, но уже испытывая острое чувство вины, принялся торопливо нацеловывать искаженное лицо мутантки, отвлекая ее от неприятных, тянущих болей в глубине собственного тела.
Прости... прости, — тяжело выдохнул он, приоткрывая глаза. — Это пройдет... прости, — мда, было довольно-таки странно извиняться за то, что они с Моной единогласно решили сделать этой ночью, вдвоем... но Донателло искренне переживал за свою подругу. На его взгляд, она и так достаточно намучилась за прошедшие месяцы, а теперь еще была вынуждена терпеть физическую боль от того, кто, по всем законам логики, должен был ее от нее оберегать... Замерев, Дон торопливо дожидался, пока девушка чуть придет в себя и сможет что-то ответить — хотя, кажется, сейчас она пребывала не в том состоянии, чтобы вообще что-нибудь говорить. Глубоко вздохнув, Дон прижался лбом к вздернутому плечу бывшей студентки, продолжая держать ладонь на ее щеки. Он чувствовал, как сильно она напряжена, и не мог упрекнуть ее в этом. На самом деле, он правда постарался сделать все возможное, чтобы смягчить ее болезненные ощущения, но этого все равно оказалось недостаточно. И скользнувшая по виску девушки слезинка ясно об этом намекала... Донателло поспешил подхватить ее кончиками пальцев, стирая солоноватую влагу с гладкой чешуи Моны. Приподняв голову, парень принялся вновь ласкать губами открытую шейку саламандру, пытаясь таким образом ее отвлечь. Постепенно, давление на его словно бы окаменевший орган начало уменьшаться. Донни счел это достаточно хорошим знаком и, помешкав, совершил один неуверенный, пробный толчок — и тут же замер, искоса наблюдая за Моной, внимательно следя за ее ответной реакцией. Он понимал, что вот так сразу никому приятно не станет, даже с таким старательным и заботливым партнером, как Дон, а потому не торопил события, предпочтя для начала отыскать более-менее удобное положение для дальнейшего вхождения. Наверно, сейчас было не самое удачное на то, чтобы мысленно высчитывать синус и косинус угла между телами любовников, но...
Расслабься, — повторил он уже чуть настойчивее, деловито устраиваясь по-удобнее между бедрами саламандрой и упираясь одним локтем в смятую солому. Быстро расправив складки плаща, Дон изогнулся, совершив новый толчок, а затем еще и еще один. Двигаясь достаточно медленно, но по возможности стараясь придать своим движениям некоторую ритмичность, юноша постепенно расслаблял сжавшийся в болезненной судороге ход, продолжая бдительно следить за выражением лица мутантки. Он был готов остановиться в любой момент, хотя и не желал этого — на самом деле, вся его осторожность была вызвана исключительно напряженным состоянием Моны. Будь его воля, и он уже давным-давно бы осмелел, но... рано, слишком рано. Нужно было убедиться, что саламандре нравятся его действия, а иначе какой толк от всех его предыдущих стараний?

+1

25

Заигрывающая улыбка мутантки стала откровенно говоря чуточку недоуменной, когда юноша, как-то странно посмотрев на извивающийся у его носа хвост, осторожно перехватил его рукой и притянув его к себе, вызывающе глядя на подругу сверху вниз, глаза в глаза. Кончик хвоста не так чувствителен, как его основание, конечно, но Мона однозначно ощутила нервную дрожь, пробегающую по позвоночнику от окончания до самого затылка - как бы то не было, все-таки этот словно бы отдельно живущий своей жизнью отросток, часть ее самой, - только стоило пылкому Ромео прикоснуться жесткими губами к захваченному им в плен хвосту. Она с некоей долей любопытства, теплящейся слабыми искорками в глубине широко распахнутых глаз, следила за нежными поцелуями Дона, перемещающимися к кончику... а затем аж рот приоткрыла, потрясенно вскинув брови, тут же утонувшие в  ниспадающей волнами на глаз отросшей челке - она всегда читала Донателло донельзя скромной особой, и просто в мозгу сейчас не укладывалось, насколько пошло и до какой степени бесстыдно поступил сейчас мутант, страстно облизнув нервозно дрогнувшую конечность, да еще и прихватив ее ртом... Шокированная подобным нескромным зрелищем, саламандра даже не сразу отреагировала на возобновленные ласки, очумело хлопая ресницами, уже по какой-то привычке спокойно положив горячую, перепончатую ладошку поверх той руки гения, что осталась на ее груди, все еще душно слегка сжимая ту в массаже... и лишь спустя несколько секунд прочувствовала скольжение обжигающих нежную кожу поцелуев юноши, гораздо ниже, чем он был до того, как Мона шлепнула его по носу. И без того широко раскрытые медово-желтые глаза, становятся еще шире, и в панике сжав покоящуюся у нее на грудях кисть мутанта, Лиза поспешно снова сильнее сводит вместе колени, едва только Донателло смело, мягко коснулся языком девственной щели, и обрати она внимание на его перемещения чуть раньше, непременно бы заранее упрямо зажала ноги вместе, да еще хвостом сверху прикрылась. Конечно это лишь первые, сумбурные, встревоженные мысли - расслабленная, разомлевшая опьяненная мутантка вряд ли была в силах как-либо стойко сопротивляться подобному натиску со стороны обезумевшего от прилива феромонов юноши, да и не хотела. Инстинкт самосохранения, чувство какого-то непонятного отчаяния и страха во всю боролись с другими, не менее сильными чувствами, охватившими тело и разум саламандры. Да... это даже как-то наивно сопротивляться...  рука Дона  с такой пугающей легкостью разводит ее колени, что ящерице становится до ужаса смешно, как в иллюзии, после чрезмерной дозы наркотического вещества - ей кажется что она изо всех сил пытается замкнуться и уйти в сторону от назревающего опасного момента, а на самом деле сама податливо подчиняется любому нажиму и ласкающим движениям больших, сильных, нежных рук черепашки... правда вот касаться ее мутант собирался отнюдь не руками. Мона, лежа на спине с разметавшимися по стогу волосами отрешенно смотрела вверх, на усыпанное алмазной россыпью звезд небо, даже не понимая, как они оба до этого дошли... Она просто перестала дышать.
Грудь резко поднялась вверх, как если бы ящерица заглотнула слишком много воздуха, а покоящийся на мятом плаще  стан, прогнулся дугой, всего на секунду, когда парень прикоснулся ртом к вожделенному центру подруги, мягко раздвигая губами невероятно чувствительные складки, защищающие обнаженную плоть тщательно скрытую промеж  сильных ног мутантки... Кончик хвоста, которому повезло оказаться на свободе, а не быть прижатым мощным телом с раскаленными пластинами на торсе, раскачивается на шершавой сломе. Сначала едва заметно, дергаясь вверх вниз, словно у рассерженной кошки, резко и нервно... и чем дальше затягивается сладостный поцелуй, согревающий все ее  разгоряченное нутро, влажный и теплый, конечность все яростнее мельтешит по пыльной серой ткани, доказывая, что у Моны не хватает терпения сдерживать так и рвущийся наружу стон наслаждения, замерший на губах и все никак не решающийся вырваться на свободу вместе с тихими, частыми, глубокими вздохами. Она снова едва заметно прогнулась, упираясь лодыжками в твердые боковины черепашьего панциря, и уже без стеснения тягуче выдыхает, с пока что сдержанным, но неконтролируемым "ах". Взбудораженная до крайности саламандра томно кусает губы, что-то бессвязно мыча и до боли сжимая в кулаках пучки жухлой травы, раня перепонки между пальцами, пытается сместиться то ли ближе, то ли наоборот чуть отстраниться, переставив колени, но не мешая осоловевшему подростку продолжать свой ласкающий поцелуй, обволакивающий все мягкие ткани приятным, раззадоривающим касанием языка. Еще один хриплый стон утомленно прикрывшей веки девушки, ее судорожный прогиб в спине, и юный мутант плавно выпускает саламандру из своего цепкого захвата... Низ живота девушки, обласканный влажными поцелуями, блестящий от проложенной тропинки из слюны, неприятно обдает холодом - оставшись без жарких объятий и поддержки гения, Мона почувствовала себя не очень комфортно. Правда она даже не успела придвинуться к отстранившемуся изобретателю чуть ближе, инстинктивно желая вновь оказаться в его горячих руках, как черепашка сам с энтузиазмом обхватил вою подругу, в очередной раз заграбастав ее к себе, шумно, даже можно казать, нетерпеливо дыша, опаляя знойным дыханием грудь все еще не отошедшей от того самого "поцелуя" любимой, и чего то ждет... Лиза тоже чего-то ждет, переводя дух... Она знает, что за этим последует, и разумеется... боится этого. Даже не смотря на весь разжегшийся запал - все-равно боится. Еще один поцелуй, на этот раз в шею, прямо в лихорадочно пульсирующую вену... а затем мутант подхватил ее за ноги, уложив их на себя для позы, которая не требовала каких-либо объяснений.
— Расслабься, — Девушка промолчала, в одно мгновение прояснившимся взглядом взирая на перевозбужденного юношу. Пока она была относительно спокойна, хотя красноречивое положение их тел, а так же копулятивный орган Дона, почти касающийся ее горячей кожи, конечно же серьезно нервировали вроде бы и готовую ящерицу... Еще бы оно ее не нервировало... Откровенно говоря, она даже сомневалась, что она сможет принять такую, кхм, красоту... Запрокинутая на плечо мутанта нога зажимает натянувшиеся мускулы юного ниндзя, а тяжелый хвост снова елозит по хрустящей траве. — Ну же, не бойся так... все будет хорошо, — Пристальный взгляд не на шутку встревоженной саламандры скользить чуть выше по закованному в броню торсу - она все еще молчала, как до предела натянутая струна, пока тихая и спокойная до тех пор, пока ее не тронуть неосторожно - тогда она начнет свое звучание, и далеко не обязательно эта нота будет правильной и попадать в ритм. Уговоры действовали с одной стороны успокаивающе, Моне нравилось, когда Донателло так старательно, осторожно обращался к ней, ее завораживал этот голос и добрые глаза, горящие любовью и обращенные только к ней одной... но с другой стороны, она же не слепая... она все прекрасно понимала, что ей грозила, и как это должно быть больно... — Я никогда больше не сделаю тебе больно... я обещаю, — "- Я знаю", - она хотела бы ответить ему, но у Моны в буквальном смысле временно отнялась речь, и она не в состоянии была, сломленная негой и "задавленная" непростой ситуацией связать ровным счетом и двух слов, а вряд ли Донни обнадежат ее непонятные хрипы. По правде говоря мутантка уже несколько раз порывалась вякнуть что-то вроде " а может не надо?"... Она вжимается лопатками в солому, находясь в положении опираясь на оба локтя, когда черепашка неумолимо придвигается ближе, укладывая огненную, шероховатую поверхность ладони на ее стремительно бледнеющую, и одновременно с тем краснеющую щеку. Доверчивая Мона положила сверху свою исцарапанную в колючей траве руку, поверх узловатых пальцев, отвечая на плавное прикосновение губ в поцелуе... И это была его маленькая хитрость...
Маневр удался, и несчастная "жертва" чуть не задохнулась в одно мгновение, когда  костистое тело юноши всей своей массой на мгновение вжало ее в стог, жадно прижимая к себе, и на этот раз не оставляя никаких дополнительных расстояний! Широко раскрыв глаза, насмерть перепуганная, ошеломленная пронзающей нутро болью Мона, даже отчасти возмущенная подобным коварством, хотя вряд ли это можно так назвать, скорее "тактический ход", но яростно вскрикнувшей, словно подстреленная лебедь девушке, было, мягко говоря, не до рассуждений. Хвост рассерженной фурией взмыл ввысь и тут же безжизненно опал на настил, свернувшись в плотную спираль, а тонкие пальцы царапнули шершавую кожу кисти мутанта, лежащей у нее на лице и паникерша дернулась из крепких объятий, зло дрыгнув покоящейся на плече Дона ногой, наверняка посадив страстному любовнику, наконец добравшемуся до развязки их любовных игр, внушительный синяк... а может и не внушительный... охваченная накатившей болью ящерица и сама не отдавала себе отчет в своих действиях, насколько они могут быть сильны, ее яростные дрыганья, или вообще просто ничтожны.. Так или иначе, Дон явно их не заметил, полностью увлеченный открывшимися ему новыми ощущениями... внутри извернувшейся под ним со сморщенной мордашкой Моны. Теперь черед мутантки не замечать... например быстрых извинений и поцелуев, покрывающих ее покрытый испариной лоб - в общем, в чем парень был виноват, что хотел быть  с нею чуть ближе, чем обычно? Если бы это еще не было так зверски... некомфортно... и это мягко сказано...
Плотно зажмурившись, роняя крупные горошины слез, проступивших в первые мгновения единения, мутантка приоткрыла рот, жадно хватая воздух, подобно выброшенной на берег рыбе вцепившись когтями в поношенную ткань плаща юноши под собой. Ладно. спокойно, ничего страшного в принципе не произошло. Да больно, да неприятно, но утешало, что все в принципе так и должно быть, ничего нового, какого то отклонения от общепринятой нормы она не получила... Саламандра намеренно, с достоинством принимая новую порцию ласк, охватывающих немыслимо горячее тело, расслабляет все болезненно сведенные мышцы, плотно охватывающие частицу Донателло... и тут же об этом жалеет, потому что истосковавшийся партнер мигом чувствуя свободу, делает движение бедрами вперед, прижимаясь в низу живота и скользя половым органом внутри воспаленного лона, проталкиваясь глубже и сдавая назад, что порождает новый укол только казалось стихшей боли. Мона сдавленно сипит, мученически закатывая глаза, крупно дрожа и запрокидывая голову к небу. — Расслабься, — совет черепашки очень кстати, его голос снова немного успокаивает несчастную саламандру, и застеленные поволокой глаза возвращаются к зеленой физиономией с дрожащими каплями на слегка нахмуренном, сосредоточенно серьезном лбу изобретателя, который ниже склоняется к замершей партнерше, сменив положение для более удобного продолжения волнующего процесса. Мона почти физически ощущает несколько капель рубиновой крови, стекающей ей в ложбинку паха вместе с естественной влажной средой. И снова проникающее движение, отчетливое ощущение постороннего тела... мутантка не шевелиться, пытаясь привыкнуть к толчкам  Дона и как-то подстроится под них. Одно неловкое движение, и снова пронизывающая боль, при которой появляется страстное желание оттолкнуть от себя старающегося юношу, но Лиза стойко терпит, ей не хочется прерывать Донателло, и тем более она ясно понимает, что отпихивать его от себя не вариант. - П-по...- глухой стон прерывает было начавшуюся робкую речь и ящерица невольно прогибается под испепеляющим своим зноем жилистым туловищем партнера. Волна прокатившаяся по гибкому телу девушки похоже уже была предвестником чего то более хорошего, нежели ее агрессивное шипение несколько минут назад.  Покатые бедра слабо отзываются неловким движением на его действия - Мона не хотела выглядеть полной дурой в свою первую ночь, ведь это действительно важно, получить удовольствие и расслабиться ... причем не только для нее, -... п..поговори со мной... - сдавленно шепчет ящерица, в едином порыве немного приподнимаясь и не обращая внимания на очередной укол, яростно прихватив зубами складку сухой, жесткой как наждак, оливковой кожи на шее черепашки под его скулой... Укус был не сильный, но на корне языка явственно прочувствовалась чужая кровь - ровные зубки оставили на коже черепашки свой след. - Я хочу с-слышать... твой голос...

+2

26

Рано... слишком рано. Поторопил события, что уж тут сказать... Но, с другой стороны, если бы Мона сама не хотела этого — стала бы она подпускать гения так близко к себе? Стала бы терпеть невыносимую боль и тяжесть, лишь бы не обидеть своего чересчур восприимчивого приятеля? Дон напряженно закусывал губу, пристально, тревожно наблюдая за искаженным в легком оскале лицом Моны. Его темные глаза лихорадочно блестели в темноте, причем не только от возбуждения. Он волновался, действительно волновался за свою подругу... и, пожалуй, с готовностью бы покинул ее сведенное судорогой тело, наплевав на собственное желание. О каком, черт возьми, сексе могла идти речь, если девушке были неприятны его действия? И пускай саламандра мужественно терпела до крайности болезненные проникновения, Дон прекрасно ощущал, как сильно она была напряжена. И без того ноющий орган сжимало как тисками, значительно осложняя его движения внутри уже не девственного лона, но это были сущие мелочи, по сравнению с тем, что сейчас должна была испытывать Мона. Влажные дорожки слез на ее висках все никак не спешили высыхать, даже наоборот — время от времени гений подмечал все новые крупные горошины, скатывающиеся по сверкающей зеленой чешуе и теряющиеся в пыльной копне волос саламандры. Жмурясь, хмурясь, то и дело морщась и хрипло переводя дыхание, девушка медленно и неохотно привыкала к новым для нее ощущениями, изредка предпринимая отчаянные попытки расслабить мышцы пресса. Удавалось с трудом, и каждый новый толчок неизменно возвращал подростков к самому началу. Быть может... быть может, зря они все это затеяли? Дон быстро и неуверенно покосился вниз, и с трудом сглотнул вставший поперек горла нервный ком: кровь идет... Вполне естественно, учитывая, что изобретатель был у девушки первым, но, все-таки... что, если он причинил ей гораздо больше вреда, чем мог предположить? Донателло опустил взгляд, чувствуя себя чуть ли не последней скотиной, намеренно принудившим бедную ящерицу к соитию. А как еще он мог себя чувствовать в такой ситуации? Разумеется, он знал, что в первый раз бывает больно и неприятно, но наивно полагал, что в процессе Мона немного расслабится и даже начнет получать удовольствие... однако то в теории, а на практике выходило совершенно наоборот. "Вот... панцирь..." — правда, ну не могло же все быть настолько плохо! Рассердившись на самого себя, изобретатель еще больше замедлился: теперь его толчки стали совсем уж тихими и неторопливыми, он просто не позволял себе ускориться или допустить хоть одно неосторожное движение, способное причинить боль или дискомфорт. По бледной оливковой кожей чуть ли не градом катился холодный пот, а пах вновь начинало сводить нетерпеливой судорогой, но черепашка старался не обращать на это внимания. То были сущие пустяки... а вот Моне не мешало бы помочь. Очередной мягкий, плавный толчок — и саламандра неожиданно слабо бормочет что-то себе под нос, вынуждая гения согнуться чуть ли не в три погибели, силясь получше расслышать ее тихую просьбу:
П-по... п..поговори со мной... — ее голос неожиданно прерывается низким, отрывистым стоном, и Донателло спешно замирает, силясь понять, отчего это было — от боли или наслаждения. Однако слабый, едва уловимый толчок ему навстречу мигом развеивает тревожные сомнения, и Дон с облегченным вздохом продолжает свои нехитрые манипуляции. Мона в ответ слегка приподнимается над смятым плащом, и ее пересохшие губы едва ощутимо скользят по влажной, леденящей коже виска мутанта. — Я хочу с-слышать... твой голос... — маленькие, но острые зубки на мгновение стиснули кожу изобретателя, и тот едва ощутимо вздрогнул от легкой боли в шее — что это было, укус?... Впрочем, неважно... Главное — Мона его не оттолкнула, а, наоборот, подсказала, как будет проще ее утешить. Взбодрившись, Донателло успокаивающе улыбнулся в ответ. Его руки выпустили колени саламандры, даровав долгожданную свободу движений и позволив самостоятельно выбрать наиболее удобную позицию — теперь ящерка могла свободно обхватить ногами поясницу или крепкий карапакс партнера, или же просто упереться ступнями в смятую солому, обретя более-менее устойчивое положение под навалившимся сверху изобретателем.
Хорошо, — шепнул юноша в ответ, почти касаясь лбом взъерошенной макушки возлюбленной. Осторожно взяв ее запястья, Дон ненавязчиво потянул их к своим плечам, вынуждая выпустить смятые складки плаща. — Попробуй... попробуй держаться за мою шею, — предложил он мягко, заботливо глядя на бывшую студентку сверху вниз. Убедившись, что Мона последовала его совету, гений, в свою очередь, приобнял девушку за выгибающуюся напряженной дугой талию и, сосредоточившись, сделал очередной толчок бедрами. — Так легче...? Скажи, если тебе не понравится, или будет слишком больно... ладно? — чуть прикрыв глаза, парень начал осторожно покачиваться взад-вперед, упершись при этом коленями в проседающее под их весом сено. Мда, так ему было не очень-то удобно, но зато Мона теперь не казалась совсем уж замученной, как прежде... Вспомнив о том, что девушка просила его поговорить с ней, Дон вновь подал голос, стараясь таким образом отвлечь Мону от болезненных ощущений в глубине тела. — Помнишь... как мы впервые встретились? Ты тогда еще... врезала мне в затылок... и я поцеловал носом дверь... — он хрипло фыркнул со смеху, — ...и потом я увидел тебя... Ты понравилась мне уже тогда. Особенно твои глаза... Такие большие и теплые... совсем как солнце, — Дон на мгновение замолкает, пытаясь не сбиться с ритма. Теперь Мона, наконец-то, начала расслабляться, что значительно облегчало его проникновения — и, как следствие, он начинал ощущать нарастающее удовольствие от собственных толчков, пока еще довольно-таки смутное. — И твоя улыбка... такая красивая... ни у кого больше... такой нет, — дыхание постепенно теряется где-то в глубинах груди, и речь Донателло становится отрывистой, даже отчасти неразборчивой. Зажмурясь, мутант спрятал лицо в пышной гриве возлюбленной, глубоко и размеренно вдыхая аромат чужих волос, неуловимо смешивающийся с запахом полевых трав и их собственных возбужденных тел. Спокойнее... только не теряй контроль. — И твой голос... взгляд... ты не представляешь... как я по ним скучал... как я скучал по тебе... все это время, — голова кружится все сильнее, не то от волнения, не то от острого недостатка кислорода... или, напротив, пресыщения им? Черт его знает... неважно, все неважно, единственное, что имеет хоть какой-то смысл — это учащенное дыхание Моны и ее первые, неуверенные постанывания, раздающиеся точно над ухом мутанта. Здесь, вдали от цивилизации, посреди огромного цветущего луга, подростки могли не опасаться того, что кто-то сможет услышать их голоса. Они вообще могли ничего не опасаться. Это была только их ночь, она принадлежала исключительно им двоим, и никому больше... Донателло сам не заметил, как окрепли его осторожные, робкие объятия: тесно оплетя тело саламандры, буквально позволив ей улечься спиной на сильные руки партнера, юноша, в свою очередь, слегка приподнялся над распростершейся под ним Моной, едва уловимо касаясь губами ее взмокшей, пылающей шейки. Так жарко и душно... но он готов прижимать ее к себе хоть всю ночь напролет, не позволяя выбраться на свободу. Теперь-то черепашка двигался гораздо увереннее: ощущения подталкивали его к краю, вынуждая ускориться против собственной воли. Разгоряченное мужское естество раз за разом погружалось в глубины тесного, приятно обволакивавшего его хода, массируя чувствительные стенки девичьего лона, и этот откровенный массаж всякий раз заставлял на мгновение затаить дыхание и сильнее напрячь и без того веревкой натянутые мышцы, со всех сторон сдавленные мощной костяной защитой. Собственный панцирь неожиданно показался ему до смешного тесным и громоздким: было бы здорово, наверно, обойтись без этой сковывающей движения брони... А уж как, должно быть, давила вся эта масса на хрупкое тело лежавшей снизу саламандры! Обеспокоившись непонятно из-за чего, Дон распахнул затянутые страстной пеленой глаза и внимательно посмотрел на Мону: все ли в порядке? Кажется, да... Протяжные, исполненные наслаждения и в то же время странной беспомощности стоны ласкали слух мутанта, а приоткрытый, округлившийся ротик ящерки так и напрашивался на очередной поцелуй. Опустив голову, Дон прильнул к нервно дернувшемуся горлу мутантки, нежно пройдясь кончиком языка от ямочки между ключицами и до самого подбородка девушки, чтобы потом вкрадчиво добраться до ее припухлых, потрескавшихся от недостатка влаги губ, накрыв их своими собственными. Поцелуй вышел непривычно жарким и глубоким, что лишь еще больше раздуло и без того обжигающее пламя страсти, терзающее изобретателя изнутри. С трудом отстранившись, но все еще не выпуская Мону из объятий, Дон продолжил осыпать ее целым дождем из поцелуев, сместившись при этом обратно на шею и плечи любимой. Толчок, еще толчок... Быть может, ему казалось, но саламандра так или иначе пыталась двигаться ему навстречу?

+1

27

Облизнув пересохшие губы, Мона снова откинулась назад, не в состоянии слишком долго держать свое ватное тело на весу, шумно подмяв под себя вздыбленные травинки из их с черепашкой необычной "постели". Мутантка смотрит на Донателло так, словно не видит его, нависающего прямо над собой - мокрые, большие глаза раскрыты так широко, что сравнялись размером с чайными блюдцами, и устремлены мимо черепашки вдаль. Болезненная судорога пронизывающая нутро в очередной раз на секунду затмила сознание - не стоило все же так резко дергаться, - но Мона не была бы собой если бы как всегда, не проявила завидное упорство, даже в таком деликатном деле, как первый сексуальный опыт. Упрямо стиснув зубы, саламандра вновь шумно выдохнула, с протяжным свистом, прямиком в шею низко склонившегося к ней партнера... Чувствуя, что Дон убрал руки с ее затекших ног, ящерица незамедлительно, в некотором блаженстве вытянула  одну из онемевших конечностей почти прямо, "зачерпнув" двупалой ступней разворошенное сено и оставив на том месте небольшую ямку, и обхватила ею тяжелый, массивный панцирь умника, не смотря на размякший, почти превратившийся в кашу мозг, найдя в себе минутку удивления, насколько приятно прохладной ей показалась поверхность выпуклого костяного покрова, расчерченного на аккуратные, многоугольные секторы, по сравнению с пластроном черепахи - контрастно горячим, сухим и шершавым. Чувствуя в этой прохладе слабое спасение от обжигающей духоты, созданной напряженной атмосферой объединившихся тел и нехватки воздуха в целом, саламандра сильнее прижимается внутренней стороной ножки, с упоением впитывая разгоряченной кожей этот холодок... Второе колено ближе прижимается к бедру мутанта, занявшего все свободное пространство между ее собственных бедер , и этот плотный захват позволяет мутантке заранее предвидеть новое движение юноши и как-то наладить свою восприимчивость к его действиям. Вдох... выдох... Тихий шепот Дона вынуждает снова приоткрыть на несколько мгновений смеженные веки ящерицы и черепашка осторожно, ласково перехватывает руками напряженные кисти ящерицы, упирающиеся в соломенный настил, и юноша потихоньку подтягивает их вверх, пытаясь самостоятельно устроить свою подругу так, как ей будет более удобно. Ящерица осознанно последовала предложению гения, сцепив в замочек тонкие пальцы, за овалом воротника карапакса изобретателя, едва ощутимо нажимая на нее подушечками, по-своему массируя и расслабляя напряженные мышцы жилистой шеи Донателло от затылка. Это действительно была не самая удобная позиция для ее партнера, но равно как и Дон, как бы это эгоистично не прозвучало, ящерица отчетливо понимала, что в данный момент, самое важное, сделать так, чтобы было хорошо и удобно ей самой. Если она прекратит испытывать боль, и будет получать удовольствие от самого процесса, юноше будет в любом случае гораздо легче. Опять мягкое, проникающее движение, и мутантка уже заранее слегка прогибается в позвоночнике, чуть шире разводя колени и прислушивается к своим ощущениям. Хорошо, она постепенно начинала привыкать к действиям любимого, и это порождает на ее не менее сосредоточенной в эти секунды мордашке, слабую, несколько усталую улыбку. Еще немного.... Широкие ладони мутанта ложатся на периодически изгибающуюся спину подруги, придерживая ее почти на весу.  На тихую просьбу гения, Мона бездумно, медленно кивнула, все еще лежа поверх крепких рук, прогнувшись дугой и цепко хватаясь за шею и мускулистые плечи своего партнера.
Юноша снова заговорил, негромко, ласково обращаясь к той, которая так доверчиво и хрупко прогибалась в его руках, к той, которая доверила ему не только вою жизнь, но и свою честь, а для Моны это всегда значило... очень много. Сбившийся, хрипловатый тон и шумное, прерывистое дыхание во время его речи задевают что-то внутри нее, вынуждающее получать непередаваемое удовольствие вкупе с проникновенными толчками накаченных бедер, почти полностью игнорируя мелкие болезненные помехи, не-нет да коварно дающие о себе знать внизу живота. Вот уж нелегкую задачку она предоставила бедняге Дону,  болтать с разнеженной в его объятиях ящерицей и одновременно с этим продолжать свою ритмичную работу, раскачиваясь промеж  разведенных в стороны ножек. Как тут сохранить дыхание? Но знал бы Дон, как сильно распаляет его утомленное хрипение у ее виска, жажду мутантки, ее влечение и жажду действий с его стороны, более сильных и глубоких, не смотря на всю возможную боль, которую он сможет ей причинить. Она жадно вслушивается в его голос, с упоением впитывает в себя эту прерывистую речь и находит в ней определенную сексуальность - вообще голос Донателло ей неожиданно кажется сейчас немыслимо сладким и обволакивающим... равно как и его объятия, или крепкий, твердый орган внутри нее, с каждым разом осторожно растягивающий собой стенки влажного прохода. Моне определенно повезло, что она ящерица с быстрой регенерацией и невероятно пластичной структурой мышц.
Забавно, что именно сейчас, Дон решил вспомнить их первую встречу и осыпать все громче вздыхающую после каждого плотного столкновения их тел партнершу комплиментами. Хотя о чем еще можно сказать в такую взбудораженную, охваченную пламенем вожделения ночь, как не о красоте любимого существа? Если бы Мона сейчас могла что-нибудь сказать, а не  пыталась найти в себе ритмичность собственных вздохов, чтобы идти параллельно толчкам, она бы так же еще раз... и еще, рассказала бы уже далеко не одинокому черепашке, о том, насколько на самом деле он потрясающе притягателен для нее. Чувство переполняющей нежности, вместе с растущим экстазом провоцируемым продолжительным половым актом, наконец буквально "выносит" из груди ящерицы преисполненный сладости стон, к концу которого она плотно закусила губу и непроизвольно дернула бедрами навстречу Донни, желая в плотную прочувствовать очередной миг страстного единения. Теперь уже почти каждое движение бронированного тела изобретателя находит отголосок не только в горячей плоти мутантки, когда на секунду стенки чуть сжимаются сдавливая орган черепашки и тут же выпускают его, как из нежных пылких объятий, но и в непрекращающихся негромких, но протяжных стонов, сиплых и сбивающихся не менее шумными вздохами - саламандра напрягала руки, стремясь теснее прижаться к тяжело вздымающейся груди мутанта, чтобы уткнуться ему носом в холодную, покрытую испариной щеку и снова застонать, обнимая ногами мускулистое тело. И вряд ли в эти мгновения существовало что-то более привлекательное, чем крепко стискивающий ее, яростно овладевающий изгибающимся в сладком блаженстве обласканным чешуйчатым телом, юный мутант. Заметно ускоренный ритм четких, налаженных движений, не мог остаться Моной не замеченным, и разбудораженная, отторгающая любую робко всплывающую боль в недрах собственного организма мутантка, полностью увлеченная, отдавшаяся на волю сильных, мужественных рук гения, попыталась самостоятельно поменять положение, сместившись чуть повыше, приподняв собственное тело на пружинистом хвосте, ради удобства теперь уже парню, а не себе - она и так испытывала достаточно мощный заряд страсти, чтобы не обращать внимания на всякие мелочи... Дон прекрасно умел успокаивать, расслаблять и, как оказалось, возбуждать свою подругу. Очередной теплый, и донельзя жаркий  поцелуй, при котором мутантка едва ли не задыхается, кажется необычайно ярким, и массаж нёба безупречно  больше стимулирует их общее возбуждение и стремление быть еще ближе... хотя есть ли куда там еще стремиться? Они и так перешли все возможные барьеры на пути друг к другу. Пожалуй все-таки есть куда. - Дон... Донни... - едва слышно  тяжело шепчет Мона с силой захватывая  могучее туловище, то и дело прижимающееся к ее животу и царапающее нежную, бледную чешую своими шероховатыми пластинами торса. Сильнее... чуточку сильнее... Лиза несколько раз с силой прижимается бедрами к ногам мутанта  зазывными, нежными стенаниями, дрожа и выгибаясь на надежной подстраховке чужих рук, а затем резко выпрямляется, наслаждаясь самой проникновенной глубиной, захлестнув обе лодыжки на фактически неохватываемом панцире, до боли вжавшись в разгоряченное тело, прижавшись лбом к плечу мутанта и почти накрыв его своими собственными разметавшимися волосами и ласково покусывая солоноватую кожу юноши... она снова опала на его руки, отстранившись, и не дожидаясь проникающего, скользящего движения мутанта, приподнимается на носочках, опережая его толчок своим собственным...

Отредактировано Mona Lisa (2014-08-04 15:13:12)

+1

28

Тот факт, что Мона больше не морщилась и не шипела сквозь плотно стиснутые зубы, перебарывая боль внутри своего напряженного тела при каждом неуверенном толчке партнера, безусловно, радовал. Более того — быть может, мутант думал о себе слишком уж самонадеянно, однако его действия, кажется, доставляли девушке подлинное наслаждение. Чуть запрокинув голову, сладостно прикрыв глаза и издавая достаточно громкие, протяжные стоны, Мона обнимала любимого за его мускулистую шею и, вдобавок, теперь еще и крепко обхватывала его ногами за поясницу, скрестив лодыжки где-то на самой вершине панциря, в то время как ее хвост продолжал бешено мельтешить из стороны в сторону, вороша сухую траву и сбивая импровизированное покрывало. Ее дыхание заметно утяжелилось, а голос как будто бы изменился на полтона, став более низким и... соблазнительным? Донателло жадно вслушивался в эти хриплые постанывания, испытывая в себе непреодолимое желание сделать так, чтобы они звучали еще громче, еще слаще, еще бесстыднее, просто потому, что так он ощущал в себе непоколебимую уверенность: Моне нравится происходящее, нравятся толчки партнера и его поцелуи. В чем еще он мог нуждаться в таком случае? Главное, что его любимой было с ним хорошо. Настолько, что она рисковала окончательно лишиться рассудка — и он вместе с ней.
Дон... Донни... — отчего-то его собственное имя, неосознанно сорвавшееся с пересохших губ саламандры, вызвало целую бурю эмоций в душе изобретателя, так что он аж затаил дыхание — но, разумеется, не смог удерживать его слишком долго, так как в глазах уже давно темнело от острых, неподдающихся внятному описанию эмоций и ощущений. Четкий, отлаженный ритм толчков неожиданно сбился, и то было первым сигналом к надвигающейся развязке, пока что еще не очень близкой, но, безо всяких сомнений, уже абсолютно неизбежной. Донателло прикрыл глаза, пытаясь вновь сосредоточиться на том, чтобы не потерять самообладание. Он все еще не чувствовал в себе достаточной смелости, чтобы начать двигаться в полную силу: как ни крути, а его, кхм, размеры несколько отличались от тех, что могли бы обеспечить безопасный половой акт, и гений по-прежнему боялся причинить Моне какой-либо серьезный вред. Девушка всегда казалась ему такой маленькой и хрупкой, а теперь так вообще, выглядела эдакой хрустальной статуэткой в его больших и сильных руках, способной разбиться от малейшей неосторожности со стороны партнера. Глупое сравнение, быть может, но довольно убедительно передающее беспокойство Донателло... Однако сама Мона, кажется, ни капли не тревожилась: она и до этого момента пыталась двигаться ему навстречу, и юноша прекрасно это чувствовал. Тем не менее, неожиданно резкие и, можно сказать, хаотичные рывки саламандры действительно застали его врасплох. Из груди сам собой вырвался короткий, отрывистый вздох: Дон просто не смог его сдержать, да и вряд ли бы пожелал... На самом деле, это было действительно приятно — настолько, что породившаяся в его паху волна удовольствия жарко прошла сквозь мигом напрягшееся тело изобретателя, на мгновение помутив его рассудок. Однако это было еще не все: приподнявшись, Мона повторила свое коварное действие, на сей раз куда более дерзко и самоуверенно, и мышцы ее распаленного лона ощутимо стиснули будто окаменевший орган мутанта на всем протяжении его длины, отчего бедолага Дон едва не застонал в голос... А девушка, кажется, и не думала останавливаться. Ее зубки небольно прихватывали влажную и горячую кожу умника, а взлохмаченные кудри щекотали его скулы и подбородок — игривые, раззадоривающие манипуляции, а ведь Мона даже сама того не осознавала. Или, может, все-таки осознавала? Как бы то ни было, она жаждала более решительных действий со стороны приятеля, и весьма недвусмысленно об этом намекала.
Мона... — разве его нужно было уговаривать дважды? Голос Донателло прозвучал тепло и, вместе с тем, с отчетливой ноткой доброго смешка. Ладони гения сместились выше, перехватив дрожащие от напряжения запястья девушки и вынудив ее отпустить уже основательно затекшую шею — на самом деле, Дон вовсе не возражал против ее объятий, но, как ни крути, был рад обрести некоторую свободу действий. Тем более, что самая сложная часть оставалась позади, и теперь ребята могли сполна насладиться своим единением... Прижав руки Моны к беспорядочно смятому плащу, Донателло чуть приподнялся, впрочем, позволяя саламандре удерживать его в тесном кольце ног. Взгляд мутанта скользнул по ее тяжело вздымающейся груди, покрытой крупными бисеринами проступившего на коже пота, затем — ниже, любуясь открывающимся ему зрелищем бесстыдного соития. Крепкие, накаченные бедра вновь качнулись куда-то назад, из-за чего могло создаться обманчивое впечатление, что изобретатель решил с чего-то прервать их акт... На самом деле, все было совершенно наоборот. Неожиданный рывок, намного более глубокий и сильный, чем все предыдущие, заставил Мону содрогнуться от макушки и до самых пят, но вовсе не от боли. Уверенные, плавные и даже размашистые толчки, пока что еще не очень быстрые, но постепенно ускоряющиеся, подарили юной парочке массу новых ощущений — теперь-то Мона, как и желала, чувствовала полное проникновение, а Дон, наконец-то, дал волю собственным инстинктам, уже давно кричащим ему лишь одно: сильнее, глубже, увереннее!... Не переставая двигаться, глубоко и лихорадочно вздыхая, запрокидывая голову к мерцающим в темной вышине звездам, и, кажется, теряясь разумом вместе с ними, гений бездумно выпустил одно из запястий Моны и сместил руку на ее бедро, поглаживая и массируя то, а время от времени крепко стискивая его пальцами, как если бы цепляясь таким образом за стремительно ускользающую реальность. Сильнее, глубже... увереннее... быстрее! Изогнувшись в позвоночнике, Донателло принялся совсем уж яростно засасывать ртом чувствительную чешую на шее саламандры, рискуя оставить памятные отметины; время от времени он смещался ниже и ласкал губами заострившиеся груди, захватывая их и лаская языком. Сильнее, глубже, быстрее... сильнее, глубже... быстрее! Происходящее уже давным-давно было не в его власти, равно как и Мона уже при всем своем желании не смогла бы остановить своего не в меру увлекшегося партнера... да и стоило ли? Ее стенания, кажется, уже давно перешли в крики, сначала высокие и отрывистые, затем — в низкие, гортанные, граничащие по звучанию с невразумительным хриплом, а в иные моменты переходящие в короткое, сердитое шипение. Хах, можно было подумать, ей не нравилось... Склонившись еще ниже, Дон теперь уже изо всех сил сжимался пластроном в ее содрогающееся от ударов тело, бесцеремонно вдавливая мутантку в мягкую, просевшую солому, лишая возможности двигаться и даже дышать... Пульсирующий, пылающий возбуждением фаллос с каждым рывком полностью скрывался в глубине пышущего жаром лона, реагируя на его лихорадочные пожатия и, кажется, доставая массивным навершием до самых сокровенных мест, отчего каждый толчок теперь воспринимался с той же силой и пронзительностью, как короткий удар электрическим током. Предчувствуя близость надвигающегося на девушку оргазма, Дон еще больше ускорился, по-звериному сграбастав Мону в удушающие объятия и даже позволив ей больно всадить зубки в гостеприимно подставленное мускулистое плечо — это все ерунда, заживет за пару дней... Донателло пришлось резко остановиться, чтобы не потерять разум вместе с партнершей: тело саламандры было напряженно до предела, и в данный момент она едва ли осознавала, что вообще происходит. Острые коготки звучно царапнули по карапаксу, бороздя его шероховатую поверхность, а обезумевший, живущий какой-то своей собственной жизнью хвост несколько раз шумно ударил по сену, взбивая его до такой степени, что оба подростка неловко сползли чуть ниже по стогу, окончательно комкая плащ. Плотно закрыв глаза и едва ли не до крови кусая губы, Дон терпеливо ждал, пока Мона, наконец, медленно расслабиться в его руках. Теперь он отчетливо ощущал бьющую ящерицу крупную дрожь, как если бы та пережила погружение в ледяную прорубь и теперь отчаянно нуждалась в тепле... Дождавшись, пока девушка позволит ему покинуть ее вздрагивающее лоно, Дон осторожно, с судорожным вздохом поддался назад. Ночной воздух неприятно похолодил нездорово полыхающую плоть мутанта — лишь каким-то чудом изобретатель сумел предотвратить собственный оргазм, беспокоясь, что это может привести к не самым желательным последствиям. По-прежнему мученически кусая губы и почти ничего не видя перед собой, черепашка перевел свой затуманенный взгляд на расслабленное лицо Моны. Его возбуждение и не думало спадать, а низ живота онемел от садистки долгого ожидания развязки... все стало даже хуже, когда он прочел на мордашке саламандры подлинное удовлетворение. Было в этом что-то обидное, но Донателло даже не думал злиться. Сглотнув, парень опустил голову и прижался к пылающему лбу любимой, через который влажно змеилась намокшая прядь каштановых волос. Голос его звучал на удивление низко и сипло, как будто умник оказался сильно простужен:
Как... ты?...

+1

29

Крепкие пальцы несильно стиснули тонкие, бледные запястья, до этого крепко захлестнувшиеся на шее мутанта и осторожно потянули сжатые в кулаки руки саламандры вниз, прижав их к колючей соломе и лишив тем самым ящерицу возможности что либо сделать, например, вновь порывисто дернуться ему навстречу, нарушив этим плавный ритм четких движений Донателло. И Мона была совсем не против, такого, грубоватого захвата, с глубоким вздохом поерзав по жухлой траве спиной и перехватив гибкими ножками карапакс умника чуть выше, не в силах стереть со своего лица какую-то дибильную, донельзя довольную улыбку. Ох и глупо, она должно быть сейчас выглядела, считай связанная по рукам и... ногам? Пристальный взгляд юноши, скользнувший по ее изогнувшемуся стройному телу, волей неволей заставил Мону покраснеть чуть больше, чем уже была ее порозовевшая, усмехающаяся мордашка в обрамлении туго завитых, разметавшихся по измятым складкам плаща мутанта, тяжелых кудрей. Она слегка подозрительно прищурила раскосые, медовые глаза, когда юный изобретатель отстранился от ее разгоряченного живота, что даже вызвало секундный страх - вдруг она что-то сделала не так? Сладостная дымка, немного поредела сменившись легкой тревогой... Нет, все в порядке - ящерица судорожно вздохнула, еще крепче стиснув кулачки и едва ли не встав в мостик, прижавшись ребрами к пластрону черепахи. Внутри все сжалось от столь глубокого ощущения, охватившего все нервные окончания разом и захлестнув полыхающей волной страсти, накрывшей бесстыжую парочку как одеялом с головой. Колени невольно до боли вжались в жесткие, ребристые, угловатые края массивного панциря изобретателя, неотвратимо раздирая тонкую кожу на сгибе до крови, но то время, когда саламандра могла сконцентрироваться исключительно на своей боли, благополучно ушло, и все повреждения, что она получила во время их бурных любовных ласк, не играли для нее никакой роли - она их не чувствовала сосредоточив все свое внимание только на объятиях, только на том удовольствии, что она испытывала от своего чувства беззащитности в надежных широких ладонях гения, только на его проникающих, до сумасшествия глубоких настолько, что дальше просто некуда, сильных движений мужского органа. Все остальное, что могло бы доставить ребятам неудобства, было неважным, не нужным, сейчас попросту не имело значения ничего, кроме них самих, и того, что они друг другу передавали. За доли секунды две умные головы лишились своего раздутого книгами разума, и теперь предавались низменным, природой заложенным желаниям, в которых была только одна потребность - ближе, теснее... Прижиматься к партнеру плотнее, и просто чувствовать его. И позволять чувствовать ему себя! Ну разве это не сводило с ума? Определенно!
Охваченная просто бурей накативших эмоций, увлеченная саламандра даже не слышала собственного голоса, сорвавшегося с робких постанываний на хриплый, короткий крик, сопутствующий каждый толчок юноши, буквально "вбивающий" ее вздрагивающее хвостатое туловище в мятую солому. Ничего более безумного с ней еще в жизни не происходило! Безумного и настолько сладостного, что кровь буквально кипела в венах, сердце отстукивало чечетку, а низ живота страшно горел в адовом огне, и этот сумасшедший огонь поглощал собой все, что не относилось к тому наслаждению, что они оба сейчас испытывали. Кто знал, что до этого дойдет? Кто вообще думал, что та случайная встреча двух мутантов в темных подворотнях, перед железными воротами косметического склада, положила начало цепочке событий, в итоге которых эти мутанты оказались фактически... едины? Это осознание полного и абсолютного единства, когда они сливаются почти в одно целое, убыстряло и без того хаотичное движение молекул распаленного подросткового организма, превращая этот мир в карусель, где все кружиться и плывет перед глазами, луна прыгает,  звезды раскачиваются в танце, звеня и сталкиваясь... или это у Моны действительно кружится голова, или она попросту смешно подскакивает на пружинистом настиле, благодаря огрубевшим, даже властным движениям жилистых бедер гения, проталкивающих в ее обжигающе горячее нутро откровенную часть себя самого. Наверное и то, и другое...   Сдавленные, резкие крики изогнувшейся мутанки отражаются слабым эхом в ближайшей опушке леса, и если бы у нее остались хоть крупицы трезвой мысли, она бы постаралась вести себя потише, опасаясь лишних ушей.  Но последняя капля холодного рассудка затерялась уже где то в то мгновение, когда гений зажал ее руки, безобразно растянув подругу под собой. Кстати о руках... Теперь его широкая лапища, почти полностью закрывающая округлую ягодицу саламандры, лежала у нее на бедре, и даже прихватывала ее постепенно, с каждым сильным столкновением тел, когда хрипящая ящерка отлично чувствовала не только нездорово пульсирующее достоинство, раззадоривающее своим окончанием внутреннюю полость партнерши, но и его шероховатую поверхность пластин торса, оставляющих на желтом брюшке девушки чуть ли не характерный отпечаток. Очевидно лихорадочно сжимающие ее бедро пальцы, таким способом пытались удержать ускальзывающую подругу... Они оставляли синяки... но Мона никогда бы не созналась, что на самом деле ей нравилось, что в эти моменты, Дон ведет себя как дикий и необузданный... зверь? Его движения, его удушающие объятия и хриплое рычание юноши почти над самым ухом, еще больше разогревало поток надвигающегося оргазма Моны, чем быстрее, чем сильнее он "вбивал" ее в всклокоченный до неузнаваемости стог, верхняя одежда мутанта и его ремни уже давно валялись где-то в густой траве поляны, внизу, тем больше ящерица в подсознании восхищалась его силой. Нет, она любила гения тихим, улыбчивым и скромным скучным занудой, как она сама, но просыпающийся в нем животный инстинкт, делающий всегда осторожничающего и ласкового парня жгучим, яростным и даже относительно грубым, нравился ей не меньше, а в некотором роде, даже больше... Чего стоил только один взгляд почти черных, манящих глаз, так близко от ее собственных - требовательный и вместе с тем, до чего же нежный...
Ничего не соображающей мутантке приходилось изо всех сил цепляться рукой за жухлую траву под собой, чтобы удержать себя под напором гения и не скатиться, нелепо и комично прямехонько с сеновала - под тяжелой черепашкой, "работающим" в полную силу, это было ой как непросто. Вторая кисть снова оплела шею изобретателя, прижимая его к себе, а вернее, вжимаясь в него сама, голодно вцепившись в плечо мутанта, словно жаждала откусить от него кусочек... но сейчас у саламандры был самый пик всех ее обострившихся ощущений и ей было, мягко говоря, не так интересно, насколько больно ее партнеру от ее злобного укуса с мелкими кровяными брызгами, оросившими салатовую чешую, оставившего после себя ровную багровую окружность с посиневшей кожей по центру...
На несколько секунд, утонувшая в крышесносящем ощущении, когда все внутри сжимается, а после по телу прокатывает ослепляющая волна удовольствия, мутантка даже лишилась сознания на несколько секунд, обморочно прикрыв глаза и хрипло вскрикнув, взметнув хвостом и без того неровную поверхность их лежбища, что оказалось не только последней каплей для Моны, но и для самого сеновала, который благополучно "ополз" вниз, вместе с расшалившейся парочкой. Ожидаемо.
Между любовниками воцарилась благоговейная тишина, нарушаемая лишь хриплым, сбившимся дыханием, да стрекотанием притаившейся в высокой траве саранчи, которой было ровным счетом все равно, что происходило на соседнем с ними стоге сена, превратившимся благополучно в кошмарный развал клоками и комьями раскиданный по лугу, вокруг двух разгоряченных тел. Тяжело, шумно отдуваясь, грудь так и ходила ходуном,  саламандра в блаженстве облизнула сухие, обветренные губы, прикрыв глаза и просто наслаждаясь приятной истомой, этаким послевкусием, как после глотка хорошего вина... Она осторожно опустила ступни на колючую траву, неловко переставив онемевшие ноги под все так же нависающим сверху мутантом. — Как... ты?... - Ящерица медленно подняла налитые свинцом веки, с теплотой слабо улыбнувшись на доверчивое прикосновение наморщенного лба к своему виску. И внятная речь далась далеко не сразу - глухой хрип вырвался вместе с шумным вздохом...
- Х...хорошо... - Она глухо кашлянула, обняв двумя руками юношу за шею, - Так хорошо... как никогда... - Она невольно опустила взгляд чуть ниже, задержав его на алеющем следе ее зубов, украшающих "короной" местечко прямо поверх застарелых шрамов юного ниндзя. Ох уж, мда... Подростки выглядели так, словно дрались в колючем кустарнике с медведем гризли, по меньшей мере - укусы, царапины, свежие, памятные отметины от когтей девушки на панцире умника, мелкие ранки сочащиеся кровью, синяки и ссадины - все это в изобилии покрывало тела как Моны, так и Донателло. В принципе в этом не было ничего удивительного, но как объяснить их наличие окружающим? Особенно Дону. Мона то искренне надеялась, что к утру от ее синяков уже ничего не останется. Ее перепончатая ладошка осторожно накрывает неприятно краснеющее пятно на оливковой коже возлюбленного, -... прости... - Она мягко поцеловала угловатую, впалую щеку немного отвернувшегося от нее гения. Он явно был чем-то... недоволен... Что не так? По началу Лиза даже не сообразил, в чем кроется причина его болезненно натянутой гримасы... И лишь когда в беспокойстве заметавшийся по просевшему сену хвост, опять, неосторожным движением коснулся твердого и все еще обжигающего органа мутанта, до его подруги наконец дошла причина его... неудовлетворенности. Ну нет, так нельзя. - " Господи, это я делаю?" - Поражаясь собственному бесстыдству, ящерица глубоко вздохнула и выпустила шею возлюбленного,  осторожно сместившись под него ниже, оказавшись на уровне тяжело вздымающейся грудной клетки Дона. Заметив, как забеспокоился взбудораженный юноша,  Мона широко улыбнулась, уложив руку на торс гения, нежно оглаживая светлые квадраты, - Не нервничай... И нет...Она туго оплела ногу мутанта гладкой, змеевидной конечностью, когда бедный парень предпринял отчаянную попытку спешно отползти в сторонку. Цепкие коготки крепко вцепились в его броню пробороздив размытые узоры панциря, - ... я тебя никуда не отпущу...

Отредактировано Mona Lisa (2014-08-10 16:50:36)

+1

30

Девушка откликнулась не сразу. Все еще глубоко и часто дыша, — шутка ли, после такой-то сумасшедшей скачки! Или вернее сказать "погружения"? — Мона неторопливо приоткрыла свои затуманенные, подернутые влажной пеленой глаза и как-то вымученно улыбнулась приятелю. Голос ее прозвучал не менее сипло и устало, а может, даже еще хуже, ведь это именно она, а не Дон до сего момента оглашала поле своими протяжными, сладостными воплями, такими громкими и частыми, что, наверно, окончательно сорвала горло в процессе. Донателло, не удержавшись, расплылся в ответной ухмылке, донельзя глупой и довольной, но она почти сразу же исчезла, сменившись сосредоточенным, даже мученическим выражением. Гений вновь закусил губу, тщетно пытаясь отвлечься от неприятных ощущений внизу собственного живота. Нет, так дело не пойдет... Он не сможет успокоиться и взять себя в руки одной лишь силой воли. Нужно было срочно что-то предпринимать, а иначе спертая боль в паху становилась уже невыносимой. Короткое, осторожное прикосновение к собственной взмокшей шее заставило его нервно дернуться и снова широко распахнуть глаза. На самом деле, за всеми этими безумными и совершенно новыми для себя ощущениями, изобретатель и думать забыл о тех укусах, что оставили на его коже острые зубки Моны.
...прости, — едва слышно шепнула саламандра, с искренним раскаянием прильнув губами к его влажной, бледной щеке. Дон лишь головой покачал, выдавив из себя короткий, неубедительный хмык.
Ерунда, — пробормотал он в ответ, торопливо отворачивая лицо в сторону — так, чтобы ящерица не заподозрила о его истинном состоянии. И вправду, эти мелкие ранки были попросту смешны по сравнению с той болезненной, непроходящей судорогой, что, кажется, намертво свела мышцы его и без того напряженного пресса. Пройдет... подумаешь, походит пару дней с опущенной на плечи повязкой, ничего страшного. Неожиданное касание к самому низу его живота привело к тому, что Донателло, сам того не желая, издал протяжное шипение, с присвистом выпустив воздух сквозь плотно сомкнутые челюсти — пускай случайно, но Мона умудрилась крайне неосторожно задеть хвостом его будто бы окаменевший фаллос, причинив бедолаге немало дискомфорта. Стиснув ладони в кулаки и крепко зажмурившись, Дон низко опустил голову, на мгновение уткнувшись лицом куда-то в раскиданные по соломе, спутанные кудри мутантки, а затем приоткрыл один глаз и страдальчески покосился на собственный пластрон, решая, что же ему делать дальше. Наверно, дальше так лежать все же не стоило... Определенно, чем скорее он сбросить напряжение — тем лучше для них двоих. Только вот... делать это на глазах у Моны? Донателло слабо покраснел при одной только мысли о том, что могла бы подумать о нем саламандра, реши он заняться самоудовлетворением прямо здесь и сейчас, лежа верхом на партнерше и... Глупая ситуация, черт подери. Нужно было сделать все быстро, пока она еще не успела прийти в себя после яркой вспышки оргазма, а что теперь? Донни с досадой и какой-то даже беспомощностью перевел взгляд обратно на лицо Моны: девушка внимательно смотрела вниз, прямо на распаленный орган изобретателя, и, судя по всему, пыталась сообразить, что же с ним не так и почему он до сих пор находился в возбужденном состоянии. Ох... Дон честно постарался придать своему лицу более спокойное и отчасти даже безмятежное выражение, давая понять, что у него все под контролем, но, увы, его неловкая улыбка больше походила на болезненный оскал, чем на хорошо всем известный смайлик с "глазками домиком".
Правда, ерунда, — повторил он смущенно, медленно и осторожно сползая с саламандры куда-то в сторонку, так, чтобы случайно не коснуться ее живота или хвоста своим сверхчувствительным навершием. — Я сейчас разберусь с этим. Лежи, отды... хай? — Донни замер, пронаблюдав за тем, как ящерка деловито сползает ниже по разворошенному стогу. Теперь ее лицо было где-то на уровне тяжело вздымающейся груди гения. Не вполне осознавая, что же она там себе удумала, юноша неуверенно позвал: — Мона?...
Не нервничай, — успокаивающе мурлыкнула девушка в ответ, даря ему очередную усмешку, на удивление теплую и нежную. Дон, впрочем, все еще оставался напряженным до предела. Более того, мышцы его паха нервно дернулись, и черепашка торопливо отстранился, желая поскорее слезть с расслабившейся раньше времени саламандры. Один ее вид вызывал нездоровый прилив гормонов, отчего голова начинала кружиться, а в ушах буквально закладывало от бешеного сердцебиения. Было невероятно трудно удерживать контроль, тем более, после того, как он с таким трудом заставил себя остановиться в считанных миллиметрах от финишной прямой, лишь бы не допустить очередной ошибки. Однако прежде, чем Донни успел приподняться, Мона проворно обхватила его панцирь обеими руками, вынудив слегка дезориентированного и в какой-то степени совершенно не владеющего собственным телом изобретателя чуть ли не рывком упасть обратно на дрожащие от напряжения локти. Длинный змеиный хвост замком сомкнулся на бедре умника, теперь уже точно не позволяя ему отодвинуться подальше или даже просто перекатиться набок. Дон беспомощно склонил голову обратно к распростертой на стоге ящерице — ну что же ты творишь, родная...
...я тебя никуда не отпущу... — ее горячее дыхание дразняще пощекотало висок мутанта, отчего последний едва не поперхнулся воздухом. Стоило ли говорить, как сильно на него действовала эта низкая, будоражащая хрипотца в голосе возлюбленной? Создавалось впечатление, что Мона собиралась взять ситуацию в свои руки, в самом прямом смысле этого выражения... Но нет — по всей видимости, она все-таки не ощущала в себе достаточной уверенности, да и умник показал бы себя полным эгоизмом, если бы заставил саламандру касаться его тела с той же смелостью, с какой Донни ласкал ее саму. Медленно и напряженно выдохнув, гений заставил себя открыто посмотреть в глаза девушки. Нечего здесь было стесняться... наверно. Они и так уже открылись друг другу, так какой смысл прятаться и увиливать? В конце концов, он видел и чувствовал ее оргазм, а теперь, получается, боялся своего собственного. Если Мона хотела быть рядом с ним в этот момент — разве он мог ей в этом отказать?
Хорошо, — едва слышно откликнулся подросток, прижимаясь лбом к изогнутой переносице девушки и нервно сглатывая непроходящий комок в пересохшем горле. — Я никуда не уйду, — и вправду, глупость какая. Куда он мог от нее уйти? На соседний стог? Неуверенно улыбнувшись самым краешком губ, Дон аккуратно улегся на бок рядом с тесно прижавшейся к нему саламандрой, стараясь при этом не дернуть тесно оплетший его ногу хвост, памятуя о том, как сильно данная конечность была чувствительна к неосторожным рывкам. Приобняв Мону одной рукой за плечи и склонив подбородок к ее взлохмаченной макушке, Дон медленно опустил свободную ладонь к низу собственного живота. Было достаточно больно и неприятно касаться себя в таком взвинченном состоянии — эрегированный член немедленно дернулся как в судороге, реагируя на очередной сторонний раздражитель. Стиснув зубы, юноша поспешил обхватить обжигающе-горячий ствол и несколько раз успокаивающе провел ею вверх и вниз, пытаясь таким образом чуть успокоить напряженную плоть.
"Только не смотри," — мысленно взмолился изобретатель, прикрывая глаза и чуть крепче прижимая Мону к собственному пластрону. Он старался полностью сосредоточиться на внутренних ощущениях, и, в принципе, в этом не было ничего сложного, учитывая, как долго ему пришлось ждать развязки. Взгляд мутанта слепо скользил по округе, бестолку пытаясь сосредоточиться на каком-то определенном объекте, будь то темная полоса леса или мерцающие в иссиня-черной вышине звезды, но ему это не удавалось. Под жесткими костяными пластинами вновь стремительно разжигалось уже хорошо знакомое ему пламя неудержимой похоти — то, что он с таким усердием пытался контролировать до самого последнего момента... Но теперь в этом больше не было нужды, верно? По мере того, как изобретатель скользяще проводил теплой и влажной ладонью по всей длине своего возбужденного члена, начиная от окрепшего основания и заканчивая горящим навершием, тем быстрее билось его сердце и чаще скользили холодные капли пота по сморщенному, перечерченному глубокой вертикальной морщиной лбу. Та его рука, что все еще напряженно стискивала спинку и плечи Моны Лизы, вновь начинала оставлять болезненные синяки на нежной салатовой чешуе, но сейчас Донни этого даже не замечал. Ему стоило огромного труда не начать двигать бедрами навстречу собственным импровизированным толчкам — вместо этого гений старался сохранять полную неподвижность, но даже в таком положении он не мог удержаться от того, чтобы не развести бедра чуть шире, давая себе больше свободного пространства. Движения парня стремительно ускорялись по мере того, как он сосредоточенно приближал себя к долгожданному пику; ему даже пришлось перекатиться на панцирь, так, что Мона отчасти выскользнула его загребущего объятия и относительно комфортно разлеглась на его вздымающемся и резко опадающем, точно кузнечные мехи, пластроне. Было хорошо заметно, что умнику сложно контролировать свои действия: создавалось впечатление что он пребывал в эдакой горячке — темно-серые глаза были плотно закрыты, голова чуть запрокинута, а рот слегка приоткрыт, жадно втягивая прохладный ночной воздух. Мелко дрожа, гений неосознанно сжимал талию саламандры свободной рукой, не то напрочь позабыв о ее присутствии, не то, наоборот, цепляясь за нее как за единственную уцелевшую соломинку, еще способную с горем-пополам удерживать его рассудок на "поверхности".  Движения кисти становились все более резкими и беспорядочными, Дон совсем потерял ритм и даже не заметил, как болезненно изогнулся в позвоночнике, хрипло рыча от охватившего его экстаза. Быть может, именно это зрелище вкупе с бесстыдными рывками сжатой в кулак ладони стало причиной того, что Мона неожиданно резко приподнялась над взбитой соломой и склонилась над побелевшим лицом приятеля. Ее жаркий, но в то же время необычайно нежный поцелуй стал завершающей точкой в затянувшемся акте. Из груди гения вырвался короткий вздох, больше напоминающий хриплый стон, сразу же перешедший в сдавленное мычание, а затем... затем бедра изобретателя совершили несколько порывистых, слепых ударов, и Донателло медленно опустился обратно на мятую солому, чувствуя, как постепенно падает охватывавшее его напряжение, уступая место сладостной истоме и какой-то необычной, приятной пустоте в мыслях. Сжавшаяся точно капкан рука неохотно обмякла, скользнув ниже по спинке Моны Лизы, пока, наконец, не замерла расслабленно где-то у основания ее хвоста. Далеко не сразу Донни нашел в себе силы приподнять отяжелевшие веки и наградить возлюбленную какой-то смешной, осоловевшей улыбкой.

+2


Вы здесь » TMNT: ShellShock » III игровой период » [С3] Kiss of Dawn [18+]