Where are those happy days, they seem so hard to find
I tried to reach for you, but you have closed your mind
Whatever happened to our love?
I wish I understood
It used to be so nice, it used to be so good
И как у него только получалось доводить ее до белого каления? У него, Донателло, самого тихого и уравновешенного существа во всем Нью-Йоркском коллекторе — и, тем не менее, Мона Лиза умудрилась разозлиться на него с такой силой, что вытащить ее на обыкновенную прогулку оказалось делом наивысшей сложности, по сравнению с которым уступало даже недавнее проникновение в штаб-квартиру Клана Фут. С Дона, наверно, семь потов сошло, прежде чем он все-таки умудрился справиться с этой крайне непростой задачей, но даже после того, как мрачная аки грозовая туча саламандра все же согласилась покинуть свой уютный (и тщательно забаррикадированный от гения им же придуманной системой безопасности) чердак — до полноценного примирения все равно было как пешком до Луны. Напрасно Донни так старательно давил свою фирменную лыбу, надеясь смягчить Мону лукавой щербинкой промеж верхних резцов. Если уж даже притащенный черепашкой пышный букет лилий и коробка шоколадных конфет так и не помогли ему пробить выставленный девушкой психологический барьер... что уж говорить о просящих взглядах и улыбках? Донателло украдкой вздохнул, пользуясь тем, что ящерка старательно смотрит куда-то в другую сторону: да уж, хорошую задачку ты ему подсунула... Но ничего, он достаточно умен и терпелив, чтобы решить эту "головоломку" — или, правильнее сказать, "мозговыносилку".
— Мне будет проще объяснить тебе мотивы своего поступка, если ты хотя бы просто взглянешь мне в глаза... — произнес гений с доброй укоризной в голосе. В самом деле, не так-то просто разговаривать с чьей-то спиной, не зная даже, слушают тебя или намеренно пропускают мимо ушей любые твои реплики. Однако Мона была неумолима: практически весь путь до парка она преодолела молча, скрестив руки на груди и сурово нахмурив тонкие брови, частично теряющиеся под лихо закрученными прядками густой челки. Вид у него был до того угрюмый, что можно было подумать, что Дон совсем не пытался наладить с ней отношения. Поняв, что ответа не последует, Дон все также терпеливо продолжил: — Послушай, я знаю, что виноват, но как насчет того, чтобы просто погово... — сердитая реплика Моны в миг оборвала его подчеркнуто спокойную и вдумчивую речь. Несмотря на раздраженный тон возлюбленной, Донни, так или иначе, испытал облегчение: ну, хоть голос подала, уже неплохо... Изобретатель покорно смолк, пронаблюдав за тем, как мутантка с размаху плюхнулась на первую попавшуюся скамью, напрочь проигнорировав ее холодную и влажную поверхность. Их взгляды пересеклись, и Донателло немедленно растянул губы в виноватой улыбке, хоть и знал, что это ему не поможет.
— Я и с места не сдвинусь, пока ты не объяснишь, что ты от меня хочешь! — ох, Мона, Мона... Донателло любил свою подругу отнюдь не только из-за ее привлекательной внешности. Ее логический склад ума, острое аналитическое мышление и способность к хладнокровному принятию решений в экстремальных ситуациях были по-настоящему близки изобретателю, но, спрашивается, куда все это исчезало, как только дело касалось личных обид и недопонимания? Разве его действия не были очевидны даже слепцу? Все, чего хотел умник — это примирения со своей девушкой, ни больше, ни меньше. Можно подумать, он не говорил этого прямым текстом как минимум три или четыре раза за последний час...
— Я просто хочу извиниться, — кротко отозвался Донни на резкое восклицание саламандры, приближаясь к скамейке. Протянутая им ладонь так и повисла в пустоте, не сумев коснуться плеча Мона: та немедленно отсела подальше, неосознанно дав гению свободное место, и Донателло немедленно воспользовался этим, чтобы аккуратно примостить панцирь рядышком, впрочем, не спеша подсаживаться ближе. Голос его, как и прежде, звучал тихо, успокаивающе и с отчетливой ноткой вины. — Я действительно виноват перед тобой... — и вновь ему не дали закончить фразу. Мону как будто прорвало, и это, в принципе, было вполне ожидаемо. Дон послушно захлопнул рот: окей, окей, я молчу, хотя я, в общем-то, даже и не пытался оправдываться... Но говорить об этом вслух гений не рискнул, мудро рассудив, что самое лучшее, что он может сделать сейчас — это просто сидеть и не отсвечивать, позволяя девушке как следует выговориться. Хотя, ничего нового она ему не сообщила. Он уже давно был в курсе всех ее претензий, и сейчас просто выслушивал их по... уже бог знает какому разу, сокрушенно кивая в ответ и всем своим видом демонстрируя искреннее раскаяние. Дождавшись короткой паузы в монологе, Донателло попытался ненавязчиво взять девушку за руку, рассчитывая таким образом поскорее ее успокоить, но, кажется, слегка поспешил: саламандра немедленно оказалась на ногах, выдернув пальцы из ладони изобретателя. Дон с трудом подавил очередной вздох — ну что же ты, в самом деле...
So when you're near me, darling can't you hear me
S. O. S.
The love you gave me, nothing else can save me
S. O. S.
— Послушай... — он вновь предпринял робкую попытку вклиниться в речь ящерицы, но та не позволила ему этого сделать. Теперь девушка казалась не столько рассерженной, сколько откровенно расстроенной. "Вторая фаза," — отрешенно подумал гений, делая соответствующую пометку в своем воображаемом блокноте. Волна гнева спала, и сразу за ней пришел черед слез и обид... Хотя, стоило отдать Моне должное, она не собиралась плакать. Глаза ее были совершенно сухи и выражали только сильное огорчение действиями изобретателя. Дальнейшие слова саламандры повергли умника в ступор: вот уж чего-чего он не ожидал, так это досады, вызванной тем фактом, что Дон не позволил Моне ему помочь. Так вот как, значит, она рассуждала? Гений должен был сообщить девушке о своих планах не потому, что это было слишком опасно, а потому, что она желала разделить этот риск вместе с ним. Сердце подозрительно кольнуло, и Донателло какое-то время просто молча смотрел на свою любимую, даже не зная, что ему сказать. Разумеется, он был тронут до глубины души и в то же время совершенно растерян. Хотя, чему тут было удивляться? Не он ли сам убедил саламандру в том, что им следует больше доверять друг другу и действовать сообща, плечом к плечу встречая любые невзгоды на их совместном пути? Дон смущенно моргнул, проигнорировав короткую вспышку света в стороне — честно говоря, сейчас ему было слегка не до того. Между мутантами повисла короткая, но до ужаса неловкая пауза, и Донателло предпочел потратить ее на размышления. Впрочем, сказать что-либо он так и не успел: Мона первой нарушила воцарившуюся тишину, и голос ее едва уловимо дрогнул. Это стало последней каплей. Взяв себя в руки, изобретатель сделал бесшумный шаг вперед, сокращая расстояние между собой и бывшей студенткой. Его ладони накрыли собой вздернутые, напряженные плечи саламандры, вынуждая ту развернуться к умнику лицом.
— Ты не права, — твердо произнес он, намеренно пропустив мимо ушей тихое бурчание Моны. Нет уж, дорогая, на чердак они вернуться чуть позже, а сейчас самое время расставить все точки над "i", пока ящерка не сделала этого сама и по-своему. Дон осторожно коснулся рукой подбородка девушки, вынуждая ту приподнять голову и посмотреть на него в ответ. — Как ты можешь говорить такое, помня, через что мы оба прошли? Через что я прошел ради тебя... — он коротко вздохнул, привлекая Мону к себе на пластрон и не позволяя более отстраниться. Ну, хватит уже этих детских игр в недотрогу... он пришел сюда поговорить и добиться прощения, а не бегать по всему парку, пытаясь хоть пальцем коснуться упрямой саламандры. — Я люблю тебя, и ты знаешь это. И именно поэтому я не стал говорить тебе о том, что мы с Майком собираемся проникнуть в логово врага... Не потому, что я тебе не доверяю, а потому, что я сознаю опасность и не желаю подвергать твою жизнь новой угрозе, особенно, после всего того, что тебе пришлось пережить еще совсем недавно. У нас не было другого способа переговорить с Лео, а ты знаешь, как это для нас важно, — он позволил Моне слегка отстраниться, но его руки по-прежнему едва ощутимо, но в то же время цепко удерживали девушку на месте. — Если бы Рафаэль не был так сильно обижен, он бы тоже пошел с нами и лично надрал панцирь каждому встречному футовцу, что осмелился бы преградить ему путь... честно говоря, — тут Дон невесело усмехнулся, отведя взгляд и едва заметно покачав головой, — в этом кроется еще одна причина, почему мы с Майком ничего ему не сказали и отправились туда вдвоем. Нам нужно было действовать тихо и незаметно, так что... — Донателло не договорил, отпуская, наконец, Мону "на свободу" и теперь уже сам отворачиваясь прочь. Теперь он уже не скрывал своих подлинных эмоций: ему в самом деле было сложно говорить о Леонардо, равно как и объяснять саламандре мотивы своего, на первый взгляд, безответственного поступка, зная, что тот риск, на который они с Майком решились ради мечника, оказался совершенно напрасен...
— Он наш брат, Мона. Мы не могли оставаться в стороне и ждать, пока он сам решит выйти с нами на прямой контакт... Прости, что ничего тебе не сказал. Я просто... просто очень сильно за тебя боялся, — что ж, это было все, что он мог бы сказать ей в свое оправдание. Да и стоило ли специально что-нибудь выдумывать в таком случае? Он знал, что, как бы сильно Мона не сердилась, она бы непременно поняла чувства изобретателя. К тому же, он вовсе не собирался ограничиваться простыми словами. Конфеты и цветы — лишь дань традиции ухаживания, но истинный подарок, заготовленный Доном для его девушки, все еще ждал своего часа, стоя совсем неподалеку от парочки и надежно скрываясь от посторонних взглядов за густо разросшимся кустарником.
When you're gone
How can I even try to go on?
When you're gone
Though I try how can I carry on?
