Над темной поверхностью вод залива, отражающих испещренные золотистыми огоньками мрачные силуэты зданий, витает слабая, призрачная дымка, нередкое явление темными вечерами, поглощающая и искажая, как минимум половину панорамной картинки на колышущемся полотне. В глубине этого мистического тумана, благодаря которому широкие мосты словно парили на облаках, если смотреть издали, можно было увидеть что угодно, какое угодно жуткое чудище, притаившееся то ли за тем столбом, вернее, куском трубы, колышком вбитым близко к самому берегу с развевающейся грязной тряпицей на конце, то ли за бедно зеленеющим в это время года соседним кустом, а может и в самой воде. Смотря как разыгралась ваша фантазия. А если вы чистейшей воды скептик, и считаете, что все мало-мальски выбивающееся из открывающегося взору пейзажа лишь мусор, коряги, или люди, так или иначе оказавшиеся в этот темный вечер не дома, или же те, у кого вообще нет собственного жилья - то что вы скажете увидев молчаливо подплывающий к самому бережку массивный зеленый гребень, опутанный рваными ошметками пакетов, зацепившимися за острые наросты водорослями и ровным слоем тины?
Брехня и чушь - это для впечатлительной молодежи, которая с удовольствием поверит в приплывшую с океана жуткую невидаль. Подумаешь, проплывающая мимо шина... Огромная шина. Очень огромная и очень зеленая, вся в мусоре и вертикальных устрашающих шипах шина.
Пожилой человек, лет семидесяти пяти, любитель вечерних прогулок и не боящийся ничего по наивности, что маленький  травматический пистолетик, спрятанный у него в черном кейсе из кожзама, спасет его от любых грабителей. Сквозь косо сидящие на кривоватом носу толстые стекла очков, он смотрит на воду, не скрывая своего отвращения. Кривит испещренные морщинами губы и щурит глаза, поправляя накрахмаленный воротничок рубашки. - Безобразие. - Бурчит старикан-чистоплюй, перехватив свой легкий кейс в другую руку. Эта огромная "шина", и впрямь похожа на горб чудовищного ньйоркского Несси, рассекающего туман, как "Красин" рассекал полярные льды. Но вне всяких сомнений, это всего лишь... - ... Мусор. - Жесткая щеточка рыжих усов недовольно топорщиться в стороны. - Грязнули, какие же грязнули! - Этот человек выгнал бы из страны, из своего родного, любимого города не только всех бомжей, отвратительные личности просто, но и тех, кто сваливал тонны своей грязи в реки и посреди улиц. Конечно и у уборщиков должна быть работа, но это уж слишком.
Пожилому человеку, с больной спиной и целым букетом свойственных ему возрасту болезней, должен смотреть на это безобразие и тратить свои нервы.
Неподалеку он оставил свой автомобиль, припарковав его на стоянке близ зеленой лужайки для пикников, почему бы не подогнать его сюда, да не вытащить шину? Тут и до свалки недалеко, довезем как-нибудь.
Подойдя к водной кромке и положив чемоданчик на траву, мужчина деловито закатал брючину и задумался, глядя на свои начищенные ботинки, не забывая коситься в сторону горба опутанного тиной... - Ничего, ничего... сейчас я тебя выта... - Старик замолчал, в изумлении наблюдая, как горка мусора внезапно одним мощным толчком приблизилась к берегу, подняв высокую волну, едва не окатив при этом застывшего изваянием от неожиданности старика. - Мама...- Потерянно пискнул несчастный, рывком подняв свою сумку-кейс, облапив и прижав к собственной груди, перепуганными, круглыми глазами взирая на то, как бесформенный холм, так напоминающий ему издали автомобильную покрышку затрясся, роняя обрывки цветного целофана на траву, с грудным рычанием бесформенной кучей выползая на берег, пытаясь... подняться? Да, именно, этот ворох грязи поднимался, распрямляя мускулистые руки, увенчанные гигантскими когтями, впивающимися в разворошенный дерн, загребая землю горстями, пытаясь уравновесить свое неуклюжее, склизкое, гигантское тело.
Теперь, вблизи стало понятно, что пожилому гражданину отнюдь не показалось - горбатую спину чудовища венчал заостренный гребень, продолжающийся вдоль спины и до... самого кончика хвоста, который монстр-каппа пытался вытянуть из ила, хрипя, поскальзываясь на разваливающимся под ним пластом грязи. А теперь еще можно прекрасно рассмотреть вблизи широкую, угловатую морду с крошечным зеленым угольком глаза с вертикальным, змеиным зрачком, уставившегося прямо на замершего истуканом, побелевшего дедка.
Ну как? Теперь вы, сэр, поверили в существование сказочных драконов, живущих на дне морском?
Протяжная минута молчания, в течение которой монстр и человек, просто пялились друг на друга.
А затем с коротким, испуганным воплем старик бросил свой ненаглядный чемоданчик прямо чудищу в чешуйчатую физиономию, при этом кейс отскочил от носа ящера, как тщедушная щепка с чавком шлепнувшись прямо у его лап, а бедный старец, забыв про все свои артриты и артрозы, совершил спринтерский забег с места до машины, на бегу вскочив на водительское сиденье, к счастью, ключи у него были в пиджаке, и стартанул со стоянки, подняв впечатляющих размеров облако пыли и дыма.
Чтож... Рене всегда плевал на скрытность... странно, что он не выполз на какую-нибудь площадку с толпой туристов.

Мутант хмуро уложил морду на локтевой сгиб, никак не отреагировав на свершившийся "инцидент". Попросту говоря, Лизарду было не до этого. Солидные раны и царапины, что нанесли ему в пылу схватки подростки и крокодил-переросток, уже затянулись нежной, пока еще, кожей, под которой все еще шли регенеративные процессы, и в целом, француз выглядел довольно сносно, не считая того, что весь в грязи и ошметках донного мусора, но общее состояние было, мягко говоря, никакое...
Неизменный докторский халат мутанта потерялся где-то "по дороге", пока ящера болтало в подводном течении и он пару раз врезался в решетки канализационных отсеков, блуждая по лабиринту сквозных труб, и теперь видно, как тяжело вздымается массивный гребень, потерявший несколько вертикальных, заостренных чешуек. Рене пытался восстановить дыхание, хриплое, сбившееся, судорожно сжимая и разжимая пальцы, присвистывая сквозь ровный ряд акульих зубов. Пасть он приоткрыл, заглатывая больше воздуха, кажущегося тяжелым, обременяющим легкие и нижняя челюсть с булькающим звуком елозила в вязкой жиже ила и мокрой земли. Такое впечатление, что Лизард приготовился умереть прямо здесь. В грязи, как свинья, вновь униженный... и опять проигравший битву с какими-то... подростками. Черт возьми, они всего то дети, сколько можно было наступать на одни и те же грабли?! Он не может лежать здесь и отдыхать. Он должен встать.
Он должен собрать силы в кулак, вернуться, и отомстить!
Скептическая ухмылка подернула страдальчески изогнувшиеся тонкие губы мутанта - он слишком добр, очевидно. В толстом черепе глухая, свербящая боль, мозг кажется потерявшим контроль над телом, вялым и бесполезным, а перед единственным глазом размытая, унылая картинка. Как же он жалок, аж самому противно. Нужно подняться...
Рене снова ставит руки, согнутые и разведенные в локтях в стороны, словно жаба-колосс, приподнимает тяжелую голову, еле отклеив ее от илистой поверхности, и с отчаянием, злостью... с нестихающим огнем безумия глубоко внутри себя, уставился в ночное, с кучерявыми, кокетливыми облачками прикрывающими полную луну  небо.
И прибрежную линию огласил протяжный, страдальческий и злобный рев неизвестного науке, очень огорченного зверя, от которого задребезжали стекла фонарей и ряда редких машин припаркованных вдоль залива.

Гулкий мощный рык из самой глубины чешуйчатой глотки медленно затих, к концу превратившись в жалобное поскуливание побитой собаки, которую знатно потаскали,да потыкали носом в собственное дерьмо. Он не мог себя ничем утешить абсолютно: проигравший, униженный, опущенный на самое дно в прямом смысле этого слова. В очередной раз показавший свою некомпетентность. Конечно Рене было глубоко плевать на то, как отреагирует на его позорное поражение Шреддер,и каков будет масштаб его недовольства,мутанта заботили только его личные переживания по поводу  случившемуся, ну и, разумеется, единственное, чего может несколько он опасался от своего "работодателя", так это то, что тот в пылу гнева лишит его и второго глаза, челюсти, или еще чего нибудь... Но для начала нужно вернутся для этого в штаб, а у него полная пасть ила и ущемленная гордость в придачу, из-за которой хотелось послать все к черту и свернуться, несчастно и одиноко, в клубочек на берегу замусоренного Гудзона.
Чертовы черепахи.
Ящер устало шлепнул челюсть на подстилку из влажных водорослей и рваного куска резины, сумрачно уставившись единственным глазом в небо. Ко всему прочему, во время безжалостных болтаний по трубам, о которые он себе всю спину отбил и обломал острые когти на руках, пытаясь зацепиться за спасительные решетки до тех пор, пока находился в сознании, так еще и ко всему прочему ободрал себе всю кожу на жесткой, сморщенной морде - лежа на сыром матрасе из мусора и гнили, мутант успел оценить болтающийся буквально на ниточке тонкий слой чешуйчатой кожи, свисающей у него с затылка и раскачивающейся на надбровной дуге, прилипнув одним краем к верхнему веку. На поврежденном месте длинного черепа алая плоть затягивалась нежным, тонким слоем бледно-зеленой кожицы, буквально на глазах темнея и покрываясь грубыми трещинами. Жаль когти, парочка из которых обломалась почти под корень, не регенерируются так быстро, как раны. Ящер приподнял скрюченную лапищу, приблизив ее к носу, тоскливо посмотрев на свое природное, абсолютно испорченное оружие, и с глухим вздохом снова опустил ее обратно в лужу, вытянувшись во весь свой рост и больше всего напоминая сейчас аллигатора греющегося на солнышке в трясине. Вот только солнышка не было, да и блаженным отдыхом сытого, довольного жизнью хищника, нынешнее состояние Лизарда никак не назовешь. Да, он был до сумасшествия, до животного состояния зол. Прикрыв глаз мутант с наслаждением мысленно разделывал, медленно, с чувством, каждую черепашку, выворачивая панцирь на изнанку, вытаскивая кишки через глотку и набивая пустые, безжизненные тела соломой и опилками: он даже знал где поставит в своем кабинете ряд из чучел. Крыса на ковер, шкура саламандры на занавески, или можно подумать об отличной изумрудной натуральной салфетке под его любимую хрустальную вазу, к ней идеально подойдут желтые розы и кроваво-красные азиатские гибридные лилии: хороший выбор однако, все-таки у него есть вкус! От этих потрясающих мыслей, где главные краски составляли кровь и прозрачность слез,у мутанта на физиономии расплылась кривая, пускай и болезненная, болело все, в том числе и морда, но мечтательно-довольная ухмылка. Он слишком ярко представлял себе смерть каждого из ненавистных подростков, вырывая глаза Донателло, почти что своего персонального любимца-профессионала побившего рекорд по части вечного противоборства с злобным ящером и встревания на пути у доктора Рене, заставляя мальчишку ослепнуть так же, как когда то он и его гадкая девчонка повредили ему его прекрасные глазки, что же он его не утопил сразу, выдирая язык Микеланджело - никто не смел болтать больше, чем Рене, а уж тем более, перебивать его. Рафаэль пожалуй единственный, кого Рене оставил бы в живых, в качестве любимой боксерской груши. Этот крепыш умирал бы долго, избитый, униженный куда хуже, чем чувствовал сейчас Алонсо, и мутант почти видел то жалобное выражение лица, с которым будет на него смотреть подросток, и если не умоляя, так мысленно прося его об избавлении от мучений. Странно, что в последний раз он не видел Леонардо. Малыш испугался? Малыш не захотел помогать братьям? Малыш спрятался в свой панцирь, или же просто вдруг стал никому не нужен... Так, или иначе, достаточно оказалось даже трех смышленых паршивце, чтобы перехитрить доктора и дать ему достойный отпор - вот тут хрустальная мечта, яркие, "светлые" картинки рассыпаются наподобие стекла, по которому пришелся мощный удар кулаком, и ящер резко открывает глаз, шумно выдохнув сквозь широко раздувшиеся ноздри, подняв в воздух облако брызг налипшей вокруг носа грязи.
Он забылся... замечтался - а между тем в проигрыше сейчас пока именно он. Подростки празднуют победу, что избавились, как они думают, от него раз и навсегда. Пускай есть раненые, пускай кое-ктоеда не погиб в этой жестокой схватке - но они победили.
Лизард так звучно заскрипел зубами, не обращая внимание на ноющие скулы, что этот скрежет услышали наверное жители близстоящих к воде домов - жуткий, как в фильме ужасов, звук заставляющий мелко дрожать и покрываться холодным потом, а самых смелых на подгибающихся от страха ногах выйти к входной двери и проверить все ли замки на ней крепко закрыты.
Ненависть... Ненависть сотрясала его тело. Он должен исполнить свои "мечты", он определенно не может ждать дольше! Рене предпринял новую попытку подняться, вонзив тонкие пальцы в сырую землю  упираясь острыми коленями в склизкое травяное покрытие,то и дело вздрагивая и покачиваясь, открывая и закрывая зубастую пасть, жадно вдыхая сырой воздух и сплевывая гадкую тину, налипшую на нёбо, соскребая оную кончиком длинного языка - в общем, то еще зрелище. Именно в таком состоянии, какого-то беспомощного младенца, ползающего на четвереньках и то и дело заваливающегося на бок, его и нашел его новый... скажем так, друг. Знакомый голос вынудил раскачивающегося мутанта резко вскинуть изуродованную голову, прикусив извивающийся язык, похожий на розового, дождевого червя и настороженно прищурив свой единственный глаз. Механическое око было залеплено внушительным комом грязи, так что Рене был почти незрячим...Он все еще не мог привыкнуть к этой черепахе... так смешно, даже мило, коверкающей английский. - А... Это ты. - Не выдержав собственного веса, ящер  плавно опустился обратно. Не было никаких сил удерживать себя на ногах. - Я отлежусь и вернусь обратно. - Угрюмо пробормотал мутант, накрыв рукой зудящую, подзаживающую переносицу, - Я... их... убью... Ты понимаешь меня Эрик? Я убью их... убью всех... убью... - Безумец шепчущий пустые угрозы в истерике? Нет, Рене был совершенно спокоен, и даже непомерно, неестественно для себя, серьезен: слова тихие и резкие, решительные. В них не было ни капли самодовольного ехидства с которым обычно толкал речи Лизард.
Сегодня ему уже не до смеха.