Баннеры

TMNT: ShellShock

Объявление


Добро пожаловать на приватную форумную ролевую игру по "Черепашкам-Ниндзя".

Приветствуем на нашем закрытом проекте, посвященном всем знакомым с детства любимым зеленым героям в панцирях. Платформа данной frpg – кроссовер в рамках фендома, но также присутствует своя сюжетная линия. В данный момент, на форуме играют всего трое пользователей — троица близких друзей, которым вполне комфортно наедине друг с другом. Мы в одиночку отыгрываем всех необходимых нашему сюжету персонажей. К сожалению, мы не принимаем новых пользователей в игру. Вообще. Никак. Но вся наша игра открыта для прочтения и вы всегда можете оставить отзыв в нашей гостевой.


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » TMNT: ShellShock » II игровой период » [С2] Time and Tide


[С2] Time and Tide

Сообщений 1 страница 10 из 11

1

http://s3.uploads.ru/Y7ZW0.png
Time and tide are flowing over me
I once was blind but now I see
The answer lies within your heart
Memories are only about the best
The present time will never last
The future lies within your heart
_
Don't feel
No pain no more

Участники (в порядке отписи): Donatello, Mona Lisa
Дата и время: 8 мая, вечер (убежище черепашек) 
Краткий анонс: Рене перед смертью оставил мутантке прощальный подарок, напомнив о том, что и она может лишиться чего-то раз и навсегда. Жизни например.
Теперь, очнувшись после долгого, тревожного сна, девушке предстоит узнать от своего преданного друга о радостных(если так можно можно назвать кончину Лизарда) и печальных событиях, произошедших за то время, пока она была в отключке. И ей тоже есть, что ему сказать.

+1

2

Вот он и доигрался.

Стоило отдать должное братьям и сэнсэю: видя состояние гения, они не раз и не два предлагали ему покинуть тесную каморку под лестницей и хотя бы немного поспать у себя в комнате (ну, или ненадолго прилечь на диване в гостиной), в то время как кто-нибудь из них подежурит у кровати потерявшей сознание Моны. Но как бы они ни старались, как бы ни уговаривали, как бы ни ругались и ни настаивали на своем - разве могли они успокоить бедного изобретателя, разве могли заставить его оставить саламандру в одиночестве?

Нет. И никакие шоколадные кексы с намешанным в них снотворным порошком не сумели бы отвлечь его внимание от спящей девушки - слишком уж силен был пережитый им страх, да нет, ужас за ее жизнь, который все еще жуткими отголосками звенел в глубинах его души, не позволяя не то, что поддаться дреме, даже просто сомкнуть глаза на мгновение. И пускай нанесенные Лизардом раны уже затягивались, повинуясь ускоренной регенерации тканей, а свежие швы и повязки надежно защищали их от возможной инфекции, Дон все равно не мог заставить себя отойти от Моны дальше, чем на пару-тройку шагов. В конце концов, друзья и отец бросили эти безуспешные попытки и ненадолго оставили гения в покое... Эйприл даже специально отпросилась пораньше с уроков, чтобы проведать друзей в их убежище, едва только узнала о случившемся, и теперь сидела с братьями на кухне; Донни периодически мог слышать их негромкие, усталые голоса. Что касается Мастера, то он повел себя так, как должен был повести себя любой любящий отец на его месте. С его губ не сорвалось ни единого упрека, ни единого резкого слова в адрес провинившегося изобретателя, отнюдь. Вместо того, чтобы ругаться или кричать, он просто оставался рядом со своим сыном большую часть времени, сидя по другую сторону от кровати Моны и периодически меняя ей компрессы. В эти моменты, сухая и теплая ладонь Йоши ласково касалась горящего, влажного лба мутантки, вытирая проступающие на нем капельки пота и убирая слипшиеся пряди каштановых волос. Донни наблюдал за этим с каким-то внутренним бессилием, граничащим с холодящим душу отчаянием, не замечая, с какой силой он цепляется за чайную кружку в своих неловких, дрожащих от волнения руках. Давно остывший травяной настой не мог успокоить тетивой натянутых нервов, но отчасти помог справиться с собственной лихорадкой. Периодически хрипло кашляя в зажатый в кулаке край теплого пледа, утирая слезящиеся красные глаза и застужено шмыгая носом, Дон не мог заставить себя посмотреть прямо в лицо Моне, предпочитая либо смотреть на когтистые, но заботливые кисти сэнсэя, аккуратно складывавшие смоченную ледяной водой тряпицу, либо на складки старого одеяло, под которым с трудом, но угадывались очертания худенького тела саламандры. Он испытывал не проходящее, какое-то даже болезненное желание самому коснуться ее щеки, но вместо этого лишь сильнее кутался в свое собственное покрывало и отводил взгляд, глотая то и дело встающий поперек горла комок. Он вспоминал о том, как зашивал и обрабатывал ее раны, как стягивал нитью края вспоротых порезов от загнутых серпами когтей, как осторожно протирал выступавшую сквозь швы кровь, бросая на пол все новые и новые испорченные ватные тампоны. О том, как бережно заматывал бинтами спину и грудь девушки, как делал ей очередной укол антибиотика и обезболивающего... Все эти жуткие картины намертво впечатались в память изобретателя, окрашенные зловещим багрово-алым оттенком чужой крови и мутной пеленой собственного плохого самочувствия, на время отступившего перед холодной сосредоточенностью полевого врача-фельдшера. Теперь все это возвращалось обратно, терзая изобретателя изнутри, заставляя его вновь и вновь испытать тот первоначальный ужас.

Почему он не успел оттолкнуть ее в сторону? Он же прекрасно все видел... Он мог бы сориентироваться и побороть свою слабость, вовремя подставить панцирь под удар, как только заметил, что Рене бросается в атаку. Но вместо этого просто стоял и смотрел на разворачивавшуюся перед ним трагедию...

- Сын мой, - тихий голос Сплинтера обволакивал и успокаивал, но, увы, не мог полностью прогнать ощущение собственной никчемности и залечить истосковавшееся сердце. - Тебе не нужно винить себя в случившемся. Ты сделал все от тебя зависящее, чтобы спасти эту бедную девушку, и не твоя вина, что она пострадала этой ночью, - "...а чья же это, в таком случае, вина, Мастер?..." - Прекрати терзать себя понапрасну.

- Я... я не могу, сэнсэй, - собственный голос кажется таким чужим и безвольным. Донателло порывисто закрывает рот ладонью, сдерживая очередной приступ кашля. - Я... просто не могу, - он с трудом поднимает глаза на опечаленное, встревоженное лицо Сплинтера - и вот уже в который раз задает один и тот же вопрос, на который не в силах найти ответа: - Что мне теперь делать, отец? - старик молча переводит взгляд на спящую саламандру, и негромко вздыхает, утомленно прикрыв морщинистые веки.

- Теперь нам остается только ждать, Донателло. Только ждать.


Все-таки, он ничего не смог поделать с собственной усталостью: слишком уж сильно было пережитое им потрясение, как эмоциональное, так и физическое. Да и времени прошло немало - вот уже несколько часов, как любые шумы в подземелье стихли, сменившись сонной тишиной, и даже старый Йоши покинул тесную каморку, вернувшись к себе в доджо, оставив гения в одиночестве дремать на краю чужой постели. Он и вправду умудрился заснуть, уронив голову на скрещенные перед собой руки, точь-в-точь, как это показывают в драматических фильмах, где главный герой проводит целую ночь у кровати тяжело больного родственника... Теплый плед сбился куда-то набок, отчасти свалившись на грязный бетонный пол, а тяжелый панцирь неловко подпер собой комод, сдвинув стоявший на нем поднос и все его содержимое, едва не уронив их вовсе. Он даже не пошевелился, когда одеяло под его локтем натянулось, от слепого движения укрытой им саламандры, тщетно пытавшейся сориентироваться в вязком, наполненной тяжелым запахом лекарств сумраке "больничной палаты". И лишь когда прохладная, слабая ладошка коснулась его мерно вздымавшегося плеча, Донателло словно бы нехотя заворочался, медленно выныривая из глубокого сна... а затем вдруг резко подскочил, спохватываясь и вспоминая о том, где он и с кем здесь находится.

- Мона, - сейчас его голос звучал даже хуже, чем раньше - сипло, хрипло, почти неслышно, как и положено звучать голосу при сильной простуде. Быстро протерев глаза рукой, окончательно сгоняя с себя остатки дремоты, Дон торопливо вскочил с места и навис над очнувшейся мутанткой, глядя на нее с таким видом, будто она только что восстала из мертвых. Потемневшие от волнения глаза казались совсем черными в темноте. Несколько мгновений гений молча пялился в лицо своей подруги, а затем неожиданно снова пришел в движение, шуганым воробьем заметавшись по тесному, загроможденному помещению. Выглядел он отчасти безумно и как будто не слышал успокаивающих реплик Моны, спеша набрать горсть лекарств и одновременно налить воды из графина. - Погоди... так... я сейчас... как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь? Потерпи, у меня тут было еще обезболивающее, - бормоча и волнуясь, умник сам же неловко толкнул рукой и тут же подхватил упомянутый графин, с грохотом поставив его на место, но разлив часть жидкости. Вновь обернувшись к девушке, снова склонился к ней, решительно, но мягко нажимая ладонью на ее плечо. - Не вставай, я все принесу сам... ты в безопасности, у нас в убежище... Рене больше нет, Мона. Все хорошо, мы справились с ним... прошу, ляг, у тебя же так швы разойдутся... Хочешь пить?

+1

3

Run away with me
Lost souls and reverie
Running wild and running free
Two kids, you and me

Последнее, что видела мутантка, прежде чем рухнуть на колени и затем красиво хлопнуться в обморок, цепляясь за мелко вздрагивающие от холода мускулистые руки Донателло - это были его глаза. Широко распахнутые под рваной, потемневшей после "банных процедур" в ледяном резервуаре, потрепанной банданой, подернутые пеленой то ли слез, то ли готовые через долю секунды свирепо побелеть, как это бывало в моменты отчаянной решимости. Сколько в них было испуга, паники, да что там, смертельного ужаса за жизнь девушки истекающей кровью в его крепких объятиях. Он так лихорадочно прижал ее к себе, что саламандра на мгновение просто напросто задохнулась от недостатка воздуха, позабыв про невыносимую боль, пронзившую все тело насквозь, слепо уткнувшись носом в теплый, влажный костяной пластрон. - Прости... - бездумно выдохнула она, прежде чем закрыть глаза и погрузиться в блаженный омут беспамятства, вроде бы даже уютно устроившись у него на плече.
Уютно. Если бы не разрастающаяся багрово алая лужа вокруг ребят и звуки сражения в непосредственной близости от застывших на коленях подростков.
Она просто попыталась его защитить.

Девушка и понятия не имела, чем закончится все это, да и вообще очень надеялась что происходящее с ней не больше, чем дурной сон, этакий слишком длинный многосерийный кошмар, пугающий до икоты, со всякими монстрами докторами психопатами, грязным подземельем, взрывами и непонятными, волнами накатывающими чувствами тоски и непередаваемого словами гадостного ощущения в глубине души. Все происходящее просто не могло не пугать. Но как бы то не было - это было реальностью, причем жестокой. Она давно потеряла покой, оставив его где-то в своем забытом прошлом, в красочно обставленной девичьей комнатке, вместе с матерью и отцом. Этот кошмал был реальным... И если бы не одна отважная черепашка, стойко пытающаяся раз за разом отогнать всех страшных монстров от загнанной в угол девчонки, Мона давно бы уже загнулась. Как сейчас... Если бы не Дон, ящерица, даже будучи  быстро регенирирующим мутантом вряд ли бы справилась со своими силами. Она бы в лучшем случае стала бы калекой с уродливыми буграми неровно сросшихся участков кожи, в худшем - погибла. И это понимала не только саламандра, но и приютившие потерянную бывшую студентку черепашки и их мудрый сенсей. Страшно... и больно, да, было невыносимо больно. Даже сквозь приятную, черную пустоту, в которой плавало утомленное сознание девушки, то и дело разрезали вспышки боли, от которых бедная ящерица резко вздрагивала всем телом, словно ее ударяло невидимым разрядом тока, и снова забывалась в своем бесконечном сне. Если бы она могла увидеть свои раны и белое, как мел, лицо Донателло, склонившегося над своей подругой с медицинской иглой зажатой в дрожащих, словно как у пьяного, пальцах, она бы испугалась еще больше, чем уже, еще не до конца поняв, что собственно с нею произошло, была напугана там, в канализации перед зданием штаба Клана Фут. Хотя кто был в большем ужасе, Дон или его пациентка, сказать сложно. И, конечно, она не видела, как трогательно дежурил у ее постели гений вместе со своим учителем. Он зря себя винил, и если бы Мона могла слышать их тихую беседу между собой, если бы могла хоть на мгновение вынырнуть из черноты безпамятства, она непременно бы поддержала старую крысу. В конце-концов если и искать виноватых, то они должны были винить во всем только Клан Фут, чертов Клан и только его.
Дон никогда бы не причинил ей боль... Он никогда бы не позволил, чтобы с ней что то случилось, и никогда бы не подставил ее под удар. Все что Мона сделала там - она сделала сознательно и только потому, что не хотела снова видеть гения умирающим, истерзанным. Он только только избежал смерти, и через секунду страшная лапа рассвирепевшего Лизарда могла не разодрать ему ключицу - она целилась прямо в горло. Но по пути как некстати оказалась преграда.
В виде съежившейся Моны Лизы загораживающей юношу собой.


All hail the underdogs
All hail the new kids
All hail the outlaws
Spielberg's and Kubrick's

Возможность открыть глаза и шумно вздохнуть, вернулась как-то болезненно и неприятно. Попытка сделать первый глубокий вдох полной грудью успехом не увенчалась - ящерица пока не догадалась посмотреть вниз и оценить свое состояние, но сложно игнорировать плотно стягивающие бинты на груди, плотно фиксирующие ее тело. Несколько секунд ящерица просто пыталась понять, разглядывая грязный потолок тесной каморки, где она, какого черта, и что, собственно, произошло. И почему у нее так нестерпимо ноет спина, словно ее скрутило разом десять радикулитов.А как только шевельнулась на мятой постели - страдальчески зашипела, зажмурившись и сморщив зеленый, чуть вздернутый нос, на котором давно зажили все синяки и царапины. Подняться с кровати было плохой идеей, но острый укол в районе хребта не остановил решительно приподнявшуюся на руках мутантку, и поза полу-сидя далась ей... кое-каком так сказать. Кроме того, что-то придавило ее ноги, прижав их к мятой простыне и никак не позволяло девушке опустить босые ступни на пол и окончательно встать с постели. Это спал, сложив руки поверх одеяла и уткнувшись в них лбом, тихо и одиноко пристроившись у изножья кровати Донателло. Его лица с такого ракурса мутантка не видела, но достаточно взглянуть на его макушку, покрытую свежими ссадинами и местами красующуюся парочкой наспех налепленных пластырей, как ощутить острый укол жалости и сожаления прямо в сердце. Бедный Донни. Сколько он уже здесь сидит?
Девушка не спеша обвела комнату растерянным взглядом. Сколько вообще прошло времени после того, как она отключилась? И что с остальными? Как бы не хотелось оставить юношу спокойно дремать, тревога за всю их команду требовала разбудить умника осторожным касанием его напряженного, вздернутого плеча.
Если бы Мона знала, что Дон взлетит с места как ошпаренный, она может быть еще серьезно подумала, стоит ли его вообще будить.
В легком шоке безмолвно вытаращившись на техника в ответ, когда он ненадолго "завис" над очнувшейся "пострадавшей", Мона наконец уверенно подняла было руку, чтобы успокаивающе подхватить мозолистую ладонь парня, да он тут же... улетел куда-то в сторону, а перепончатая ладошка схватила лишь пустой воздух. - Дон... Донни, притормози, я не... - она несколько растерянно пронаблюдала как гений нервными, дерганными движениями хватает одной рукой воду, второй пачку разноцветных таблеток. Мона на секунду притихла, собираясь с силами и прогоняя досадную слабость, стараясь собрать вяло разбежавшиеся по углам черепной коробки мысли в кучку, - Ох. Я в порядке. Что ты... - Мона чуть было не соскочила со своего места, чтобы самолично поймать этот дурацкий графин, и дернувшись, глухо, но отчетливо ойкнула. И разумеется это привлекло его внимание. Довольно настойчиво "укладывая" девушку обратно на подушки, гений просто засыпал ее вопросами, и одновременно ответами на ее, еще не заданные вопросы, вывалив на ящерку такое количество информации, что у Лизы невольно голова закружилась и она послушно уложила затылок обратно на перину.
- Подожди... н-не части. - Просяще вскинула ладонь она, - Ты сказал Рене... больше нет? - Когда до нее наконец дошел весь смысл сказанных умником слов, девушка вновь было захотела встать, - Какие швыааааа-ай понятно, - Жалобно проскулила мутантка послушно вновь оказавшись среди простынок и на секунду чуть ли не в калачик свернувшись. Так у нее швы на спине? - Что... произошло? Я помню меня что-то ударило. Остальные целы? Ты как... не ранен? - Она притихла, покосившись на стакан с водой и молча кивнула. - Обезболивающее. Было бы кстати, - Несколько вымученно ухмыльнулась ящерка, едва заметно пожав плечами. - Сколько же времени прошло... я ничего не помню.
And I say
Hey, hey hey hey
Living like we're renegades
Hey hey hey

+1

4

Дон послушно призаткнулся, услыхав вялую просьбу подруги - да, пожалуй, он слегка переборщил с тем объемом информации, что он невольно вывалил на ее бедную, взъерошенную голову... Юноша замер, все также пристально всматриваясь в бледное лицо Моны, но ненадолго: едва та скривилась от собственного неосторожного телодвижения, пронзенная острой вспышкой боли в спине, как ладони изобретателя тут же вновь накрыли ее судорожно вздернувшиеся плечи, вопреки ожиданию, мягко и осторожно уложив девушку обратно на смятую постель.

- Тише, тише, - почти зашептал он, точно нянечка, успокаивающая малолетнего пациента. - Не дергайся так, иначе раны снова откроются, - вопросы сыпались на его макушку, как из рога изобилия, и в этом не было ничего удивительного. Окажись Донателло на ее месте, он бы точно также тревожился о случившемся, а в особенности - о самочувствии всех прочих участников минувшего боя. И не было никакого смысла в том, чтобы хранить зловещее молчание и утаивать от Моны детали случившегося... Тем более, что в этот раз никто из их команды не заработал серьезных ран или увечий. Да, были небольшие травмы, в виде крупных ссадин, синяков или потянутых мышц, но, к счастью, тем дело и ограничилось. Убедившись, что саламандра опустилась обратно на подушки, гений быстро поправил сбившееся одеяло, накрыв им свежие бинты на груди Моны, и аккуратно вложил несколько таблеток в ослабшую, слегка дрожащую ладошку.

- Ничего удивительного, - пробормотал он себе под нос, наблюдая за тем, как ящерица покладисто отправляет лекарства в рот. - Лизард крепко тебя зацепил - распорол всю спину, от плеча до поясницы, - игнорируя протянутую к нему руку, гений сам поднес стакан с водой к губам Моны, дав ей сделать несколько глубоких глотков. - Я думал... я думал, что не успею, - голос подростка ощутимо вздрогнул, сменившись коротким приступом кашля. Донни порывисто отвернулся, прикрыв рот тыльной стороной ладони, но затем снова обратил свой встревоженный взгляд на саламандру. - Кожеголовый сильно пострадал, но Мастер Сплинтер уже обработал его раны, так что с ним все будет хорошо. Никто больше не ранен, все живы и здоровы. И я тоже. Что касается Лизарда, - в сиплый голос умника закрались жесткие, озлобленные нотки, - он сгинул. Упал в огромный водосток. Там был взрыв... очень сильный, часть тоннеля обрушилась, но взрывная волна успела дойти до коллектора и ударила точно по этому гаду. Думаю... думаю, мы никогда его больше не увидим, - произнося это, Донателло устало потер пальцами налитые тяжестью, опухшие веки. - После такого не выживают... Все кончено. Теперь все позади. Ты в безопасности, - пока Мона потрясенно молчала, силясь осознать и принять услышанное, Донни вновь раскашлялся, тщетно стараясь заглушить этот звук - не хватало еще, чтобы его подруга разволновалась и снова начала подниматься с постели. Наконец, ему удалось справиться с кашлем; отвернувшись в очередной раз, гений вернул пустой стакан на прикроватную тумбочку, а затем неожиданно замер, осознав, что забыл проверить содержимое аптечки. Моне еще предстояло несколько перевязок, а запас бинтов уже был на исходе; вдобавок, он потратил большое количество антибиотиков и израсходовал все оставшиеся у него шприцы... Нужно было срочно раздобыть свежих медикаментов! Вообще-то, гений чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы Мона прошла осмотр у настоящего врача: в конце концов, у него не было соответствующего образования или опыта... Естественно, ему было страшно. Страшно, что его усилий окажется недостаточно для скорого - и полного! - выздоровления саламандры. В то же время, он чувствовал огромное облегчение: Мона все-таки проснулась, и, по всей видимости, ее жизни больше ничего не угрожало. И все бы ничего, но...

Как он мог смотреть ей в глаза после всего случившегося?

Преисполненный самых разных эмоций, от страха до радости, гений снова лихорадочно заметался по тесному помещению, хватая пустые упаковки из-под лекарств и прочий мелкий мусор, оставшийся после наложения швов: испорченные кровью ватные ошметки, обрывки бинтов, израсходованные шприцы и так далее. Взгляд его метался по полу в каком-то приступе легкого умственного помешательства; все такие же темные глаза с расширенными зрачками сверкали в приглушенном свете ночника.

- Я попрошу Эйприл раздобыть еще медикаментов, либо сам отправлюсь за ними вечером, как только достаточно стемнеет, - он лихорадочно смял то, что находилось в тот момент в его руках, по-прежнему избегая смотреть на встревоженную ящерку. - Ты главное лежи, ладно? Не вставай, я сам все тебе принесу, ты только скажи мне, что тебе нужно... Если проголодалась, я могу сделать чаю, и там еще оставался рис, его только нужно разбавить молоком и подогреть. У тебя был сильный жар, - все также бормоча себе под нос, гений неожиданно протиснулся в узкое пространство между изножьем кровати и стеной, спеша ликвидировать оставшийся бардак. Сметя весь найденным им мусор в корзину, гений также подхватил грязные полотенца и опустевший таз из-под воды, зажав его под мышкой, и вновь начал боком обходить чужую постель, направляясь к двери... но неожиданно бросил все это у порога, прыгнув обратно к Моне, да с таким перепуганным видом, как будто только что вспомнил об оставленном в том злосчастном подземелье важном члене своего отряда, ни больше, ни меньше.

- Какой же я... какой же я идиот, - пролепетал Донни ослабшим, натянутым от ужаса голосом, нависая над девушкой и едва не цепляя карапаксом низенькую лампочку на потолке. - Совсем... совсем забыл, как твоя голова? Я ведь так и не успел сделать новую порцию лекарства! Твои мигрени... они могут вернуться в любой момент! Ты только не волнуйся, - умник решительно сжал кулаки, кажется, всерьез вознамерившись взять с места в карьер и метнуться к себе в лабораторию, чтобы немедленно возобновить работу над формулой сложного психотропного наркотика... И, судя по резко ожесточившемуся выражению лица, он действительно намеревался это сделать. Прямо сейчас, безотлагательно, пока у него еще было время... - Тебе нужно поспать. Слышишь? Все будет готово к тому моменту, как ты проснешься, - охваченный этим страшным, нездоровым энтузиазмом, юноша почти не слышал растерянных реплик Моны, успешно пропуская их мимо своих ушей и будто не замечая попыток девушки "достучаться" до его воспаленного рассудка, до тех пор, пока когтистые пальчики саламандры не вцепились в его напряженные плечи, фактически причиняя боль этим прикосновением - но, так или иначе, это возымело эффект, и умник послушно замолк, растерянно уставясь прямо в желтые глаза Моны Лизы.

+1

5

Мутантка молча внимала словам юноши, напряженно хмуря брови. Ну... по ощущениям Дон не приукрасил свои слова, а парень действительно порой любит раздувать из мухи слона по непонятным причинам, и у саламандры теперь наискосок красуются ноющие шрамы. Интересно, заживут ли они, затянутся ли при ее столь мощных регенерирующих способностях, или же она будет носить "почетные отметины" как и все члены команды? В самом деле, отпечаток страшных когтей украшал ключицу Дона, предплечье Майка, губы Лео и левый глаз Рафаэля. Добро пожаловать в наш клуб, хах? Скосив глаза за собственное плечо, девушка осторожно положила на язык горсть обезболивающего, аккуратно закусив горькие таблетки...и вытаращила глаза от неожиданности, когда настойчиво ухаживающий за "самой больной саламандрой в мире" парень решительно склонился к ней, прижав край стакана к сухим губам ящерицы. Ну... ладно, Донни, как хочешь. Послушно отхлебнув, Лиза благодарно кивнула, все так же пристально, молча вслушиваясь в сиплую, тихую речь умника, которая в итоге совсем окончательно сбилась на невнятный хрип, а после так и вовсе на натужный сдержанный кашель.
- "Простудился." - Еще бы, попробуйте поплавать в ледяной водичке, да еще до самого последнего момента, когда остатки воздуха покинут легкие и сердце вот-вот остановится навсегда. И он так возится с нею, хотя сам нуждается в лечении и постельном режиме. Как она  сразу не обратила внимания на его голос? - Донни... - Утомленный взгляд ящерки заметно потеплел, со смесью нежности и сожаления разглядывая напряженные черты лица подростка... который не спешил посмотреть ей в глаза. Он просто продолжал говорить, рассказывать о деталях схватки, которые, впрочем не сильно волновали ящерицу - главное они сделали это. Главное этот подонок, который чуть не убил ее друзей, который и ее чуть на тот свет не отправил, больше никому, никогда не навредит. Непередаваемое словами облегчение на самом деле и... Моне было неприятно соглашаться с тем, что смерть ее бывшего учителя это нечто радостное. Что смерть вообще может быть причиной счастья. Это было неправильно. Но разве Рене тот, кто заслуживает, чтобы к нему относились как к человеку? В этом девушка сильно сомневалась. Наверное и Дон, даже не смотря на всю ненависть к этому страшному, аллигатороподобному, кровожадному мутанту чувствовал что-то вроде сожаления, что так произошло? В этом поступке не должно быть триумфа. Облегчение и осознание долгожданного покоя. Только и всего. Хорошо что он напоследок только ее зацепил, она хотя бы заслужила... На секунду смежив веки, Лиза тут же тревожно распахнула их, уставившись в сторону согнувшегося в приступе кашля подростка, едва не выронившего из рук граненый стакан.
- Донни... - и снова этот осторожный и ласковый просящий тон. Ему нужно отдохнуть, он вымотан и напуган не меньше, чем его подруга, и нуждается в сне. Как долго он находился подле нее не сомкнув глаз? Тонкая ладонь опять осторожно тянется к напряженным мышцам Донателло, в слепой надежде немного расслабить и успокоить бедного изобретателя, но тот в одно мгновение, не замечая порыва своей подопечной, нервно вскочил на ноги, умудряясь каким-то способом нарезать круги по тесному помещению каморки под лестницей. Как это у него получать создавать столько суеты в столь маленьком месте?
Выглядел он сейчас так... что Моне было мягко говоря как-то не по себе.
- Да все нормально, я ничего, переживу, не волнуйся. Дон, успокойся пожалуйста, не нужно так суетится. - В голосе уже явственно слышались строгие, и отчасти раздраженные нотки. В самом деле, она быстро шла на поправку, да и ей вкололи кучу анестетиков и она слопала целое ведро, ладно, пол ведра обезболивающего, так что ничего с ней такого не случится за пару часов, а он уже готов лететь неизвестно куда за ворохом подзакончившихся лекарств. Серьезно - это подождет! Правда создавалось впечатление, что парень был так увлечен собственными мыслями и жаждой действий, что совсем не слышал слов подруги. Или не хотел... лихорадочно пакуя всякий раскиданный по углам мусор после, очевидно, ее перевязки. Как до него достучаться? Ну для начала, хотя бы, наверное надо встать. Она уже не ощущала себя такой безобразно слабой растекающейся лужей безвольной тряпкой в постели, и, как ей казалось, вполне может, не без неприятных ощущений в спине конечно, встать и сделать шаг по направлению к подростку. Ох и кричать он должно быть на нее будет. Но, это хотя бы вынудит его прекратить вести себя как этакий безумный, загнанный зверь сбежавший из зоопарка, и он обратит внимание на саму Мону... а не на ее изувеченные раны на спине и температуру.
Собравшись было претворить свой план в жизнь, начав осторожно ерзать под одеялом чтобы опустить на холодный пол ногу, как испуганно пискнув, наоборот, вжалась в подушки, с округлившимися глазами уставившись на зайцем подскочившего к ней гения, побросавшего свою поклажу у дверей, и нависшего над нею теперь с таким видом, словно хочет сиюсекундно... съесть замершую в кровати девушку, не меньше. Вопрос звучал более чем странно, и испуганной подобным поворотом событий саламандре понадобилась добрая минута, чтобы заторможено вспомнить о приступах головной боли.
- Н-нормально. - Слегка запинаясь выдавила из себя Лиза, ошарашенно хлопая ресницами сквозь густые заросли растрепанных, закрученных каштановых прядей, спадающих на бледную, широкую мордашку. Неосознанно когтистые ладони подтянули одеяло вверх, словно бы пытаясь закрыться от умника. Он выглядел жутковато. Правда. Прозрачно-серые, приятного, мягкого цвета глаза приобрели темный, ржаво-стальной из-за лопнувших сосудов оттенок, на оливковой коже свежие раны и ссадины, одна из них размашисто пересекает слабо выраженный нос подростка, большие ладони сжаты в пудовые кулаки с рваной стертой обмоткой вокруг вздутых костяшек пальцев, испачканной в крови, как своей, так и чужой. И голос. Простуженный и низкий он местами напоминал собой голодное рычание сбиваясь на жутковатый грудной хрип перерастающий в кашель. Это было действительно... пугающе. Она уже единожды испытывала при виде этой черепашки подобный страх, и это было не так уж давно. Тогда этот тяжелый кулак оставил впечатляющих размеров отметину в стене прямо у ее виска, и сердце, от страха, ухнуло в пятки... как и сейчас. Но стоило себя пересилить и не позволить секундной слабости взять верх - он же не виноват.
В глубине расширившихся зрачков ящерица читала неприкрытый страх за нее. И это и заставляло юношу вести себя так, что становилось страшно уже ей. Как же успокоить этого чересчур встревоженного товарища?
- Нет. - Твердо и даже более того, жестко произнесла девушка, все же успев схватить взбалмошного подростка за плечи и просто с титаническим усилием остановив его от дальнейшей выматывающей беготни. Ей и так было тяжеловато справляться с собственным недомоганием и расслабляющим эффектом успокоительного и обезболивающего. - Сядь. - Довольно сердито буркнула саламандра, наконец добившись от гения хоть какого-то... спокойствия. И вопреки его возражениям, девушка приняла сидячее положение. выпустив мускулистые плечи подростка и упираясь ладонями в мятые простыни, пытаясь осторожно сесть так, чтобы не тревожить собственные раны. Но таки сесть!
- Послушай, успокойся. Донни, я понимаю, что ты встревожен, - И это еще мягко сказано, - Но ты меня пугаешь своим... энтузиазмом. - Она невольно поежилась, проведя ладонью по плечу, - Перестань пожалуйста. Мне не нужно чая и я не хочу есть, у меня не болит голова и я спала бог весть сколько времени... просто... я хочу чтобы ты успокоился, ладно? Это все, что мне сейчас надо. - Перепончатая ладошка мягко, аккуратно ложится на его напряженную кисть, осторожно поводя вверх и вниз, разглаживая и расслабляя, как и хотела сделать изначально. - Все хорошо. Я здесь. - Она подсела чуть ближе, едва заметно морщась от острого укола где-то в области лопаток, но упрямо обхватила мощное, закованное в кость тело юноши в утешающие и ласковые объятия, - Мы оба в безопасности... - Прохладная ладонь ящерки скользит по побитому затылку умника, огладив его горящий в простудной лихорадке лоб. - Не мне одной нужен сон и покой. Все хорошо, и я больше... никуда от тебя не денусь, я обещаю.                                 

+1

6

Порой они с Моной как будто менялись ролями. Всегда тихая и слабая (по сравнению со своим громилой-приятелем) саламандра неожиданно становилась собранной, раздраженной и даже жесткой, а в голосе ее звенели прямо-таки командирские нотки, в то время как ее приятель, обычно такой подвижный и полный нерастраченной энергии, неожиданно сникал, точно провинившийся мальчишка под взглядом строгой воспитательницы, и становился похож на жалкого, побитого щенка. Ему не нравилось быть таким - слабым, безвольным, в чем-то даже совершенно беспомощным, особенно, перед той, о ком он пытался заботиться и защищать от всех невзгод. Но сейчас его состояние было таково, что он просто не находил в себе достаточных сил, чтобы казаться сильным и надежным. Это.. унижало его, как и любого другого представителя мужского пола на его месте. Он не должен был показывать свою слабость.

И все же... Под пристальным, отчасти даже суровым взглядом лимонно-желтых глаз, двумя живыми огоньками пылавших в сумраке помещения, Дон все-таки медленно опустился на смятую постель, тихонько заскрипев старенькими пружинами матраса, заставив тот ощутимо просесть под весом его внушительного панциря. Мона все еще крепко держала его за плечи, не позволяя отстраниться или снова принять стоячее положение - но Донни, честно говоря, уже при всем своем желании не сумел бы подняться и куда-то пойти. С каждой минутой, его жар усиливался, и всегда прохладная не то кожа, не то чешуя сейчас казалась болезненно сухой и горячей, даже обжигающей. Слабый свет лампы многочисленными бликами отражался в крохотных бисеринах пота, проступивших тут и там на его макушке, лбу, щеках, шее и плечах - то были явные признаки охватившей гения лихорадки. Нет, он вовсе не собирался падать в обморок и тем более помирать на руках у своей подруги, отнюдь. Знавал он времена и похуже, когда сил не было не то, что сидеть прямо и смотреть куда-то, даже просто оставаться в сознании... Сейчас же, он просто чувствовал в себе растущее недомогание, и если бы кому-то из подростков пришло в голову поставить ему градусник, то последний показал бы что-то около 37-38 градусов, не больше. Было бы странно, если бы температура не поднялась вовсе. Дон прекрасно осознавал, что этой ночью его может немного "потрясти", ведь то была естественная реакция организма на пережитый им стресс и тяжелое физическое испытание. Пожалуй, несколько часов крепкого, спокойного сна помогли бы ему быстро прийти в себя и снова почувствовать себя сильным и здоровым мутантом...

Но вот только как он мог оставить Мону одну? И как мог продемонстрировать ей свою слабость, сейчас, когда она сама нуждалась в его заботе и поддержке? Ведь, как ни крути, раны ящерки были куда серьезнее его собственных... Он просто не мог уйти отсюда, зная, что боль в любой момент может вернуться, и тогда бедной девушке наверняка понадобится еще одна порция местных анестетиков...

Что ж, очевидно, у Моны было свое мнение на сей счет.

- Послушай, успокойся, - на глазах у встревоженного, прямо-таки изнывающего от беспокойства умника, Мона решительно (пускай и не очень быстро) приподнялась с подушек. Донателло едва подавил в себе желание упереться ей в плечи, дабы помешать саламандре принять сидячее положение - широкие, трехпалые ладони сами собой дернулись вверх, но так и застыли в воздухе, не смея притронуться к чужому телу, из осознания, что он может причинить ей вред. - Донни, я понимаю, что ты встревожен, но ты меня пугаешь своим... энтузиазмом.

- Прости, - эхом откликнулся изобретатель, опуская взгляд. Как, должно быть, глупо и одновременно ужасно он выглядел со стороны! Не зная, куда деваться от волнения и стыда, Дон склонил голову ниже, сведя брови на переносице, едва не жмуря глаза - так ему было противно в тот момент от собственного поведения. Мона продолжала говорить, и слова ее звучали достаточно разумно и справедливо. Он просто должен успокоиться... Неожиданное прикосновение к собственной руке заставило его вздрогнуть. Голос саламандры снизошел до шепота; теперь она негромко успокаивала взвинченные нервы подростка, мягко и ненавязчиво гладя его своей перепончатой ладошкой - так ласково с ним больше никто не обращался, если только Эйприл, после того, как он накричал на нее в неконтролируемом приступе злости, тогда, в лаборатории. Только Мона могла касаться его с такой теплотой и нежностью, и он, признаться, уже успел здорово соскучиться по ее прикосновениям. Однако, он не чувствовал, что имеет права отвечать на эти действия. Слишком уж велик был груз вины на его плечах... Тем не менее, гений позволил своей подруге обхватить руками его закованный в пластины торс, хотя было очевидно, что это движение причиняет ей боль и дискомфорт. Несколько мгновений, юноша сидел неподвижно, словно бы боясь пошевелиться, но на самом деле в душе его все кричало: мощное, прямо-таки неконтролируемое желание обнять, да нет, сгрести Мону руками в ответ боролось с тревогой за ее раны, и в конце концов Дон просто мягко, осторожно накрыл ладонями ее изорванную спину, скрытую под толстым слоем чистых бинтов, едва ощутимо касаясь ноющих участков, перетянутых крепким медицинским швом.

Все хорошо... Мона права - они оба в безопасности. Ему просто... нужно взять себя в руки, только и всего. Разве это так сложно?

Буквально пару секунд подержав девушку в объятиях, Донни неожиданно начал сползать куда-то вниз, прочь с края чужой постели, до тех пор, пока его колени не бухнулись на грязный, жесткий пол. Вышло все это как-то медленно и заторможено, но Мона едва ли успела осознать, что вообще произошло: мгновение - и вот уже сидевший рядом с ней изобретатель стоит на коленях перед ее кроватью, сгорбив мускулистые плечи и выпятив свой огромный темный панцирь. Он по-прежнему обнимал свою подругу, но теперь его лицо зарывалось куда-то в толстое шерстяное одеяло в районе ее бедер, полностью скрытое от потрясенного взгляда саламандры. От его прижавшейся к животу ящерки макушки шли волны нездорового тепла.

- Прости меня, - прошептал он куда-то в складки чужого покрывала, - прости меня, прости, - нет, что вы, он вовсе не собирался пафосно рыдать в плечо своей возлюбленной, или исступленно биться челом об пол, точно раскаявшийся грешник, но... Он не знал иного способа выразить свою вину. Равно как и не мог найти в себе смелости посмотреть в глаза подруги - вот и приходилось прятаться лицом у нее в коленях, точно какой-то... какой-то... - Я не хотел, чтобы с тобой что-нибудь случилось, я правда этого не хотел... Все это время, я просто пытался найти способ вернуть тебя! Сначала тебя, а потом - твою память, хоть и знал, что все зря, что любое воспоминание о нас причинит тебе еще больше боли и страданий. Мне так жаль, Мона, мне правда очень жаль! Я все это время вел себя как полный кретин! Я все делал неправильно, не так, как следовало, и... не думал о последствиях своих поступков. Я ведь пообещал, что с тобой все будет в порядке, хоть ты этого и не помнишь. Сколько уже раз я успел нарушить это обещание?... - на этих словах, Донателло с невыразимой горечью и злостью ударил кулаком по несчастному матрасу, выбив небольшое облачко пыли из старых простыней. Вопреки ожиданиям, он вовсе не торопился растекаться в аморфную лужицу, наоборот: мускулы его оставались напряжены и казались совсем каменными на ощупь, а сам он то и дело резко дергал складки чужого одеяла, периодически выпуская их и сжимая ладонями худенькие, острые коленки Моны, скрытые под слоем плотной шерстяной ткани. Королева драмы, не иначе... Только вот сейчас Донни было уже наплевать, каким дураком он выглядел со стороны. Вся боль, вся тревога за жизнь Моны, которые он непрерывно испытывал на протяжении нескольких недель, денно и нощно гадая, как же ему помочь своей хвостатой подруге - все это в очередной раз достигло своего пика. Он просто должен был выговориться, как-то попросить прощения, хотя бы просто дать понять, как сильно он соскучился - ведь он взаправду, совершенно искренне любил Мону, пускай и не спешил говорить ей об этом. К чему слова, когда поступки и эмоции говорят сами за себя, причем с гораздо большей силой, чем любые шаблонные фразы и романтические признания?

- Я так сильно тебя подвел, - зло продолжал он, буквально не давая Моне вставить реплики в его затянувшийся, неконтролируемый монолог, с каждой секундой все больше смахивающей на исповедь. Из-за температуры и острой ангины, речь его отчасти звучала невнятно, а местами - откровенно бредово. Периодически он срывался на глухой, хриплый кашель, но затем снова говорил, не позволяя своему голосу окончательно сойти на нет. - Я не должен был пускать тебя одну, ни тогда, ни сейчас, понимаешь? Я сам позволил всему этому случиться. А значит, я несу ответственность за твои страдания. Лучше бы Рене ударил меня вместо тебя! Ну почему, почему ты туда пошла?! - он еще раз ощутимо дернул пальцами несчастное покрывало и, наконец-то, вскинул голову, уставясь прямо в лицо ошалело внимающей ему девушке, с непроходимым отчаянием ища ответ в ее глазах. - Ты так сильно на меня разозлилась? Я клянусь, я больше никогда не позволю себе быть грубым с тобой. Я найду способ вернуть тебе память и избавлю тебя от любой боли, ты только... не уходи больше, ладно? Хорошая моя, пожалуйста... - уронив голову обратно, не обращая ни малейшего внимания на частично сбившуюся повязку, гений снова крепко зажмурился, слабо потершись лбом о колени девушки.

Как он мог дать ей понять, как много она для него значила?...

- Никогда больше от меня не уходи. Я найду способ все исправить. Просто дай мне еще немного времени... ладно?

+1

7

The world's eyes lookin' down,
'Cause we seem different.
We got each other and who cares, who knows,
If ignorance is bliss, why they still bitchin'?

Как и надеялась ящерка, юноша просто не мог себе позволить резко выпрыгнуть из теплых и ласковых объятий подруги, банально побоявшись потревожить ее раны - должно быть в этом был какой то свой расчет, но что поделать. А как иначе удержать эту черепашку от безумства в бредовом состоянии его истощенного организма? Да и... объятия всегда кстати когда тебе грустно, плохо, когда ты встревожен или же опечален. Или же просто болен и растерян, сбит с толку: именно так, как сейчас чувствовал себя Донателло.
Не отчаиваться и не сдаваться.
Правда девушка и понятия не имела, в какое безумие выльется в следующую секунду ее простая, ненавязчивая ласка. Хотя даже если бы и знала - она бы все равно захотела его обнять.
В какой момент Донателло плавно выскользнул из ее рук, и как оказался на коленях рядом с кроватью, Лиза даже не поняла. Ошарашенно уставившись на зарывшегося лицом в ее коленях подростка, замерев в положении с неловко поднятыми руками, в которых она всего секунду назад держала юношу, ящерица вконец потеряла дар речи. Крепко обнимая ее еще некоторое время за талию, подросток просто напросто едва не захлебнулся в кашле, пытаясь одновременно излить в длинном, сбивчатом монологе все свои переживания, которые, впрочем, Мона от него уже слышала и не раз... но только не так. Да и не столь яростно, зло, приправленные бессильной злостью на самого себя и лихорадкой они звучали тогда. Он просто устал. Устал и похоже, сам этого не понимал, продолжая хрипеть и бормотать извинения и клятвы зарывшись лицом в мятые складки одеяла. Прятался у нее на коленях такой... потерянный? Сердце сжалось при взгляде на эту низко склоненную зеленую макушку и напряженно вздернутые мускулистые плечи. Да, он был раза в два больше девушки, габаритный, с тяжелым панцирем и здоровенными руками, в которые ящерка с легкостью прятала свои ладони - но сейчас ей казалось, что она могла бы запросто взять его к себе и побаюкать словно напуганного ребенка. Нет, для нее его состояние не было показателем какой-то слабости и тщедушности - это был признак огромной силы духа. Он столько терпел, столько перенес чтобы помочь ей, спасти ее. Ее, в принципе только владеющую необыкновенной восхитительной способностью вести за собой хвост из бед и неприятностей. Столько жертвенности - и ради чего?
Из них двоих слабой и безвольной была только Мона, чьи попытки наладить ситуацию не увенчались успехом. Ни разу.
- Ну что ты, что ты, - несколько суетливо выдохнула мутантка, даже не представляя, как ей себя вести в данной ситуации. Замершие в воздухе ладони аккуратно легли на горячий, прямо таки обжигающий словно угли лоб мутанта, и тут же соскользнули на его затылок, покрытый дрожащими горошинами пота. У него сильный жар, а он даже не думал обратить на это внимания, слишком яростно терзая ни в чем не повинное одеяльце и неистово прижимаясь головой к, хм, в общем, бодая подругу в обмотанный бинтами живот. Каждая фраза преисполненная горечи и сожаления заставляла девушку нервно вздрагивать и кусать губы - если бы она могла хоть что-то сказать, но Дон продолжал, кашляя и мелко дрожа от подступившей вплотную лихорадки, продолжал буквально молить саламандру о прощении, приправляя это клятвами и словами о собственной никудышности. Черт возьми Донни, хватит. Перестань так себя укорять - ты же знаешь что все это не правда. Ты ничего не должен...
-... Лучше бы Рене ударил меня вместо тебя!
Это бездумное, отчаянное восклицание вынудило встревоженно взирающую на него сверху вниз саламандру, едва заметно, но на секунду нахмуриться. Тонкие брови сошлись на переносице всего на мгновение, но глубокая, усталая морщинка еще целую минуту держалась на ее бледном, утомленном лице. Лучше бы? Что за ерунду ты говоришь. Даже в бреду такое недопустимо Донни. Она не для этого заслонила его своей спиной, регенерирующий мутант, простая девчонка и заварившая всю эту кашу, тогда как ты - ни в чем не повинен кроме того, что почему то, слишком сильно вцепился в эту девушку и не желает видеть ее боли и мучений. У него была семья, у него есть жизнь, за которую стоит и нужно цепляться - а что есть у нее, кроме его дружбы, кроме него вообще, пожалуй, одного из тех немногих, кто был ей по настоящему дорог? Она должна была это сделать. Должна его защитить - второго раза она не хотела, не хотела видеть его так, лучше в полубреду шепчущим извинения на ее коленях, чем мертвым и в той же "страдающей" позе. Это все, что она могла тогда, все, что могло бы хоть частично исправить и сгладить то, что произошло с его семьей по ее вине. Он думает, что она ничего не помнит. Хуже. Она помнит абсолютно все. И жаль что нельзя забыть то, что уже произошло, или нельзя повернуть время вспять, чтобы исправить ошибку.
Одна маленькая, смешная оплошность - и во что все вылилось.
- " Ну тише, тише, " - кончики пальцев осторожно, даже с некоторой скрытой опаской касаются напряженных мышц, но в ответ на эти прикосновения Дон лишь резко вскидывает голову, глядя безумным взглядом с океаном беспокойства в глубине, на молчаливо слушающую его девушку, не знающую толком, что ответить, и чем его утешить. Столько мольбы и отчаяния... Ну зачем ты так?
Глаза защипало от подступивших слез.
Слова сбивались, сталкивались и смешивались... а ну как вспомнить она у него просила прощения рыдая на карапаксе, после того как умник подвергся зверскому обстрелу мандаринами. Сейчас была похожая картина, правда плакать Дон не собирался, да и состояние черепашки не просто отчаянное, а еще и болезненное. Но он явно осознавал то, что говорил сейчас Моне. Может не все, но многое, будучи здоровым и с ясным умом, он мог бы повторить своей подруге эту речь  еще раз, и не пожалел о сказанном, Мона была почему то в этом более чем уверена. Она энергично покачала головой, тряхнув спутанными волнистыми прядями, в беспорядке разбросанными по плечам. Нет, нет, разве можно на него злится?
- Хорошая моя, пожалуйста...
Конечно, нельзя...
Она больше не могла терпеливо вслушиваться в его слова и жалобные хрипы вырывающиеся из под тяжело вздымающегося пластрона. Ну что же ты...
- Иди сюда. - Тихо выдохнула мутантка, склонившись ниже, игнорируя вредные уколы в спину напоминающие о начавших подзаживать ранах, и обвив руками жилистую шею юноши, Мона решительно, но мягко склонила его голову себе на грудь, накрыв ладонью затылок черепашки, ни позволив ему ни вырваться, ни отстранится,  утешающе и нежно поглаживая горячую кожу. Едва ощутимо коснувшись губами наморщенного лба гения, Лиза молча замерла, обдумывая, что ему ответить. Хотя нужно ли? Дона прилично лихорадило, и лучше крепкого сна и компресса его ничего не могло приободрить. Но не оставлять же это так, правильно? На щеке ящерицы застыл прозрачный след одинокой слезинки, так и не достигшей ее подбородка, а чуть прищуренные раскосые глаза, подернутые влажной пеленой бездумно скользили по обшарпанным стенам каморки мимо бугром заслоняющего весь обзор массивного панциря. - Ты умница. Моя умница... - Еще один осторожный поцелуй в висок, и ящерка поддевает коготками рваную маску, стягивая ее с подростка и откладывая мятый кусок ткани в сторонку. Махристые концы рваной, покосившейся банданы мешали юноше даже видеть нормально. - Ты ни в чем не виноват. Все хорошо. Ты сделал все правильно. Я знаю.... я понимаю и... помню. - Небольшая заминка в ее словах - как он весь напрягся, еще больше, еще сильнее, едва услышал ее "помню". Конечно, он так долго этого ждал, - Я хотела все исправить. Это я подложила взрывчатку. Я слишком часто поступала не правильно, и слишком часто заставляла тебя рисковать собой ради меня, когда вспомнила кто я, и кто ты, кем для меня стал - я потеряла голову, и перестала быть осторожной, я виновата... опять. С нашей встречи ты подставляешь свой панцирь под пули предназначенные мне, за мои собственные ошибки. Ты восхищаешь и поражаешь меня. И в той же степени пугаешь своей безудержной самоотверженностью. Не тебе под меня равняться... Только не ты. Ты намного сильнее меня. - Она глубоко вздохнула, поставив все-же одну ногу на пол, поскольку так сидеть склонившись в три погибели и без должной опоры ей было совершенно неудобно... и больно.
Но Мона стойко это терпела.
- Я не уйду, я и не хотела уходить, мне совестно... мне стыдно, что я думала о тебе, как о своем враге - это было более чем неправильно. Я была слепа. Ты должен знать Донни, что ты... один такой, и Дон, ты был нужен своим братьям, там, в последний раз!
Представь... Если бы ты был на моем месте - кто знает чем бы закончилась та битва? Я знаю, ты сделал последний завершающий ход в этом бою, и... даже если это было больно и страшно - это должно было придать тебе сил. Прости меня за то, что я так тебя напугала. -
Тут на ее губах мелькнула слабая улыбка, - Я же регенирирующий мутант, забыл? А ты нет, черепашка.

Hold on now!
They can't come between us, they'll never defeat us,
We won't break so easily.
Hold on now!

+1

8

Едва ощутив настойчивое движение крохотных перепончатых ладошек, Донни вновь послушно приподнял голову, думая, что саламандре хочется еще раз заглянуть ему в глаза - но вместо этого, та продолжила решительно тянуть подростка куда-то вверх, заставляя если не подняться на ноги, то хотя бы выпрямить спину, по-прежнему стоя на коленях перед ее кроватью. Не будь его состояние столь плачевными, умник непременно смутился бы необычному объятию, которое на сей раз подарила ему Мона; он и чувствовал себя смущенным, будучи тесно прижатым щекой к чужой (женской!) груди, на удивление мягкой и теплой, но... сейчас это было как раз то, в чем он больше всего нуждался. Да, поза вышла не очень-то удобной, отчасти из-за высокого роста мутанта, которому даже в таком положении приходилось слегка горбиться и втягивать голову в плечи, однако гений не пытался высвободиться или хотя бы просто поерзать в поисках более устойчивой опоры. Он лишь тяжело и сдержанно вздохнул, позволив себе расслабиться в чужих руках. Совсем немного. В конце концов, он так устал...

Ласковый голосок Моны звучал над самым ухом изобретателя, но куда громче билось ее сердце - прямо напротив виска Дона, позволяя ему сполна насладиться его звучанием. Утомленно смежив веки, гений молча вслушивался в этот звук, украдкой радуясь самой возможности недолго погреться в нежных объятиях девушки, почувствовать ее тепло и ненавязчивые поцелуи, услышать ее тихий, успокаивающий голос... Просто быть рядом и знать, что она жива, черт возьми! По-прежнему не открывая глаз, Донни мягко обвил руками талию подруги, стараясь не потревожить ее ран, которые и без того болели, от чересчур долгого пребывания Моны в сидячем положении. Воспользовавшись абсолютной покорностью своего приятеля, Мона беспрепятственно стянула маску с его лица, полностью обнажив изнуренную, болезненно хмурящуюся физиономию, украшенную многочисленными ссадинами и синяками - ну и видок у него был в тот момент!... Как хорошо, что всю эту "красоту" частично загораживали крупные, спутанные пряди каштановых волос саламандры. Не за чем ей смотреть на это...

- ...не виноват. Все хорошо. Ты сделал все правильно. Я знаю.... я понимаю и... помню, - не сразу, ох, далеко не сразу до воспаленного рассудка гения дошел подлинный смысл этой короткой, неуверенной реплики. Весь напрягшись, буквально в секунду обратившись в каменное изваяние, Донателло широко распахнул глаза и на какое-то время замер в таком вот положении, словно громом пораженный, боясь не то, что шелохнуться - даже просто вздохнуть! Взгляд покрасневших, остекленевших от шока и недоверия глаз невидяще уставился куда-то в темное пространство комнатушки... а затем медленно, словно бы заторможенно скользнул выше, ища зрительного контакта с ящеркой. Это... правда?

"Я не могу в это поверить!..."

Теперь, когда Мона все ему объяснила, подростку, наконец-то, стали понятны мотивы ее до крайности опрометчивых действий накануне вечером. Да, можно было ожидать, что, едва вернув себе память, мутантка придет в страшное негодование - боль, гнев, острое чувство несправедливости и вины за собственные поступки... Все это смешалось в единый микс безумия и неконтролируемой ярости, и не было ничего удивительного в том, что Мона попыталась как-то... отомстить Лизарду за все причиненные им страдания. Пускай по-своему, пускай с риском угодить в еще более страшную мясорубку - но отомстить! Отомстить и исправить тем самым все свои былые ошибки, как-то оправдаться перед умником и его родными, показав, как сильно она дорожит их жизнями и семейным благополучием... Все это было вполне в духе Моны.

Глупышка... Почему она ничего ему не рассказала?

Продолжая взирать на девушку со смесью шока и какого-то нового, болезненного сожаления, Донателло, кажется, напрочь позабыл о своем недомогании. Он честно старался не упускать ни единой реплики саламандры, чувствуя себя буквально раздавленным открывшейся ему истиной, до такой степени, что не мог вымолвить и слова в ответ. С каждой минутой, ему было все сложнее контролировать поднявшуюся в его груди эмоциональную бурю - с одной стороны, подросток был готов немедленно броситься в безудержный пляс, подхватив возлюбленную на руки и тесно прижав к своему пластрону, чтобы в конце концов неуклюже споткнуться о валявшийся на полу таз и с невнятным, исполненным радостью криком бухнуться панцирем обратно на скрипучий матрас... С другой, его так и подмывало вцепиться руками в плечи Моны, поднять ее над кроватью и ощутимо потрясти, так, чтобы она, наконец, прекратила думать о себе как об едином источнике всех бед и треволнений, обрушившихся на головы черепашек и их друзей! Чтобы она никогда больше не смела загораживать умника своим собственным телом, полагая, что так будет лучше для них всех... и, конечно же, в первую очередь, лучше для него самого - Донателло! Но ни то, ни другое он при всем своем желании не смог бы претворить в жизнь. Отчасти из-за болезни и страшной усталости, отчасти - из осознания того, как это было бы глупо и... травмирующе для саламандры. Как он вообще мог захотеть причинить ей новую боль, после всего того, что она пережила по его вине? Даже сейчас, не способный выдавить из себя ни звука от нежданно обрушившегося на его голову счастья, Донни не спешил сгребать Мону в охапку и с силой прижимать к своей груди, пускай даже ему очень того хотелось. Вместо этого, юноша фактически бездумно стискивал в кулаках мятые складки одеяла и обрывки бинтов, торчащие из-за спины Моны, продолжая растерянно и, в то же время, как-то совершенно неопределенно взирать на нее снизу вверх. Все, что она ему говорила, каждая ее улыбка, каждый взгляд лучащихся теплом глаз - все это в каком-то смысле выворачивало его наизнанку от нежности и любви. Вне всяких сомнений, перед ним снова была та, прежняя Мона, которую он когда-то знал и которую успел искренне полюбить за считанные дни их короткого знакомства. И сейчас он слышал от нее столько добрых, трогательных слов, каких уже и не надеялся когда-нибудь услышать - надо ли говорить, что уже за одно это он был готов заново сразиться с доктором Рене и пережить еще парочку убийственных купаний в холодном подземном резервуаре?

"Девочка моя..." - закрыв глаза, Донателло просто молча склонил голову обратно к груди саламандры, но не стал прижиматься к ней щекой, как делал это раньше - вместо этого он осторожно прислонился горячечным лбом к обнаженному плечу подруги, перед этим едва ощутимо коснувшись того пересохшими от волнения и лихорадки губами. Руки изобретателя, в итоге, выпустили злосчастное покрывало и плавно, неспешно скользнули выше, вдоль изогнутой линии чужого позвоночника, едва ощутимо касаясь туго затянутых бинтов, боясь лишний раз потревожить едва начавшие заживать швы, но все же не выпуская саламандру из своих осторожных объятий. Ненавязчиво притянув Мону поближе к себе, юноша позволил ей вжаться крепче в его пластрон, закрывая собой от всего внешнего мира. Да, сидеть вплотную к объятому жаром, содрогающемуся от легкого озноба, взмокшему мутанту, возможно, было не слишком приятно... Дон не хотел причинять саламандре лишнего дискомфорта, но попросту не мог ничего с собой поделать. Он ждал этого момента так долго, так безнадежно... и теперь даже не находил в себе слов, чтобы хоть как-то выразить свои эмоции. Все мысли, тяжелые и не только, попросту испарились из его головы, сменившись легкой, дурманящей пеленой. Уже почти ничего не соображая в нахлынувшей на него душной волне блаженства, Дон то и дело бездумно прижимался губами к плечу, шее, вспыхнувшим от смущения щечкам девушки, гладил ее по волосам и лицу, с усталой, но, безусловно, счастливой улыбкой заглядывая прямо ей в глаза - и в этих действиях не было ровным счетом ничего пошлого или двусмысленного. Он просто не знал иного способа, чтобы показать Моне, как сильно он рад ее возвращению.

- Ты не просто мутант, Мона... - хриплое дыхание изобретателя обжигало зарумянившуюся чешую девушки, щекоча волосы на ее виске. Слегка отстранившись, Дон еще раз бережно провел ладонью по челке подруги, убирая ту со лба Лизы. - И я хочу, чтобы ты жила... чтобы ты улыбалась, смеялась... ты заслуживаешь этого гораздо больше, чем ты сама считаешь, - Донни снова опустил голову, зарывшись лицом в растрепанную гриву чужих... да нет, таких родных и сладко пахнущих волос. Он уже буквально засыпал от усталости, едва ворочая языком, но продолжал мерными, замедляющимися движениями проводить руками по мягким, округлым плечам бывшей студентки.

- Я... я так по тебе соскучился...

+1

9

Очень сложно было предугадать какой будет реакция ее приятеля на слова Моны Лизы. И девушка серьезно опасалась, что Дон просто наконец устало пошлет ее к черту за все ее вконец его доконавшие  "выкрутасы" - и ведь будет прав, вспомнить только сколько ящерка натворила бед своей глупой, детской доверчивостью, или же наоборот, слепой злостью на свои неудачи и свою недальновидность. Она же не просто... какая-то двоечница вечно попадающая впросак все-таки. Девушка вроде бы умная, образованная, да и не вчера родилась чтобы не думать о последствиях своих поступков. Осознание уровня, должно быть это некая гордость, еще больше разогревало некоторую... досаду на саму себя. Да, Дон прав, это в характере Моны - брать больше, чем можно взять, и идти упрямо к цели, даже если девица понимала, что желанный финал может стоить ей жизни: вряд ли такую девушка как Мона Лиза можно было назвать скромной образцовой леди с холодным умом. А порой и гениальность в научной , среди, например, сфере биохимических исследований легко затмевалась каким-то тупым упрямством и решениями слишком глобальными и безрассудными для столь, скажем так, "нежного" существа. Господи, и чем не покрасилась в блондинку?
Дон например это давно понял, и всеми силами пытался, если не исправить пылкий нрав подруги, то хотя бы старался делать так, чтобы не допустить глобальных ошибок в ее действиях. Да и сама ящерица понимала все это и каялась, но не могла... Ну не могла она допустить тогда чтобы все повторилось. Она и так была испугана и растеряна, эти воспоминания... Ужасные события, которые навсегда оставили неизгладимый след в ее поведении. Сначала сгоревший склад, потом ее похищение, Эйприл тогда крепко досталось, и досталось по ее вине! Она отчетливо помнила все злобные слова и удары на фабрике маузеров, когда Дон, счастливый, что отыскал наконец свою подругу, недоумевающе сдерживал вырывающуюся мутантку и испуганно-покорно сносил ее агрессию. Помнила и то, как жестко повела себя с ним потом, напившись крепкого абсента и смешав оный с самокруткой, пытаясь расслабиться, а потом ее застали врасплох собственным фото на рабочем столе компьютера умника - тогда парень показал себя в образе строгого воспитателя.  Золотистые глаза пересеклись с встревоженным, неприкрытым привычной лиловой тряпицей взглядом, и с видом искреннего сожаления опустились на бледно-оливковый нос изобретателя, покрытый свежими царапинами. Как крепко она ему тогда дала, испугавшись вывалившегося на пол склизкого хвоста, который некогда сам Донателло нечаянно от нее "оторвал". И ее горестные воспоминания на этих неприятных моментах не заканчивались.
Может пора перестать испытывать чужое терпение Мона? Серьезно.. Хватит испытывать терпение своего единственного друга.
С другой стороны. А что ей оставалось делать, когда за ними ведется охота? Она же, как ни крути и не отрицай, была одной из причин, почему Алонсо Рене ополчился против подростков, и главным образом, против самого умника.

И за всеми этими мыслями девушка совсем упустила из виду то, что не она одна сильно привязалась к этим ребятам, к столь милому и одновременно с тем забавному юноше, вроде бы и неловкому, и столь же невообразимо аккуратно обращающемуся с нею. По особенному. Не то что бы отношение Ди было не очевидным, пускай он даже не осмеливался произнести вслух то, что должно быть давно уже следовало рассказать Моне -  это не раз и не два говорили девушке другие... члены команды. Но саламандра никак не могла оценить масштабы их отношений - может просто у нее совсем не было времени, чтобы задуматься над этим как следует? Ведь Дон ей не безразличен. Иначе откуда в ней, независимой, гордой одиночке  столько жертвенности ради него и щемящей душу нежности, находящей отклик в чужих ласковых объятиях?
И все же радость осознания того, что Мона, та Мона, сохранившая память об их встрече, которая была одним из самых знаменательных событий в их жизнях, снова с ним, была гораздо больше.
Аккуратно придвинув к себе притихшую ящерицу теснее, парень едва ощутимо водил широкими, грубыми ладонями по перебинтованной пояснице, не говоря ни слова в ответ. Впрочем его глаза выражали все его эмоции и были лучше любых слов - лихорадочно мечущиеся по спокойному, собранному, отчасти печальному бледно-салатовому лицу саламандры, даже не смотря на почти доконавшую хрипло вздыхающего юношу болезнь, они лучились теплом... да нет, настоящим счастьем! Ох, как же Мона терялась и смущалась на самом деле, когда он вот так на нее смотрел. А когда шероховатые, болезненно-сухие губы осторожно коснулись ее плеча, бедная ящерка так и вовсе замерла изваянием почувствовав себя до ужаса неловко. Может это последствия полубредового состояния в котором находился больной, но все же мутантка по настоящему была шокирована и растеряна под градом осыпавшихся на нее беззастенчивых и простых поцелуев, до куда только мог достать безумно радостный и умиротворенный черепашка. На долю мгновения Лизе показалось, что подросток вот вот пылко прижмется своими потрескавшимися, горячими губами к ее собственным, как тогда, на стареньком мосту на окраине... или на том мосту, в парке, когда поцелуй у подростков не задался и саламандра решительно пресекла романтично настроенного приятеля.
Даже не смотря на свою крайнюю степень смущения от столь пылких прикосновений к ее чешуе, если бы сейчас техник сунулся к ошарашенной девушке, вряд ли она ему воспрепятствовала. Однако Донателло не в том состоянии - главное уложить юного ниндзя, то и дело заходящегося в хриплом кашле, покрытого холодной испариной на пылающем теле в кровать.
Осторожно положив ладонь на шею подростка, царапая кончиками загнутых когтей жесткий воротник панциря, послушно, не без охоты принимая нервные, отчасти лихорадочные жесты и ласки изобретателя, Лиза молча смотрела на него дожидаясь, когда Донни окончательно выговориться и позволит ей сделать то, что она уже давно хотела... кроме того что обнять отчаявшегося и растревоженного мутанта. - " Я тоже скучала по тебе Донни, и даже не понимала, что скучаю. Знал бы ты, как это сложно..."
- Теперь все хорошо. И я с тобой. - Ласково, едва слышно шепнула в ответ на его сонное бормотание ящерица, в очередной раз расслабляюще скользнув другой свободной рукой по вздернутым плечам с буграми мышц под пылающей кожей. Он наконец был почти полностью расслаблен. Позабыл о бардаке, лекарствах, бинтах и прочей чепухе, слава богу. Кто то должен и за ним поухаживать, и кто как не Мона это сделает? - Когда у тебя спадет жар, тогда я буду улыбаться, - по доброму ухмыльнулась ящерка, чувствуя как дыхание подростка щекочет ее скулы сквозь спутанные локоны в которых чуть ли не с головой закопался прижимающийся к ней гений. - Давай... - Она решительно уперла руки в его грудь, слегка отстранившись и не терпящим возражений видом кивнула на свою же разворошенную постель.
- Ложись. - Видя как вяло попытался запротестовать разнеженный и сонный Дон, все же, как оказалось памятуя о своих желаниях, девушка просто отползла от него к стенке, а затем плавно завалилась на бок, крестообразно обхватив себя за плечи и чуть сгорбившись, отчего тугие бинты опасно скрипнули натянувшись на поврежденной спине саламандры. Ну если ты слабая, побитая девушка мутант с исполосованным тылом, а твой спаситель крайне тревожный, крайне нервный да еще и нездоровый упрямый черепашка, жаждущий поскорее увидеть свою пациентку здоровой, то самое оно было изобразить эту меганесчастную и сыграть на его чувствах вынудив "доктора" поступить так, как она хотела.
- Донни, мне холодно, - Жалобно протянула она, надеясь что изобретатель все же найдет в себе силы доползти до кровати... а не рухнет в отключке на пороге в комнату, собирая пресловутые ошметки в железный таз. - Может ляжешь со мной?

+1

10

Сложно поверить, чтобы в один момент могло быть настолько плохо и настолько хорошо. Прикрыв глаза, едва ощутимо потираясь пылающим, мокрым лбом о густые волосы у виска саламандры, Дон чувствовал себя буквально на седьмом небе, но, увы, не только от счастья. С каждой секундой, юноше все больше хотелось спать, и все чаще в его отяжелевшую, затуманенную лихорадкой голову закрадывалась соблазнительная мысль уснуть прямо здесь, в ласковых объятиях Моны Лизы - благо, что мягкая и удобная, кхм, "подушка" маячила под самым носом изобретателя. В самом деле, что может быть проще, чем прижаться щекой к гостеприимно подставленной ему нежной девичьей груди и дать своему телу долгожданный отдых...? Тем более, что речь любимой звучала столь умиротворяюще... Дон тяжело, шумно вздохнул, случайно всколыхнув своим дыханием пару длинных, завитых прядей. Все верно... Мона здесь, рядом с ним, помнит его и явно не собирается никуда исчезать. Что еще ему нужно для обретения душевного спокойствия?

Пожалуй, всего пары-тройки минут легкой, поверхностной дремы было бы достаточно, чтобы немного передохнуть и снова начать... действовать?...

Веки мутанта дрогнули, приподнявшись и открыв взору саламандры помутневшие, затянутые сонной пеленой глаза. Лечь... здесь?... Что-то слабо прищелкнуло в мозгу Донателло, заставив его отчасти вынырнуть из дурманящего, вязкого омута беспамятства, в который он чуть было не нырнул с головой, и вспомнить о том, где он, собственно, находится, а главное - в каком состоянии и позе. Он чуть было не заснул прямо здесь, стоя на коленях перед кроватью Моны! Это было просто недопустимо. Едва гений осознал это, как убаюкивающие объятия девушки раскрылись, и он вновь почувствовал себя неуютно от соприкосновения с холодным, душным воздухом подземелья. По коже ледяной волной хлынули мурашки, и Дон невольно задрожал всем телом, однако, не сводя отчасти растерянного взгляда с лица подруги. Он даже не сразу нашелся с ответом.

- Что?... Ох, нет, - спохватившись, тут же смущенно забормотал умник и начал с заметным трудом подниматься на ноги, со скрипом продавливая руками чужой матрас. Перед глазами все плыло, но, кажется, Донни еще мог найти в себе силы дойти до собственной кровати и уже там полностью отрубиться, не смущая Лизу своей храпящей безвольной тушкой. О том, чтобы прибраться, он больше не думал: да ну в панцирь, Мона права - это можно сделать и позже... наверное. Мысли текли как-то вяло и словно бы нехотя, через силу. Гений украдкой приложил ладонь к собственному лбу, пытаясь осознать, как сильно у него успела подняться температура. Ох, черт. - Тебе ведь тоже нужно отдохнуть, а я... боюсь, эта кушетка просто не выдержит моего веса, - он хрипло рассмеялся, хотя смеяться, вроде бы, было не над чем. Впрочем, его тихий смех тут же прервался новым приступом кашля. - Я... я пойду тоже прилягу, но у себя. Не стоит так беспокоиться, я... буду огурчиком уже... к утру?... - гений озадаченно замолчал, увидев, как Мона плавно опрокинулась на бок, схватившись ладонями за собственные плечи. Вид у нее был до того несчастный, что Дон сам не заметил, как всем корпусом поддался вперед, запоздало вскинув одну ладонь - эй, куда, не падай!

- Донни, мне так холодно! - тихонько простонала бедная девушка, глядя на него своими огромными, болезненно расширенными глазами. - Может ляжешь со мной? - ну и как он мог ей возразить? Он ведь не далее как пару минут назад клялся чуть ли не на крови, что больше в жизни не позволит ей испытать новую боль! И тем не менее...

- Мона, - голос его звучал столь же заботливо, сколь и утомленно. С виноватым видом приподняв разбитые уголки губ, гений кое-как перевалился через край кровати, дабы, протянув руку, подцепить краешек сбившегося, скомканного покрывала. Для этого ему пришлось упереться коленом в чужое ложе, которое, естественно, издало очередную вымученную трель. - Я правда не могу... ты ранена, и я... ох! - совершенно неожиданно, весь мир перевернулся - пол вдруг резко ушел из-под его ног (или, вернее сказать, из-под единственной упиравшейся в него ступни), равно как сама Мона и все ее теряющееся в полумраке окружение, сменившись ровной, грязно-серой гладью бетонного потолка. И вот уже сам Донателло, мгновение назад желающий заново укрыть свою "пациентку" теплым одеялом, теперь сам неуклюжей морской звездой распростерся рядом с ней, вжимаясь панцирем в худенький скрипучий матрас. Как это произошло - Донни понять не успел, но в его воспаленном мозгу медленно, с приличными тормозами зарождалось верное предположение. Достаточно было опустить потрясенный взгляд на живо приподнявшуюся Мону (эй, а кто буквально секунду назад строил из себя умирающего? нечестно!), которая уже с решительным видом расстегивала тяжелую металлическую пряжку ремня, наискосок пересекавшего пластрон изобретателя.

- Мона... - в его осипшем голосе отчетливо прозвучали нотки укоризны. Ладно, пускай она обманом завлекла его в свою постель, пускай украдкой подсекла хвостом, заставив потерять равновесие - все это ерунда, и он вовсе не в обиде, но как же ее раны? Приподняв голову, Донателло хотел было сказать что-то еще, но тонкий, изящный пальчик саламандры вмиг оказался прижат к его губам, пресекая на корню любые возражения. - Л-ладно, - пробормотал техник, "падая" затылком обратно. На самом деле, если так подумать, идея остаться с Моной не казалась ему такой уж плохой... да и кровать, вроде бы, хорошо держала его вес... Правда, сил на то, чтобы перевернуться или хотя бы просто перелечь головой на подушки, у гения уже не было. - Хмм? - вопросительно промычал он, ощутив легкое похлопывание чужой ладошки по собственному пластрону. Опомнившись, юноша торопливо приподнялся на локтях, позволяя Моне вытащить край амуниции из-под его тяжелого карапакса, и тут же бухнулся обратно, устало вздыхая... но затем вдруг резко вскинул одну руку и перехватил узкое запястье девушки. - Погоди... дай мне это, - осторожно потянув ее к себе, Донателло подхватил одну из пришитых к ремню подсумок и, открыв ее, вытянул на свет божий длинную полупрозрачную полосу ткани светло-лилового оттенка. В его грубой, разбитой, перепачканной ладони этот легкий, нежный на ощупь шарф казался каким-то... ненастоящим. - Вот... держи, я хотел вернуть его... как только все закончится, - глубоко вздыхая, делая характерные паузы в речи, Донни, тем не менее, с легкой улыбкой протянул платок его владелице. Правда, ему тут же пришлось загородить рот кулаком, в очередной раз закашлявшись. - Ты ведь помнишь его?... Он был у меня... все это время, - все еще улыбаясь и даже слегка демонстрируя Моне свою крохотную щербину, пускай и с большим трудом из-за нового приступа лихорадки. Кажется, жар вновь стал усиливаться, накрывая его удушливой, плотной волной. Глаза слезились, не то от болезни, не то от радости долгожданного воссоединения, не то еще бог весть от чего, неважно. Собственное никчемное состояние уже совсем его не волновало. Пусть... пусть болит и лихорадит, в конце концов, это уже вообще не важно. Важно лишь одно: Мона, его Мона, снова рядом с ним, и ее жизни больше не угрожают никакие зубастые, отвратительные, алчные, безжалостные твари... Донателло невольно оскалился - даже здесь, лежа бок о бок с суетящейся Лизой, сквозь завесу черных мушек и пульсирующих красных пятен, ему все еще чудился грозный оскал покойного Рене, мрачной тенью затаившегося в дальнем уголке помещения... Но это страшное видение вмиг развеялось, как только обзор загородила широкая, желтоглазая мордашка саламандры. И вновь стало тепло и легко на сердце, и все страхи будто сами собой отступили куда-то далеко на задворки его исстрадавшейся души, похороненные там если не навсегда, то на очень, очень долгое время...

- Доброй ночи, родная, - едва слышно шепнул гений, слегка повернув голову навстречу Моне, едва ощутимо касаясь своим лбом ее собственного и с осторожностью приобнимая девушку одной рукой за плечи, напрочь позабыв о том, что сейчас далеко не ночь на дворе. Какая в панцирь разница...

Он просто очень сильно хотел спать.

+1


Вы здесь » TMNT: ShellShock » II игровой период » [С2] Time and Tide