It's good to see the sun
And feel this place
This place I never thought would feel like home

Все-таки, жизнь довольно странная штука. Особенно жизнь в шкуре или, правильнее сказать, панцире юного мутанта-черепашки, еще совсем недавно начавшего свое знакомство с "верхним" миром. За то недолгое время, что братья провели на поверхности, они все успели очень сильно измениться и немного... подрасти, что ли. Внешне, конечно же, это было не очень заметно, а вот внутренне... Порой у Донни создавалось впечатление, что прошло уже не меньше года с того момента, как они первый раз покинули мрачное, но такое надежное убежище и познали пьянящую радость свободы — там, на продуваемых всеми ветрами, бесконечных городских крышах, хотя на самом деле с той памятной ночи минуло от силы полтора месяца. Сколько же всего им пришлось пережить за столь короткий срок! Порой буквально голова шла кругом от такого количества совершенно разных событий, начиная постоянными знакомствами с множеством других обитателей Нью-Йорка, и заканчивая кровопролитными схватками с чудовищными по силам противниками, будь то жестокий и кровожадный ученый в облике здоровенного ящера-переростка или искрящийся энергией, буквально пронизанный электричеством бывший чернокожий неудачник, возомнивший себя чуть ли не новым божеством хаоса. Кто бы мог подумать, что в их городе окажется так много странных, необычных, даже смертельно опасных существ, и что черепашкам, волей-неволей, но придется неоднократно продемонстрировать им свое право на спокойную жизнь по соседству... Или что их родной брат окажется предателем, готовым уничтожить всю свою семью в обмен на весьма и весьма спорный, по мнению Донателло, шанс стать кем-то совершенно иным — более натренированным, более сильным и неукротимым, и в тоже время более безжалостным? Честно говоря, они уже давно устали ломать над этим голову. Шла третья или четвертая неделя пребывания черепашек в Норхемптоне; первые волны шока и глубокого душевного потрясения давным-давно схлынули, оставив после себя лишь терпкий, мутноватый осадок, эдакую непроходящую горечь от всего случившегося. Никто так до конца и не смирился с этой пугающей пустотой, образовавшейся на месте исчезнувшего лидера команды, но теперь, по прошествии времени, мысли сами собой отвлекались на что-то другое. Даже Рафаэль, кажется, слегка успокоился и перестал чуть ли не целыми сутками пропадать где-то в глухой лесной чащобе, нехотя прислушавшись к просьбам младших братьев и друзей. Ну... то есть, теперь он хотя бы предупреждал о своих уходах заранее, и исправно возвращался к обеду и ужину, а временами даже составлял им компанию в вечерних посиделках у костра. Правда, при этом от него весьма подозрительно тянуло табачным дымом, но, вполне возможно, это объяснялось близостью Ниньяры, которую периодически замечали с тонкой чадящей сигаретой в зубах... Честно говоря, с тех самых пор, как на ферму приехали Мондо и Мона Лиза, Дон практически перестал обращать внимание на подобные мелочи.

Ему было попросту не до того.

And I ran forever
Far away and I
I always thought I'd end up here alone

Да, Мона умудрялась каким-то непостижимым уму образом не только отвлекать вечно озабоченного, встревоженно размышляющего гения от его невеселых мыслей о предательстве Леонардо, но также медленно исцелять кровоточащие раны на его сердце, согревая то своим теплом. Конечно, Донни все еще страшно скучал по своему брату, и тщетно пытался найти какое-то внятное логическое объяснение его поступкам — как бы сильно он ни любил Мону, та все-таки не могла полностью заменить собой Лео. Но саламандра очень, очень старалась сделать так, чтобы ее друг как можно реже уходил в себя, чтобы он не сидел часами напролет, угрюмо нахмурив брови и слепо уставясь куда-то в пустое пространство перед собой, целиком поглощенный своими тяжкими раздумьями. А уж после того, что случилось между подростками в ночь, уединенно проведенную ими на пшеничном поле, их привязанность, кажется, стала еще крепче, еще ярче, чем прежде — хотя, казалось бы, куда ж им любить друг друга сильнее? Ничего удивительного в том, что теперь их свидания стали несколько более... тайными, что ли. Ребята вовсе не спешили афишировать остальным новую ступень развития их романтических отношений, совсем наоборот, они предпочитали хранить это в тайне, насколько это вообще было реально, в тех условиях, в каких они теперь проживали. Правда, Ниньяра и Эйприл, кажется, все-таки что-то знали, ну, или, по крайней мере, догадывались о чем-то: Донни не раз и не два замечал на себе их пристальные, чуточку насмешливые и даже умиленные взгляды, а стоило ему повернуться и вопросительно приподнять бровные дуги, как девушки немедленно отворачивались и либо обменивались многозначительными взглядами, либо вовсе начинали шептаться украдкой, сдавленно хихикая и пихая друг дружку локтями. Все это, само собой, жутко смущало и без того скромного изобретателя, хотя, кажется, он уже потихоньку начинал привыкать к столь необычной реакции на свое присутствие в помещении, и даже умудрялся сохранять каменное выражение морды, пряча ироничную улыбку за исходящей горячим паром кружкой свежесваренного кофе. И все-таки, эти их шепотки достаточно сильно утомляли и гения, и его хвостатую подругу, так что в итоге, посовещавшись с Моной, было решено перенести их особые встречи на чуть более раннее время, когда все обитатели фермы еще спят крепким сном и не слышат осторожных шагов по лестнице, а также тихого скрипа входной двери — а если и слышат, то вряд ли обращают на это внимание. И разумеется, никому из них даже не приходит в голову выползти из теплого, уютного спальника и проверить старый захламленный сарай на заднем дворе, в котором, кажется, днями и ночами что-то чинит, клепает, собирает вечно бодрствующий гений Донателло...

Никому, кроме Микеланджело.

Somehow
The world has changed and
I've come home
To give you back the things they took from you

Что ни говори, а юным голубкам просто сказочно повезло, что Майки не притопал к дверям сарая чуточку пораньше, когда еще мог услышать (или даже усмотреть сквозь щели в дощатых стенах) кое-то по-настоящему интересное. Например, до странности звонкий и низкий голосок Моны, то и дело несдержанно звучавший из глубин темной мастерской, напоминающий скорее тщательно сдерживаемые стоны, нежели внятную человеческую речь, а также учащенное, тяжелое дыхание обоих подростков и слабо различимое поскрипывание старых деревянных половиц под массивным черепашьим панцирем, сопровождаемое беспорядочными шорохами и прочими подозрительными звуками. Разумеется, не было ничего страшного в том, если бы Майки вдруг застал их в таком виде (за исключением сломанной психики несчастного весельчака и беспрецедентного смущения горе-любовников), но все же.

— Мне кажется, ребята уже вот-вот проснутся, — шепотом оповестила умника Лиза, уже когда они просто спокойно лежали на старом мятом покрывале изобретателя, который тот обычно использовал для работы с Шеллрайзером, повернувшись лицами друг к другу и просто нежась в теплых, расслабленных объятиях. Ладонь Дона, по обыкновению, мягко скользила по разрумянившейся щеке подруги, аккуратно убирая спутанные прядки темно-каштановых волос. Это занятие приносило ему какое-то особое, ни с чем не сравнимое удовлетворение.

— А сколько времени? — также негромко уточнил он, подперев голову второй рукой и с ноткой спокойной задумчивости взирая на пригревшуюся рядышком саламандру. Та слегка попыхтела, нашаривая черепахофон в карманах скомканного плаща гения, после чего поднесла устройство поближе к глазам, одновременно с тем небрежно сдув упавший на нос рыжеватый завиток.

— Пора собираться, — заключила она, нехотя откладывая "трубку" в сторонку и звучно потягиваясь, аж до тихого щелчка в затекшем позвоночнике. В зрачках Дона немедленно зажглись уже притухшие было шальные огоньки, и, быстро наклонившись, умник прижался губами к призывно выпяченному животику любимой, запечатлев жаркий поцелуй на тонкой бледно-желтой чешуе. Мона громко охнула, тут же "опадя" спиной обратно на покрывало и шутливо отпихнув гения прочь, уперевшись обеими ладонями прямо в гладкую зеленую макушку. — Эй! Даже не думай!...

— Иначе что? — хрипло откликнулся Донни, не взирая на оказываемое девушкой сопротивление продолжив целовать ее обнаженное тело — за что немедленно получил легкий шлепок по лбу. Мона с нарочито сердитым видом опрокинула обмякшего подростка обратно на панцирь и тут же сама полезла через его пластрон, протягивая руку за одеждой.

— Иначе... — пропыхтела она, кажется, с явным трудом сохраняя серьезное лицо, — иначе я расскажу ребятам, что ты пускаешь слюни во сне! — в ответ, изобретатель лишь преувеличенно шумно фыркнул откуда-то из-под ее обнаженного плеча.

— Ты правда думаешь, что существуют вещи, которые они про меня еще не зна... стой! Ты сказала, я пускаю слюни?! — его ошарашенный и капельку возмущенный взгляд, впрочем, не добился ничего, кроме сдавленного приступа хохота. Поняв, что его одурачили, Донни мстительно дунул в подставленный ему ребристый бок ящерки, отчего та едва ли не взвизгнула в голос. Еще пара минут шумной, напряженной борьбы, то и дело обрывающейся глухим смехом, — и вот Лиза уже снова на свободе, торопливо натягивает короткие джинсовые шорты на свои широкие соблазнительные бедра, чуточку нервозно взмахивая длинным и гибким хвостом, для лучшего равновесия. Донателло наблюдал за этим с выражением сдержанного разочарования на широкой помятой физиономии. Ему вовсе не хотелось отпускать Мону так быстро, даже не потому, что он страстно жаждал продолжения их далеко не невинных забав, а просто из-за того, что ему нравилось, когда она была рядом. Такая спокойная, расслабленная и совершенно безмятежная... В ее присутствии, Дон и сам на какое-то время забывал обо всех своих бедах.

— Я пойду, — тихий голос Моны Лизы неожиданно прозвучал над самым ухом гения, после чего теплые, полные губы саламандры осторожно коснулись его скулы. Донателло на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь этим коротким нежным прикосновением, а затем с неслышным вздохом уселся на скомканном, сбитом по краям одеяле, озираясь в поисках собственной маски. — Встретимся за завтраком... Только не забудь про него опять! — пока она шла к дверям, на ходу поправляя куртку и пышную гриву волос, непокорно торчащую во все стороны, Дон украдкой проводил взглядом ее мерно покачивающуюся попку и тут же вновь отвлекся на поиски утраченной банданы... Но едва пальцы гения нашарили потрепавшие концы фиолетовой ленты, как его внимание было привлечено невесть откуда взявшимся на пороге сарая Микеланджело: резко вскинув голову, черепашка успел заметить, как они с Моной тщетно пытаются "разойтись" на тесном пятачке у двери в мастерскую. Не теряя времени даром, изобретатель торопливо сгреб рукой мятое тряпье, местами украшенное весьма характерными и живописными пятнами естественного, кхм, происхождения, и запихал его куда-то под массивное днище Шеллрайзера — нечего Майку все это видеть, не дорос еще...

And I feel you now
I'm not allone I'll
Always know where you are

...а может, и дорос. Нацепив маску, Дон теперь уже неспешно, а оттого совершенно бесшумно приблизился к дверному проему и не без иронии оглядел задумавшегося о чем-то братишку, точно истукан замершего на одном месте и, кажется, напрочь позабывшего о цели своего визита. Заметив, с каким лицом Майки наблюдает за плавными движениями пышных девичьих бедер, гений испытал настойчивое желание поскорее отвлечь весельчака от лицезрения чужих ягодиц (хотя, почему чужих? у данных ягодиц была вполне конкретная владелица, а та, в свою очередь, "принадлежала" Донателло, что автоматом ставило на них жирную патентную печать авторства изобретателя), пока тот, чего доброго, не сожрал ни о чем не подозревавшую Мону взглядом.

— КХМ, — пожалуй, вышло даже чересчур громко и выразительно, но зато Микеланджело немедленно оторвался от бессовестного любования задницы Моны и едва не снес груду старых автомобильных шин живописным прыжком в сторону — сорри, нот сорри, бро. — Доброе утро. Ты что-то хотел? — с ноткой прохладцы в голосе, как всегда ровном и спокойном, осведомился Донни, намеренно пропустив мимо ушей возмущенные реплики Майка и одновременно с тем поправляя слегка неровный узел повязки на собственном затылке, затягивая его чуть потуже, так, чтобы несчастная тряпица не сползла ему на нос. Не сразу, ох, далеко не сразу он понял, что именно так сильно рассмешило черепашку в оранжевой маске, а когда понял — увы, было уже слишком поздно. Покраснев, гений поневоле скопировал Рафаэля, размахнувшись рукой для смачной, звонкой оплеухи, однако наученный горьким опытом Майкстер с легкостью увернулся от этого удара и отпрыгнул на безопасное расстояние. Да что б тебя.

— В отличие от некоторых, я не занимаюсь приятными мне вещами целый день напролет, так что у меня хватает времени на все, — едко отозвался изобретатель, стараясь не замечать на себе пристального, озорного взгляда. "Хотя хотелось бы,"— украдкой шепнуло подсознание, заставив умника покраснеть еще больше. И как же не догадался натянуть плащ на плечи! Интересно, как много успел понять Микеланджело, глядя на оставленные Моной укусы, засосы и царапины от острых когтей? На самом деле, эта тема казалась ему настолько щекотливой, что впору было бы провалиться сквозь землю от стыда. Его братья... Мало того, что они изначально не очень хорошо отнеслись к симпатии, зародившейся между изобретателем и этой шустрой хвостатой девчонкой, привнесшей значительный сумбур в их и без того шумное семейство, так еще и времена сейчас были такие, что не очень-то располагали к подобного рода... развлечениям. И пускай Дон легко мог оправдаться перед самим собой, он не чувствовал в себе особого желания оправдываться перед Рафом и Майки. Лео предал их, Мастер Сплинтер ранен в битве со Шреддером, квартира Эйприл уничтожена, а сами ребята вынуждены ютится в старом полуразваленном домишке где-то далеко за городом... А чем занимается Дон? Правильно, развлекается с Моной Лизой и как будто совсем ни о чем не переживает! Стыдно? Пожалуй, да, есть такое.

— Но если честно, — смягчившийся голос Микеланджело, вмиг утерявший все свое озорное веселье и ставший на удивление теплым по звучанию, поневоле заставил отвлечься от собственных донельзя смущенных, даже виноватых мыслей и удивленно посмотреть в сторону младшего брата. — Я рад, что ты наконец улыбаешься и смеешься. Нам этого не хватало бро. Иии... надеюсь ты счастлив с ней, — эти слова показались гению до того неожиданным, что он даже не нашелся, что на них ответить. Донни просто молча уставился на мечтательно улыбающегося собеседника: он что... это серьезно? Взгляд техника выражал откровенную растерянность, но, к счастью, ему не пришлось слишком долго стоять здесь в неловком молчании, подыскивая какие-то адекватные слова, чтобы выразить свое изумление и... радость? Да, его определенно порадовала такая реакция Майка: ни тебе натуральных издевок, ни холодного недовольства, ни чего-либо еще, что могло бы указать на негативное отношение брата ко всему увиденному им здесь. Это определенно обнадеживало и разом снимало значительный груз с плеч.

Быть может... быть может, и Раф тоже сможет принять это как данность? Когда-нибудь...

Внезапная смены темы разговора, конечно, вновь застигла умника врасплох, но то было даже к лучшему. Теперь он был избавлен от необходимости выражать Майку свою горячую благодарность, и вообще мог в целом отвлечься от досадного происшествия — спасибо, тебе, бро, за понимание! Правда, очередное упоминание Моны снова заставило его густо покраснеть, а ведь на редкость пышный румянец только-только начал сходить с его впалых зеленых щек! В то же время, гений неожиданно понял, что понятия не имеет, какие цветы нравятся его возлюбленной. Вот это уже тянуло на действительно серьезное упущение со стороны изобретателя... Дон невольно призадумался над словами Микеланджело — рыбалка, это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо, но вот только гений никогда не рыбачил в своей жизни, и обладал весьма скудными познаниями в данной области... Впрочем, не существовало такой науки в целом мире, которой он не мог бы обучиться. Главное ведь желание, не правда ли? Донателло с донельзя серьезным видом сдвинул брови к переносице и поднес ладонь к подбородку, отчего у постороннего наблюдателя могло создаться обманчивое впечатление: гению решительно не нравится эта затея, и вообще это подлинное дурачество! На самом же деле, Донни просто усиленно размышлял, как же им будет лучше организовать все это дело. Ручей, положим, у них был. А как же удочки? Наживка? Ведра, в конце концов. И лодка, им определенно точно нужна лодка. Хотя, наверное, можно было бы рыбачить с берега... Разузнать бы только, имеются ли здесь где поблизости по-настоящему рыбные места. Должно быть, мистер О'Нил знает. Да, точно, нужно спросить об этом у Кёрби! Но сначала, все-таки, поискать сачки и прочие снасти. Улыбнувшись собственным мыслям, гений отнял ладонь от лица и поднял взгляд обратно на замершего поблизости Майкстера. Темно-серые глаза лучились предвкушением интересного утра в компании любимого младшего брата, рыболовной удочки и целого ведра свеженаловленной речной рыбы...

Ну и, конечно же, пышного букета полевых цветов для Моны Лизы.

— А что, это отличная идея, — откликнулся он спокойно, все с той же улыбкой глядя в светящееся радостью лицом Микеланджело. — Не думаю, что это очень сложно. В конце концов, нужно просто попробовать... Но первым делом, нам неплохо бы смастерить себе удочки, — гений говорил это уже на ходу, решительно увлекаемый схватившим его за руку весельчаком. Майки буквально подпрыгивал от нетерпения, и Дон невольно рассмеялся столь бурной реакции — как ни крути, а он тоже успел здорово соскучиться по его счастливому смеху. Однако, улыбка на лице гения довольно быстро сменилась выражением упрямого непокорства, лишь стоило ему обратить на внушительных размеров соломенную шляпку в руках брата. Ему хватило одного-единственного взгляда, чтобы узнать в этом предмете любимый головной убор Ниньяры. Не то, чтобы он стыдился таскать женские шляпы, просто он довольно отчетливо представлял негативную реакцию лисицы, когда та обнаружит пропажу столь модного аксессуара. — Ну уж нет! — вмиг воспротивился Донателло, делая шаг назад и, таким образом, уворачиваясь от первой "атаки" Майка, попытавшего нацепить шляпу ему на голову. — Даже не думай! Ты не напялишь это на меня! — еще один проворный рывок в сторону, и шляпа вновь остается в широких зеленых ладонях шутника, благополучно избежав "состыковки" с макушкой изобретателя. — Майки, НЕТ! — ловко отскочив назад, Дон сослепу налетел пяткой на валяющиеся в траве рыболовные снасти и едва не полетел в курятник, однако успел переступить ногой и снова резво метнулся в сторону, со сдавленным хохотом спасаясь от преследовавшего его Микеланджело.

When I see myself I'll always
Know where you are
Where you are

В прошлой жизни он наверняка был какой нибудь акулой. Огромной, хищной, с зубами в десять рядов. Которая бороздит океан с надменно отсутствующим видом, свысока лупя в глубину на мелких рыбешек своими бездушными глазами, в которых таится смерть. Никто не знает, чей момент окажется последним, будь ты баночная сардина или детеныш жирного кита. Впрочем, слишком кровожадный образ агрессивной рыбины все же не вязался с подростком, ведь Раф, несмотря на всю свою пафосную крутость вкупе с железными бицепсами нараспашку, где то в очень большой глубине души все же был добрейшем тюфяком и славным деревенским парнем с небольшой примесью студента—отличника, который очень крепко дремал и не всегда вовремя просыпался.
Так что Раф, как бы ему ни хотелось выглядеть акулой в стеклянных выпуклых глазах речной рыбешки, был всего лишь бесформенной плавающей глыбой, которая спортивно вбрасывала вперед толстые лапищи и отталкивался от воды ступнями, ширина которых прекрасно заменяла обычные ласты. Принадлежность к биологическому отряду рептилий позволяло Рафу задерживать дыхание под водой на очень продолжительное время. Но сверх этого саеносец отлично развил собственные легкие, благодаря продолжительным купаниям в более менее чистых подземных водах недалеко от нью—йоркского пролива, и теперь мог бросить вызов хоть самому Ихтиандру.
Что он и делал, с наслаждением пуская пузыри под водой ободряюще прохладной реки и распугивая уверенными взмахами конечностей местных лещей. Иногда мутант надувным матрасом поднимался на поверхность, дабы заглотить побольше воздуха и снова раствориться в илистой глубине.

Вода приятно остужала воспаленный мозг и размякшие от отсутствия интенсивных тренировок мышцы, ласково обволакивала рельефное тело и ослабляла натянутые нервы саеносца. В подводной стихии он даже выглядел добрее, по крайней мере его морда не мялась вечной гармошкой, приправленной хмуростью осенних туч. Он с младенческой улыбкой рассматривал (насколько, конечно, позволяла степень мутности) шныряющих мимо окуней и зубастых щук, которые врезались в его карпакс и, мотнув хвостиками, лениво плыли дальше. Чай не пуганные столь необычным водолазом—исследователем илистых глубин, который так старательно косил под старика Кусто.
- "Кстати, а раки тут водятся?" - вдруг подумалось Рафу. — " Майк мог бы замутить пиццу из речкопродуктов для разнообразия."
Раф снова высунул панцирь на поверхность, дабы глотнуть побольше воздуха и, совершив дельфиний пируэт, опять нырнул в пресноводные глубины. Тяжесть сай давала Рафу баланс в воде, именно благодаря стальным кинжалам в крепежах пояса черепашка не всплывал тотчас корабельной миной, но и не тонул кирпичной кладкой, а вполне уверенно держался на речной середине.
С силой оттолкнувшись ступнями от воды и сделав несколько взмахов руками, он достал до дна, практически уткнувшись квадратной носопыркой в илистый песок. Вытащив из крепежа сай, Рафаэль воткнул его в бугристое дно практически до основания и, схватившись за рукоять будто за якорь дабы не унесло по течению, принялся свободной ладонью обшаривать подводные камни.
- " По идее, город раков должен быть прямо тут, уж больно удобные камни для их квартир."

Пошарив в одном месте, при этом подняв со дна тучу песочно—ильной пыли, вспугнув стайку мальков и вытащив из-под камня лишь ржавый звонок от детского велосипеда в виде расчлененной головы игрушечного кота, Рафаэль хотел было выругаться, но вместо ругательства у него изо рта лениво выплыли лишь негодующие пузыри. Пришлось материться мысленно.
- " Едрить меня в панцирь! Куда расползлись все раки? По каким алюминиевым кастрюлям, хвост их дери?!"
Он вытащил сай из песка и, оттолкнувшись ногами, снова всплыл за воздушной подпиткой. Поймать раков на ужин стало навязчивой идеей - без них саеносец решил не возвращаться. Он так и представлял себе, с каким торжествующим видом шлепнет по столу связкой илистых членистоногих, прямо на выпученных глазах Микеланджело, который как истинный кулинарный экспериментатор тут же кинется за сковородкой. И будет у всех обитателей Норхэмптона шикарный ужин — уж в способностях Майка, как шеф-повара Рафаэлю никогда не приходилось сомневаться. Для приличия можно было бы наловить еще и рыбы, конечно, но увы, снастей кроме пары сай у Рафа не было, а протыкать плоские тушки лезвиями подобно первобытным неандертацам... ну как то негуманно. По отношению к оружию, конечно.
Укутанный в собственные мысли, Раф вдруг наткнулся на довольно высокий холмик, весь проросший подводной ботвой. На дне что то ползало, черное и небольшое, причем далеко не в одном экземпляре. Черепашка подплыл поближе — чтобы сфокусировать размытый от воды взор и попытаться сначала разглядеть ползающие организмы прежде чем разочарованно грести дальше. Снова воткнув сай в землю и вцепившись в рукоять, чтобы его тушку не унесло течением, Раф протянул свободный палец к черному расплывчатому пятну. И вдруг почувствовал щемящую боль, словно палец зажало злой прищепкой. Рафаэль отпустил сай и, резко всплеснув руками, попробовал было заорать, но его подводное пение не увенчалось успехом - мутант вообще потерял баланс и чуть было не захлебнулся. Пришлось срочно, подняв донную муть и песок, отгрести ластами на поверхность, пока черепашка не пошла сундуком мертвеца ко дну по собственной дурости.
Вначале было крепкое матерное слово, взывающее к такой-то матери. Потом тихую гладь реки разрезала крайне возмущенная зеленая голова в красной маске, которая с сильным всплеском поднялась со дна вместе с руками, где на правом указательном пальце висел огромный черный рак. Глубина в данном месте была по шею, и мутант смог сразу закрепить вертикальное положение, уперевшись ногами в дно.
— Эй ты, членистоногое! — Рафаэль приблизил палец к носу и, потряся им для воспитательных целей, хмуро глянул на рака сквозь недобро сузившиеся глаза. — Ты вообще сообразил, чей палец зажал?
Рак лишь пучил на саеносца свои бездушные глазки и явно ничего не соображал — ему в принципе до фени было на авторитет грозного саеносца. А поэтому, улучив момент, он просто выставил вперед свободную клешню и лениво, с чувством выполненного долга, прищемил черепашке еще и мокрую носопырку. И снова крепкий, отборный мат ковром—самолетом промчался вдоль речных далей.
— Ах ты водяная задница! — утробно проревел Раф, с силой оторвав животное от своих частей тела. — Да кто ты вообще такой, чтобы распускать клешни, едрить тебя в рачий хвост? Первым полетишь в духовку, понял, скот?!
От злости выбрасывать врага обратно в воду Раф не пожелал — он не мог этому хаму позволить упятиться безнаказанно. Размотав свои обмотки с ладони, мутант перевязал ими здоровенные клешни рака и затем примотал пленника к поясу.
— Так то лучше, — удовлетворенно заметил подросток, почесав прищемленным пальцем саднивший нос и похлопав по спине связанного рака. — Отдам тебя кухонной инквизиции за такие фокусы!

Несмотря на такое досадное недоразумение, место для охоты попалось весьма добротное, и Рафаэль, шумно заглотив побольше воздуха в легкие, нырнул обратно к оставленному саю.
Наученный горьким опытом, он теперь хватал раков под панцирь за клешнями и, держась за рукоятку сай, кое—как крепил их к поясу, стараясь с помощью одной свободной руки скрутить жертв в приличный узел чтоб они не растекались. Затем он вытаскивал сай и плыл по следам бременских членистоногих дальше вдоль холмистого дна, всего покрытого водорослями.
Охота отлично спорилась, и вскоре на связке у саеносца болталось уже солидное количество раков. Тот только радовался, предвкушая отличный и необычный ужин. Увлеченный подводной ловлей, Раф доплыл до густых зарослей камышей. Среди них он внезапно обнаружил большую корягу, под которой вполне могла затаиться еще более крупная дичь. Скажем, донный житель — усатый сом.
-" Если я обнаружу еще и логово сома," — Рафаэля охватило воодушевление заядлого охотника, который напал на свежий след. — " Да мужики и бабы на ферме штабелями лягут от впечатления! Особенно Ниньяра".
Воздуха еще хватало и Раф, решив сначала обшарить бревно перед новой кислородной порцией, с чувством нырнул. Правда, не до конца. Не успел просто.

Внезапный и довольно чувствительный тычок чего—то твердого не куда-либо, а прямо в задницу саеносца, мгновенно испарил его исследовательский да и вообще охотничий энтузиазм. Резко ударив лапами по воде, Раф бешеным салютом взмыл вверх над рекой, источая из глаз яростные звезды, а изо рта неистовый ор и подняв вокруг себя волны цунами.
— Да какого гребанного панциря?!...
Пока Рафаэль ползал по дну, охваченный охотничьим собирательством и предвкушением набить свой растягивающийся в нужный момент желудок чем-то необычным и вкусным, он доплыл до песчаного кургана, поросшего камышами, по которому саеносцу пришлось загребать коленями, набивая в кожаные наколенники тонну песка. Этот небольшой холмистый участок был достаточно мелководен, и панцирь черепашки всплыл рельефным чудо-островом над утренней гладью реки.
Именно на нем, по пояс в воде и облепленный нитями подводных растений, стаей обиженных невест бушевал сейчас саеносец, надрывая глотку в проклятиях и дирижируя неприцепленным раком.

Картина перед ним открылась потрясной: сравнительно рядом с мутантом в обшарпанной плоскодонке сидел его младший брат Микеланджело с округлыми глазами цвета небесного фарфора и с виноватой улыбкой. Он всем видом демонстрировал состояние "Упс! Кажется, пырнули не того". Донателло, вернее, его половина головы, пускала пузыри в глубокой части реки чуть поодаль лодки. Не менее ошарашенные глаза изобретателя были надежно залеплены намокшими полями соломенной шляпы, в которой Раф чуть позже признал любимый головной убор Ниньяры.
— Совсем страх в пространстве потеряли?! — изрыгал бешенством Раф, сотрясая рака с такой силой, что тот быстро пришел в состояние затяжного обморока. — Сплинтера на вас нет, козлы! Да я вас... — Вдруг взгляд саеносца упал на продолговатый предмет в руках Майка и Раф даже оборвал себя на полуслове, замерев от увиденного. По мере того, как он медленно, с расстановкой вглядывался в ТУ САМУЮ удочку, с помощью которой посмели ткнуть его в драгоценную филейную часть, глаза саеносца превращались в недобрые щелочки, которые постепенно зверели и наливались кровью. Затем черепашка вперился прямо в Майка, всей своей перекошенной от гнева гримасой демонстрируя, что сейчас еще на одного брата их станет меньше. Как только Майк сообразил, что к нему широким шагом приближается жестокая расправа с адскими муками, он молниеносно швырнул орудие преступления за борт, где в воде по глаза все еще плескалась голова Дона. Удочка шлепнулась рядом с изобретателем, всего в каких то жалких паре сантиметров от него.
— Это не я, мужик! Это он придумал! — заголосил Майк, подняв обе ладони перед собой. И в знак правдивости своих слов он негодующе ткнул пальцем в плавающий шляпный бугорок с выбивающимися из-под него фиолетовых лент, которые плавно покачивались на воде.
Но Донателло, по видимому, тоже планировал жить долго и счастливо где-нибудь в научно—исследовательском центре и вовсе не собирался отважно тонуть от тяжелой руки брата.
— Да как же! — Он даже приоткрыл с глаз мокрые шторки стекающей шляпы, чтобы адресовать насмехающемуся над ним весельчаку суровый взгляд высших чинов поэтичной интеллигенции, и, не будь дураком, изловчился кинуть несчастную удочку обратно в лодку. — Лови подачу!

Но Раф уже дошел до пиковой стадии бешенства и больше не собирался выяснять, кто больше оказался виноват. Нацелившись в голову Майка, саеносец запулил в неожиданный полет рака, который у него в руках уже практически сдох, не выдержав стольких впечатлений на минутный отрезок времени.
Освободившись от снаряда, Раф взревел бешеным паровозом и головой вперед кинулся на лодку с Майком, будто рогами протаранив борт лбом и опрокидывая ветхую плоскодонку на бок. Та выдала лишь грустный всплеск перед креном.
— А еще за эту шапку Ниньяра кастрирует, — коротко пробулькал Рафаэль Дону. — Нас всех.

И рыбой ушел под воду, словно Ниньяра грозовой тучей уже нависла над ними, заслоняя солнце своим пятым размером.

Жалел ли Донни о своем поступке? Да черта с два!

Едва погрузившись под воду, черепашка потратил несколько секунд на то, что сориентироваться в новой среде и, рыбкой перевернувшись плавниками... пардон, ногами вниз, как и полагалось, снова вынырнул на поверхность реки, шумно отфыркиваясь и убирая ладонью излишки влаги с лица. Фиолетовая маска изобретателя промокла насквозь и сильно сбилась, так что он решительно стянул ее на пластрон, дабы та не мешала обзору, а затем аккуратно приподнял двумя пальцами отяжелевший край безнадежно испорченной лисьей шляпки, опасливо зыркнув в сторону Рафаэля — учитывая, в каком бешенстве тот находился, не стоило надолго выпускать его горбатый силуэт из виду... Тем не менее, никакого особенного страха или уж тем более раскаяния Донателло не испытывал: напротив, он бы не отказался повторить свою проделку, даже зная, что во второй раз Рафи уж точно не даст ему спуску и наверняка попытается выколупать гения из панциря первым попавшимся под руку предметом, будь то удочка или зажатый в его пудовой лапище дохлый омар. Рафаэль был страшен в своем гневе, но уж лучше было видеть его таким, нежели угрюмым и замкнувшимся в себе. Уж поверьте, за минувшие дни братья достаточно нагляделись на его хмурую, совершенно ничем не заинтересованную физиономию... Слава черепашьей праматери, недавняя история с участием Эйприл и огромного прожорливого медведосвина из Норхемптонской чащобы заставила его как следует встряхнуться, и теперь саеносец потихоньку выходил на обратную связь с прочими обитателями фермы, пусть со скрипом и треском, но возвращаясь в привычную колею жизни. Он даже злился по-старому, совсем не так, как в первую неделю после их вынужденного бегства из Нью-Йорка, когда любая вспышка бешенства казалась действительно страшной и неприглядной, и грозила завершиться по-настоящему громким и серьезным скандалом. Тогда с ним совершенно невозможно было разговаривать... Не то, что сейчас. Ей-богу, ради такого психологического прогресса никакой панамы не жалко!

"Кажется, наши дела потихоньку налаживаются," — украдкой улыбнувшись собственным мыслям, Дон грациозной лягушечкой скользнул обратно к лодке и крепко схватился рукой за ее борт, продолжая внимательно наблюдать за бесновавшимся поодаль здоровяком, на всякий случай готовясь в любой момент повторить коронный маневр олимпийских чемпионов по синхронному плаванию и с головой уйти обратно под воду, пока его не запихнули туда силой. А вот Майку явно не хотелось мокнуть лишний раз: едва заметив, с каким лицом Рафаэль уставился на злосчастную удочку в его веснушчатых ладонях, младший братец тотчас ушел в глухую оборону и с пугливым визгом перебросил снасть в руки притихшего Донателло, точно это была не обычная палка с леской, которой легонько ткнули в чью-то откормленную черепашью задницу, а как минимум орудие  убийства президента, запрещенное и разыскиваемое в тридцати американских штатах. Не растерявшись, Донни с решительным видом швырнул удочку обратно: нет уж, дудки, нашел козла отпущения! сам неси чужую ответственность!

— Да как же! Лови подачу! — фыркнул умник, еще разок придержав мокрые края расползающегося по швам головного убора, чтобы часом не промахнуться мимо лодки и попасть точно в Микеланджело, что ему в итоге удалось, но едва ли это можно было назвать полноценным успехом: Рафаэль все равно не стал разбираться, кто на самом деле прав, а кто виноват, а просто с размаху протаранил своей тушей хлипкое деревянное суденышко, вложив в этот удар всю массу накаченного, бронированного туловища, точно огромный водяной носорог. Даже странно, что лодка при этом не разломилась на две равные половинки, а сидевший по центру Майки не улетел в камыши, жизнерадостно помахав крыльями на прощание. Что касается Дона, то последний, в ужасе округлив глаза, попытался было уйти на глубину, но отчаянно стормозил и в итоге был нокаутирован прицельным ударом лодочного борта по носу, отчего у него аж шляпу с макушки сбило, а сам гений, перевесив карапаксом, вновь скрылся под водой, подняв на прощание очередной фонтан ярких лазурных брызг.

Ауууч...!

С фырканьем вынырнув обратно, Донни обеими руками схватился за ушибленный, по-мультяшному пульсирующий красным нос и на какое-то время застыл так, с тревожным видом ощупывая многострадальную переносицу — до тех пор, пока Рафи не вынырнул рядом с ним, точно здоровенная акула, заставив техника шугано дернуться и на всякий пожарный загородиться от него обеими руками: нет, ну мало ли, вдруг топить начнет! Настороженно проследив за тем, как его брат военной субмариной погружается в воду по самую макушку, таким образом полностью скрываясь из виду, Ди внезапно подскочил, точно в задницу ужаленный, и с лихорадочным видом зашлепал лапами по взбаломученной речной поверхности. Панамка... где эта чертова панамка?! Заметив сакраментальную шляпку в руках Майка, Дон с облегченным видом подплыл назад к лодке... да так и замер с радостно приоткрытым ртом, убито взирая на разваливший головной убор их пышнохвостой подруги. Вот дерь...

— Майки!... — ощутив, как по его макушке пробежал холодный ручеек, Донни с упреком цыкнул на братишку сквозь щербину и отпихнул его трехпалую ладонь от своей головы, после чего решительно схватился обеими руками за край покачивающейся на волнах лодки, намереваясь влезть обратно на борт... Однако стоило ему наполовину высунуться из воды и упереться локтями, как Микеланджело сам дельфинчиком нырнул в речку, оставив техника с удивленной физиономией пялиться ему вслед — куда это ты...? И лишь затем слуха мутанта коснулось отдаленное звучание чьих-то незнакомых голосов, вмиг объяснившееся ему "странное" поведение шутника. Мигом сориентировавшись, Донни также бесшумно выпустил лодочный бортик и торопливо поднырнул под их импровизированное рыбацкое суденышко, по примеру братьев воспользовавшись им в качестве укрытия.

— Люди, — шепнул Майк едва различимо, и гений молчаливо качнул головой в ответ, после чего все трое, включая Рафаэля, дружно схватились лапами за старую деревянную посудину и тихонько потянули ее за собой в камыши, подальше от чужих любопытных глаз — кто бы это ни был, соседи ли, туристы, было бы как минимум обидно вот так запросто дарить им свой "корабль". Убедившись, что лодка надежно спрятана, черепашки по очереди выбрались из воды на какую-то полузатонувшую корягу и затаились сами, наблюдая за происходящим из густой тени. Уже фактически с самых первых реплик из чужого разговора стало ясно, что эти люди пришлю сюда отнюдь не ради купания в тепленькой речной водичке, и даже не ради безобидного улова, а с вполне конкретной целью, которая, естественно, не могла прийтись ребятам по вкусу. Донни, подобно Микеланджело, сам не заметил, как обеспокоенно нахмурился: еще только браконьеров им не хватало! Как будто и без того было недостаточно проблем...

— Такое ощущение, что стоит нам где-либо появиться — и все местное хулиганье само движется нам навстречу, точно рыба на приманку, — сокрушенно вздохнул гений, дождавшись, пока незнакомцы отойдут подальше, и они с братьями, наконец-то, смогут спокойно обменяться мнениями по поводу всего увиденного и услышанного. Заметив, с каким видом Раф и Майки пялятся вслед ушедшим "рыболовам", Донни рискнул все же неуверенно призвать их к благоразумию: — Мы уверены, что нам нужны лишние неприятности? Это ведь не город... Я имею в виду, мы не можем просто выйти к ним при свете дня и открыто набить им физиономии, верно? — не то, чтобы Дон особо рассчитывал на их понимание. Что Рафаэль, что Микеланджело — оба не умели и не желали оставаться в стороне, когда на их глазах творилось какое-нибудь злодейство, будь то ограбление беззащитного прохожего или незаконная рыбная ловля. А авторитета Донателло, увы, катастрофически не хватало, чтобы уберечь их от очередной глупости... Он мог лишь попытаться отговорить их от явно безрассудного поступка, не более того. Что он, собственно, и пытался сейчас сделать, пускай не слишком явно, а осторожными, вдумчивыми замечаниями, подчеркивая, что он сам и не думает держаться в стороне от происходящего, раз уж все остальные решили вмешаться, но так или иначе вынуждая ребят притормозить и как следует обмозговать сложившуюся ситуацию. И вправду, что они могли сделать здесь и сейчас, будучи рослыми антропоморфными рептилиями, с юных лет привыкшими держаться в тени — и по иронии судьбы оказавшиеся на берегу реки в солнечный, погожий денек, когда все тени, будто назло, достигли своей минимальной длины и едва ли могли служить им надежным укрытием?

И что сказал бы Лео, будь он сейчас здесь?...

— ...нам нужен план.