Ожидания тянулись годами, а секунды пленения казались не имеющими завершения, ведь они сменялась другой - третьей и так все дальше в водоворот одинаковых дней, что существовали для остальных, но потеряли для него всякий смысл... Время шло в бесконечном потоке, следом за которым ступала в вечность и молодость, и нескончаемый жар, который пробуждал когда-то его азарт и надежду - все более тлело в отстраненной от мира душе ощущение свободы, и радость, чуть едва появляясь, тут же сразу сходила на нет ожиданием нового ночного кошмара. Однако, хотя каждый выдох его был полон гнева и сожаления, сквозившего в похолодевшем сердце за прошлые, никогда не способные затянуться раны, воспоминания о которых возвращались со всяким новым мгновением в пугающих картинах той кровопролитной войны, на вдохе спасительного воздуха из затхлости и сырости разрушенных сводов и величественных статуй, чья мощь некогда превратилась в руины былой красоты, он вспоминал свое слово, и с каждым днем все сильнее слабела его связь со Святилищем, которое держало своего пленника без возможности выбора, словно хотела уберечь его навсегда, до тех самых пор, пока сама природа не завершит забытую жизнь, ставшую лишь бессмысленным колесом проходящих мимо событий. Только Ворон был иных сил и мнения о своем будущем, что ожидало за этой непроглядной тьмой, потому однажды его накопленной мощи оказалось достаточно, чтобы вернуться из пепла. Существование, вырванное из оков того места, что должно было служить защитой, но постепенно превратилось в тюрьму, вдруг оказалось спасено волей простого случая. Это знаменовало собой нечто новое или, кто знает, давно забытое старое, с которым он поднялся в ставший чужим для себя мир, но ни на мгновение не усомнившись в том, что вернет свою жизнь, а вместе с ней и ту, кто должна была ждать его возвращения.

***

Прошли недели тяжелых поисков прежде, чем они получили возможность наслаждаться закатом уходящего за высотки зданий солнца вместе: взрослый ворон, в чьих черных, как смоль, прядях уже начинала показываться седина, и хрупкая малышка с белыми перьями, которая со всей своей нежностью и детским простодушием наклоняла к нему свою голову, восторженно наблюдая за тем, как чернеют небеса над ее головой. Равен не беспокоился о том, что их могут потревожить на крыше одного из заброшенных зданий Нью-Йорка. Его взгляд, холодный и безразличный, был направлен ни к горизонту и ни вниз, к улицам, где толпой роились, как мухи, раздражавшие его своим присутствием на этой планете люди, но на вороненка, прижимающемуся к его крыльям щекой так доверительно и мягко, тогда как ее золотистые локоны спадали на его сжатые ладонь, накрытые поверх тяжелыми крыльями. Казалось, будто на мгновения его взор непривычно теплел, но затем вновь становился надменен и спокоен, обращаясь в пустоту, заполненную тягостными мыслями о будущем. Наконец, Ворон прервал тишину, которая так долго сохраняла их покой:
- Ты ясно помнишь мои слова? - прозвучал низкий голос со строгостью. Отстраняясь от своей юной племянницы и поднимаясь с холодного, каменного карниза, мужчина поглядел на оставшегося сидеть вороненка, слегка ссутулившегося, опустившего плечи и прижавшего голову под его пронзительным взглядом. Девочка вздрогнула, и Равен увидел, как она неспешно кивнула ему, после чего, не дожидаясь последующих вопросов, тихо зашептала, как заученно:
- Ждать Вас здесь и никуда не уходить. Встречать людской род с опаской и не начинать беседы с неизвестными, - затем, переведя дух, добавила, - Помню, дядюшка.
Ворон тяжело вздохнул, возведя глаза к небу. Нельзя было наверняка сказать, о чем он думал сейчас, но могло показаться, будто слова племянницы не успокоили его, а лишь посеяли в душе некоторую долю тревоги. Однако Равен был вынужден поверить словам и довериться тихому нраву вороненка, иначе они рисковали потратить много жизненных сил от обезвоживания и голода, а кроме Ворона никто не мог позаботиться о том, чтобы девочка получала достаточно еды и питья. О выходе же малышки в город мужчина и слушать не желал, пресекая на корню всякую надежду девочки оказать посильную помощь в добыче пищи. Белая малышка даже не посмела задавать этот вопрос вновь, видя, как ее единственный опекун и защита в этом мире расправляет крылья, готовясь оторваться от земли и скрыться во мраке ночи. Вороненок, хотя боялась оставаться одна, прекрасно знала, какую ярость вызывает у дядюшки одно упоминание перспективы пустить дитя к людям даже при его непосредственном присутствии. Казалось, будто холодная его кровь в эти мгновения вскипала, а глаза наполнялись недобрым блеском, которого девочка искренне страшилась, хотя оттого не переставала горячо любить брата своего погибшего отца. Потому, пусть ей очень хотелось попробовать затронуть эту тему, она лишь едва заметно покачивала головой, сдерживая подступающие слезы.
- Попутного ветра, - шепнула малышка, в отчаянии закрыв глаза. Погрузившись во тьму, девочка оставалась наедине со своими опасениями, зародившимися в ней в последний день Войны, когда она осталась одна среди погибших членов собственной семьи, вздрагивая от ужаса всякий раз, когда вражеский солдат проходил близко от ее укрытия. Этот кошмар преследовал ее и сейчас, а потому она не услышала неспешный шум шагов. Девочка ощутила лишь, как тонкая ткань черного плаща опускается ей на плечи и голос, на сей раз кажущейся таким добрым и ласковым, какой она слышала только у своего отца, твердит - "Ничто не потревожит твой покой до моего возвращения, Абигейль". 
Однако, когда малышка в надежде раскрыла свои большие, небесного цвета глаза, она поняла, что осталась одна. Силясь перебороть страх одиночества, который настигал ее всякий раз, когда холодный, ночной ветер касался ее белоснежных перышек, девочка осторожно поднялась, крепко держа края черной ткани своими тонкими пальчиками. Она осторожно ступила на самый край крыши, с опаской, но между тем интересом посмотрев вниз - туда, где то и дело показывались крошечные силуэты людей. Эти странные существа забавляли вороненка, и, несмотря на ту боль, которую уже успели принести ей представители рода людского, она горела желанием увидеть их ближе. Правда воспитание не позволяло ей ослушаться и спуститься к людям, потому малышка силилась нагнуться как можно ниже к крыше и подойти к самому краю, чтобы рассмотреть кипящую на той кажущейся ей далекой земле жизнь.
- Как же мне хочется... - на этом слова малышки прервались. Абигейль ощутила, как сильные потоки  ветра обвивают вокруг ее ног плащ, путающийся в перьях и сковывающий движения, а крылья нелепо пытаются дотянуться до металлических балок, что находятся в метре от нее. Однако еще одного резкого потока хватило, чтобы малышка потеряла равновесие и, от бессилия взмахивая неспособными поднять ее в воздух крыльями, полетела вниз, испустив тихий, полный ужаса крик. Падать было страшно, и девочка зажмурилась, не заметив, как полетела к мягкому навесу от дождя одной из придорожных забегаловок, что так кстати оказались на месте ее падения, после чего с болезненным "ай" оказалась сидеть на выставленных там же пакетах мусора, несильно ударившись об асфальт. Девочка тут же вскочила и, бросив быстрый взгляд на хозяина заведения, в удивлении и испуге поднявшим над ее головой метлу, что держал в своих руках, побежала вперед, неловко налетая на несчастных прохожих, одаривая их беспокойным взглядом и извинением, из которого люди понимали не более, чем воронье карканье, спешила прочь, боясь обернуться. Страх гнал малышку вперед, и она, не разбирая дороги и все больше кутаясь с головой в черный плащ своего дяди, бежала вдаль, вовсе не думая о последствиях того, куда ее занесет подобная несознательная пробежка.

***

Когда девочка поняла, что потеряла ориентир, ее сил уже не хватало на то, чтобы продолжать бежать, потому она медленно, прихрамывая на левую ногу, которую неосторожно подвернула, наступив в трещину у дороги, шла вперед, изредка оборачиваясь на людские голоса и собачий лай, что доносились из города. Ей было страшно, но, более всего, ей становилось печально от ощущения своей беспомощности и глупости. Она винила себя за желание увидеть людей ближе и за то, что не соблюла правил, установленных ее дядей. Малышка не понимала, почему ей пока не было дано летать, как взрослым воронам, и гневалась на себя за неспособность тут же вернуться на крышу, а, более всего, за проявленную трусость. Ведь она не трусиха, верно?
Вороненок тянулась к деревьям, потому сама не заметила, как проскользнула между решеток у входа в небольшой парк, пытаясь скрыться от кажущегося ей слишком близким шума ревущих моторов едущих по дороге мотоциклов. Она еще отчетливо помнила, что не должна была разговаривать с людьми, а лучшим способом избегать общения с ними казалось ей обходить их за версту. К счастью белоснежного дитя, ночь лишь способствовала этому, потому малышка так и не встретила более на своем пути никаких неизвестных, кто бы обратил на нее внимание. А те, что и проходили, даже не смотрели на идущую по дороге девочку, скрывающую свою голову и тело под плащом.
В парке же и вовсе было совсем тихо. Разве что птицы иногда пролетали над головой Абигейль, с шумом хлопая крыльями, только девочка их не боялась. Она, наоборот, приподнимала свой клюв, наблюдая за тем, как парят в вышине городские вороны и бесстрашно издавала тихое "кар" им вслед, однако, не получая ответа, продолжала свой путь в никуда по небольшой тропинке вдоль крошечного пруда.
Ей в голову начинали приходить безутешные мысли. Маленькая тихоня не могла представить, как она сможет вернуться обратно, и тоска по потерянному вновь, как ей казалось, дяде одолевала ее с каждой минутой все сильнее. Конечно, она не могла слышать, как на в ночном небе над той крышей, которую она покинула, раздался в тот миг громкий, яростный вопль вернувшегося Ворона. Однако, несмотря на таящуюся в душе надежду на "всесильного дядюшку", малышка продолжала грустить, страшась будущего, но вынужденно принимая его.
В конце концов, она остановилась, понимая, что не имеет сил идти дальше.
- Как же теперь быть мне? - задала она вопрос, оставшийся без ответа, и из ее глаз брызнули слезы горя, которые она так долго держала в себе. Однако продолжать рыдать в одиночестве девочка себе не позволила. Дитя быстро смахнула солоноватые капли и, собрав последние силы, сделала несколько шагов, всматриваясь в окружающий ее пейзаж. Вот она увидела несколько высоких деревьев с могучими кронами, фонарный столб, освещающий тусклым свечением темную аллею, небольшую лавочку, а на ней незнакомый силуэт... Сердце малышки ухнуло вниз, и она бы поспешила скрыться, оставайся у нее силы, однако вместо этого вороненок с беспокойством сделал несколько шагов, продолжая прихрамывать, к скамье, внимательно присматриваясь к сидящему на ней существу.
- "Это же не человек", - поразилась она, наблюдая с опаской за сидящей незнакомкой. И тут в ее душе заговорила надежда. Ведь правда, дядюшка запрещал разговаривать только с людьми. Значит ли это, что с остальными разумными созданиями можно? А вдруг ей помогут? Вдруг подскажут?
- "И палки из веток у нее нет..."
- Извините, - наконец, собравшись с духом, проговорила девочка дрогнувшим голосом, протянув свою тонкую, детскую ручку к фигуре, что сидела на скамье...

Отредактировано Raven (2015-12-18 19:58:28)