Мы с судьбой последний кон сыграли
Не ищи меня среди вождей
Бог не зря закручивал спирали
Отделяя зомби от людей (с)

В ночь, когда хоккейная маска была рассечена надвое, Нью-Йорк замело снегом. Мелкая поземка, которую ветер гнал практически горизонтально земле, разбивалась о дымоходные трубы, засыпая поверхность крыш белоснежным покрывалом. Весь город, словно замер в один единый миг, объятый белой комой – со стуком упала клюшка – и вот уже ее владелец, с бесконечным, почти детским удивлением в глазах, оседает вниз.
Рафаэлю казалось, что он внезапно захлебнулся. Да так оно и было – эмоции захлестнули почти под самое горло, затуманив мозг, и все происходящее далее казалось яркими всполохами событий. Тяжесть чужого тела на собственных плечах, и кровь – тоже чужая – что лилась вниз по пластрону, в тот момент, когда мутант с упорством танка пер вперед по канализациям.
Темнота. Тусклый мигающий свет умирающих ламп аварийного освещения.
Развилка. Твою мать, она всегда была здесь? Его нещадно повело в сторону, и тот другой захрипел от боли, а Раф едва не засмеялся – живой, черт бы тебя побрал, живой – а, ноги уже несут его по знакомым коридорам. Память несовершенна. Приходится полагаться на привычку.
Тревожный гул водосточных труб Темнота. Свет.
- Кто-нибудь, - хрипит Рафаэль, вваливаясь в убежище, полностью растратив все резервные силы и оставляя позади длинный кровавый след. Перед глазами пляшут тени или черти, может быть, он сам уже помер на той крыше, и все это время тащился по наклонной в самые глубины ада? Какой это круг – мне пора выходить… С плеч исчезает тяжесть, которое все это время тянула его к земле, и мутант облегченно вздохнув расслабляется лишь для того чтобы вскоре упасть мордой в пол.
Темнота. Крик боли.
Кровь капелью отбивает ритм шаг в шаг его следам, сочась из-под плохо наложенных бинтов – он ощущает на коже лошадиную дозу медицинского клея – никто даже не планировал его штопать. Точнее не так… некому теперь его штопать, уже полтора года как некому.
Вспышка.
Он удивленно рассматривает пустую кухню, совершенно не помня как добрался до нее. Кажется, он хотел помочь остальным, но Лео его не пустил. А что было дальше? Раф удивленно созерцает собственные лапы, как-то неумело и неловко поправляя грязные, сбившиеся бинты на ране. Отвратительно чувствовать себя бесполезным – в два неровных шага он достигает кухонных шкафов, и начинает греметь плошками. Нужно приготовить окаю – его же всегда подают тем, кто заболел? Или тем кто ранен… пачка риса пару раз едва не выскальзывает из лап, и, уже находясь на грани бешенства, мутант просто вспарывает ее сай. Белые зерна сыпется в кастрюльку, а он завороженно глядит на них, почти медитируя, пока не замечает, что отдельные рисины окрашены в красный цвет. Черт. Лезвия оружия до сих пор не очищены от запекшейся крови.
Пара минут на то, чтобы выбрать испорченные зерна.
Заложило уши, да так, что услышал стук собственного сердца.
Ложка скребет о дно кастрюли, размешивая кашу, которая сварилась в один бесформенный, сероватый комок. Ничего, масло все исправит. Медный скрежет не кажется таким уж противным, хотя от него и сводит зубы. Рафаэля качает, как при шторме, он бормочет себе под нос то рецепт, то проклятья в сторону отряда Фут, что им попались во время ночного рейда.
Темнота и запах гари.
На плечо ложится узкая лапа отца, и мутант на мгновение застывает, а потом с большим остервенением начинает вымешивать подгорающую субстанцию в кастрюльке, уже мало что общего имеющую с кашей.
- Рафаэль, - в голосе Сплинтера боль. Когти царапают зеленую кожу. И Раф ощущает, как дерущее чувство отчаянья начинает заполнять его до краев – лапы трясутся, выбивая ложкой по дну какой-то психоделический ритм, - ничего нельзя было сделать. Нам потребуется выдержка…
Какая к черту выдержка??
Донни бы смог… Донни бы сделал все как надо. У него было этой выдержки вагон.
Черепаху колотит, он чувствует, что отец пытается забрать из его лап емкость, и не отдает ее – тянет на себя.
- Еще не готово, - хрипло буркает себе под нос, и деловито оглядывается, - нужно же добавить соль? Он любит все пересаливать, так, что жрать то невозможно…
Неловко переваливает подгорелое окаю в фарфоровую плошку и сжимает ту обеими лапами. Выглядит не очень, но, и Раф не повар, по крайней мере, он сделал все что мог, осталось лишь добавить приправы – на горку малоаппетитного варева падает мутная, соленая, капля.
И нет на этот раз спасительного забытья. Он прижимает лапу к глазам, крепко-крепко зажмурившись, и, все равно, не может сдержать слез, которые пропитывают алую бандану. По изящной чашке для риса бежит трещина, а в то момент когда хрупкий фарфор крошится под хваткой трехпалой длани, в душе Рафаэля что-то надламывается. Что-то заставляющее сгорбиться в объятиях отца и тихо, беспомощно завыть.
Снегопад не переставал идти в ту ночь, когда умер Кейси Джонс.

Здесь давно обряды вместо веры
Здесь суды вершат огонь и меч.
Здесь дома похожи на пещеры
И на лай собак похожа речь (с)

Около шести месяцев спустя.

Будущего нет – есть только Шреддер.
Люди оказались слишком слабыми, чтобы оказать сопротивление, и теперь Нью-Йорк это город рабов – нет возможности выбраться за границы, нет возможности освободиться. Есть возможность умереть. И лик диктатора с огромных телевизионных экранов напоминает об этом по несколько раз в день. Легионы Фут маршируют по улицам, наводя страх, но жители знают – или хотят верить – там под землей, в бесконечных коридорах коллектора существует оппозиция.

- На этот раз слишком близко с убежищем, - мутант с хмурым донельзя выражением на морде уставился куда-то сквозь Леонардо и, прокрутив в руках тлеющую сигарету, загасил ее двумя пальцами и щелчком послал ее в короткий полет вглубь сточных вод, - день-другой и Фут будут на нашем пороге. И что-то сдается мне, это будет не дружеский визит на чашечку сакэ. Медлить больше нельзя…
Казалось, все это время они действительно передвигались с черепашьей скоростью, так и не приблизившись к тому, чтобы свергнуть деспотичный режим Шреддера. При всех усилиях, нужно было признать - оппозиция была слишком слабой и малочисленной, и к тому же плохо обученной в плане ведения боя против элитарных отрядов Фут. Раф по мере своих возможностей тренировал новобранцев, но, все чаще группы поддержки не возвращались с ночных рейдов, и по мере возрастания неудач мутант становился все злее и жестче.
Не далее как вчера он, словно оглашенный, орал на Ангел, которая вздумала поиграть в шпиона, и лишь чудом была поймана на пороге убежища, когда пыталась сбежать в самоволку. Глупая девчонка, Рафу совсем не улыбалось копаться в мокрой от бесконечных дождей земле, чтобы организовать ей могилу – он так и высказал девушке, совершенно не замечая полный решимости взгляд. Она даже не заплакала.
Зато Эйприл, слышавшая каждое слово ссоры, прорыдала всю ночь.

И вот теперь на дневном обходе обнаружена группа Фут, что рыщут буквально в нескольких поворотах от входа в логово. Рафаэль смерил тяжелым взглядом лидера, и вытащил из помятой пачки еще одну сигарету.
- Я предлагаю уходить этой ночью – возьмем только самое необходимое. Большую часть техники придется оставить, - он развел руками, и щелкнул зажигалкой прикуривая, - Решать, конечно, тебе, - как всегда тонна презрения и недовольства в этой фразе, - но, похоже, время, когда мы могли бездумно рисковать и полагаться на авось закончилось, - к слову об этом мифическом «авось» - Раф покрутил головой и нахмурился, - Где Майки? Он же не ушел в одиночку на поверхность?

Ждать милости от судьбы было так же глупо, как и надеется, что однажды Шреддер поскользнётся в ванной и, падая, сломает себе шею. Рафаэль скорее поверит в существование единорогов, но, каждый раз, когда Лео или Майк оказывались вне его зрительной зоны, черепаху начинал колотить нервяк. Ему начинало казаться, что кто-то из них обязательно не вернется, так как это сделал однажды Донателло – нет, он не мог просто так их бросить, и по мере своих возможностей братья искали своего гения – однако, прошло уже два года. И надежда стала угасать, потому все что оставалось Рафаэлю – это оберегать остатки своей изуродованной войной семьи.

Крепкий, удушающий запах курева наполняет коридор – мутант курит бедово, в полный затяг, и надолго задерживая дыхание. Тлеющая сигарета крутится между пальцами, чиркая по зеленой коже зажжённым концом – у Рафаэля уже все ладони в мелких ожогах, но он словно не замечает этого. Так легче думать.
Думать о том, что Леонардо по-прежнему ни на что не способен.
Черепаха зажимает окурок между зубами, и делает неопределенный жест рукой – переваривай информацию быстрее, лидер – время, нынче, слишком дорогостоящий ресурс.

Отредактировано |Raphael| (2016-02-03 21:22:43)