Зря он все-таки так напился.

Эта мысль как заведенная крутилась в мутном рассудке всегда такого собранного и сосредоточенного гения, сопровождая любое его действие — будь то бесшумная (ага, как же) попытка влезть наверх по старой пожарной лестнице, или обычный прыжок с одной крыши на другую. Не сказать, чтобы выпивка так уж сильно на него подействовала: несмотря на то, что мутанта периодически ощутимо качало из стороны в сторону, пары стаканов виски и текилы явно оказалось недостаточно, чтобы свалить такой крепкий и выносливый организм... Донателло вполне контролировал свои телодвижения, по-крайней мере, настолько, чтобы спокойно пробежать десяток-другой метров по узкому каменному карнизу, не споткнувшись на ровном месте и не ухнув вниз с высоты в несколько жилых этажей. Тем не менее, если бы умника сейчас увидел кто-нибудь из его близких друзей или знакомых, все сразу стало бы ясно как божий день... Что уж говорить о мастере Сплинтере! Вот уж чья реакция беспокоила Донни больше всего, и даже не потому, что он боялся выговора или наказания... точнее, не только поэтому. Бедный старик Йоши так испереживался за последнее время... Не хотелось бы доставлять ему лишних тревог своим мальчишеским поведением. Пускай уж лучше думает, что его сыновья просто остались где-нибудь с ночевкой, чем узнает об их пьяных похождениях и очередной громкой потасовке с Пурпурными драконами! Конечно, можно было бы попытаться включить режим опытного ниндзя и украдкой прокрасться в свою комнату, пока отец спал или медитировал в додзё, но Сплинтер уже давно взял за привычку встречать ребят чуть ли не у порога убежища, точно заждавшаяся, гиперзаботливая бабушка... Да-да, и ночью в том числе. Особенно — ночью.

Он так беспокоился за троицу оставшихся учеников... А они, будто назло, вновь и вновь упрямо бросались в самое пекло, не думая о том, каково их мастеру будет потерять еще одного ребенка.

Нет, он просто не мог показаться Сплинтеру в таком виде! Но, в таком случае, куда еще он мог пойти в три часа ночи? Не к Эйприл же! Девушка, конечно, с пониманием отнесется к его позднему визиту, и вполне возможно что сможет найти ему свободную кушетку, только вот сам техник потом до конца своих дней будет вспоминать этот случай и со стыдом закрывать лицо ладонями, думая о том, каким жалким идиотом он выглядел в ее глазах. Какие варианты у него еще оставались? Ангел? Исключено, она ведь живет с бабушкой. Мондо... Да, пожалуй, Мондо вполне мог бы впустить его к себе на одну ночь, только Донни понятия не имел, где тот живет. Квантер? Донателло, не удержавшись, громко фыркнул себе под нос, тут же прикрыв рот рукой — ха, смешная шутка, старик... очень. Воспоминание об этом заносчивом киборге-параноике на какое-то время отвлекло гения от мыслей о ночлеге, и тот благополучно пробежал еще пару кварталов, ворча что-то невнятное себе под нос и распугивая сонных голубей из-под ног. Однако, уже очень скоро подросток вновь поневоле начал задумываться над тем, куда бы ему податься в столь поздний час — не под мостом же дрыхнуть, в самом деле! Вообще-то, у него имелся в наличии еще один, самый очевидный вариант, но Дон пока что старательно отодвигал его в самую глубь сознания, с присущим его гениальному мозгу упрямством выискивая иные пути отступления. Однако чем больше изобретатель ломал голову над своей проблемой, тем больше убеждался в том, что другого выхода у него попросту нет: единственным живым существом, способным дать ему приют этой ночью, была Мона Лиза, и только она одна... Но как, спрашивается, он мог заявиться к ней в подобном состоянии? Страшно представить, какую реакцию это могло вызвать; особенно, если учесть, что саламандра и без того жутко на него сердилась. Она ведь четко дала понять, что ей нужно время побыть одной... и Сплинтер тоже ему об этом говорил, и Рафаэль... все вокруг, кажется, только об этом и намекали, причем неоднократно а он, дурак такой, ничегошеньки не понимал.

"Хорошо Рафу," — неожиданно подумал Донателло, постепенно замедляя свой стремительный бег, потом переходя на неторопливый шаг, а затем и вовсе устало прислоняясь плечом к холодной каменной стене. Взгляд умника невольно скользнул куда-то к темным, мрачным небесам, в глубине которых с огромным трудом угадывались размытые огоньки созвездий. — "Он всегда делает что захочет... и не пытается оправдываться за свои поступки, ни перед собой, ни перед кем-либо еще," — тяжелый вздох поневоле вырвался наружу, тут же подхваченный резким порывом сквозняка. Интересно, куда все-таки Ниньяра увезла его в панцирь захмелевшего брата? Должно быть, куда-то, где имелась хоть какая-то крыша над головой... и теплая, приветливая постель... А может, и нет — откуда ж ему было знать? Да и какая разница! Он, хотя бы, был сейчас не один...

В отличие от Донателло.

"Хоть Лео звони, ей-богу," — поплотнее запахнувшись в свой драный плащ, Дон с раздраженной миной "отлип" от стены и пошлепал дальше, скрестив руки на пластроне для сохранения тепла. Взгляд мутанта рассеянно скользил по округе, в то время, как он сам продолжал устало перебирать имеющиеся у него в запасе варианты... Но не успел он пройти и метра, как неожиданно громкий писк, раздавшийся прямо из-под ног погруженного в размышления изобретателя, заставил его подпрыгнуть на месте и порывисто вскинуть лапу к собственному плечу, по уже выработавшейся привычке сомкнув пальцы в пустоте — как раз на том месте, где должен был находиться его боевой посох. Ах, ну да... конечно. Посох-то остался в лаборатории! Сердито потряся головой, словно бы в упрек на проявленную им беспечность, техник порывисто крутанулся на месте, выискивая взглядом невидимого противника, и лишь затем догадался опустить взгляд к грязному бетонному покрытию: едва ли кто-нибудь из футов, как и любой другой серьезный враг черепашек, мог издавать такие смешные, тоненькие звуки. Скорее уж, то была крыса, или... или крохотный, едва оперившийся птенец...?

— Эй, — окончательно забыв про оружие, гений плавно опустился на корточки и как следует пригляделся к найденышу, с опаской косившему на него в ответ. — А ты как здесь оказался, приятель? — Кажется, это была ворона... или, может, скворец? Донателло какое-то время увлекался орнитологией, но, сами понимаете, в Нью-Йорке было не так уж много птиц, да и наблюдать за ними из канализации было несколько... затруднительно, поэтому это увлечение очень быстро сменилось другим. Но вот кое-какие знания в этой области все-таки остались, так что гений сразу обратил внимание на то, что малыш неважно выглядит. Как правило, оказавшиеся на земле птенцы, хоть и выглядело беспомощными, но довольно-таки активно двигались и вполне могли позаботиться о себе самостоятельно, банально ускакав прочь от потенциальной опасности; этот же казался сильно ослабевшим и лежал не двигаясь, лишь широко разевая голодный клюв и выпучив глаза-бусины. Помешкав, Дон осторожно взял его в руки — несчастный птенец при этом едва не потерялся на фоне огромных зеленых лапищ. — Ну и где же твои родители... — поднявшись, умник внимательно огляделся по сторонам, и даже приличия ради пошарил одной ладонью внутри пустой канализационной трубы, выискивая там перья, пух и любой другой мусор, годный для сборки птичьего гнезда. Так ничего не найдя, Дон вновь обратил свой взор на притихшего птенчика. — И что мне с тобой делать? У нас ведь дома кот... — вздохнув, гений как можно аккуратнее коснулся пальцем крохотной оперенной головки, а затем осторожно спрятал бедолагу в карман плаща — ладно, позже что-нибудь придумаем... Не бросать же малыша на произвол судьбы. Выглядел он и вправду неважно... Придерживая карман одной рукой, чтобы птенец не дай бог не вывалился наружу во время особо головокружительного прыжка, гений вновь обернулся лицом к панораме сверкающего всеми красками жизни острова Манхэттена — ну, и куда дальше, умник? Так и будешь носиться взад-вперед по городу, дожидаясь наступления нового дня? А ведь не факт, что алкоголь выветрится к рассвету... Но, может, если он напишет Сплинтеру и остальным, что вернется домой чуть попозже, те не станут ждать его возвращения и спокойно лягут спать? А сам Донни пока что все-таки наведается в гости к Моне и просто одним глазком взглянет, как она там... Может, ему даже не придется ее будить при этом. В самом деле, зачем ему лишний раз тревожить ящерку и уж тем более нарушать ее сон? Достаточно хотя бы одним глазком увидеть ее мирно спящий силуэт в кровати, чтобы хотя бы отчасти успокоить собственные нервы и заодно как-то убить время до прихода утра... Донателло еще даже не успел определиться с окончательным планом действий, как ноги уже сами собой понесли мутанта в направлении скрытого жилища Моны — он помнил этот путь едва ли не на подсознательном уровне, и мог пройти его хоть с завязанным глазами... в том числе и будучи вдрызг пьяным.

"Ладно... не такой уж я и пьяный," — утешил себя механик, размашистым скачком приземлившись точно на край изогнутого каменного подоконника и тут же опасно качнувшись панцирем назад — еще бы сантиметр-другой, и точно бы бомбочкой низринулся куда-то вниз, обретя ночлег в огромном мусорном баке... Одним движением вернув себе утраченное равновесие, Дон как можно тише толкнул рукой скрипучую деревянную рану — как это ни странно, но ему удалось не только бесшумно распахнуть это старое чердачное окно, но и довольно-таки проворно заползти внутрь, не издав при этом ни единого компрометирующего звука... ну, почти. — А ну, тише, — прошептал гений, легонько похлопав ладонью по карману с попискивающим птенцом. Плавно крутанувшись на подоконнике, он как можно осторожнее закрыл за собой оконную створку, а затем с облегченным вздохом спрыгнул на пол... и тут же неловко пихнул панцирем невесть как очутившуюся у окна вешалку, впрочем, успев-таки подхватить ее прежде, чем она с грохотом упала ему под ноги. Что-то ярко вспыхнуло в полумраке комнаты, на мгновение ослепив растерявшегося подростка, а затем в опасной близости от его головы со свистом пронесся какой-то донельзя увесистый том, едва не задевший его острым уголком обложки. Донни порывисто отшатнулся и, разумеется, тут же неуклюже влетел карапаксом в торшер. Пришлось ловить и его тоже, так что в итоге мутант причудливым изваянием замер в обнимку с двумя палками, на вершине одной из которых болтался нелепый желтый абажур с лампочкой, а на второй — знакомая кожаная курточка и еще парочка теплых вещей. Остановив взгляд на испуганно выглядывавшей из-под одеяла кучерявой голове, Дон растянул уголки рта в заискивающей улыбке, невольно продемонстрировав девушке свою знаменитую щербину, как бы извиняясь перед Моной за столь наглый визит... а затем тут же выбросил одну ладонь в сторону, в панике выкрикнув: — Отбой! Все свои! — грозно ощетинившийся оружием Металлхед подмигнул красным визором и с шорохом убрал все свои дула, лазеры и боеголовки, возвращаясь в спящий режим. Облегченно переведя дух, Донни кое-как выпрямился и принялся расставлять все оброненные им предметы, спеша вернуть их на свои законные места. — Все в порядке, это всего лишь я... Извини, если разбудил, — смущенно поправив сползшие на лоб очки, гений отступил на шаг от окна... и тут же с грохотом толкнул ногой хлипкий журнальный столик, предательски подкравшийся к нему откуда-то сбоку. — Упс... сейчас поправлю, — наклонившись, чтобы поставить на место и этот предмет мебели тоже, подросток вновь толкнул панцирем многострадальную вешалку, отчего та снова повалилась ему на голову вместе со всей верхней одеждой ящерки. — Я просто... просто хотел тебя проведать, — с этими словами, Дон не без труда выпутался из плена синей ветровки и бросил еще один донельзя виноватый взгляд в сторону возлюбленной.

Ну и идиотская ситуация, в самом деле...

Словами не передать, какое огромное облегчение испытал Донателло, едва только заслышал веселый смех своей возлюбленной!

Тот факт, что Мона отреагировала на его шумное, во всех смыслах этого слова эпическое появление вовсе не громкой рассерженной бранью, а хриплым заливистым хохотком, безусловно, радовал. Настолько, что гений еще добрые полминуты стоял в обнимку с упавшей на него вешалкой, растягивая уголки губ в донельзя идиотской ухмылке и напрочь позабыв о том, зачем он, собственно, сюда явился. Правда, когда ящерка все-таки выползла из-под одеяла и направилась в сторону замершего у окна изобретателя, тот спешно принялся выпутываться из чужой одежды — ай, ну и растяпа... еще и слюни бахромой развесил, идиотина! Да, конечно же, ему очень нравилось, когда Мона находилась в таком вот приподнятом настроении, но это вовсе не значило, что подросток должен был сохранять позу влюбленного лодочника вплоть до самого утра!

— Прости, прости... я понимаю, — суетливо пробормотал он в ответ на едва слышный вздох саламандры, одновременно стягивая упавшую на голову толстовку и со второй попытки вешая ту обратно на крючок. — Я и не хотел тебя будить... В смысле, я не пытался за тобой следить, пока ты спишь, то есть... я хотел только глянуть на тебя одним глазком, чтобы убедиться, что с тобой все хорошо, — слова упрямо отказывались ложиться в стройную логическую цепочку, и юноша аж весь покраснел, пока силился выродить из себя более-менее внятное оправдание. Отставив вешалку прочь, Ди еще зачем-то пару раз подвигал ее из стороны в сторону, словно бы она могла упасть на него в третий раз, или вообще развалиться на части от старости (или вредности) — мебель в убежище Моны вообще очень часто так себя вела, особенно, в присутствии изобретателя. Видимо, каким-то образом предчувствовала, что он рядом и сможет в миг все починить волшебным взмахом гаечного ключа... Оставив в покое несчастную стойку, которая уже начала подозрительно поскрипывать в хватке его громадных зеленых пальцев, Дон снова обернулся к Моне. — Мне спокойнее, когда я знаю, что ты в полном порядке, — закончил он свою мысль, глядя на девушку своим особенным, влюбленно-виноватым взглядом — так мог смотреть на своего хозяина верный бассет-хаунд, порвавший десятые по счету тапочки и готовый с обожанием принять очередное наказание. Видимо, это все чертова выпивка так на него действовала... А вот совершенно трезвая и, что немаловажно, до сих пор знатно расстроенная его поведением Мона, увы, не демонстрировала такого уж сильного желания обсуждать их вчерашнюю размолвку — о чем и не преминула тут же сообщить своему одурманенному любовью и алкоголем приятелю. — Да-да, конечно, — торопливо откликнулся умник, бешено закивав в ответ на ее усталое замечание. — Как скажешь. Не будем трогать эту тему, — хах, да как будто он сам горел желанием обсуждать появление вражеского песца в убежище! Пфф, — Вообще-то, я уже давно должен был вернуться в логово... Но проходил мимо твоего окна, и подумал, что соскучился, и... Мне было совсем недалеко идти, да и времени хоть отбавляй... В смысле, ха-ха, меня все равно никто не ждал к самому утру, вот я и... Мне лучше уйти, да? — никогда не проявлявший особой тяги к пустой болтовне, сейчас Донни трещал почти без остановки и по этой причине был готов с размаху хлопнуть самого себя ладонью по лицу, лишь бы вовремя заткнуться и не сморозить еще большей глупости, но ограничился тем, что устало накрыл лапой собственный лоб — ого, горячо! — Ты только скажи, и я сразу... ну... ты знаешь. Я не хочу надоедать тебе своим присутствием, тем более, что все так неудачно выш... ой, — он резко замолчал, услышав собственное имя. Точнее, даже не так: услышав тон, с которым Мона его произнесла! А произнесла она его так, будто с трудом удерживала себя от крика, или очередной воспитательной оплеухи — словом, гений сразу же почуял исходившую от девушки опасность и застыл, потеряно вылупив серебристо-серые глаза и, кажется, даже слегонца протрезвев от охватившего его суеверного ужаса перед маленькой, но такой грозной ящеркой. И как она обо всем догадалась?!

"Да потому что от тебя разит спиртным, как от заправского алкоголика, гений! Ну, или как от того старикана в пабе, которого унес Раф..."

— ...нет, — откликнулся он после крохотной, но донельзя глупой паузы, последовавшей сразу же за первым вопросом саламандры. И этим, кажется, окончательно выдал себя перед цербером оскалившейся Моной — ну, принимай поздравления, кретин ты великовозрастный! Оставалось лишь диву даваться, с какой легкостью его подруга распутала сложнейший клубок причин и следствий, вплетенных в канву минувшего вечера... Если бы только она еще намеренно не поставила все это с ног на голову, выставив техника эдаким веселым разгильдяем, с радостью готовым поднять бокал за любую непонятную фигню, творящуюся в его жизни! "Это не так!" — с какими-то поистине детской обидой и отчаянием подумал Дон, все теми же идеально-круглыми глазами взирая на Мону сверху вниз. Бедолага... Не будь он пьян, то сразу бы понял, что Мона просто давит сарказмом, а вовсе не утверждает наверняка, по старой привычке обвиняя умника во всех смертных грехах! И все равно, звучало до крайности несправедливо... Ну правда, стал бы он так делать? Разумеется, нет! И Мона, черт возьми, это прекрасно знала, но все равно не брезговала выдумать какую-нибудь гадость на его счет... Ну что за женщина. — Да нет же! — с досадой воскликнул черепашка, невольно пятясь назад под натиском рассерженной саламандры. Практически сразу же карапакс с глухим стуком врезался в деревянный подоконник, оповещая своего владельца о невозможности дальнейшего отступления. — То есть... да!... и нет тоже... не надо так говорить, — совсем уж беспомощно отозвался умник, вжимаясь панцирем в оконную раму и слепо рыская ладонью в поисках более-менее надежной опоры. — Никто ничего не праздновал... просто... — увы, гений так и не успел связно обосновать причину, по которой он явился на чердак в столь нетрезвом состоянии и (теперь это было очень хорошо заметно, с такого-то близкого расстояния) с парочкой медленно наливающихся синевой пятен на бледной перепачканной физиономии — как раз на тех местах, куда несколько раз прилетали крепкие кулаки Пурпурных драконов. Пока Донни тщетно собирался с мыслями, птенец в недрах его огромного плаща неожиданно зашелся громогласным писком, привлекая внимание обоих мутантов. Спохватившись, юноша тут же запустил руку в карман и бережно подхватил едва оперенное тельце, вытаскивая наружу свою взъерошенную находку. Хорошо, что не задавил его случайно, пока обнимался с вешалкой и торшером!

— А это еще что?! — заслышав возмущенный рык Моны, Дон торопливо протянул ей распахнутые "блюдечком" ладони, демонстрируя бывшей студентке скорбно нахохлившегося птенца.

— Скворец... я полагаю, — не без нотки сомнения произнес техник, как и девушка, внимательно рассматривая крохотное живое существо у себя в лапах. — Совсем про него забыл... Я нашел его на крыше, по дороге к твоему дому. Кажется, он голодный... — добавил Донни, заметив, как малыш широко разинул свой бездонный клюв. — У тебя не найдется какой-нибудь коробки, или пледа... надо бы соорудить ему гнездо, — на их с птенцом счастье, Мона довольно быстро отвлеклась на эту новую задачу и ушла куда-то в темные глубины помещения, отчетливо ворча что-то себе под нос. Гений, не удержавшись, с облегчением выдохнул скопившееся в груди напряжение... а затем с благодарной улыбкой погладил скворца кончиком пальца по голове. "Спасибо тебе, приятель!" — правда, неизвестно, как надолго ему хватит этой легкой передышки... Донателло почти не сомневался в том, что, едва разобравшись с птенцом, Мона тут же вернется к своему излюбленному заданию, а именно, медленному и садистскому распиливанию на части многострадального черепашьего панциря. Словесно, разумеется; хотя, кажется, прямо сейчас она была бы совсем не против воспользоваться для этого настоящим металлическим напильником.

— Держи, — заметив, что Мона возвращается назад, гений дождался, пока она с преувеличенной громкостью шлепнет на диван пустую картонную коробку из-под обуви, и тут же всучил ей в руки попискивающего птенца, избегая, таким образом, возобновления прерванного разговора. — Я сейчас... попробуем дать ему воды с сахаром. Он кажется ослабевшим... не уверен, доживет ли до утра, — вздохнул подросток, хватая стеклянный график и размашисто наливая воды в чистый стакан, разумеется, расплескав некоторую часть по столешнице. Набрать сахара в ложку также оказалось до ужаса непросто, но Ди все-таки справился, лишь слегка просыпав тот себе под ноги, а затем звонко размешал получившуюся сладковатую смесь и вернулся обратно к саламандре, заметно пошатываясь на каждом шагу, точно рыбак после годовалого плавания. — Так... осторожно... — склонившись над птенцом, гений попытался влить немного воды в его жадно распахнутый клювик, но, разумеется, сильно переборщил — бедолага аж закашлялся, возмущенно попискивая и слабо встряхиваясь от пролившейся на него влаги. — Ох... да, верно, — Донни не стал сопротивляться, когда Мона с донельзя утомленным видом отняла у него и стакан, и ложку, самостоятельно занявшись утолением чужой жажды, — у тебя это сейчас лучше получиться... надо бы его согреть заодно... все-все, молчу, — парень, наконец, заткнулся, буквально напоровшись на разъяренный взгляд сверкающих лимонно-желтых глаз. Несколько минут, он просто молча стоял рядом, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно березка на ветру, наблюдая, как его подруга очень аккуратно поит птенца из ложечки, с заботой вливая подслащенную воду в его жалобно распахнутый клюв, а затем столь же бережно прячет найденыша в сооруженное ею самодельное гнездо, являющееся, по своей сути, беспорядочным комом из цветастых обрывков ткани, ваты и прочего мусора, впопыхах найденного в ящиках письменного стола и по-особенному уложенного в старую обувную коробку. Хотя, вообще-то, осиротевший скворец и в половину не интересовал мутанта так, как сосредоточенное, какое-то даже нежное лицо Моны Лизы, в данный момент обращенное исключительно к их маленькому пернатому другу. Надо ли говорить, что Донателло втайне любовался ею?

Даже сейчас, зная, что ему в любой момент предстоит ответить перед ней за все совершенные накануне глупости.

— ...мне и вправду лучше уйти, — негромко вздохнул юноша, не без усилия отведя взгляд от симпатичной ему салатовой мордашки. — Извини... что я такой сегодня, — Дон не без отвращения оглядел собственные подрагивающие ладони. Это ж надо было так набраться! Неудивительно, что Мона так сильно рассердилась. — Просто Раф сказал, что собирается в бар... честно говоря, я и сам не ожидал, что он туда поедет. Он ничего мне об этом не рассказывал... до сегодняшнего дня. Вот я и решил... что нельзя отпускать его одного, — язык отчаянно заплетался, но гений старался говорить серьезно. — Я ведь, вроде как, теперь в ответе за него, да? За них всех... За Сплинтера, за Майка... даже за эту странную лису. Не злись... не надо, — поспешил добавить умник, заметив, как болезненно наморщилась его подруга. — Все-все-все, я уже ухожу. Прости еще раз... Этого больше не повторится, я обещаю, — говоря это, Дон все той же нетвердой походкой двинулся обратно к окну, явно ничуть не смущаясь собственного донельзя поддатого состояния. В том плане, что он даже не задумывался над тем, как именно он планирует взбираться обратно на крышу — но ведь не зря же говорят, что пьяным и море по колено, верно? — Ты только... ну... не корми его хлебом... я читал, что им нельзя такое давать. Если окажется живым к утру, напиши мне, я поищу что-нибудь вроде прикорма... ну, ты знаешь. Хлеба не давай, — зачем-то повторив это еще разок на прощание, Донни решительно толкнул рукой закрытое окно, едва не выдавив его наружу. Завис на мгновение, точно компьютер в перезагрузке, напряженно анализируя собственную неудачу... и только после этого сосредоточенно дернул раму на себя, вспомнив о том, что эта створка открывается внутрь, а не наружу. — ...хах. Ну, я пошел. Спокойной ночи, — и гений пьяным голубем запрыгнул обратно на подоконник, судя по всему, вознамерившись в лучших традициях японских камикадзе рвануть в отвесное пике.

[AVA]http://sa.uploads.ru/clS8d.png[/AVA]I love you more than any man, but something's getting in the way
I do you harm because I can, for the second time today
Victims we are not of happenstance, but you're a victim all the same
Stuck inside a circumstance, with your confusion and your blame

Резкий и пронзительный, даже откровенно панический вскрик Моны Лизы не только застиг ее приятеля врасплох, но и жутко его напугал. Вздрогнув от неожиданности, Донателло тут же начал неуклюже разворачиваться на подоконнике, точно огромная грузовая фура в тесном переулке, но девушка его опередила. Повезло, что мутант шлепнулся не на голову Лизе, а на коврик у ее ног... Как говорится — еще бы чуть-чуть! Но, к счастью, обошлось: взмахнув руками, точно подстреленный лебедь, Дон благополучно миновал подскочившую к нему со спины ящерку, лишь вскользь задев ее развевающейся полой ободранного плаща, и уже в следующее мгновение с грохотом рухнул на пол, едва не проломив тот насквозь тяжеленным панцирем. Привет соседям!

— ...ауч, — только и сумел выдавить из себя ни в чем не повинный (ну, почти) черепашка, точно огромная игрушка-неваляшка раскачиваясь на собственном покатом карапаксе и как-то даже обиженно взирая на Мону снизу вверх. Та, впрочем, и не думала его жалеть, и уж тем более извиняться, предпочтя воспользоваться этой краткой заминкой, чтобы надежно запереть окно на все существующие замки и щеколды — лишь бы гению не пришло в голову повторить свой самоубийственный трюк. Хотя, безусловно, такая ярая забота с ее стороны была весьма и весьма приятна... Здесь явно было чему умилиться и украдкой "посмаковать", теша больное самолюбие, кабы не общий идиотизм ситуации. Приподнявшись на локтях, Донни смущенно оглядел жалкие останки деревянной вешалки, уничтоженной им при падении, а затем вновь перевел взгляд на мечущуюся по чердаку саламандру. Похоже, что у него просто не было иного выбора, кроме как остаться у нее в гостях с ночевкой, хах? Что ж, юношу такой расклад вполне устраивал. Правда, он все-таки предпочел бы, чтобы Мона прекратила так страшно суетиться — в самом деле, подумаешь, упал... подумаешь, пьяный!... "Не из-за чего так волноваться," — хотел было вякнуть Ди по старой привычке, но, к счастью, вовремя прикусил язык. Так он наверняка сделает еще хуже... Пока девушка с ворчливым кудахтаньем носилась по помещению, набрасывая полный диван подушек, гений зачем-то попытался соединить части разломанной вдрабадан вешалки, но быстро бросил эту затею и с досадой отложил ставшие совершенно бесполезными деревяшки куда-то в сторону. Он нарочно избегал смотреть на возлюбленную, точно также, как любой набедокуривший ученик старательно отводил взгляд от лица сердитого учителя, ощущая острый стыд и неизбывную вину за свои глупые действия. Однако, когда Мона снова очутилась рядом, с требовательным видом ухватившись обеими ручонками за его массивную лапищу, Донателло покорно встал с пола и, шаркая, побрел к софе — на самом деле, он и вправду очень сильно устал, так что возможность поскорее бросить задницу на мягкое сидение была как никогда привлекательна...

— Да я сам, сам, — он все же попытался вяло отмахнуться от надсадной опеки Моны, но куда там! Девушка, похоже, твердо вознамерилась уложить его спать всеми доступными ей средствами. Навернувшись панцирем в кучу пуховых подушек, Дон, не удержавшись, все же адресовал мутантке короткий укоризненный взгляд. Не так уж сильно он напился, ну правда ведь... Однако, странное выражение, застывшее на бледной мордашке Лизы и уступившее место привычной раздраженности, мигом сбило механика с толку. Непонимающе вскинув тяжелые бровные дуги, парень вопросительно воззрился на замершую перед ним Мону — что?... Что опять не так?

Ох... лучше бы она просто молча уложила его спать, или даже продолжила свои утомленные причитания, нежели коснулась самой больной для изобретателя темы. Мона всегда прямо высказывала ему свое мнение, беззастенчиво обнажая всю горькую и неприглядную правду, от которой хотелось с воем лезть на стенку... Вот и сейчас, ящерка безо всякого смущения озвучила ее притихшему умнику, не купившись на его жалобную и безнадежно тоскливую мину, заставив Дона напряженно вздернуть мускулистые плечи и всем своим видом изобразить второго нахохлившегося галчонка, угодившего под холодный дождь. Взгляда он, впрочем, не отвел, с изменившимся лицом глядя на свою возлюбленную, молча впитывая каждое ее слово и чувствуя, как поперек горла незаметно встает чудовищных размеров ком.

Ни к чему... просто ни к чему было говорить ему такие вещи. Он ведь прекрасно знал это все и сам.

I ask you for another second chance, but then I drink it all away
And I get bellicose when you react, for love, frustration and dismay
I was so delicate when we began, so tender when I spoke your name
But now I'm nothing but a partisan, to my compulsion and my shame

Машинально перехватив брошенную ему в грудь подушку, Дон, наконец, опустил голову и замер на какое-то время в одной позе, невидяще уставясь в пыльные деревянные половицы у себя под ногами. Пока Мона с донельзя тяжкими вздохами искала что-то в кухонных шкафчиках, ее приятель неподвижно сидел на диване, где она его оставила, и просто молча размышлял о чем-то; когда же саламандра, наконец, снова появилась рядом с ним, гений все также на автомате сдвинулся к противоположному краю сидения, позволяя ей усесться сбоку. Он даже не сразу заметил, что Мона касается ладонью к его помятому лицу, и пришел в себя лишь после того, как к его коже прижался пакет со льдом. Донателло резко дернулся и тут же вновь застыл каменным изваянием, старательно глядя куда-то в противоположную сторону от Моны, всеми силами избегая смотреть на ее хмурое обеспокоенное личико. В конце концов, он просто закрыл глаза, мысленно умоляя девушку исчезнуть, или хотя бы просто не смотреть на него так пристально, словно на приеме у частного врача-психолога. Не потому, что злился или обиделся, скорее, ему просто не хотелось сейчас разговаривать с ней о чем-либо. Да, ситуация в целом была весьма неприятной, однако главная проблема заключалась вовсе не в том, что Донни, всегда такой умный и рассудительный, вдруг решил напиться до чертиков и приперся в таком виде к любимой девушке, потревожив ее сон — хотя, конечно же, и это обстоятельство не вызывало ровным счетом никаких положительных эмоций.

Ему было просто до невообразимо тошно от всего.

— Почему ты со мной не хочешь говорить? — веки техника, дрогнув, приоткрылись. В самом деле, почему? "Потому что это только мои проблемы," — первое, что пришло ему на ум в то мгновение, но это был в корне неправильный ответ. Мона уже как-то раз сказала ему, что его беды — это и ее беды тоже, и что они должны делиться друг с другом своими переживаниями... Он и сам частенько любил повторять это, но на деле все, как обычно, оказалось намного сложнее, чем на словах. Гений всегда был замкнутым и молчаливым, он привык держать свои мысли при себе и вообще не любил беспокоить окружающих жалобами и нытьем. Быть может, в глубине души Донни был бы только рад поговорить с кем-то о своих внутренних переживаниях, но всякий раз его останавливала одна и та же мысль — разве ему одному тяжело? Разве ему одному так плохо и тоскливо? В такие сложные времена, когда их некогда крепкое и сплоченное братство буквально трещало по швам, грозя в любой момент рассыпаться на мелкие куски, Донателло приходилось сознательно давить любой проблеск жалости к самому себе и держать голову высоко поднятой. Вновь и вновь мутант вспоминал многочисленные наказы Мастера Сплинтера, которые тот прежде озвучивал Леонардо, единственному, беспрекословному лидеру их команды. Никто и подумать тогда не мог, что однажды эти заветы пригодятся ему самому... Что в один "прекрасный" день ему придется взгромоздить всю эту чудовищную ответственность на собственные плечи и встать на место старшего брата. Кто другой, если не он, Донателло? Рафаэль, горячая голова? Или Майки, беззаботный малый? Кто-то ведь должен был это сделать...

И тут уж как назло в памяти всплывал резонный вопрос Рафа: а у тебя панцирь не треснет, а, Донни?...

I love you more than any man, but I seem to lay it all to waste
I do you harm because I can, with a joke in questionable taste
I've such duplicity at my command, so I keep on lying to your face
Then I run away to wonderland, disappear without a trace

Видимо, молчание слишком уж затягивалось, а взгляд Дона по-прежнему оставался пустым и бессмысленным, так как саламандра вновь требовательно позвала его по имени, а затем и вовсе схватила его обеими ладонями за впалые щеки, силой повернув лицом к себе — видно, терпение ящерки было уже на исходе. Это подействовало на Донателло почти как отрезвляющий удар пощечины; резко отстранившись, юноша попытался встать, но был незамедлительно задержан цепкими ручонками Моны, которая молниеносно обхватила за объемный карапакс и чуть ли не силком притянула обратно к себе — поди, вырвись из таких загребущих объятий!

— Мона!... — видно, сопротивление было бессмысленно. — Со мной все в порядке, — он вновь попытался увильнуть от прямого вопроса, отворачивая скуластую голову. Сердце тяжело и взволнованно ухало под жесткими костяными пластинами: до чего же все это было сложно... — Я просто... просто скучаю по нему, вот и все, — эти слова вырвались у гения против воли, прежде, чем он успел это проконтролировать. Запоздало осознав сказанное, Дон на мгновение застыл, прекратив вырываться... а затем понуро свесил голову, накрыв лапой перекрещенные на его груди запястья саламандры. — Я... я не знаю, что мне делать. Ты права, мне никогда не стать хорошим лидером, — горечь в словах умника впервые за все время стала по-настоящему явной, ведь он больше не пытался этого скрыть. — Наша семья разваливается на глазах, а я ничего не могу с этим поделать. Ребята совсем меня не слушают. Как бы я не старался, как бы не вкладывался... мне никогда не заменить Лео. Каким-то образом, он умудрялся сохранять команду единой; я же только все порчу. Если бы он только был рядом... — на этой фразе, голос механика дрогнул и затих. Еще несколько минут, они с Моной сидели в абсолютном молчании, не решаясь заговорить друг с другом; каждый пытался собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Не сказать, что Дону стало лучше после того, как он прямо высказал ящерке все свои основные переживания. Скорее, наоборот — он словно бы подвел окончательный итог всему происходящему с ним и демонстративно сложил руки. Разумеется, ему было противно... противно от себя и своего непростительного бессилия. А хуже всего было то, что Донни в очередной раз показал себя слабаком в глазах девушки, на которую он так долго и упорно старался произвести впечатление. Незаметно выскользнув из ослабевших объятий Моны, гений тяжело облокотился руками о собственные колени и утомленно спрятал лицо в ладонях.

Еще одна битва казалась безнадежно проигранной.

You know I'm grateful, I appreciate
But in fact it's baleful, how I suck you dry
How I suck you
How I suck you dry

[AVA]http://s9.uploads.ru/Y129r.jpg[/AVA]It seems like yesterday when I said "I do"
And after all this time my heart still burns for you
If you don't know by now that you're my only one
Take a look inside me and watch my heartstrings come undone

Он ни капли не ощущал себя лучше. Озвученное против воли признание в собственной никчемности, не только как лидера команды, но как брата и нового главы семьи, на которого с надеждой (либо откровенным скепсисом) смотрела вся его родня, было сравнимо с гвоздем, самостоятельно вбитым в крышу уже захлопнувшегося гроба — эдакий финальный аккорд, резкий, пронзительный, неприятно ударяющий по ушам... Как долго и усердно Донни гнал от себя подобные мысли, не позволяя им отравить сознание ядом извечной неуверенности в себе и своих силах? Да десятки, если не сотни раз! Но с каждым разом все больше поддавался тоске и унынию, втайне от близких переживая любую мелочь, любой незначительный косяк или ошибку, а затем вновь и вновь подбирая пути решения беспрестанно возникающих проблем, и так до тех пор, пока его карапакс не начал опасно поскрипывать под тяжестью скопившихся забот.

Быть может, у него имелись свои причины поддаться ворчливым уговорам Рафаэля и влить в себя так много спиртного за раз... Возможно, он просто дал серьезную слабину и решил таким образом хотя бы на один-единственный вечер забыть обо всех своих тревогах и волнениях. Можно ли было вот так просто взять и отключить свои неугомонные, вконец замотанные извилины, залив их бешеным количеством дешевого алкоголя? Как выяснилось — нет... нельзя. Он только сделал себе еще хуже, хотя, казалось бы, куда уж хуже-то! Такое ощущение, что, свалившись с этого злосчастного подоконника на чердаке Моны, гений не остался лежать на хлипком деревянном полу, а с размаху проломил карапаксом все те несколько этажей, что отделяли его от земной тверди, а затем провалился еще глубже, и до сих пор все падал, падал, падал куда-то... Да, примерно так он себя и чувствовал, понуро сгорбившись на краешке скрипучего диванного сидения и спрятав бледную физиономию в ладонях, кажется, напрочь позабыв о присутствии саламандры у себя под боком. А та и не торопилась прервать воцарившегося между ними неловкого, глубокого молчания... Неужели испугалась чего-то? Или... или просто испытывала отвращение при виде такой вопиющей и непростительной слабости со стороны возлюбленного? Зря он сюда пришел, зря вообще позволил себя разговорить. Лучше было и дальше хранить рот на замке, а еще лучше взять себя в руки и ловко перевести тему разговора, пока у него еще имелась такая возможность. А может, еще не поздно убрать лапы от лица и непринужденно улыбнуться, сделав вид, что все в порядке? Найти бы для этого силы...

Признайся же в этом наконец, Ди: ты устал, чертовски устал. Устал притворяться кем-то совершенно другим, инстинктивно пытаясь заменить братьям предавшего их Леонардо. Как его вообще можно было пытаться кем-то заменить, черт подери? Никто из них троих, ни Рафи, ни Майки, ни тем более он сам, робкий и чувствительный мямля-изобретатель, не смог бы заполнить собой образовавшуюся после ухода мечника огромную леденящую нишу. Это было просто нереально. Почти также нереально, как найти замену Сплинтеру или Эйприл... или Моне. Ни одного человека, ни одно живое существо на этой планете невозможно просто взять и бесследно вычеркнуть из своей жизни, поставив на его место кого-то другого. От перестановки мест слагаемых сумма не меняется, говорите? Еще как меняется, ох как сильно она меняется!... В конце концов, его старший брат — не какая-то абстрактная переменная, которую легко можно вынести за скобки в случае необходимости, да и жизнь не математическое уравнение, она гораздо, гораздо сложнее... И она имеет обыкновение больно бить тех, кто отказывается это понимать. Донателло без раздумий отдал бы целое десятилетие на то, чтобы произвести максимально точный расчет и в итоге найти способ вернуть Лео в семью, потратив на это всю мощь своего зашкаливающего убер-интеллекта... Какая, однако, горькая ирония: являясь, возможно, самой умной черепашкой на планете, Донни оказался совершеннейшим кретином в эмоциональном плане. А иначе бы он уже давным-давно заметил подозрительные изменения в характере мечника и нашел бы способ отговорить его от ухода.

Как ни жаль, но теперь драгоценная возможность была безнадежно упущена.

I know I promised you forever
Is there no stronger word I can use
To reassure you when the storm is raging outside
You're my safest place to hide

Звук собственного имени в очередной раз привлек внимание загрустившего мутанта, вынудив его сильнее прижать ладони к лицу, да так крепко, что под зажмуренными веками немедленно расплылись яркие цветовые кляксы. Он не мог, не хотел смотреть на Мону, не желал, чтобы она видела его в таком ужасном виде — и все же не смог долго сопротивляться ее нежным прикосновениям, нехотя опустив руки, как только кончик длиннющего хвоста ящерицы ненароком обернулся вокруг широкого запястья техника и мягко потянул то вниз, прочь от измятой, серовато-бледной черепашьей морды. Едва почувствовав, как ладошка Моны скользнула в его широкую трехпалую лапищу, Дон тут же по привычке стиснул чужую кисть, отчего та полностью скрылась из виду. Чешуя подруги оказалась удивительно прохладной на ощупь, видимо, из-за того, что она очень долго держала пакет со льдом, прижимая тот к побитому лицу Донателло... Даже не задумываясь над тем, что именно он делает, Ди тут же принялся отогревать тонкие перепончатые пальчики саламандры, как-то рассеянно массируя и разминая их своими собственными, куда более грубыми и шероховатыми, с сухими рабочими мозолями и многочисленными шрамами от мелких порезов. Смотреть на саламандру он, впрочем, по-прежнему избегал, хотя та уже буквально терлась лбом о его висок, в тщетных попытках привлечь внимание донельзя угрюмого изобретателя; взгляд умника отрешенно скользил по всей комнате, по люстре, книжным полкам, картинам, стенам, потолку... И лишь когда девушка снова ненавязчиво развернула Донателло лицом к себе, тот покорно уставился точно ей в глаза, да так и замер, лишь изредка утомленно моргая в темноте, но все же внимательно прислушиваясь к каждому слову бывшей студентки. Поза юноши не изменилась и после того, как Мона убрала руки от его понурой физиономии и встала, чтобы перенести уже заснувшего птенца куда-то в дальний уголок помещения. Слегка повернув голову ей вслед, Донни как-то беспомощно проследил за ее исчезающей из виду всклокоченной гривой рыжевато-каштановых волос, а затем вновь молча уставился в пространство перед собой, так ничего и не ответив на проникновенный монолог возлюбленной. А что вообще он сейчас мог ей сказать?

Мона, конечно же, была права: ему с самого начала не стоило молчать о своих проблемах... С другой стороны, ничего нового она все равно бы не услышала. Все те же жалобы, все то же бессильное нытье... Поговорить со Сплинтером? А разве они с ним не разговаривали об этом вот уже который вечер, сидя вместе, наедине, в додзё? Никто из братьев или друзей ничего не знал об этих укромных беседах — равно как и о том, что это именно сэнсэй попросил его взять на себя часть обязанностей Леонардо, после того, как тот перешел на сторону Клана Фут. Разумеется, они оба прекрасно понимали, что Дону никогда не стать таким лидером, каким некогда являлся его старший брат, но... кто-то же должен был следить за дисциплиной в черепашьем семействе, в то время, когда Сплинтера не было поблизости, верно? Не поручать же это задире Рафаэлю! Да и Майки как-то совсем уж слабо годился на роль блюстителя порядка. Отец так сильно беспокоился по этому поводу — как же Донателло мог подвести его доверие? И хотя Сплинтер много раз повторял технику практически те же самые слова, что сказала ему сейчас Мона Лиза: не пытайся быть кем-то другим, кем ты никогда не являлся и кем никогда не хотел бы становиться, почему-то Дон не особо задумывался над этим... до настоящего момента. Он ведь никогда не претендовал на роль лидера.

Так с чего же он так сильно огорчался тому, что не может им стать?

When this whole world gets too crazy
And there's nowhere left to go
I know you give me sanctuary
You're the only truth I know
You're the road back home

Возвращение саламандры невольно отвлекло Дона от его утомленных размышлений. Вернув взгляд на сосредоточенное лицо девушки, гений теперь уже окончательно вынырнул из омута невеселых, полурасплывчатых мыслей, и тому была вполне достойная причина: Мона вдруг решительно схватилась обеими руками за рваный ворот его плаща, с явным намерением стянуть его с поникших плеч изобретателя. Заметив, с каким изумлением тот смотрит на нее в ответ, ящерка, впрочем, тут же выпустила мятую ткань из цепкой хватки коготков, осведомившись:

— Сам? — "Э?..." — невозмутимый вопрос Моны окончательно поставил умника в тупик, вынудив недоуменно вылупить бледно-серые глаза в ответ. То ли он так сильно напился, то ли просто основательно зату... затормозил, но в итоге Донни не придумал ничего умнее, кроме как глупо брякнуть в ответ:

— А ты?... — и тут же смолк, наткнувшись на не менее ошарашенный взгляд саламандры. Несколько мгновений, подростки просто изумленно пялились друг на друга... а затем Мона вдруг тихо расфыркалась со смеху, чем окончательно повергла своего приятеля в пучину безграничного подросткового смущения. Вспыхнув аки перезрелый помидор на бабушкиной грядке, Дон вскинул ладони к груди и принялся торопливо выпутываться из верхней одежды — это ж надо было выставить себя таким сексуально озабоченным придурком!... — Я... я просто подумал, что... мы ведь всегда... я забыл, что я одетый, — бормоча себе под нос какие-то нелепые оправдания, Донни спешно отбросил злополучный шарф, едва не удавившись им в процессе, а затем не без труда стянул с себя сам плащ и уже начал было стягивать черные ремни подтяжек... но затем вдруг резко передумал и напялил их обратно на плечи, еще больше покраснев. Пожалуй, было лучше и дальше оставаться в штанах... Мало ли, вдруг Мона решит, что он конченный извращенец и все еще надеется на "вкусное" продолжение вечера? Совершенно выбитый из колеи всем происходящим, и в особенности непрекращающимся хихиканьем Моны, Донни на несколько секунд замер напряженным изваянием, виновато и как-то даже жалобно взирая на девушку со своего места... а затем вдруг и сам неуверенно приподнял обветренные уголки губ, мысленно подивившись собственной глупости. Ну и идиот, прости господи. Накрыв лицо ладонью, гений тихо и сдержанно рассмеялся в ответ на задорную ухмылку Лизы, признавая, таким образом, свое поражение пред ее безудержным женским обаянием. Добилась-таки своего, заставила грустного Пьеро улыбнуться. — Я совершеннейший болван, — заключил он, отняв лапу от физиономии и с протяжным "фух" завалившись панцирем точно в эпицентр горы подушек, отчего весь диван подпрыгнул и опасно заскрипел под весом рухнувшего на него мутанта. Впрочем, на сей раз мебель уже не стала разваливаться на части от малейшего нажима массивного черепашьего карапакса: памятуя о том, как они с Моной в прошлый раз сломали ее к чертям собачьим своими страстными игрищами, Донни специально укрепил сидение и ножки дополнительными деревянными брусками, и теперь, по крайней мере, мог не бояться разнести эту софу вдрабадан, всего-навсего с размаху откинувшись на ее спинку. И только позволив себе немного расслабиться, Донателло неожиданно в полной мере осознал, как сильно на самом деле ему хотелось спать все это время. Веки буквально слипались; оглушительно зевнув, долговязый техник со скрипом и стенанием матрасных пружин перевернулся на другой бок, подсунув локоть под собственную впалую щеку, предпочтя ему любую из десятка имевшихся на диване подушек. Однако, чего-то по-прежнему сильно ему не хватало. Через силу приоткрыв глаза, Дон на мгновение прислушался к внутренним ощущениям... а затем вдруг резко протянул ладонь и перехватил тонкое запястье саламандры, молча потянув девушку к себе. Судя по выражению ее лица, та явно не ожидала ничего подобного и вообще собиралась спокойно вернуться в свою кровать... Несколько секунд Донателло просто молча смотрел на ящерку, не разбирая терявшихся во мраке черт родного лица и сам толком не понимая, чего он от нее хочет.

— Побудь со мной, — наконец, попросил он хриплым и невнятным полушепотом. — Еще немного... пожалуйста.

Can you see me, here I am
Standing here where I've always been
And when words are not enough
I climb inside your heart I'd still find
You're my safest place to hide
My safest place to hide