Once there was this kid who
Got into an accident and couldn't come to school
But when he finally came back
His hair had turned from black into bright white
He said that it was from when
The car had smashed so hard

Mmm Mmm Mmm Mmm
Mmm Mmm Mmm Mmm

В последнее время, все настолько сильно изменилось, что Донателло, кажется, уже постепенно начинал забывать о том, какими вещи были изначально. Внешне так оно и выглядело: изобретатель будто бы целиком ушел в работу по укреплению безопасности их подземного жилища, отвлекаясь лишь на еду и сон, а так как это было вполне обычное для него состояние, никто из родных не заподозрил ничего странного. Вероятно, в глазах Сплинтера это выглядело отчаянной попыткой отвлечься от разных тоскливых мыслей, а Рафаэль в принципе никогда не отличался тягой к глубинному психоанализу — тем более, что его самого подкосил неожиданный (и в чем-то даже предательский) уход Ниньяры из команды. Только старина Майки и знал, что на самом деле творилось в голове у его братца-умника. Оно и не удивительно, ведь оба младших Хамато втайне ото всех планировали дерзкое проникновение в штаб-квартиру Клана Фут с целью найти и вызволить оттуда их непутевого лидера. Но вроде бы такой гениальный и продуманный план по спасению Лео, увы, с треском провалился, а сами зачинщики получили целый вагон крепких оздоровительных люлей, мигом сдувшись и вновь уйдя в беспросветную депрессию. Немало способствовал тому и временный домашний арест, который на них наложил рассерженный Сплинтер — лишенные возможности выбраться на поверхность, дабы как следует проветрить мозги, ребята словно бы замкнулись в собственных панцирях, проведя долгий день в угрюмом молчании. Исключением стал короткий визит Моны в убежище, в результате которого Донни заработал себе дополнительную порцию головной боли и тревоги. В итоге, черепашка просто на несколько часов спрятался в лаборатории, по привычке заняв себя кое-какой тяжелой работой, и допоздна провозился там в обнимку с каким-то допотопным агрегатом, который он уже очень давно хотел отремонтировать. Разумеется, процесс шел туго; и пускай с виду механик казался предельно сосредоточенным, внутри у него царил страшный сумбур.

Он просто не мог понять, как все к этому пришло.

Время словно бы отмоталось на две недели назад, когда их семейство еще только-только поселилось на старой ферме в Нохемптоне. Глубоко потрясенные обрушившимися на них бедами, растерянные и недоумевающие, они тщетно силились принять тот факт, что Лео их предал, но все было тщетно. Случившееся казалось им какой-то страшной, непостижимой ошибкой, и все, что они могли сделать — это найти в себе силы двигаться дальше... Куда? До тех пор, пока подростки не вернулись обратно в Нью-Йорк, у них троих (ну ладно, Рафи не в счет, речь в данном случае шла только о Доне с Майком) был хоть какой-то план действий. Они надеялись, что им удастся поговорить с братом и убедить его вернуться домой. А что теперь? Леонардо лишь в очередной раз подтвердил им свое желание оставаться под крылом их смертельного врага. Он даже попытался их убить... А ведь они, можно сказать, жили мечтой о его скором возвращении. И что теперь прикажете делать? Как сохранить в себе былой оптимизм и спокойно радоваться жизни, зная, что твой некогда близкий друг, брат — да почти что близнец, ведь они вчетвером никогда не расставались друг с другом больше, чем на пару часов! — теперь живет где-то вдали, да еще и питаясь ненавистью к родной семье? И нет никакой надежды на прощение... или милосердие.

И самое худшее — они сами были в этом виноваты.

Once there was this girl who
Wouldn't go and change with the girls in the change room
But when they finally made her
They saw birthmarks all over her body
She couldn't quite explain it
They'd always just been there

Mmm Mmm Mmm Mmm
Mmm Mmm Mmm Mmm

Этой ночью Донни заработался допоздна. Ничего нового, он всегда уходил спать незадолго до наступления рассвета, точь-в-точь, как какой-нибудь вампир, опасающийся прихода нового дня. Братья частенько подшучивали над этой его особенностью, и Лео в том числе... Правда, гораздо чаще он сам приходил в мастерскую и едва ли не пинками прогонял умника спать, сопровождая сей процесс строгой лекцией на тему соблюдения адекватного здорового режима, либо же, если Дон к тому времени уже вовсю пускал слюни в клавиатуру, заботливо укрывал гения пледом и оставлял в покое — чтобы уже спустя пару часов вернуться и погнать отчаянно зевавшего Дона на утреннюю тренировку. Раньше техника это раздражало... Теперь же, его вообще никто не трогал, и в этой пустоте, в этом полнейшем отсутствии привычной, чуть ли не въевшейся в кожу гиперопеки со стороны исчезнувшего мечника, таилось нечто пугающее.

Нет ничего приятного в свободе, когда цена этой свободы — чей-либо уход.

Сейчас, когда вокруг не было никого, кто мог бы увидеть траурную физиономию Донателло, последний мог позволить себе выглядеть по-настоящему усталым и огорченным, каким он и являлся на самом деле. С кислой миной задвинув стул и отбросив рабочие очки-гогглы на заваленную инструментами столешницу, умник побрел в направлении своей комнаты, на ходу обдумывая дальнейшие перспективы их семейства. Погруженный в свои невеселые размышления, Донни едва ли вообще запомнил, как он преодолел погруженную в мрак гостиную и поднялся вверх по лестнице, на ходу устало подволакивая огромные круглые стопы — он пребывал в своего рода предсонном оцепенении, когда любой мыслительный процесс замедляется и все больше склоняется к мечте о теплой, мягкой кроватке и не менее восхитительной подушке... Взгляд гения машинально скользнул дальше в темноту, и он даже еще успел отрешенно подумать о том, стоит ли включать свет, чтобы без приключений добраться до нужной ему двери, не разбудив при этом кого-нибудь из домашних... А затем всю сонливость как рукой сняло — ну, по-крайней мере, большую ее часть. А кто, скажите на милость, не взбодрится, углядев прямо перед собой до крайности подозрительную тень, да еще и неподвижно замершую на пороге вот уже больше месяца пустовавшей спальни?

"...Лео?" — механик отупело моргнул, разок, другой — может, ему это мерещится? Ну, мало ли, вдруг он спит на ходу... Но нет, таинственный силуэт никуда не исчезал, вынуждая не только усомниться в собственном психическом здоровье, но заодно поверить в существование монстров и привидений — и Дон, кажется, провел добрые полминуты, наблюдая за ним с верхней ступеньки лестницы. Что это могло быть? Его старший брат... он что, вернулся? Лео вернулся? Да нет, глупость какая, он бы не смог проникнуть в логово, ведь Донателло как следует позаботился о мерах безопасности. Ни одно живое существо, не только человек или мутант, но даже обычная канализационная крыса, не смогли бы пройти незамеченными мимо тщательно замаскированной двери в их убежище, камеры и датчики движения немедленно их бы засекли. Что уж говорить о том, чтобы беспрепятственно войти внутрь! Значит, это не Лео... нет, это определенно точно не мог быть Лео. Значит, это либо Раф, либо Майк, но тогда что он делает у дверей в чужую комнату, один, в третьем часу ночи, в полной темноте...?

И сколько, скажите на милость, времени он здесь торчал?

But both girl and boy were glad
'Cause one kid had it worse than that

Прежде, чем Донни успел проверить свою догадку, загадочное существо пошевелилось и вдруг резко уменьшилось в размерах, будто собираясь просочиться сквозь пол. Честно говоря, в этот момент Дон порядочно струхнул, но затем догадался, что "призрак" всего-навсего бухнулся на колени, словно бы ему стало дурно или он приготовился терять сознание. К слову, еще одно доказательство того, что перед изобретателем находилось живое существо, а не какая-то антинаучная потусторонняя хрень, вроде демона или материлиазовавшегося полтергейста.

— Майки...? Это ты? — наугад обратился Дон к притихшему подростку, будто бы нутром почувствовав, кто это. И, надо же, не ошибся... По-крайней мере, когда техник осторожно приблизился к опустившемуся на пол Микеланджело, тот и вправду оказался им, а не Рафом и, уж тем более, не давно исчезнувшим Лео. Не дожидаясь, пока шутник повернет голову в его сторону, Донателло осторожно опустился на одно колено рядом с ним, на ощупь отыскав плечо Майка в темноте. То оказалось ужасно горячим и, вдобавок, покрытым влажным холодным потом — такое впечатление, как если бы у черепашки поднялась температура. — Я же чуть из панциря не выпрыгнул, углядев тебя в потемках, — укоризненно шепнул Донни, обращаясь к брату. — Ты что здесь делаешь? Уже полчетвертого утра, ты же всегда спишь в это время... Что случилось? — взор умника невольно скользнул в сторону, в направлении чужой спальни, в черных глубинах которой худо-бедно угадывались очертания кровати и других предметов мебели, должно быть, уже успевших покрыться толстым слоем пыли... А ведь они так надеялись, что уже этой ночью Лео вернется в свою комнату!

Вот тебе и ответ на заданный вопрос, дубина.

Закусив губу, Донни с состраданием посмотрел в лицо Майка и чуть сильнее сжал ладонью его плечо, не зная, как и чем его можно было подбодрить. Он не видел, но догадывался, что его брат жутко расстроен... и, возможно, не мог сдержать эмоций. Честно говоря, Донателло и не хотел этого видеть. Он предпочитал, чтобы Майки оставался бодрым и веселым, таким, каким он всегда подразумевался быть по своей жизнерадостной натуре. Не злым, не плачущим... ни в коем случае не отчаявшимся или сломленным. Что он мог сделать для него сейчас?

— ...хочешь поговорить?

'Cause then there was this boy whose
Parents made him come directly home right after school
And when they went to their church
They shook and lurched all over the church floor
He couldn't quite explain it
They'd always just gone there

Mmm Mmm Mmm Mmm
Mmm Mmm Mmm Mmm

Be still
And go on to bed
Nobody knows what lies ahead
And life is short
To say the least
We're in the belly of the beast

Это было тяжело — видеть Микеланджело в подобном состоянии. То, как спешно подросток начал утирать лицо костяшками пальцев, лишь подтвердило и без того очевидный факт: он плакал, и возможно еще до того момента, как Дон обнаружил его у распахнутой двери в чужую комнату. Сердце неприятно сжималось при взгляде на такого Майка. Потерянного, сломленного, почти полностью лишившегося всякой надежды... Это так сильно контрастировало с его обычным поведением, что не всякий бы поверил собственным глазам, но Донателло, к сожалению, успел навидаться всякого. И, говоря по правде, он терпеть не мог, когда Майк начинал грустить. Не потому, что умнику было противно или неловко наблюдать за безудержным потоком чужих слез, просто это зрелище его убивало. Это было неправильно, ненормально. Его младший брат всегда был эдаким ожившим лучиком солнца, беспорядочно скачущим по хмурым кирпичным стенам и наполнявшим их мрачное логово каким-то особенным, теплым сиянием. Он находил в себе силы улыбаться даже в те беспросветные моменты, когда все шло наперекосяк, и старательно подбадривал окружающих, не взирая на их угрюмое сопротивление. Он всегда был рядом, всегда был готов отвлечь и повеселить, даже если у него самого скребли кошки на душе...

А теперь ему самому требовались объятия и утешения, и это... пугало?

"Не надо..." — мысленно взмолился Дон, невольно крепче сжав ладонь на чужом плече, с досадой ощущая, как сильно то дрожит. — "Я ведь совсем не умею утешать. Я не смогу... просто не смогу тебе помочь, Майки," — к счастью, Микеланджело не торопился заливать братский пластрон, а более-менее взял себя в руки. Ну... По-крайней мере, он прекратил рассыпаться в бестолковых извинениях — уже хорошо. Дон едва заметно покачал головой, на мгновение позабыв о том, что они сидят в потемках и едва могут рассмотреть силуэты друг друга.

— Все хорошо, Майки, — как можно спокойнее откликнулся гений, стараясь, чтобы его собственный голос звучал ровно и уверенно, как и полагается старшему брату, — ты ведь не знал, что я все еще торчу у себя в лаборатории, верно? Как насчет подняться с холодного пола и переместиться в гости... — еще не успев договорить, Донни уже растерянно смолк, перехватив на себе более чем странный взгляд Микеланджело. Бледно-голубые глаза юноши оставались широко распахнутыми, и в них плескался такой океан невыразимой боли и отчаяния, что Ди поневоле заткнулся, забыв о том, что он ему только что предлагал. Впрочем, Майки все равно как будто бы его не слышал. Он просто сидел здесь и с тоской смотрел на умника, а тот бестолково пялился на него в ответ, не зная, что делать и что говорить. Да и надо ли было? Очевидно, что в эту минуту они думали об одном и том же: о том, что Лео никогда больше к ним не вернется.

Лишь стоило только изобретателю в очередной раз озвучить перед сами собой этот страшный факт, как тьма вокруг братьев сгустилась, став еще более липкой и осязаемой.

Be still
Wild and young
Long may your innocence reign
Like shells on the shore
And may your limits be unknown
And may your efforts be your own
If you ever feel you can't take it anymore

К огромному облегчению техника, Майки первым же нарушил воцарившееся между ними гробовое молчание, неожиданно напомнив Дону о тех днях, когда они были еще совсем маленькими черепашатами. Может, то была попытка сменить чересчур горькую для них двоих тему? Удивленно моргнув, Ди, помешкав, кивнул: да, разумеется, он прекрасно это помнил. Ох уж и прилетело им тогда от Сплинтера! Любо-дорого вспоминать. Лицо умника посветлело, и он невольно расслабился, даже убрав руку с чужого плеча, внутренне настроившись на постепенное выравнивание беседы...

Как выяснилось — зря.

Рано, слишком рано... Нужно было догадаться, что Майки неспроста завел весь этот разговор. Прежде, чем гений успел что-либо сообразить, широкие ладони шутника с силой вцепились в его собственные плечи, сжав их неожиданно больно и грубо, так, что Донни чуть было не охнул. Все-таки, Микеланджело был физически крепче и сильнее, чем его долговязый собрат-балеринка, пускай совсем ненамного, но сейчас эта разница очень хорошо чувствовалась. "Наверное, потом синяки будут," — рассеянно подумал изобретатель, вновь с изумлением воззрившись на схватившего его Микеланджело. Вид у того был слегка безумным... ну, ладно, совсем даже не слегка! И его, в принципе, можно было понять: Майки всегда был очень чувствительным и ранимым, он гораздо ярче реагировал на любую грубость или несправедливость, и всегда глубоко переживал их в своей душе. Неудивительно, что уход Лео так его подкосил. Они все были в отчаянии... Почему никто не подумал о том, как сильно это отразится на их младшем брате? Почему он сам, Донателло, вроде бы самый умный и проницательный черепашка в команде, позволил себе забыть об этом? Проторчал целый день в этой гребаной мастерской, в одиночестве смакуя собственную обиду, даже не задумываясь о том, каково в это время было Майку... Ему требовались его внимание и поддержка, черт подери! И что теперь с этим делать? Донни с состраданием прислушался к бессвязному, лихорадочному бормотанию шутника, с видом побитого щенка впитывая в себя каждое его слово и чуть не разрываясь от осознания своей никчемности — если бы он только знал, как остановить этот хаотичный поток душевного излияния! Если бы он только знал, как помочь...

— Майки... — его собственная реплика вновь бестолково повисла в воздухе. Микеланджело выпустил техника столь же резко, как и схватил, и Дон тут же отодвинулся, невольно закрыв ладонью то место, в которое незадолго до этого ногтями впивались сильные пальцы его брата. Больно... Но это ерунда. Заживет, исчезнет без следа, как и любой другой порез или синяк на его теле. А вот что прикажете делать с болью внутренней? Причем даже не своей? Майки никогда бы сознательно не причинил ему вреда, а следовательно, он пребывал в таком ужасном состоянии, что едва мог контролировать собственные слова и действия. Это подтверждали и звуки глухих рыданий вперемешку с все тем же неразборчивым шепотом; сгорбившись и обхватив руками колени, Майки отчаянно прятал от умника свое заплаканное лицо, пока тот в глубоком шоке прислушивался к его всхлипываниям и со скоростью древнего Интел Пентиума 3 обрабатывал поступающую ему информацию, безнадежно "подвисая" в процессе. В конце концов, Донателло отбросил этот безнадежный анализ — какой толк от его гениальности, когда любые ободряющие фразы были заранее обречены на провал, сколько ума и смысла в них ни вкладывай! Что толку... какой смысл вообще что-то говорить и обещать? Лео это не вернет, и уж тем более не оправдает их прошлых ошибок.

Они все были виноваты в случившемся. Они все вели себя как полные идиоты, не обращая внимания на молчаливые страдания их старшего брата, а тот, в свою очередь, тоже показал себя с самой ужасной стороны, забыв обо всем, чему их научил сэнсэей. Они ведь семья, команда, и шлюпка у них одна на всех: разве мог кто-то один остаться за бортом? Они поступили неправильно, позволив Лео сгинуть в этом темном и мрачном океане — так что же теперь, они все будут в нем тонуть? Один за другим погружаться в пучину страха, тоски и безнадеги, даже не пытаясь прийти друг другу на помощь? Да черта с два! Никто не должен взваливать на себя слишком много вины и ответственности, особенно, когда рядом есть кто-нибудь, с кем ее вполне можно было бы разделить.

И пора бы тебе уже вспомнить, Донателло, что зачастую поступки намного важнее и действеннее любых заумных слов.

Over rock and chain
Over sunset plain
Over trap and snare
When you're in too deep
In your wildest dream
In your made up scheme
When they knock you down
When they knock you down

— Не надо, — собственный шепот кажется расколотым и чересчур хриплым: ему тоже больно, но эта боль должна потерпеть, пока он не найдет способ успокоить Майки. — Не надо плакать, братишка, — привстав на коленях, Дон сместился чуть левее шутника и с гулким стуком уселся на пол рядом с ним, одновременно с тем обхватив чужой карапакс руками, настойчиво притягивая Майка поближе к себе. — Иди сюда,, — кое-как развернув шутника и вынудив того разжать судорожную хватку вокруг коленей, Донателло крепко обнял его сбоку, вынуждая несчастного уткнуться заплаканной физиономией ему в плечо. — Это всего лишь сон, Майки. Всего лишь глупый, дурной сон. В нем нет никакого смысла, — запрокинув голову к потолку, Дон устало всмотрелся куда-то в темное пространство, одновременно с тем утешающе поглаживая Майка по вздрагивающему панцирю. — Лео может сколько угодно на нас злиться, но рано или поздно он поймет, что поступил неправильно. Он совершил ошибку, как и мы. Такое случается. Просто ему нужно чуть больше времени на то, чтобы осознать это. Вот увидишь, однажды он все поймет... Мы обязательно найдем способ его вернуть, я верю в это, — опустив взгляд на притихшего рядом с ним Микеланджело, Дон предпринял ненавязчивую попытку заглянуть в его покрасневшие от слез глаза. — А ты? Ты мне веришь? — дождавшись слабого ответного кивка, Донателло, наконец, позволил себе улыбнуться — пускай грустно, но в то же время как-то успокаивающе. Во взгляде его потускневших, однако все еще очень теплых и лучистых серых глаз читалось облегчение. — Вот и отлично, — он позволил Майку опустить голову обратно на чужой пластрон, вроде бы, немного успокоившись и наконец-то прекратив рыдать. Теперь он просто громко шмыгал носом, точно обиженный ребенок, и изредка сиротливо вздрагивал. Дон слегка поерзал, пытаясь устроиться по-удобнее, но быстро отбросил эти попытки, смирившись с тем, что, по всей видимости, ему придется еще целый час проторчать в коридоре в обнимку с братом, сидя заднице на холодном жестком полу. Ладно... это не так страшно. Лишь бы Майки больше не плакал... Ди с добрым смешком прижался щекой к гладкой макушке шутника, чуть крепче обняв того рукой за плечи.

— ...можешь себя поздравить, теперь я весь мокрый.

Don't break character
You've got a lot of heart
Is this real or just a dream?
Rise up like the sun
Labor till the work is done
Be still
Be still

Under pressure
Pushing down on me
Pressing down on you no man ask for
Under pressure
That burns a building down
Splits a family in two
Puts people on streets

Микеланджело успокоился куда быстрее, чем можно было ожидать.

Донателло не мог сдержать слабой, облегченной улыбки, едва только ощутил дурашливый толчок сперва в щеку, а затем и в мокрый, залитый чужими слезами пластрон. Майк, конечно, все еще выглядел до ужаса неважно, но он, по-крайней мере, находил в себе силы смеяться, а это уже само по себе было хорошим знаком. Умник послушно ослабил хватку, а затем и вовсе убрал ладонь с чужого плеча, повинуясь добродушному ворчанию младшего брата, но не стал отодвигаться слишком далеко, в основном потому, что Майки крепко, почти до боли вцепился в его пальцы, стиснув их с отчаянием потерявшегося ребенка. Это было далеко не самое приятное ощущение, но Донни не стал забирать руку, а лишь легонько пожал пальцы шутника в ответ, как бы желая сказать: он здесь, все в порядке. Он никуда не планирует отсюда уходить... Ну, до тех пор, пока Майк сам не захочет встать с холодного, жесткого пола и, скажем, тихо-мирно разойтись по спальням, пока их тихие перешептывания не подняли с кровати Сплинтера или, что хуже, злого до чертиков Рафаэля. Однако Микеланджело явно не торопился возвращаться в постель, как-то устало откинувшись головой назад и негромко ударяя затылком по дверному косяку, направив мутный и отрешенный взгляд куда-то в темную даль и, видимо, с головой погрузившись в свои мрачные, донельзя тоскливые мысли. Дон не желал прерывать воцарившейся между ними бестолковой паузы, с присущим ему терпением дожидаясь того момента, когда Майки окончательно успокоится и перестанет так усердно шмыгать носом. И лишь заслышав тихое, сосредоточенное бормотание и ощутив, как его настойчиво тянут вверх, Донателло покорно отлепил костистую задницу от пола, выпрямившись за спиной брата во весь свой немаленький рост — и так бесшумно "поплыл" вслед за ним в комнату Лео, точно корабль на буксире. Надо сказать, он не заходил сюда уже очень давно... И все же не испытывал ни малейшего дискомфорта, перемещаясь по комнате в глухой тьме. Он слишком часто бывал здесь раньше, и прекрасно помнил внутреннюю обстановку помещения, тем более, что их бывший лидер не имел привычки раскидывать барахло и оставлять какие-то вещи у себя под ногами, чтобы потом самому же успешно о них спотыкаться.

Зайдешь так в потемках в комнату самого Майка — точно одним ушибом не отделаешься!

"Как будто здесь и не жил никто никогда," — невесело подумал Донни, без каких-либо происшествий добравшись до застеленной кровати мечника и все таким же безмолвным изваянием застыв точно за спиной Микеланджело. Получив свежее полотенце, гений как-то неловко провел им по пластрону и плечам, собирая тут немногую влагу, что еще не успела высохнуть естественным путем, попутно вспоминая, как это с ним бывало раньше, когда на груди всепонимающего умника взахлеб рыдала его любимая саламандра. Майк, конечно же, не девчонка, но слез он умудрился выплакать с ведерко и маленький стаканчик — видимо, слишком долго копил в себе, памятуя о том, что мужчины, а уж тем более крутые и бесстрашные черепашки-мутанты-ниндзя, не плачут. Бедолага... Дон ничуть его не упрекал, он вообще с пониманием относился к такого рода вещам. Они ведь не железные... Хоть и расхаживают в панцирях, но на сердце-то такой защиты отродясь не было! А Майки всегда был очень эмоциональным. В детстве он ревел куда чаще остальных братьев, но и смеялся — тоже. Пока остальные молчали и хмуро супили брови, тая в себе обиды, Майк вопил чуть ли не во весь голос, сразу выражая миру свое негодование, а прокричавшись как следует, тут же снова лучился озорством и весельем, точно маленький, но безумно яркий праздничный фейерверк. Мог ли он быть сердитым или злопамятным? Ох, еще как! Но эти его состояния проходили столь же быстро, как и возникали, и уже совсем скоро от того угрюмого, недовольного Майка не оставалось и следа... Вот и сейчас, Дон по привычке ожидал, что его братец успокоится и вот-вот вернется к своему обычному приподнятому настроению.

Ага, как же. Размечтался.

That's okay!
It's the terror of knowing
What this world is about
Watching some good friends
Screaming "Let me out!"
Pray tomorrow takes me higher
Pressure on people
People on streets

Повернувшись лицом к заговорившему мутанту, Ди снова надолго притих, пристально внимая горьким речам шутника, ни секунды не сводя глаз с его темного силуэта и неосознанно сминая пальцами мокрое полотенце. Пока Майк "сражался" со старым фонарем и спичками (мог бы просто зажечь лампу, к чему такие сложности...), механик молча вглядывался в его затылок, не спеша как-либо комментировать услышанное. Вопрос Микеланджело застиг юношу врасплох: что-то внутри неприятно дернулось и оборвалось, лишь стоило Дону перехватить направленный на него взгляд в упор. Это был очень... очень хороший вопрос. Настолько хороший, что гений попросту не сумел найтись с ответом, предпочтя в смятении отвести глаза. Ему не нравился такой Майк... не нравился тон, с которым тот сейчас с ним разговаривал. И даже не потому, что поднятая им тема была чересчур болезненна, просто... Как же сильно его должна была ранить вся эта ситуация с Лео, коли он враз растерял весь свой хваленный оптимизм и включил ярого циника-реалиста? Майки, конечно же, и раньше демонстрировал брату, до чего тяжело ему было осознавать (и принимать!) это страшное, гадкое предательство, но обычно Дон все же мог хоть как-то его утешить. Просто крепко взять руками за плечи, заглянуть в глаза и мягко, но уверенно сказать: не отчаивайся, братец, все образуется! Рано или поздно... Так было на ферме в Норхемптоне, так было на крышах после неудачного проникновения в штаб-квартиру Клана Фут; почему же это не срабатывало сейчас?

Потому что Майки был прав: ничего у них не образуется. Лео не передумает и не вернется... по-крайней мере, сам. Ему требовалась серьезная встряска — только так его мозги еще имели крохотный шанс встать обратно на место. Только вот, как хорошо показала вчерашняя вылазка, ни Майку, ни Дону не было суждено вернуть старшего брата в семью. Окажись там Рафаэль, или их родной отец, события, вероятно, сложились бы чуточку иначе... Но и в это тоже нынче верилось с огромным трудом.

Может, им действительно стоило попробовать еще раз?

— Нет, — Донателло нахмурился, рассеянно проведя ладонью по лбу. — Нет, Майки, мы не можем. Это было ошибкой с нашей стороны, неужели ты не понимаешь? Просто чудо, что мы оба смогли унести оттуда ноги. Я как и ты, больше всего на свете хочу вернуть Лео домой, и мне действительно хочется верить, что однажды нам это удастся. Но мы больше не станем так необдуманно рисковать нашими жизнями. Я не хочу даже думать о том, что случилось бы, если бы мы... Майки, ты меня слушаешь? — заметив, что брат с донельзя злым и раздосадованным видом отворачивает от него лицо, Дон поспешил шагнуть ему навстречу и крепко взяться за чужое запястье, так или иначе вынуждая Микеланджело снова посмотреть в его сторону. — Пожалуйста... пообещай мне, что ты не станешь делать этого в одиночку. Я должен это услышать! — Майк предпринял сердитую попытку высвободиться, но Донателло ему этого не позволил, стиснув пальцы с такой силой, что бедный подросток глухо ойкнул в темноте. — Обещай мне, Майки! — настойчиво повторил механик, но так и не дождался внятного ответа: вместо этого, его собеседник просто резко выдернул руку из чужой ладони и отступил на пару шагов, едва не врезавшись панцирем в прикроватную тумбочку. Вся злость в один миг испарилась из его глаз, сменившись искренней обидой и непониманием... Только теперь Донни понял, что это прикосновение (или скорее капканья хватка) могло причинить вред и без того поврежденной конечности шутника, которую накануне едва не вывихнул их старший брат. Еще одно страшное напоминание о провалившейся спасательной операции... если это теперь вообще можно было так назвать.

— Извини, я... я забыл, — спешно воскликнул Дон, наблюдая за тем, как Майк с донельзя испуганным видом потирает свое ноющее запястье. — Сильно болит? — в его голосе слышалось искреннее раскаяние, но Микеланджело предпочел отодвинуться подальше, вовсе не позволив умнику к себе прикоснуться. Донни молча уронил руку, которой уже потянулся было к чужому плечу, и убито перевел взгляд себе под ноги, чувствуя себя, мягко говоря, преотвратно. Ему совсем не нравился исход этого полуночного разговора, в ходе которого он не только не сумел утешить взвинченные нервы своего брата и по совместительству лучшего друга, но и, кажется, только сделал все гораздо хуже, чем оно уже было. Постояв немного вдали от по-детски надувшегося Майка, Дон, в конце концов, опустился на краешек чужой постели и зябко вздернул плечи. У него не было твердой уверенности в том, что Майки внял его мольбам: вдруг тот все еще злился и надеялся разобраться во всем самостоятельно? Лицо Микеланджело было плохо различимо из-за отбрасываемых фонарем глубоких, резких теней, но, кажется, он был ужасно расстроен всем происходящим... Что ж, его вполне можно было понять.

Insanity laughs under pressure we're cracking
Can't we give ourselves one more chance?
Why can't we give love that one more chance?
Why can't we give love give love give love?
Give love give love give love give love give love?

— Послушай, — в конце концов, Донни снова рискнул заговорить, одновременно продолжая сосредоточенно потирать одну ладонь другой, пытаясь, таким образом, собраться с мыслями. — Я правда беспокоюсь о том, что Лео может с нами сделать. В этот раз он едва не сломал тебе руку, и вообще... вел себя на редкость неадекватно, — на этих словах, Донателло невольно коснулся пальцами собственного горла, на котором до сих пор виднелся синеватый отпечаток тугого шнура, коим его едва не придушили в ходе борьбы. Разумеется, это сделал не сам Лео, а его громила-приспешник, но... Леонардо ведь даже пальцем не шевельнул, чтобы это предотвратить. От одной этой мысли по коже техника пробегали зловещие мурашки. — Понятия не имею, что они ему там про нас наговорили, и почему он так сильно изменился... Я не хочу больше его провоцировать. Это не значит, что я сдался, я как и ты — готов бороться до последнего, лишь бы Лео снова был с нами. Но я пока что не вижу способов, как мы с тобой можем это сделать, а любая дальнейшая наша неосторожность может повлечь за собой беду. Не только для нас самих, но и для Лео тоже. Подумай, его ведь явно не погладят по голове за наш побег. Мы можем серьезно ему навредить. Поэтому, я еще раз тебя прошу, не лезь в это, хорошо? — Дон перевел взгляд на притихшего шутника, смерив его откровенно потерянным, даже молящим взглядом. Как заставить его понять...?

— Мы ведь уже потеряли одного брата... Я не хочу терять еще одного.

Cause love's such an old fashioned word
And love dares you to care
For the people on the edge of the night
And love dares you to change our ways
Of caring about ourselves

This is our last dance
This is our last dance
This is ourselves
Under pressure

Это было чертовски больно... и несправедливо.

Первые же слова черепашки в оранжевой повязке заставили его старшего брата слегка побледнеть и в немом потрясении распахнуть потускневшие от усталости глаза — он даже не сразу поверил собственным ушам, потратив несколько мгновений на то, чтобы просто молча осмыслить сказанное... ну и, куда ему было деваться, нехотя проглотить эту донельзя обидную реплику. Отвратительное ощущение, будто ледяными помоями окатили с головы до ног, если не хуже... Как у Майка вообще повернулся язык сказать ему такое? Да разве ж это трусость — пытаться оградить от беды того, кто тебе по-настоящему дорог! Все-таки, иногда Микеланджело был слишком сильно похож на Рафи: тот тоже очень редко следил за тем, что и кому он говорил, эдаким многотонным бульдозером прохаживаясь по чужому самолюбию, а потом искренне удивлялся тому, что с ним больше не желали контактировать. Донельзя уязвленное выражение на посеревшем лице техника медленно сменилось другим, куда более мрачным и угрюмым, а уж когда Майки, окончательно забывшись, начал едко пародировать своего опасно притихшего собеседника, расхаживая взад-вперед по полутемной комнате, Дон уже вконец обозлился его откровенно детскому поведению. В конце-то концов, чем он заслужил такое отношение?!

И все-таки... Все-таки, Ди не хотел с ним ссориться.

По-крайней мере, прямо сейчас.

Не без усилия отведя взгляд от вредной голубоглазой физиономии, что так настойчиво взирала на мутанта сверху вниз, Донателло как-то подозрительно сгорбился и опустил голову, все еще неосознанно потирая ладони друг о друга — это отчасти помогало ему держать себя в руках. И пускай с виду механик казался более-менее спокойным, хоть и заметно надувшимся, внутри у него все кипело. Почему, черт возьми, его нетерпеливый братец просто не мог угомониться и дать умнику возможность как следует все обдумать! Нет, нужно было обязательно закатить весь этот глупый спектакль и размашисто приклеить к нахмуренному лбу изобретателя клеймо трусливого эгоиста, готового при малейшем проблеске опасности запереться у себя в лаборатории, а то и вовсе спрятать голову в панцирь!... Чего ради, Майк? Все такой же рассерженный и, вдобавок, ужасно огорченный, техник сумрачно проигнорировал как дальнейшее ворчание Микеладжело, так и его решительное приземление на кровать по соседству с сумрачно сжимавшим кулаки мутантом, хотя самого Дона при этом слегка подбросило задницей на чужом матрасе. Еще немного побурчав что-то из-под натянутого на голову покрывала, Майки снова попытался вызвать брата на разговор, не придумав ничего лучше, как в очередной раз его обозвать. Ну, ладно, допустим, что с плечом Донни реально переборщил... Но и Майк, простите, вел себя сейчас как явная скотина!

И чего, спрашивается, он от него сейчас ждал? Что умник проникнется услышанным и сломя голову бросится просить у него прощения? Ага, щас, разбежался.

— Чего ты от меня хочешь, Майк? — все-таки не удержавшись, хрипло огрызнулся Донателло в ответ. — Я не машина, понимаешь ты или нет? Я не какая-то бездушная компьютерная система, которая может за пару минут хладнокровно проанализировать ситуацию и выдать тебе список готовых решений, чтобы ты мог спокойно им следовать. Я понятия не имею что нам делать... да! Представь себе, ни единой светлой мысли в голове! — гений донельзя сердито потряс руками в воздухе, после чего вновь бессильно уронил их себе на колени, раздраженно отвернувшись от притихшего брата. — Я не меньше тебя огорчен и сбит с толку. Может быть, вместо того, чтобы кривляться и обвинять меня в трусости, тебе стоило бы хоть раз в жизни сесть и самому хорошенько обо всем подумать, а не перекладывать эту обязанность на чужие плечи, а? Как ты считаешь? — и Ди, не удержавшись, бросил еще один короткий, донельзя обжигающий взгляд на собеседника. — Окей, хорошо, давай еще раз обмозгуем имеющиеся варианты. Что ты предлагаешь нам сделать, повторно проникнуть в башню Фут и снова попытаться с ним поговорить? Да какой, черт возьми, в этом смысл?! Не знаю, заметил ты или нет, но Лео вообще не захотел нас слушать! Хочешь, чтобы он и вторую руку тебе вывихнул? А может, понравилось смотреть на то, как он пытается нас убить? Уж коли самого себя не жалко, так пожалей, хотя бы, Лео — вот уж кому наверняка достанется за наш вчерашний побег! — выпалив эту последнюю, донельзя горькую реплику, Донни снова умолк на какое-то время — но лишь затем, чтобы слегка подуспокоить свои взбудораженные нервишки и продолжить уже чуть более ровно и спокойно, но все с теми же сердитыми нотками в голосе:

— ...я и словом не обмолвился о том, что собираюсь бросать его одного в таком состоянии. Не знаю, с чего ты вообще это взял, — Ди чуть прикусил нижнюю губу, вспоминая, что именно в его прошлом монологе заставило Майка так сильно обеспокоиться. Он ведь не говорил ему, что собирается сидеть сложа руки! Поразмыслив еще немного, Дон нехотя заключил: — Но, мне действительно нужно время на то, чтобы понять, как нам действовать дальше. Нравится тебе это или нет... Можешь, конечно, махнуть на меня рукой и обратиться за подмогой к Рафу — уж он-то с радостью согласится пойти к Лео и как следует начистить ему рыло, вот уж в чем я ни секунды не сомневаюсь. Да только я не позволю, слышишь? — Дон снова повысил голос, наградив шутника донельзя грозным взглядом. Шутки в сторону... Он говорил вполне серьезно. — Не позволю вам, балбесам, так опрометчиво рисковать вашими панцирями, а уж жизнью и здоровьем Лео — тем более. Если уж и разговаривать с ним о чем-то, то только вдали от посторонних глаз и ушей, а для этого нам нужно выждать, пока он сам окажется за пределами штаб-квартиры Клана... Иначе все может окончиться весьма плачевно. Не думаю, что мы сильно поможем нашему брату, если дадим Шреддеру повод сомневаться в его верности, — хмуро закончил техник свою мысль. Собственно, больше ему нечего было к этому добавить... Майк мог беситься сколько ему угодно, чувствуя себя совершенно неспособным хоть как-то повлиять на нынешнюю ситуацию, а вот Дон этого делать не собирался. Так уж выходило, что в данный момент лишь он один из всей команды был способен смотреть на вещи трезво... По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.

"Ладно... надеюсь, он не сильно на меня обиделся," — еще разок косо поглядев на младшего черепашку, Дон украдкой вздохнул и, в конце концов, со скрипом поднял задницу с чужой кровати. Ему было тяжело и тошно от всего этого разговора, и дело даже не в том, что Майк обозвал его трусом... Точнее, не только в этом.

Как и Микеланджело, умник жаждал поскорее вернуть их брата домой... и чувствовал себя ужасно от того, что не сумел сделать этого прошлой ночью.

Это был их общий провал.

— ...наверное, нам лучше вернуться в наши комнаты и лечь спать. Как ты считаешь? — повернувшись лицом к Майку, Дон с утомленным видом воззрился на его съежившийся, зябко кутающийся в чужое одеяло силуэт. Каким же он, все-таки, был еще ребенком... Снова вздохнув, гений молча протянул ему свою трехпалую ладонь, держа ее распахнутой стороной вверх: жест молчаливой, пускай ненавязчивой, но искренней поддержки. — Идем... Нечего тебе торчать здесь одному. Слышишь? Мы попробуем еще раз... Мы найдем способ, рано или поздно, но мы обязательно сделаем это. Мы вернем его. Просто потерпи немного... И не терзай себя сверх того, что нам уже пришлось вынести. Хорошо?...