Честно говоря, гений до сих пор все никак не мог поверить в случившееся.

События минувших дней развивались столь стремительно и непредсказуемо, что поначалу у Донателло фактически не было возможности сесть и спокойно все обдумать. Он был слишком занят, сперва едва ли не за шкирку вытаскивая тяжело раненного Лео с того света, а затем пристально наблюдая за его медленным выздоровлением. И лишь когда его брат начал вставать с кровати без чужой помощи и самостоятельно перемещаться по убежищу, гений, наконец, смог хотя бы отчасти расслабиться и обратить внимание на другие, куда менее важные проблемы... Например, на страшный беспорядок в любимой лаборатории, за которой он совсем перестал следить — и когда в ней только успело скопиться так много лишнего мусора? В последний раз, Ди прибирался здесь несколько месяцев назад, как раз перед тем, как его семье пришлось в срочном порядке покинуть город и обосноваться на ферме в Норхемптоне. То есть, примерно тогда же, когда Леонардо их предал... Как много времени, оказывается, утекло с той поры! Стоя на пороге захламленной мастерской, Донни с легкой растерянностью обозревал творящийся кругом него бедлам, даже и не зная, за что хвататься в первую очередь. Он как-то совсем отвык от уборки, денно и нощно дежуря у постели избитого до полусмерти мечника... Может, стоило позвать братьев на подмогу? Да нет, пускай отдыхают; в конце концов, это его территория, и только он один виноват в том, что уже целую вечность не протирал здесь пыль и не расчищал проход к гаражу. Вообще-то, Донателло совсем не мешал царивший в помещении беспорядок, а вот Рафаэль, наоборот, обещал лично выкинуть к чертям все эти бесчисленные запчасти, инструменты и огрызки металла, так как перманентно наступал ногой то на одну, то на другую детальку, в отчаянных попытках добраться до возлюбленного байка. Отчасти, именно его сердитое ворчание и побудило умника отвлечься от увлекательной игры в фельдшера и задуматься над расчисткой окружающего пространства, покуда за дело и вправду не взялся саеносец. Еще немного помявшись на одном месте, Ди, в конце концов, издал протяжный вздох и нехотя поплелся за ведрами и шваброй — ладно... Похоже, не видать ему покоя. А может, оно и к лучшему — отвлечется, в конце концов, от всех этих бесконечных мыслей на тему "а что, это все вправду происходит на самом деле?"... или, наоборот, как следует обмозгует последние события и решит, как вести себя в дальнейшем. И то, и другое казалось, в общем-то, довольно неплохой перспективой... Хотя бы потому, что Донателло страшно устал притворяться перед братом, что все в полном порядке, и что он совсем не держит на него обиды.

А обида была. Едкая, просачивающаяся в любые щели, точно разлитая из колбы серная кислота — ей-богу, технику стоило огромных трудов держать ее под контролем и не вываливать на голову только-только оклемавшемуся Леонардо. Не находя себе выхода, она неумолимо скапливалась в душе изобретателя, не давая ему покоя, отравляя все его мысли, вынуждая медленно вариться в собственном соку и беспрестанно злиться, злиться, злиться... Так сильно и отчаянно, как он никогда не злился прежде.

А еще Дону было страшно, безумно страшно. Страшно за Лео, ведь он был так близок к смерти... И страшно за себя и остальных: вдруг мечник всего лишь притворялся больным? Вдруг он намеренно дал Шреддеру себя ранить, желая, таким образом, вернуть утраченное доверие родных и вплотную подобраться к своим братьям и отцу, чтобы затем ударить их исподтишка? Казалось бы, такие глупые, беспочвенные, бредовые подозрения... но гений все никак не мог от них избавиться. Даже теперь, когда все его мысли, кажется, были заняты уборкой, а сам он и думать забыл про Лео, Донателло по-прежнему терзало смутное чувство тревоги. Старательно полируя тряпкой очередной пыльный монитор, умник неосознанно всматривался в собственное мутное отражение, боясь выпускать из поля зрения дверь в лабораторию, а громоздя друг на друга тяжелые коробки с запчастями, то и дело останавливался, чтобы внимательно прислушаться к царящей за порогом мастерской тишине — не раздадутся ли чьи-нибудь осторожные шаги, или тихий скрип ремней о ребристую поверхность панциря?

Глупости, конечно... но все же.

"Да успокойся ты наконец," — в отчаянии осадил себя механик, вот уже в пятый или шестой раз поймав себя на том, что нервозно оглядывается через плечо, словно боясь, что его кто-нибудь ударит. — "Это уже паранойя, тебе не кажется?" — решительно отвернувшись, Донни продолжил с усиленным рвением махать шваброй из стороны в сторону, щедро заливая округу мыльной пеной, натирая полы до нестерпимого блеска. Кто его знает, когда ему вновь приспичит убраться в помещении... Может, это случится только через год, а то и целое десятилетие! Напряженно хмурясь, старательно удерживая себя от того, чтобы вновь боязливо покоситься себе за спину, гений шаг за шагом пятился назад по предварительно расчищенному пространству комнаты, временами с плеском окуная швабры у ведро, и в конце концов сумел добиться того, что все его внимание сосредоточилось на самом процессе уборки. Он даже на пару часов забыл о существовании Лео, полностью занятый борьбой с тоннами скопившейся в помещении грязи... Тем не менее, ему пришлось вспомнить о нем, как только настенные часы пробили десять часов утра. Повернув голову к сверкающему чистотой циферблату, Донни устало подумал о том, что ему вот-вот предстоит нанести визит в спальню мечника и удостовериться, что тот принял все свои лекарства, а затем сделать ему свежую перевязку... И все это с доброй, понимающей улыбкой на лице, чтобы Леонардо ни в коем случае не почувствовал себя лишним, или ущербным.

Почему он не мог просто взять и простить все его грехи, как это сделал Майки?

"Я хочу, чтобы все было по-прежнему," — тоскливо подумал гений, отворачиваясь от часов и рассеянно проходясь тряпкой вдоль поверхности рабочего стола. Рука техника при этом случайно зацепила стоявшую сбоку рамку с фотографией, и та едва не полетела в мусорную корзину; резко выбросив руку вниз, Ди успел-таки подхватить ее в воздухе, задержав взгляд на старом, капельку засвеченном изображении: четверка ухмыляющихся, шутливо гримасничающих зеленых физиономий, одна из которых — его собственная — располагалась чуть ближе к объективу, так как именно гений снимал происходящую на камеру. Как давно это, кажется, было... Больше года тому назад, когда подростки еще и думать не смели о том, чтобы покинуть свое безопасное логово и совершить первую пробную вылазку на поверхность. Донателло невольно отложил грязную тряпицу и взялся за фоторамку обеими руками, поднеся ту ближе к глазам, жадно рассматривая вроде бы такую привычную, но в то же время до странного фантастическую картинку. Неужели они когда-то были так дружны? Они ведь были готовы умереть друг за друга! А Лео, в итоге, хватило всего нескольких дней, чтобы отдалиться от своей семьи, и из лучшего друга стать их самым злейшим врагом... Что заставило его передумать? И одумался ли он на самом деле? Донни рассеянно провел пальцем по тепло улыбающемуся, такому спокойному и уверенному лицу мечника...

И тут же выронил фотографию во второй раз, ошеломленно вылупив глаза и пугливо дернувшись всем телом, до того громко и неожиданно прозвучал голос Леонардо прямо за его плечом!

Впрочем, зависать на месте от испуга Донни вовсе не стал, напротив, он среагировал на удивление быстро — так быстро, что даже сам не сразу осознал, что именно он сейчас сделал. Стремительно ухватившись за древко лежавшего рядом с ним посоха, Ди вихрем развернулся на месте, одновременно с этим выпуская потайное лезвие на одном из концов Бо, и остановил его в считанных миллиметрах от обнаженного, никак и ничем не защищенного горла бывшего лидера. Несколько секунд, ребята с молчаливой настороженностью пялились друг на друга, не решаясь двинуться с места... А затем Донателло медленно убрал оружие от чужой шеи, не сводя глаз с побледневшего лица брата. Лео казался потрясенным и напуганным... Впрочем, как и сам Дон. Понадобилось усилие, чтобы гений взял себя в руки и прекратил настороженно взирать на старшего мутанта, как если бы в любой момент ожидал его нападения.

Черт... Как по-дурацки все это вышло.

— ...извини, — наконец, тихо произнес Донни, окончательно выпрямляясь и откладывая шест в сторонку. — Я подумал, что... я подумал, это кто-то чужой, — так себе оправдание, признаем честно. Он ведь слышал голос Леонардо, еще до того, как обернулся, так откуда вдруг такие странные выводы? Чтобы хоть как-то скрасить воцарившуюся между ними неловкость, Ди перевел взгляд на корзинку под своими ногами и, наклонившись, осторожно извлек фотографию из кучи мятых бумаг. — Я тут решил прибраться немного... уже почти закончил. Ты выпил таблетки, что я для тебя оставил? — вот и пришло время дежурных вопросов. Донателло старался выглядеть максимально непринужденно, но и не мог заставить себя повторно заглянуть в глаза брата, боясь увидеть в них... обиду? упрек? Скорее уж, горестное осознание. Ди аккуратно отряхнул снимок от прилипших к нему карандашных стружек и поставил его обратно на стол, усиленно имитируя бурную деятельность. — Если ты подождешь еще пару минут, я завершу уборку и помогу тебе сменить повязку. Мне осталось совсем немного, только пыль со стола протереть, — говоря это, Дон окончательно повернулся к брату спиной, все еще старательно избегая чужого взгляда.

Стыдно сказать, но сейчас гению исступленно хотелось, чтобы Лео провалился сквозь землю.

Who are you now?
Are you still the same
Or did you change somehow?
What do you do
At this very moment when I think of you?
And when I'm looking back
How we were young and stupid
Do you remember that?

Ему не хотелось его видеть.

Странно... Он так долго мечтал о возвращении любимого старшего брата, так отчаянно хотел вновь его обнять и извиниться перед ним за все былые ошибки — а теперь не мог найти в себе сил, чтобы повернуться к нему лицом. Почему? Донателло пока что и сам не знал ответа на сей вопрос, а может и знал, то намеренно загонял его поглубже в собственное сознание, словно бы отчаянно стыдясь этого жуткого откровения. Здравый смысл подсказывал, что Лео ни в чем толком не виноват. Беднягу обманули, завлекли в сети лжи и самообмана, намеренно исковеркали его воспоминания о доме и родной семье, совсем как это однажды сделали с Моной. Возможно, именно этот факт и убивал гения больше всего остального. Любое постороннее вмешательство в чужой разум казалось ему дичайшим варварством, гнусной издевкой над человеческим (или мутантским) мозгом. Как можно было вот так запросто вторгнуться в чей-либо рассудок? Сознательно уродовать чью-то память, чуть ли не с корнем вырывая из нее все лишние, якобы непригодные делу куски и эпизоды, а то и вовсе заменить их другими, искусственно созданными кадрами из никогда не существовавшего прошлого? Это выходило далеко за рамки его личного представления о гуманности, и при одной только мысли об этом Донателло охватывал неконтролируемый гнев. Да... да, это было вполне в духе Рене — снять с кого-нибудь "крышу" и щедро залить туда серной кислоты, а после сидеть и наслаждаться видом того, как его несчастная жертва медленно сходит с ума, не в силах отличить правду от вымысла. Так было с Моной, так случилось с Алопекс и вот теперь это, как выяснилось совсем недавно, какое-то время происходило и с Леонардо тоже. И безумно жаль, что Дон не смог понять этого раньше, несмотря на наличие явных доказательств. Почему он не догадался об этом сразу? Почему не сумел сопоставить очевидные факты и выявить логичную закономерность? Быть может, ему удалось бы вытащить брата из беды, еще задолго до того, как тот сам вырвался из когтей их смертельного врага, едва не погибнув при этом... Никто не смог помочь Лео, да и не хотел этого вовсе — и как же теперь жить с этим ужасным осознанием?

Как теперь вообще смотреть Лео в глаза, зная, что он все это время мог его спасти?

— ...не получилось донести полную чашу... — напряженный, все еще заметно хрипящий голос мечника казался таким слабым и беззащитным. Он вовсе не кофе не донес, нет; разлитый по полу напиток это ерунда. Важно то, что Леонардо оставил позади львиную часть самого себя, прежде, чем кое-как сумел подползти к ногам своих родных и рухнуть лицом в пол, истекая кровью на их глазах. Дон невольно вздрогнул, возродив в памяти тот кошмарный миг, когда был вынужден накладывать шов на разрезанное, багровеющее пугающе чистой и гладкой раной горло брата, и невольно сам прикоснулся пальцами к собственной шее, будто бы явственно ощутил отголоски чужой боли. И вот вроде бы самое удачное время для того, чтобы развернуться и сгрести Лео в судорожные объятия, в миг оборвав поток горьких извинений... Но Донни все еще не мог найти в себе силы для этого. Почему? Почему нельзя было просто взять себя в руки и положить конец их затянувшемуся конфликту?

Потому что ты сам позволил этому случиться, Лео. Ты позволил им себя обмануть... А теперь скажи мне, брат — оно того стоило?

Now look at me
Instead of moving on, I refuse to see
That I keep coming back
And I'm stuck in a moment
That wasn't meant to last

— Не говори глупостей, Лео, — собственный голос кажется ему невероятного чужим и далеким, ведь он совсем не соответствует его внутреннему состоянию. Чересчур сдержанный и спокойный, такой... фальшивый, что ли. Да, именно фальшивый. Внутри все так и кипело, но внешне Донателло казался совершенно невозмутимым — как и всегда, когда он из-за всех сил пытался сдержать рвущуюся наружу злость. Не оборачиваясь к замершему позади него Лео, умник снова взялся за тряпку и приподнял рабочую клавиатуру, тщательно протирая ту от скопившейся за несколько долгих месяцев пыли. — С чего ты взял, что я вообще на тебя сержусь? Главное, что ты вернулся. И осмыслил свое прежнее поведение, — ну да, конечно... осмыслил он. Едва ли Лео вообще понимал, за что на него сердились в первую очередь. И на что конкретно злился Дон... — Спасибо за кофе. Поставь на любую свободную полку, я как раз расчистил для этого место... А насчет луж не беспокойся, у меня тут швабра под рукой, — будничным тоном продолжил техник, теперь уже занявшись тем, что начал самозабвенно полировать многочисленные компьютерные экраны, тут и там висевшие над его рабочим столом. Позади раздался характерный гулкий стук: видимо, Леонардо внял команде брата и покорно опустил чашку на один из стеллажей. Дон невольно выдохнул с облегчением. Умница... Не хватало еще, чтобы Лео стоял у него над душой с кружкой наперевес — это здорово давило на нервы. Вот если бы он еще вышел из лаборатории и спокойно дождался изобретателя где-нибудь снаружи... Тогда у Донателло появился бы шанс на то, чтобы окончательно взять себя в руки, прежде, чем вернуться в гостиную и там уже приступить к своим рутинным обязанностям, вроде ежеутренней смены чужой повязки. Всего пара минут, и он бы снова взял свои разыгравшиеся эмоции под контроль...

Разумеется, никто не собирался давать ему такой возможности.

— Лео, — заметив в отражении темного монитора, что мечник по-прежнему мрачным истуканом торчит за его спиной, Дон как можно более мягким и ровным тоном обратился к молчаливо дожидавшегося его брату, мысленно уповая на то, чтобы ему хватило сил остаться вежливым до конца этого разговора. — Ты не мог бы подождать меня снаружи? Если ты хочешь поговорить, то сейчас не самое удачное время для этого. У меня куча работы, — и Донателло выразительно обвел взглядом мастерскую, как бы говоря: смотри, сколько всего мне здесь еще чинить и паять! Однако, Леонардо даже не двинулся с места, в принципе, весьма четко и прямолинейно заявляя технику о своем желании остаться в лаборатории. Дон украдкой скрипнул зубами друг о друга, чувствуя, как медленно, но верно переполняется чаша его вселенского терпения. Ей-богу, он уже и забыл, каким упрямым мог быть его старший брат... И до чего сильно это порой раздражало. Бросив тряпку на стол, Дон нехотя развернулся навстречу бывшему лидеру черепашьей команды и замер, со сдержанно-хмурым видом скрестив мускулистые лапы на закованной в кость груди.

Окей... возможно, это и вправду было неправильно с его стороны — так трусливо бежать от важного разговора.

— Хорошо. Я тебя слушаю, — со вздохом молвил изобретатель, глядя на Лео с таким лицом, будто тот вконец его заколебал. — Но только давай без этого, ладно? Я не хочу смотреть на то, как ты самозабвенно бьешься лбом о землю и в тысячный раз просишь у меня прощения. Я понимаю... мы все уже давным-давно прекрасно тебя поняли. Тебе изменили память, заставили поверить в то, что мы отъявленные негодяи и злыдни, не ценящие твоего присутствия в семье. Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, как это сразу не пришло мне в голову. После того, что эти ублюдки сделали с Моной и Алопекс... Можно было бы слегка поднапрячь мозги и провести аналогию между тремя этими инцидентами, ты не находишь? — заметив, что Леонардо собирается что-то сказать, Дон резко вскинул одну руку, выставив ребро ладони перед собой и, таким образом, призывая брата к молчанию. Довольно-таки забавно, учитывая, что еще минуту назад он сам настойчиво пытался избежать этого разговора и вроде как приготовился слушать чужие излияния. Видимо, Донателло и сам не понимал, как сильно он нуждается в том, чтобы сполна выплеснуть Лео свою душу. Очень уж это было непросто — так долго держать свои мысли при себе. — Это подлинный идиотизм с моей стороны, Лео. И мне очень стыдно, что я не догадался обо всем раньше. Так что тебе не стоит извиняться за то, что ты так долго отсутствовал. Да, мне пришлось взять на себя часть твоих старых обязанностей, но я вроде как справился. С трудом, но справился. По-крайней мере, наша семья не развалилась окончательно, хотя очень сильно к тому стремилась. Но я вот чего не пойму... — тут Донни сделал небольшую паузу, устремив на мечника свой тяжелый, какой-то даже невыносимо мрачный взгляд. — Зачем ты вообще туда пошел? Точнее... что именно подтолкнуло тебя к тому, чтобы пойти в Клан Фут? Ты так сильно был на нас обижен? Поверь мне, я задавал себе этот вопрос десятки, если не сотни раз, и всякий раз не мог понять тебя до конца. Я помню, как ты странно вел себя перед исчезновением. Как настойчиво избегал любых разговоров с нами... Тебя что-то гложило, мы все это чувствовали. Но ты отказывался идти на контакт, а потом просто взял и... атаковал нас вместе с людьми Шреддера. И никто так и не понял, что с тобой произошло. Теперь-то мы знаем, ты был не в себе, тебя до отказа накачали наркотиками на основе сыворотки Лизарда... Но почему это случилось? Как ты вообще позволил этому произойти?

Мы ведь не слепые, Лео. Ты был зол и расстроен... так, как никогда в жизни. Мы все это видели. И теперь я всего лишь хочу знать — что именно мы... я сделал не так. Почему ты так сильно обозлился? Тебя настолько коробило мое поведение? — на этих словах, Донателло вновь отвел взгляд в сторону. Его, как и Лео, мучило страшное чувство непроходящего стыда... и, в то же время, он был по-настоящему на него сердит. Хотя бы за тот, что тот осознанно позволил завлечь себя в западню, вместо того, чтобы сразу, прямо высказать Дону свое недовольство. Кто знает... быть может, тогда бы ничего из этого не случилось. И братья все вместе, вчетвером, плечом к плечу справились с обрушившимися на них бедами — вместо того, чтобы позорно падать на колени перед лицом очередной неудачи. Леонардо всегда был тем, на кого Донни стремился быть похожим, он единственный из них знал, как сплотить команду... И почему-то именно он сдался самым первым. И коли у него были на то причины, Донателло жаждал узнать их все. Хотя бы просто для того, чтобы весь этот кошмар больше никогда с ними не повторился. Чтобы Лео больше никогда их не оставил... или хотя бы сам остался в живых.

Ведь никто не гарантировал, что в следующий раз Донни снова окажется рядом с задыхающимся, давящимся собственной кровью мечником и сумеет вовремя зашить его раны — прежде, чем тот угаснет навсегда.

I've tried to fight it
Can't deny it
You don't even know

That I still need you
I still care about you
Though everything's been said and done
I still feel you
Like I'm right beside you
But still no word from you

The things we did, the things we said
Keep coming back to me and make me smile again
You showed me how to face the truth
Everything that's good in me I owe to you

Донателло не был злыднем по натуре.

Даже натягивая самую непроницаемую из своих масок, в душе он все равно оставался самим собой — эдаким всепонимающим добрым идиотом, готовым стряхнуть с себя напускную строгость и отодвинуть личные обиды куда-то далеко на задний план, дабы те не мешали ему трезво смотреть на ситуацию. Вот и сейчас... Лео хватило всего одной-единственной реплики, подтвердившей самые глубинные опасения мутанта, чтобы лицо последнего медленно разгладилось, утратив былое хмурое выражение... а затем столь же плавно вытянулось, причем не от изумления даже, а скорее от смятения и моментально охватившего техника чувства вины, которую он до сего момента успешно прятал под завесой надуманного раздражения. Если бы только Леонардо догадался посмотреть на брата, вместо того, чтобы с донельзя задумчивым видом обойти его стороной и отрешенно провести лапой по начисто протертому от пыли монитору, он бы наверняка заметил все эти перемены, не только во взгляде, но и в самой позе техника, что все еще стоял рядом с ним, упрямо скрестив лапы на пластроне. Поначалу такой угрюмый, преувеличенно раздраженный, вздернувший плечи едва ли не выше головы, как это частенько делал Рафаэль, когда играл во вредного буку — ну, а теперь растерявший добрую половину былой уверенности и чувствующий себя откровенно не в своей тарелке... Опустив глаза, юноша на какое-то время замер так, отнюдь не торопясь встречаться с пристальным, на удивление прямым и открытым взглядом Леонардо, направленным на слегка теряющийся во мраке профиль изобретателя.

Он слушал.

Слушал молча и внимательно, предельно вдумчиво, не стремясь вклиниться в чужой монолог и давая брату шанс сполна высказать все наболевшее, что скопилось в его душе за эти долгие недели... месяцы... годы? Как начинало выясняться только сейчас, проблемы в их отношениях начались гораздо раньше, еще задолго до того, как между ребятами пролегла первая глубокая трещина раздора. И Донателло оставалось лишь мысленно поражаться тому невообразимому упорству, с которым его брату удавалось скрывать все эти переживания от своих родных... Конечно, гений и прежде смутно догадывался о чем-то подобном, невольно задаваясь вопросом, как же Лео все это время удавалось нести на своих плечах такую громоздкую, можно сказать, что совершенно неподъемную ношу, причем делал он это едва ли не с пеленок? Как умудрялся держать контроль над всей этой несносной и шумной ватагой, при том напрочь игнорируя собственные желания? А главное — почему он никогда не делился с ними своими переживаниями, предпочитая молча копить их в себе?...

"А кто ж его спрашивал," — эта мысль с такой силой ужалила Дона изнутри, что он аж неприятно вздрогнул всем телом, что, к счастью, осталось незамеченным. Во многом потому, что Лео уже и сам был близок к тому, чтобы окончательно вывернуться наизнанку, обнажая свои застарелые, но все еще кровоточащие, невообразимо глубокие душевные раны пред глазами вконец растерявшегося техника. Сказать, что Донни был потрясен — значило ничего не сказать: все-таки, одно дело догадываться и подозревать, и совсем другое — воочию убеждаться открывшейся правде. Гений даже не пискнул, когда слегка подрагивающая ладонь брата вдруг с силой сдавила его собственное плечо, тем более, что Лео довольно-таки быстро его отпустил, видимо, запоздало взяв эмоции под контроль. Тихое извинение подростка также осталось без ответа: честно говоря, сейчас Ди только и мог, что растерянно взирать на их бывшего лидера сверху вниз, по-прежнему не шевелясь, даже не пытаясь как-то прокомментировать услышанное... Тем более, что Лео все еще не закончил.

Но даже когда он ненадолго умолк, давая брату возможность как следует переварить услышанное, тот по-прежнему не торопился сказать ему и слова в ответ. Вновь отведя взор от побледневшего лица мечника, Дон еще с добрую минуту невидяще пялился куда-то в темное пространство перед собой, покуда Леонардо снова не начал с ним говорить. Тогда их взгляды, наконец-то, пересеклись: его собственный, ошарашенный и полный глубокого душевного смятения, и Лео — тяжелый, уставший и до ужаса тоскливый, какой-то даже... безнадежный, что ли. Заданный мутантом вопрос, вроде бы такой простой и резонный, подействовал на гения точно мощный удар под дых, или как звонкая пощечина, отчего он даже перестал дышать... Но лишь на несколько секунд.

Пожалуй, именно это стало для него самой последней каплей.

Though the distance that's between us
Now may seem to be too far
It will never seperate us
Deep inside I know you are

— ...стой здесь, — неожиданно тихо скомандовал изобретатель, прежде, чем наконец-то оторвал свой панцирь от  столешницы и слегка нетвердым, но быстрым шагом направился к дверям мастерской. Однако, подросток не стал выходить за пределы комнаты: звонкий щелчок подсказал Лео, что его брат только что запер их внутри помещения, таким образом, полностью отрезав мутантов от прочих обитателей черепашьего логова... Да и вообще, от всего внешнего мира, способного хоть как-то помешать или отвлечь их от столь важного разговора. Для пущей уверенности подергав тяжеленную металлическую дверь за ручку и убедившись, что никто из братьев не сможет проникнуть внутрь без предупреждения, Донни все также стремительно вернулся к столу, игнорируя вопросительный взгляд мечника. Остановившись рядом с опасливо притихшим лидером, Дон не глядя подкатил к нему свое огромное рабочее кресло, повернув то лицом к себе, а затем решительно накрыл ладонями чужие плечи, вынуждая Леонардо с размаху бухнуться задницей на слегка жесткое, но, в целом, довольно комфортное сидение. — Садись, — убедившись, что его брат выполнил эту простую команду, техник вновь прислонился карапаксом к краю стола, крепко схватившись за него обеими руками и на время склонив голову в глубоком, напряженном молчании. Должно быть, мечник чувствовал себя очень и очень неловко, сидя вот так вот перед угрюмо замершим Донателло, точно нашкодивший ученик в кабинете директора... Но умнику требовалось несколько минут, чтобы как следует собраться в мыслями.

Все-таки, ему бы не хотелось бы ошибиться с ответом.

— Все это время... — тихий и обманчиво спокойный голос черепашки, наконец, положил конец явно затянувшейся паузе; приподняв одну ладонь, Дон знаком дал брату понять, что он не хочет, чтобы тот его сейчас перебивал. Он даже не сознавал, до чего властным мог показаться этот жест его старшему товарищу. В конце концов, в данный момент это было совсем не важно... Он просто хотел, чтобы Лео внимательно его выслушал. — ...мы вели себя как полные идиоты. Да что уж там, мы и были идиотами. То, как мы реагировали на твои команды... на твою настойчивую опеку над нами... это было чертовски глупо и эгоистично с нашей стороны. Мы никогда не понимали ни тебя самого, ни твоего стремления во всем быть лучшим. Нам даже не приходило в голову, что ты стремился быть таким в первую очередь ради нас самих, — плавно опустив руку, Донни снова тяжело оперся на столешницу, напряженно глядя куда-то в серый, заляпанный пол у себя под ногами. — У тебя ведь не было выбора. Ты никогда не просил Сплинтера о чем-то подобном. А он, должно быть, и сам был не рад тому, что взвалил на тебя такую большую ответственность... Мы все прекрасно об этом знали — но даже не стремились хоть как-то тебе помочь. Я... я прошу у тебя прощения и за это тоже, — голос техника неуловимо дрогнул. — Теперь, когда я побывал на твоем месте, все кажется таким простым и очевидным... Я бы в жизни никому не пожелал такой доли, какая выпала тебе, Лео, — перестав, наконец, усердно пялиться на темное кофейное пятно, Донни медленно перевел взгляд на лицо мечника, чувствуя, что больше не может оставаться безучастным к его персоне. Какое-то время, они оба молча смотрели друг на друга, окутанные холодным, призрачным сиянием множества работающих компьютерных экранов... А затем Донателло вдруг снова оттолкнулся лапами от стола и медленно опустился на корточки рядом с поникшим братом, осторожно, не без скрытой опаски накрыв его лапу своей.

— Глупо, конечно, — хмыкнул он, впрочем, без тени улыбки на лице, — так поздно извиняться перед тобой за все, через что тебе пришлось ради нас пройти. И из-за нас — тоже... Но я хочу, чтобы ты знал: мы не прекращали в тебя верить, Лео. Мы могли сердиться, могли таить обиду и просто вредничать, могли даже отмахиваться от тебя, как от назойливой мухи, но... ты зря чувствовал себя лишним, или бесполезным. Да, ты частенько вел себя как эгоистичный павлин, этого у тебя не отнять. Но в конечном итоге, твой уход образовал дыру, которую ничем нельзя было заполнить. Я старался, поверь... Но это все равно что выбросить большущий кусок из головоломки, который прежде находился в самой ее сердцевине, и попытаться заменить его другим, совершенно неподходящим ни по форме, ни по размерам. Ты нам нужен, Лео, все время был нужен! И мне безумно жаль, что наши... мои действия заставили тебя думать иначе, — Донни утомленно прикрыл веки, с болью продолжая. — Я был слишком сильно поглощен своими личными проблемами, и совсем не обращал внимания на то, что творилось вокруг. Я ведь... я ведь хотел с тобой поговорить тогда. Я чувствовал, что с тобой что-то не так! Но каждый раз откладывал, находя себе все новые и новые оправдания. Если бы я только знал, как сильно я об этом пожалею... — гений снова умолк, тщетно пытаясь найти в себе силы, чтобы продолжить. Это было чертовски непросто, учитывая, до чего огромный ком встал у него в горле — но он чувствовал, что должен сказать Лео, насколько тот был важен для них всех. Для самого Дона в первую очередь...

В конце концов, кто как не Донателло мог сполна понять мечника, столь долгое время пробыв в его шкуре?

— Ты не бесполезен. Если тебе по-прежнему кажется, что ты неудачник, по чьей вине с нашей семьей постоянно случаются плохие вещи — это не так. Никто из нас не смог бы лучше тебя справиться с обязанностями старшего брата, и ты зря так быстро от всего этого отказался. Можешь ругать себя или нас сколько влезет, но только не уходи никуда больше. Не беги от проблем, ясно тебе? Это было жестоко — бросать нас вот так, думая, что мы справимся без тебя, вместо того, чтобы просто попытаться с нами поговорить. Мы не выдержим, если ты снова куда-то исчезнешь. Просто пойми это уже наконец...

Never gone, never far
In my heart is where you are
Always close, everyday
Every step along the way
Even though for now we've gotta say goodbye
I know you will be forever in my life (yeah)
Never gone

Это было ох как непросто — вот так спокойно касаться руки мечника, делая вид, что он ни капельки не боится этого прикосновения. Еще сложнее было вымаливать у Лео прощения за былые промахи и ошибки, да, к тому же, от лица всей их разношерстной компании, самонадеянно взяв на себя право решать за остальных членов семьи. Рафу это уж точно не понравилось бы... А что насчет самого Донателло? Безусловно, он чувствовал себя ужасно виноватым, но ведь и сам Лео тоже знатно наломал дров. А извиняться первым отчего-то все равно полез Дон... Где же здесь справедливость?

Ну, так уж повелось, что гений с ранних лет привык нести ответственность за свои слова и действия, и, вдобавок, был на редкость совестливым черепашкой, готовым моментально признать собственную ошибку и вполне искренне попросить за нее прощения, даже если он сам при этом оставался до глубин души уязвлен чужой грубостью или эгоизмом. В каких-то ситуациях, это проявляло себя как явный недостаток чересчур мягкого характера техника; в другое время — наоборот, раскрывало юношу с самой лучшей его стороны, позволяя тому с легкостью гасить любые конфликты. Ди попросту ничего не мог с собой поделать: если бы он не извинился перед Лео прямо сейчас, то все равно сделал бы это рано или поздно, вопреки ущемленной гордости. Тем более, что это действительно нужно было сделать... Как считал Донателло — каждому в их команде.

В конце концов, Лео ведь не просто так начал сомневаться в своих лидерских навыках... О чем, в принципе, сам только что и поведал своему брату. Сложно, знаете ли, оставаться безучастным, когда тебя едва ли не носом тычут в собственное дерьмо. Любой другой на месте изобретателя уже давным-давно бы вспыхнул до небес, точно сухой костер, заранее облитый керосином, но Донателло так не мог. Или просто не хотел. Какой, право, в этом смысл? Уж лучше они попытаются решить эту проблему прямо сейчас, чем и дальше будут рычать друг на друга из противоположных углов, баюкая свое донельзя чувствительное эго...

Едва только теплая ладонь старшего накрыла его собственную, ненавязчиво ее приподняв, Дон тотчас послушно убрал руку прочь, а затем и сам выпрямился в полный рост, с легкой настороженностью в темно-серых глазах наблюдая за лицом собеседника. Отступив к столу и заново сцепив лапы на пластроне, умник молчаливо вслушался в ответный монолог Леонардо, после чего едва заметно кивнул головой, показывая, что принимает его извинения. Да уж, плохо начиналась их беседа... Зато сейчас они, наконец-то, могли поговорить спокойно, не срываясь на взаимные упреки и оскорбления, когда каждый стремится побольнее ударить по самолюбию оппонента — уже какой-никакой, а прогресс.

— Ну, зато теперь ты знаешь, что бывает, если слишком долго молчать о своих чувствах и пытаться решить свои проблемы в одиночку, — негромко откликнулся Донни в ответ на одну из самых невеселых реплик мутанта, проследив взглядом за его отчасти машинальным прикосновением к туго перемотанной бинтами шее, после чего выразительно ткнул большим пальцем в собственное изуродованное шрамами плечо. Хорошо, что Раф с Майком все же умудрились донести до упрямца-гения эту донельзя простую концепцию... И плохо, что они не смогли сделать того же для Лео. Донателло слегка нахмурился, вновь задумавшись о том, что все бы могло сложиться куда иначе, если бы только они все оказались рядом с братом в нужный момент времени, просто дав ему возможность как следует выговориться... Словно бы прочтя мысли техника, Лео завел речь о том, как сильно ему, оказывается, помогали воспоминания о его настоящей семье, и его внимательный слушатель поежился против воли, в очередной раз испытав острый укол совести... А также всплеск сильной, не проходящей досады — если Лео так давно вспомнил о своих родных, то почему сразу же не вернулся домой, предпочтя задержаться в Клане еще чуть ли не на месяц?

— Ясно. Решил сыграть в двойного агента, — негромко, но до ужаса раздраженно откликнулся механик, на мгновение отведя взгляд от виноватой физиономии Лео и сердито упершись им куда-то в стену. — Это было чертовски глупо с твоей стороны. Так необдуманно рисковать собственным панцирем, зная, что это может стоить тебе жизни... Ты думал, что контролируешь ситуацию, но на самом деле изо дня в день играл со смертью. Тебе следовало сразу же вернуться в убежище, а не ходить вокруг да около, гадая, как мы тебя встретим, дурака этакого, — совсем уж сердито воскликнул Донни, вновь бросая уничтожающий взгляд на брата. Хотя теперь его злость была вызвана скорее уж болью и сопереживанием, чем какими-то негативными эмоциями вроде обиды или гнева. Это было очень хорошо видно по выражению лица техника: бледному, встревоженному, даже откровенно напуганному картинами беспощадной расправы Шреддера над предавшим его мутантом, что угодливо предоставляло Дону его богатое выражение. Помолчав немного и заодно чуть подуспокоившись, подросток неожиданно вновь подал голос, в кои-то веки озвучив давно терзавший его вопрос: — К слову... как тебе вообще удалось обойти действие психотропного препарата? — ведь гений не по наслышке знал, до чего это было тяжело и мучительно. Моне для этого понадобилась целая неделя тотальной амнезии, полная страха, недоверия и кошмарных, поистине невыносимых головных болей; что касается Алопекс, то она, к счастью, справилась гораздо быстрее, но так и период восстановления у нее продлился заметно дольше, сопряженный диким эмоциональным стрессом. Так как же Лео, с его полностью замутненным наркотиками сознанием, сумел в одиночку вырваться из-под контроля этого жуткого вещества? Донателло весь обратился в слух, но, увы, так и не смог добиться от мечника более-менее внятных объяснений. Итак, в какой-то момент он вдруг заподозрил неладное и решил отказаться от употребления сомнительного напитка... а дальше? Гений сам не заметил, как на его переносице пролегла глубокая недоверчивая складка — Лео явно чего-то не договаривал...

"Почему ты не хочешь мне этого говорить?"

— Лео... — начал было изобретатель, воспользовавшись затяжной паузой в их разговоре, но в этот момент Лео вновь подал признаки жизни, прекратив с угрюмым видом терзать мягкую обивку кресла, — и тут уж Дону поневоле пришлось заткнуться на полуслове, дабы его брат смог полностью выговориться. Правда, умника уже начинала всерьез тревожить эта усиливающаяся хрипотца в чужом голосе. Поврежденное горло Леонардо еще только-только начинало восстанавливаться... "Может, зря мы вообще это затеяли?... Подождали бы еще немного, пока все не заживет..." — Дон в растущем смятении скользнул взглядом по замотанной шее мечника... Но затем вновь устремил его точно в пронзительно-голубые глаза мутанта, невольно вздрогнув воспоминанию о той жуткой ночи в канализационных тоннелях. Все-таки, он вряд ли когда-нибудь сможет полностью забыть о том, как Лео тогда всерьез намеревался швырнуть в него гранатой... Да, в конечном итоге, взрыв устроил один из раненных футов, но тем не менее! На секунду, Донателло намеренно воссоздал в своей памяти зловещий образ черепашки в темной повязке, с леденящим душу презрением смотрящего на него из тьмы, готового хладнокровно уничтожить того, с кем он бок о бок прошел через всю свою жизнь, о ком заботился столько времени, кого воспитывал чуть ли не наравне со Сплинтером и кого настойчиво оберегал от всех бед, несмотря на мизерную разницу в их возрасте... Представил его — и попытался понять, осталась ли в нынешнем Леонардо хотя бы крохотная частичка былой ненависти к братьям.

Видимо, он чересчур увлекся этим безмолвным сравнением между "старым", "очень старым" и, теперь уже, "новым очень старым" Лео, так как стоило бывшему лидеру вдруг со скрипом подняться с чужого кресла, как Донни, вздрогнув, невольно отступил от него на полшага в сторону, словно бы тот мог причинить ему вред в таком состоянии. Глупости, конечно... а может, и нет. В конце концов, где гарантия, что Лео не предаст их вновь?

— Я... я правда очень-очень сильно хочу тебе поверить, — во рту вдруг стало предательски сухо, и теперь уже голос самого изобретателя звучал так, будто он уже целую неделю ни с кем не разговаривал. Быстро облизнув пересохшие от волнения губы, Дон удрученно покачал головой из стороны в сторону, отведя взгляд от лица расстроенного лица мечника. — Ты даже представить себе не можешь, как сильно я по тебе скучал... и не только я один. Раф, Майки... Эйприл... Я уж не говорю про мастера Сплинтера! Мы все страшно волновались, и не знали, что нам без тебя делать. Будучи на ферме, мы с Майком строили грандиозные планы по твоему возвращению, а затем, когда стало ясно, что ничего у нас не получится — пытались приспособиться и как-то жить дальше... без тебя. Да только вот ничего у нас не вышло. Вещи становились все хуже и хуже, буквально с каждым днем, — не выдержав, Дон утомленно накрыл глаза ладонью. — Я... я ведь не лидер, Лео. Вот ни разу. Я привык сидеть в своем уголке и клепать себе разные механизмы, тихо, молча, никого не трогая... Но мне пришлось встать на твое место по просьбе Сплинтера. Я старался... правда старался тебя заменить, я всерьез пытался быть тобой, но, как видишь, все оказалось без толку. Я рад, что ты все-таки вернулся, что ты все обдумал и понял свои ошибки. Это здорово. И я хочу, чтобы у нас все было по-прежнему, как в старые добрые времена, когда ты вел нашу команду... да только ничего такого уже не будет. Ты сам это понимаешь... — отняв руку от лица, Донателло бросил еще один долгий, донельзя усталый взгляд на брата. — Думаю, нам всем придется заново привыкать к твоему присутствию. Мне так уж точно. Некоторые вещи просто невозможно починить, — заметив то, с каким затаенным страданием на него смотрит Леонардо, техник поспешил вскинуть обе ладони в воздух. — Я не говорю, что я не попытаюсь этого сделать. Что никогда не смогу простить тебя за этот дурацкий уход из команды, просто... дай мне время. Хорошо? Хотя бы пару-тройку недель, — умолкнув, Донни снова отвел взгляд в сторону, давая Лео возможность переварить услышанное.

Как же это все было тяжело... Но, почему-то, теперь он чувствовал себя намного лучше. Как будто значительная часть груза, давившего на его сердце все это время, вдруг испарилась без следа — далеко не вся, разумеется. Для того, чтобы полностью избавиться от этого противного камня, требовалось нечто куда большее, чем простой разговор по душам... И Дон, будучи далеко не глупым малым, прекрасно это осознавал. А от того не торопился с выводами. Выносить присутствие Лео рядом с собой стало гораздо проще, это правда. Но если бы мечник вдруг решил снова до него дотронуться, или уж тем более обнять в порыве искренней братской любви — техник, скорее всего, не дал бы ему этого сделать. Хотя бы потому, что душа Леонардо до сих пор оставалась для него эдаким тихим, обманчиво спокойным омутом с целым выводком разнокалиберных чертей всех цветов и размеров. Мало ли, сколько их еще там прячется, этих жутких хвостатых дьяволят...

Еще разок украдкой покосившись в сторону брата, Дон неожиданно обратил внимание на то, как часто последний касается рукой слегка ослабших бинтов на шее. Все-таки, следовало бы наконец-то сменить повязку... Поколебавшись немного, изобретатель все же отлип панцирем от стола и обошел мечника стороной, взяв направление к дверям.

— Я за аптечкой, — пояснил он, заметив на себе вопросительный взгляд Лео. — Не трогай швы, они и так еле-еле заживают. И плюнь ты уже на это дурацкое пятно, я потом все вытру... Хочешь, присядь пока, я быстро. Или лучше идем в гостиную, там больше света, — пробормотал Ди, уже вовсю громыхая замком и одновременно с недовольством косясь на тусклую пыльную лампочку под потолком. Заменить бы ее уже... Открыв дверь, техник решительным шагом двинулся в сторону кухни, где, как он помнил, в последний раз оставлял ящик с медикаментами. К тому моменту, как Донателло вернулся обратно, голубоглазый мутант уже послушно перебрался в одно из кресел у выключенного телевизора и теперь  со слегка отрешенным видом мял пальцами краешек сбившейся марлевой полоски, явно о чем-то глубоко задумавшись. Тенью подкравшись к нему сбоку, Дон с раздраженным вздохом поставил аптечку на край журнального столика, после чего звонко шлепнул брата по руке.

— Кому было сказано: не трогай? — ворчливо буркнул он, требовательно нажимая лапой на чужое плечо, так, чтобы Лео максимально откинулся панцирем назад и дал умнику возможность как следует осмотреть частично приоткрывшийся шов. Убедившись, что сама рана выглядит нетронутой, Донателло со вздохом распрямился и протянул юноше знакомую пачку анестетика. — Держи, выпей прямо сейчас, раз не сделал этого с утра. И впредь не забывай принимать свои лекарства, ясно тебе? Они не просто так у тебя на тумбочке лежат, — бдительно проследив за тем, как Лео послушно отправляет в рот несколько крохотных белых капсул, гений мигом убрал невидимые глазу шипы и уже куда более спокойно подал ему бутылку чистой минеральной воды. — Так, ладно... посмотрим, что тут у нас... — вновь склонившись над заметно присмиревшим пациентом, Дон принялся аккуратно разматывать его бинты, за столь долгое время ношения успевшие оставить слегка покрасневший след на крепкой, жилистой шее мутанта. — Хмм... выглядит неплохо... по-крайней мере, уже почти не кровит, — отложив частично запачканную кровью повязку на столик рядом с аптечкой, Донателло достал из ящика ранозаживляющую мазь и уже привычными движениями начал покрывать ею жуткий полузатянувшийся порез на горле бывшего лидера — страшный сувенир от когтей Шреддера.

Какое-то время, в помещении царило сосредоточенное молчание, прерываемое лишь тихим дыханием мутантов да приглушенным мурлыканьем развалившегося на диване Кланка... А затем Донни, все-таки не удержавшись, вновь обратился к своему брату, словно бы невзначай вернувшись к их прерванному разговору в мастерской:

— ...и все же, ты так и не объяснил толком, как тебе удалось выйти из-под действия наркотика. Что именно заставило тебя заподозрить неладное?