" Дорогой дневник.
Не знаю кому еще я могу рассказать такое. Ни папа, ни братья меня никогда не поймут. Сегодня тот самый день. Ну то есть... я про школу. Я уже умею читать и писать, и даже знаю японский. Могу делать самолетики из старых газет и неплохо считаю, так папа мне говорит. Меня хвалят. Всем нравится. Я аккуратный, я умный, я... я же хороший! Но почему то, когда я говорю, что мы могли бы вместе с остальными детьми ходить в школу и учиться там, дружить с другими мальчишками, делать каждый вечер вместе уроки и хвастаться перед папой оценками - они отвечают, что это невозможно.
Когда я спрашиваю "почему?", мне говорят, что дети нас не примут. Нас не поймут...
Потому что мы не такие как они. Потому что у меня есть панцирь. Потому что на руках и ногах у нас по три пальца, а не по пять. И кожа у нас зеленая, и большие головы. Даже носов нет.
Нас посадят в большую клетку люди в белых халатах и будут нам постоянно делать уколы.
Не люблю уколы. Это больно. Почему другие хотят нам сделать больно, мы же ничего такого не сделали?
Почему... почему все так непонятно?
Мне кажется это неправильно. Это не может быть так. Я должен проверить. Посмотреть, осторожно. Я хочу выйти туда, и спросить у кого-нибудь, что нужно чтобы ходить в школу, как все. Думаю ничего страшного из-за этого не случится. Скорее всего никто даже не заметит, что я уходил. Но я хочу спросить Донни, сможет ли он прикрыть меня перед папой.
Пожелай мне удачи!
С любовью, твой Микеланджело."
Он отложил его в сторонку. Такую, потрепанную, старую, обклеенную пестрыми наклейками трансформеров тетрадку,на которой гордо, кривыми буквами красным маркером написано "ЧАС(!)НАЯ СОБСТВЕННОСТЬ РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ!" а внизу красовалась еще поскриптумная (типа) подпись: "Дневник Микеланджело. Первый, Великий, Любимый и настоящий", с подрисованным неровным сердечком. Подбросив тетрадь на ладони, мальчик бесшумно выдвинул ящик из прикроватной тумбочки, широким жестом сгребя в сторонку все содержащееся в ней барахло, бережно положив свою главную драгоценность комнаты и нежно присыпав ее сверху ластиками и карандашами для маскировки, и задвинул ящик с грохотом обратно так, что аж лампа на тумбе подпрыгнула.
Майки явно был настроен решительно, насупленно затягивая потуже на затылке оранжевые ленты маски, и опуская босые ноги с кровати на пол. В этом возрасте неизменная сто лет, так в последствии ни разу не сдвинувшаяся со своего законного места постель, была несколько великовата для растущего парнишки, и его огромные, непропорционально здоровые пятки, когда Микеланджело восседал на своих сбившихся в кучу одеялах и подушках, болтались в воздухе и звучно постукивали по угловатым деревянным углам просторного ложа. Вот и сейчас черепашка сердито побил босой ступней по деревяшкам, внимательно наблюдая за стрелкой будильника, которая уже достигла заветной цифры 12. Полночь. На улицах темень страшная, беспросветная.
Самое оно чтобы выйти отсюда, и потихонечку прокрасться мимо спящих братьев. Прогуляться.
Вон, на стуле малыш еще днем приготовил все самое необходимое для опасного путешествия, положив это во вместительный, пропахший луком (обычно он служил мешком для провизии вечно забытым, валяющимся на кухне) рюкзак. Там была чистая тетрадь, ручка, сэндвич, наручные часы Сплинтера, ему же нужно будет знать время, и теплый шарф. Вдруг он там замерзнет!
Кузнечиком соскочив на пол, при этом уже вполне профессионально не издав ни звука, Майки быстренько подхватил обеими руками туго забитый походным барахлом баул, крепко прижимая его к груди, и на цыпочках выполз в коридор, морщась и грозно шикая на скрипучую дверь в свою комнату - а ну цыц, всю "квартиру" перебудишь!
Положив свою поклажу прямо на проходе, мальчишка воровато огляделся по сторонам и широкими, максимально бесшумными шагами, высоко, цаплей поднимая ноги, едва ли не упираясь коленками в хитрый квадратный нос, аккуратно прокрался по проходу в глубь, с затаенным дыханием минуя комнаты старших братьев. Вот уж кто его точно никуда не пустит, если они узнают о задумке давно капризничающего, по мере приближения времени учебы, на эту тему Микеланджело. Даже больше чем не пустят - Майк прекрасно знал, что за этот побег ему крепко так влетит. И тем не менее, с каждым годом ему было все сложнее смириться с происходящим. Сложнее принять свою судьбу, свое "наказание", а подобное существование под землей, без солнца, без воздуха... без друзей, он воспринимал как самое страшное наказание в мире! Они не правы, и Микеланджело намеревался доказать это. Люди их не поймают, они поймут их... все так вещали по телевизору о доброте, о взаимопонимании, о дружбе. И почему его домашние так боятся показывать нос на улицы? Ну сколько можно... - "Я уже взрослый," - деловито прошуршав в сторону комнаты изобретателя, парнишка осторожно, одним пальцем покачал прикрытую дверь, а затем проворно, бесшумно, как тень, проскользнул во внутрь, в душном сумраке коварно пробравшись, низко пригибаясь и припадая к земле, позже так и вообще на четвереньки встав, к чужой кровати, на которой, сном котенка, дремал маленький изобретатель, умилительно зарывшись в пышные подушки, которые были больше его самого раза в три.
Выпуклый карапакс Микеланджело Неопознанным Ползающим Объектом, аки плавник акулы, плавно вырос у подножья просторного ложа черепашонка в лиловой маске, и устрашающе застыл там, пока прозрачно-голубые, хитрые глазенки, таинственно плыли в тьме-тьмущей где-то внизу.
Пока юные черепашки мутанты ниндзя не выросли, не возмужали, не получили благословение отца патрулировать ночные улицы мегаполиса и расчищать его от разъедающего плесенью зла, они вели вполне себе "человеческий", типичный для горожан на поверхности образ жизни. Они спали ночью, вот уж в то время отсыпались, да уж, а днем занимались обычными вещами. Обучались искусству ниндзюцу, степенно, чинно, без какой-либо спешки. Учились по стандартной программе, чтению, письму и счету. И учили японский, отец на этом настаивал, да и по жизни юнцам то и дело приходилось сталкиваться с этим сложным, и, как казалось Майку, смешным по звучанию языком.
Так что в глубокую темную ночь все спали снами младенцев. Наверняка Раф сейчас палец аж посасывает, если к нему в комнату заглянуть, обязательно это можно лицезреть.
Усевшись прямо на пол напротив, сложив ноги по-турецки, Майки еще какое-то время понаблюдал за безмятежно дрыхнувшим Донателло.
- Донни. - Тягучим шепотом воззвал к брату черепашонок, тихонечко потыкав в обнаженное зеленое плечо старшего. Ноль реакций. Почти... Пробормотав что-то про "три плюс пять равняется мммм... хрррр...", Донателло лишь перевернулся на панцирь, широко открыв рот и с присвистом выдохнув сквозь широченную щель между верхними зубами. Ей богу, главный свистун на деревне. Маленький шутник аж хихикнул, насколько это выглядело поистине забавно и до крайности умилительно, - Диии... Ди вставай. Вставай соня! - Соня не соня, а Дон наверняка только недавно заснул - черепашонок страдал частым недосыпом благодаря своим до крайности шумным братьям-соседям. Что Раф, что Майки вечно что-то у себя роняли и бросали. Схватив братишку за свисающую из-под одеяла лапу, черепашка нагло подергал ту на себя, отчего еще не проснувшийся бедняга Ди аж головой заболтал, то роняя ее на взбитые подушки, то поднимая ее в воздух резкой принуждающей встряской мелкого засранца. Эх, Майк.
- Проснись... проснисьпроснисьпроснисьвставайтымнесейчаснуженпросыпайся!
