...сколько времени она уже сидела так?
Темный силуэт за порогом комнаты чуть шевельнулся, по-прежнему не издавая ни единого звука. Мона могла сколь угодно сидеть с закрытыми глазами, вслушиваясь в тишину и ошибочно полагая, что на нее никто не смотрит — Донателло умел оставаться незамеченным. Конечно, было нехорошо вот так вот стоять под дверью и молча следить за ни о чем не подозревающей девушкой, но... Как еще он мог понять, что с ней происходит? Вот уже три дня прошло, и хотя поначалу ему казалось, что все, наконец-то, вернулось на круги своя, на деле это оказалось совсем не так. Мона... избегала его. То есть, на первый взгляд ее поведение казалось абсолютно нормальным; девушка вела себя как обычно, смеялась над шутками друзей и сама стремилась вызвать улыбки на их лицах, но... Саламандра как будто воздвигла невидимую стену между собой и обеспокоенным изобретателем, разрушить которую он был не в силах. Они практически ни разу не остались наедине с тех самых пор, как Мона вернулась в их убежище: рядом постоянно находился кто-то из братьев, а стоило им выразить желание покинуть помещение — как девушка немедленно находила повод уйти к себе или составить кому-нибудь компанию: к примеру, помочь Майки приготовить обед или просто понаблюдать за спаррингом Лео и Рафа... Она была готова занять себя чем угодно, лишь бы не оставаться с Доном в одной комнате. Поначалу это удивляло, после — огорчало, а затем... затем начало вводить в отчаяние. Как часто он порывался переговорить с Моной, предпринять попытку "достучаться" до нее и выяснить, что ее терзает — и всякий раз растерянно замирал на пороге, не решаясь оборвать ее горькое одиночество, но в то же время и не находя в себе сил просто развернуться и уйти. Как, спрашивается, он мог оставить ее в таком состоянии?
"Что же с тобой происходит... Если бы я только смог понять," — черепашка с беззвучным вздохом прижался лбом к холодному косяку, по-прежнему разрываясь между желанием зайти в комнату и необходимостью аккуратно прикрыть дверь, оставив девушку в покое. Он почти кожей ощущал исходящие от Моны волны горечи и душевной боли, и это сводило его с ума. О чем, о чем она сейчас думала? О чем сожалела? Чего желала? Как он мог избавить ее от всех этих тяжелых мыслей, что обуревали ее утомленный рассудок, не отпуская ни на мгновение и мучая, мучая, мучая...?
А если она считала, что совершила ошибку? Что, если ее до сих пор тянуло обратно... Обратно к тому бессовестному типу, что столь коварно воспользовался ее неведением? Тому, кто едва не стал ее другом... или даже кем-то большим. Ладони гения бессильно сжались в кулаки. Как она могла до сих пор вспоминать этого мерзавца?!...
"Черт... это больно," — Дон прикрыл глаза, чувствуя, что еще немного — и он сам сядет на диван рядом с Моной, обхватит голову руками и начнет мерно раскачиваться из стороны в сторону, игнорируя изумленные взгляды саламандры. Диванные пружины тихонько скрипнули, распрямляясь: девушка медленно поднималась на ноги. Мутант напрягся, еще более пристально вглядываясь в ее лицо. Слуха коснулся слабый, но отчетливый вздох, а затем — короткое ворчание:
— Чувырла... — по лицу Донателло невольно скользнула слабая улыбка, но она тут же бесследно исчезла. Юноша с растущей тревогой пронаблюдал за тем, как Мона встает рядом с диваном, опираясь спиной о его потертую спинку, и молча вскидывает голову к потолку. Глаза девушки были устало прикрыты — она по-прежнему не подозревала, что за ней кто-то наблюдает. Сердце гения болезненно кольнуло от жалости и безысходного желания помочь: сколько раз он уже видел Мону в подобном состоянии? Но почему-то раньше ему без особых проблем удавалось растормошить или приободрить ее, а теперь... теперь все было иначе. И гораздо, гораздо сложнее. Теперь у него просто не было возможности даже просто приблизится к ней, что уж говорить об успокаивающих объятиях!...
...с другой стороны, сейчас ему ничего не мешало это сделать. Ничего, кроме острой неуверенности в том, что это действительно поможет. Что Мона не ускользнет от него снова, как она делала это на протяжении всех прошедших дней... включая те, когда она еще не помнила об их дружбе. Как долго она держала его на расстоянии? Как часто отталкивала, не позволяя даже просто коснуться ее руки... Донателло до последнего момента как-то находил в себе силы терпеливо добиваться ее расположения, крупица за крупицей возвращать утраченное доверие, убеждать девушку в чистоте своих помыслов и постоянно напоминать ей о том, что их связывало раньше. Но всему приходит свой конец — он больше не был... не был в состоянии терпеть эту проклятую боль. Он чувствовал, что еще немного — и он просто махнет рукой, полностью сломленный и опустошенный.
"Просто поговори со мной!" — словно бы услыхав этот полный безнадеги душевный вопль, ящерица неожиданно широко распахнула глаза и уставилась куда-то в пространство перед собой. Дон замер, поначалу решив, что она каким-то образом рассекретила его присутствие, но уже спустя пару мгновений стало очевидно, что внимание девушки привлекло кое-что совсем другое. Парень удивленно пронаблюдал за тем, как саламандра наклоняется и выуживает из-под дивана крохотный мячик. Просто мячик — цветной, шероховатый, слегка запылившийся от долгого лежания в темном и грязном закутке. Каким-то волшебным образом эта обыкновенная на первый взгляд вещица умудрилась вернуть улыбку на усталое лицо Моны. Гений почувствовал, что ему и самому становится немного теплее на душе, при виде того, как мутантка с какой-то детской непосредственностью принимается забавляться с найденной ею игрушкой. Отвернувшись, Мона принялась осторожно кидать мячик в стену и ловить его при каждом отскоке. Раздававшийся в тишине комнаты мерный стук успокаивал нервы и настраивал на более оптимистичный лад. Открыв дверь чуть пошире, Дон скрестил руки на груди и прислонился плечом к косяку, молча наблюдая за происходящим и, подобно Моне, размышляя о чем-то своем. Глубокая морщинка, пролегшая по центру его лба, ясно говорила о том, как тяжело ему решится на то, чтобы отвлечь саламандру от ее монотонного занятия. В концов концов, юноша отстранился от дверного проема и уже открыто зашел в комнату, более не скрываясь: теперь Мона могла расслышать его тихие и осторожные шаги у себя за спиной.
"Если я не сделаю этого сейчас, я уже никогда не смогу решится на этот разговор," — почти зло подумал он, мысленно коря себя за проявляемую им слабость. — "Ведь я действительно..."
— Мона, я хотел с тобо... — в очередной раз отскочивший от стены мячик неожиданно пролетел мимо руки девушки и звонко стукнулся о нос приблизившегося к ней мутанта. Больно не было, но Дон, тем не менее, машинально закрыл место удара и ошалело попятился: он не ожидал ничего подобного и был слегка выбит из колеи.
— Ах... черт... — Мона смущенно сжала ладонь и виновато улыбнулась, теперь уже полностью разворачиваясь к замершему за ее спиной гению. — Донни, у тебя просто невезучий нос. И я неудачница, — юноша не спешил убирать руку от лица, продолжая смотреть на девушку так, как если бы в первый раз ее увидел. Глаза его, поначалу не выражавшие ничего кроме изумления, медленно возвращались к прежним размерам, но при этом оставались широко распахнутыми и как будто слегка остекленевшими. Он и сам не вполне осознавал, какая муха его укусила: мутант просто неподвижно стоял перед девушкой и молчал, ощущая какое-то странное, выворачивающее душу чувство внутри себя. Запоздало осознав, что все еще держит ладонь перед лицом, Донателло медленно опустил ее вниз. Мона казалась растерянной и настороженной одновременно...
— Поранился? — изобретатель молча покачал головой, по-прежнему не сводя с нее своего необычного взгляда. Болезненного, тоскливого и в то же время бесконечно теплого.
"...я действительно люблю ее."

Тьма гостиной, конечно, не рассеялась под напором его энергии, но целевая аудитория, кажется, дрогнула, поддаваясь. Мона Лиза, отступившая было на шаг, через пару секунд ответила ему улыбкой. Запоздало и странно, - думает Микеланджело, и ему это неприятно. Его собственные глаза блестят усталым задором и часто моргают, руки сильнее смыкаются, не давая телу сползти по карапаксу брата, недовольно обернувшегося на него. Упс – пронеслось в голове, пока он усиленно давил улыбку во все 32 зуба, - Кажется, я не вовремя? – Микеланджело не сложно уловить вспышку недовольства брата, но он, как обычно, предпочел ее проигнорировать, сияя оптимизмом в надежде, что сможет заразить им своих товарищей и они отмахнуться от своих проблем хотя бы на время. Это важно. Брат, что есть приятно, не передергивает плечами и не пытается его стряхнуть. О причинах, которые не позволили ему это сделать, он думает позже, когда они все идут на кухню посмотреть на его сюрприз. Конечно, Микеланджело не смог отказать себе в удовольствии проехаться весь путь на чужой спине, но все-таки его немного кое-что тревожило. Почему Дон его не сбросил, если был несколько..недоволен его появлением?  Братья редко поддерживали игру в «потаскай на себе доставучку», так что либо он смирился настолько, что не сердится, либо он просто рад до безумия его проделке. Хотя последнее вряд ли. Уже на пороге кухни он разомкнул руки и спрыгнул на пол, выпрыгивая внутрь, чтобы вдоволь насмотреться на лица своих гостей, жадно подмечая все изменения на чужих физиономиях. Удивлены, поражены? А как славно сползло хмурое выражения лица с Донателло, сменяясь на недоверчиво-удивленное, это что-то! С тем же жадным интересом он перевел взгляд на личико ящерицы, наслаждаясь гаммой ее чувств. Пожалуй, ради одного этого мига торжества стоило потрудиться. Счастливо улыбнувшись в очередной раз он. Пританцовывая обошел стол и включил проигрыватель – достаточно громко, и, тыча пальцем на сидения, в добровольно-принудительном порядке усадил брата и Мону за стол. Конечно, не бог весть что, на Рождество  и День Рождения готовили и побольше и повкуснее, но вполне себе приличный стол, стыдиться нечего. Впрочем, кажется, это не совсем верно, потому что кое-что обычо на столах вот так просто не стоит и Микеланджело побаивался того мгновения, когда на это обратят внимание. Лучше бы никогда, чем поздно.

— Мммм... Майки, — спокойно подал голос Дон, и тон, с  которым брат обратил на себя внимание, ясно сообщил  Майки, что вот тут следует вслушаться в вопрос, а не как обычно, пропустить мимо ушей, что-то пробормотав. Младший едва дрогнув, отвернулся к кухонным тумбам и сосредоточенно сжал в лапе апельсин. Сдается, как раз то, чего он боялся и случиться.  — Позволь узнать, откуда ты взял эти бутылки? – ну точно. Как он и опасался, сделать вид, что ничего необычного не заметил, добрый внимательный гений не смог. Глаза Микеланджело на мгновения устало прикрылись. Как сложно объяснить брату очевидные вещи так, чтобы он своей гениальной головой все понял правильно, а не превратно. Ведь умный же, а задает глупые вопросы. А младшему придумывай тут, как сказать о том, что им всем надо расслабиться, и вот эта чудесная бутылочка саке совсем им не помешает, а очень даже поможет. Пауза немного затянулась, потому как Майк предпочел сосредоточенно чистить апельсин и не торопился с ответом.   

- Мммм, - тоже начал он, когда ощутил, что слишком долго молчит. Он улыбнулся, решаясь, - Ну, честно говоря, я их нашел, - опять небольшая пауза, он принялся за второй апельсин, шумно выискивая его в целлофановом пакете. Хорошо, что он не стал выкладывать фрукты заранее, есть чем занять себя. – Подумал, они могут несколько разнообразить нашу небольшую вечеринку, а? Как думаешь? – он обернулся, одаривая беззаботной улыбкой  в первую очередь придирчивого брата. – У меня и пиво есть, хотите? – невинно улыбнувшись, моргая, он ангельски чистыми глазами заботливо оглядел парочку, словно в его предложении не было ничего такого. В целом, там и правда ничего плохого не было, но обычно Микеланджело не предлагает своим братьям и их друзьям алкоголь вот так запросто. Да и просто, не предлагает. По его виду можно даже подумать, что он и не подозревает, что это такое и просто считает это вкусным напитком. Для разнообразия, и только. И это все без всякой задней мысли. Просто забота, просто попытка доставить удовольствие в их мрачные, полные напряжения, будни. Отвернувшись, он вновь шумно занялся апельсином, предоставив Донателло и Моне Лизе осмысливать его ответ, налегая на съестное. Их вниманию предоставлялись следующие блюда творчества Микеланджело – два салата, фруктовый и с грецким и арахисовым орехами, бутербродами со всем, что было в холодильнике, тремя видами чипсов, орешками, попкорном, пастой с сыром и, неожиданно, острыми крылышками прямиком из микроволновки. Из напитков был разве что сок, остальное занимал алкоголь, на столе в безобидном количестве предоставленным парой маленьких бутылочек саке. Зато все остальное мирно ждало  часа Х в холодильнике, и Микеланджело полагал, что такое количество оного пойдет на пользу настроению этих двоих. А что до мнения Рафаэля, когда он узнает, что его тайник уже не тайник и изрядно пуст.. Ну, чем то же приходится жертвовать во имя семьи! Можно даже поставить на себе эксперимент, надеясь, что другие не отстанут и в итоге его сумасбродная идея не умрет в зародыше.

Он развернулся, поставив на краешек стола небольшое блюдо с чищеными апельсинами и тоже уселся, лучась энтузиазмом. Окинув взглядом свое скорбное «стадо», он поднялся вновь, и, все с той же невинной улыбкой разлил саке по трем маленьким пиалам, одолженным у сенсея. Надеясь, что все все поняли, он опять стоял, выпрямившись и сжимая в пальцах пиалу. 
- Нам всем пора было это праздновать, - начал он, подмигивая Моне, - Я так счастлив, что ты – снова ты! Так что..КАМПАЙ! – он видел это по телевизору и теперь лихо повторил, с чувством крикнув  призыв к «эй, ухнем!». Теплая водка мягко скользнула по горлу, скатываясь в пустующий желудок. От неожиданного вкуса он задумчиво облизнулся, поставил пиалу на стол и растерянно посмотрел на брата.

Отредактировано Michelangelo (2013-08-08 03:25:59)

Уже нехотя опускаясь за стол, Дон продолжал напряженно сверлить взглядом выставленную перед ним драгоценную стеклотару, выстраивая все новые и новые догадки, откуда Майки мог раздобыть такое богатство. А самое главное — как ему вообще удалось проделать это под носом у Сплинтера и трех старших братьев? Ну ладно, допустим, сакэ можно было украдкой взять у мастера — у того хранилось несколько коллекционных вин в потайном шкафчике, которые он изредка открывал по праздникам. А вот откуда взялось все остальное? Дон в очередной раз покосился на невозмутимо чистящего апельсины шутника: тот как-то уж больно долго тянул с ответом. Подозрительно.
— Мммм... Ну, честно говоря, я их нашел, — наконец, с легкой хитрецой откликнулся Микеланджело, старательно делая вид, что занят фруктами. Хорошо, что он не видел, с каким подозрением сузились глаза изобретателя, сидевшего точно за его спиной. — Подумал, они могут несколько разнообразить нашу небольшую вечеринку, а? Как думаешь? У меня и пиво есть, хотите? — и черепашка вновь сверкнул белозубой улыбкой, да такой невинной, что Дон просто не нашелся, что ему ответить. Зато нашлась Мона: все это время она тихонько сидела напротив шестоносца, неуверенно косясь на бутылки с алкоголем.
— Майки, слушай... это конечно все здорово, но слушай, это же не газировка, — девушка выразительно постучала коготком по темному стеклу, внимательно поглядывая в затылок Майки. — Может лучше не стоит? Представь пьяного Донни, — дотоле согласно кивающий Дон недоуменно и оттого потешно уставился на Мону с противоположного конца стола. "Пардон?" — Он же замучает нас нотациями! — тихий, полный сдержанного веселья смех саламандры стал для него полнейшей неожиданностью. Дон ошарашенно приоткрыл рот, но почти тут же молча его захлопнул, даже не зная, как ему реагировать на этот ехидный подкол. Бедному гению оставалось лишь беспомощно наблюдать за тем, как Майки с широченной улыбкой разливает сакэ по крохотным пиалам — да так уверенно, как будто он уже делал это сто раз до этого. Интересно, что бы сделал Лео на месте изобретателя, будь он здесь и видя творящийся беспредел? Ну, разумеется, отнял бы у братьев всю выпивку и прочел длинную гневную тираду на тему подросткового алкоголизма. И Донни бы его только поддержал: он всегда был поборником здорового образа жизни. Ну, относительно здорового: все-таки, многочасовые просиживания панциря за компьютером нельзя было назвать такими уж безобидными и щадящими для организма, равно как и ночные бдения над недоделанными изобретениями или разобранными на запчасти тостерами... Но ведь это было совсем другое дело! Все также с глубоким сомнением взирая на бутылки, Донни как-то пропустил тот момент, когда Майки поднялся из-за стола и приготовился сказать тост.
— Нам всем пора было это праздновать, — заявил он, игриво подмигнув улыбающейся Моне. Дон при этом недовольно насупился и скрестил руки на пластроне. — Я так счастлив, что ты – снова ты! Так что... КАМПАЙ! — глаза Донателло резко округлились при виде того, как его брат решительно опрокидывает водку себе в глотку. Первое мгновение гений с ясно прочитывающимся ужасом на лице следил за задумчивой физиономией Микеланджело, по всей видимости, ожидая от того громогласного кашля и сиплых мольб о стакане воды... а то и вовсе чего-нибудь похлеще. Но ничего подобного, как ни странно, не произошло: удивленно облизнув губы, Майки бросил вопросительный взгляд на друзей, как будто бы спрашивая у них: ну как? ничего страшного не произошло? я все еще с вами? На Дона в тот момент стало жалко смотреть: вид у черепашки был такой, словно он расстраивался чересчур безалаберному поступку брата и в то же время винил себя за явный недосмотр. "Маааааайки... что же ты творишь," — уныло подумал гений, переводя взгляд на пустую пиалу в руках весельчака. Он ведь совсем не умел пить... и совершенно не знал меры. И как, спрашивается, потом объяснять Сплинтеру, что произошло с его младшим сыном? Фантазия услужливо подсовывала изобретателю поистине страшные картины с участием в стельку пьяного Микеланджело, заснувшего на телевизоре или живописно протошнившегося в любимую вазу сэнсэя. Пока Донни тихо ужасался собственным мыслям, Мона неожиданно склонилась над столом, протянув руку к стоявшей на дальнем краю упаковке вишневого сока. Заметив это движение, Донателло поначалу успокоенно выдохнул, решив, что саламандра собирается отказаться от сакэ и налить себе что-то безалкогольное... Однако довольно скоро стало очевидно, что девушка намеревается последовать дурному примеру владельца нунчак и также опрокинуть в себя пиалу с рисовой водкой.
— Эм, Мона, — вмиг подобравшись, снова заладил свое изобретатель — но разве его кто-нибудь слушал!... — Тебе не кажется, что это как-то... слишком... — и без того круглые глаза мутанта превратились в два огромных фонаря, а дальнейшие слова замерли на языке, так и не успев сорваться: теперь еще и Мона плеснула в себя порцию сакэ — ладно хоть соком догадалась разбавить. Звонко чихнув, ящерица прикрыла лицо ладонями и бросила на друзей отчасти ошалелый, отчасти лукавый взгляд. Донателло беспомощно посмотрел сначала на Майки, затем на Мону, затем снова на Майки, и, сдавшись, молча вернул отпавшую нижнюю челюсть на прежнее место. Что ж, похоже, за этим столом его уже больше никто слушать не собирался... Устало покачав головой, умник с явным скепсисом покосился на стоявшую перед ним пиалу, уже догадавшись, что ребята ждут от него только одного. И как бы гению не хотелось выплеснуть содержимое рюмки в ближайшую раковину, он был вынужден подчиниться всеобщему духу бунтарского веселья и повторить подвиг своих друзей. Хмурый аки туча, Дон нехотя взял пиалу со стола и, глубоко вздохнув, одним движением опрокинул ее себе в рот, уже заранее предсказывая крайне неприятный для себя исход... однако вместо ожидаемого ожога слизистой, специфическая по вкусу жидкость лишь слегка опалила его горло и приятным теплом разлилась по нутру, оставляя необычное послевкусие. Хм, странно. Озадаченно приподняв брови, гений не без удивления покосился на пустую пиалу в своей руке и в глубокой задумчивости отставил ее в сторону, чувствуя на себе внимательные взгляды присутствующих.
Что ж, может, это и вправду была не такая уж плохая затея...
Рассеянно оглядев уставленный яствами стол, гений молча взял себе один из бутербродов и откусил небольшой кусок, по-прежнему ощущая себя слегка не в своей тарелке. Майки с Моной увлеченно переговаривались друг с другом, весело улыбаясь и звонко смеясь... просто поразительно, с какой легкостью младшему братцу удавалось развеселить их общую подругу. Сам Донателло пока что держался тихо и молчаливо, лишь изредка вставляя пару слов в беседу и отрешенно думая о чем-то своем. Он уже даже не пытался возражать против то и дело подливаемого ему алкоголя: поначалу гений просто делал небольшие глотки, затем — уже не глядя пил то, что ему предлагали. Он пока что не ощущал сильного опьянения, хотя сакэ и прочие напитки уже начинали потихоньку ударять ему в голову. Тем не менее, вид у юноши оставался все таким же мрачным, если не сказать подавленным. И хотя Донни старательно делал вид, что все в порядке и что он получает удовольствие от праздника, Микеланджело все еще мог заметить странную тень в глубине его карих глаз да крохотную морщинку, время от времени возникавшую на переносице умника. Все то время, пока ребята мирно угощались за столом, черепашка ни разу не взглянул на сидевшую напротив него Мону, хотя и поддерживал с ней разговор. Это было... непривычно и странно, учитывая, что до сего момента он ни секунды не сводил с нее своего взгляда. То, что произошло между ними в соседней комнате, оставило свой след в душе гения. Признаться, Дон уже вообще не знал, как ему следовало вести себя с саламандрой. Он только чувствовал, что ему не стоило больше тревожить ее своим извечным присутствием. Мона достаточно четко дала ему понять: ей тяжело сносить постоянную опеку и беспокойные взгляды со стороны гения. Так, наверно, стоило уже наконец угомониться и перестать терзать ее душу?
"А ничего другого мне уже и не остается," — сумрачно подумал Донни, без особого энтузиазма ковыряясь вилкой в салате. Будь его воля — он бы непременно улизнул с кухни куда-нибудь в мастерскую, но... огорчать Майки жуть как не хотелось. Как никак, брат из панциря вон лез, стремясь развеселить приунывших ребят. И ведь получалось же... пускай это пока что было не особо заметно, но все-таки. Разморенные вкусной едой и алкоголем, мутанты даже не подозревали, как близко решение всех их проблем. Стоило лишь приложить чуть больше усилий и как следует их растормошить... а там уж все должно было встать на свои места.