Баннеры

TMNT: ShellShock

Объявление


Добро пожаловать на приватную форумную ролевую игру по "Черепашкам-Ниндзя".

Приветствуем на нашем закрытом проекте, посвященном всем знакомым с детства любимым зеленым героям в панцирях. Платформа данной frpg – кроссовер в рамках фендома, но также присутствует своя сюжетная линия. В данный момент, на форуме играют всего трое пользователей — троица близких друзей, которым вполне комфортно наедине друг с другом. Мы в одиночку отыгрываем всех необходимых нашему сюжету персонажей. К сожалению, мы не принимаем новых пользователей в игру. Вообще. Никак. Но вся наша игра открыта для прочтения и вы всегда можете оставить отзыв в нашей гостевой.


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » TMNT: ShellShock » Альт Вселенная » [А] Пьяная вишня [18+]


[А] Пьяная вишня [18+]

Сообщений 31 страница 38 из 38

31

Когда парень вновь отстранился от девушки, приподнявшись над вжавшейся в кровать ящеркой и осторожно положив ладонь на ее щеку, отрешенный взгляд саламандры резко метнулся к нему, встретившись с темными, как сама ночь, глазами мутанта. Веки Моны приопустились вниз, и прикрыли собой сузившиеся зрачки саламандры.... Бедный Донни, он выглядел не менее испуганно и не в меньшей мере растерянно. А она еще строит из себя капризную особу, когда этот смешной мальчишка и сам бесконечно нервничая, пытается ее успокоить... Перепончатая ладошка мягко накрывает руку черепашки поверх и слегка прижимает к себе, тихонько улыбнувшись одними уголками губ, ящерка немного приподнимается, наклонив голову и пристально глядя в потерянное лицо мутанта. Она чувствует себя совершенно не справедливой к нему. Сколько раз она уже отталкивала от себя бедного, влюбленного юношу, и он покорно брел в свой уголок, бросая на нее оттуда полные боли и невыносимого страдания взгляды. И сейчас глядя в эти бездонные глаза, смотрящие на нее с мольбой и отчаянием, Мона видела, как гений уже готов услышать от нее что угодно, любой удар, толчок, грубое слово, и с достоинством принять это... нет... Нет, этого точно не будет. Одна слабая надежда на то, что сам Донателло опомниться и вовремя сможет себя остановить. Но судя по тому, как тяжело дышал изобретатель, какими жаркими, с каждым разом все горячее и горячее, поцелуями, осыпал он ее плечи, не встречая сопротивления, можно было бы сделать логичный вывод, что закончатся эти лобызания чем-то далеко более нескромным...
- Не бойся, - Еще раз попытавшись убедить пристально смотрящую на него саламандру в том, что все идет как надо, Дон обдал ее шею своим теплым дыханием. - Не бойся... только скажи - и я остановлюсь, -  Закусив губу, саламандра вновь откидывается на подушки, закрыв глаза, и глубоко вдохнув в себя душный воздух... Губы черепашки уже жарко приникают к ее светлой чешуйчатой коже, начинающейся от груди и покрывающей тонким слоем живот ящерицы. С испепеляющей страстью Дон обхватывает ее расслабленное тело и приподнимает вверх, отчего Моне приходиться прогнуться назад, прежде, чем найти в себе силы выпрямится, обхватив его за шею руками, но она не успевает этого сделать... На очередном тяжелом вздохе, ящерица осознает, что Донателло только что лишил ее ремня... саламандра ощущает как широкий, кожаный аксессуар проскальзывает у нее под поясницей, и звонко щелкнув пряжкой, отправляется на пол. - " О боже", - Хвост ящерицы непроизвольно щелкнул ударившись о спинку кровати, и взметнулся над головой черепашки, который опустив девушку обратно на подушки, теперь с упоением прикладывался к ее телу ниже резко вздымающейся и столь же резко опадающей груди, - " боже, боже, боже," - На саламандру вновь накатило то осоловело безвольное ощущение, бурлящая в венах кровь с силой ударила в голову, как если бы она сейчас дала себе нагрузку, превышающую допустимые пределы. Нескольких поцелуев по очень нежному и очень чувствительному участку кожи в районе нижних ребер, было достаточно чтобы Мона с затихающим вздохом слегка прогнулась назад... и тут же тесно столкнулась с покрытым костяной защитой, пылающим торсом черепашки... - Мона, - Что? Опять приготовил новую порцию просьб? Или оправданий? Приподняв ресницы, едва сумев разлепить полные, обожженные поцелуями, иссохшиеся губы, мутантка на выдохе тихо протянула, а вернее, бессвязно промычала, - Мммм?
- Ты... позволишь?
Веки резко взметнулись вверх, а свободно скользящие по покрывалу ладони, взметнулись на плечи разгоряченного мутанта. И тут приходит осознание того, что поцелуи в животик - это все цветочки.
Рука Донателло осторожно скользит вдоль ее тела, и Мона, прижавшись подбородком к плечу ласкающего ее мутанта, с замиранием сердца ждет, когда же ладонь наконец остановиться... И сердце не просто замирает, а подпрыгивает к горлу, и в какой-то момент, испепеляющий жар накативший стремительной волной, лишает ящерку возможности дышать. Кто бы думал, что Дон на такое способен!? Ладонь останавливается на бедре саламандры, осторожно отодвинув ей ножку, и идет... еще ниже... Это настолько чертовски пугающе приятно, что ящерица едва подавляет в себе желание вцепиться острыми коготками в мускулистые плечи юноши, вместо того, чтобы ободряюще его по ним поглаживать. По телу пробежались мурашки, и она еще сильнее обхватила парня, сжав, на сколько хватало ее слабых, женских сил, в крепких объятиях и прогнув спинку под ним чуть ли не мостиком... Задерживать дыхание больше нет сил, замерев в такой не самой удобной позе под разгоряченным Доном, и она выпускает из себя едва слышный, тихий стон, и тут же прерывает его, до боли закусив нижнюю губу и закатив глаза. Хвост ящерицы вновь просвистел в воздухе,  изогнувшись вместе с телом своей хозяйки плавной дугой, и с глухим стуком мягко опустился на панцирь Донателло, свободно соскользнув по нему, словно был не живой, и свернулся калачиком на мятой постели рядом с вконец обалдевшими мутантами.
Прекратив оглаживать низ тела гибко извернувшейся под ним ящерки, парень неожиданно резко вновь поднялся на уровень лица девушки, которую похоже, уже никакие неожиданности теперь не пугали - настолько безумно блестели янтарные глаза дикими огоньками из под полуприкрытых век. Моне пришлось немного приподняться на локтях, расцепив затекшие от пылких объятий ладони и сжав их в кулачки. Мутная голова уже отказывалась воспринимать действительность, и все происходящее между ними сейчас, было таким... таким нужным ей, и таким правильным, как ей казалось. Почему она пыталась упираться? Почему она едва подавила в себе желание сбежать, выскользнуть из под парня и покинуть его апартаменты? Не понятно... - " Ты вполне заслужил быть счастливым..." -  сухая ладонь осторожно обхватывает ее ручку, и медленно тянет к себе, - " Наверное и я такое заслужила?" - ящерица с готовностью позволяет мутанту сделать подобное странное движение ее рукой, хотя и не совсем понимает, в чем заключается этот его жест... Кончики пальцев скользят по пышущим жаром пластинам на теле умника вниз, ведомые его им, и тихонько скребут пласт, оставляя за собой небольшие, тонкие бороздки. - Пожалуйста, - Только теперь Мона понимает, прикасаясь к горячим на столько, словно Дон только что отошел от печи, костяным наростам по низу тела гения, что он едва терпит. Их руки замирают на этом уровне, и ладонь ящерки в нерешительности едва прикасается костяшками пальцев к светлой поверхности пласта. - Если ты веришь мне...
На какое-то время в комнате наступает удручающая тишина... прерываемая лишь тяжелым дыханием напряженной донельзя парочки. Они таращатся друг на друга, и выжидают... чего-то... Вот-вот должен наступить переломный момент, который опять предлагают сделать Моне Лизе. Это очень ответственный, очень стремительный... нет, не шаг, настоящий прыжок навстречу неизвестному. Она даже себе представить не могла, чем выйдет эта невинная шалость, простая, крутящаяся бутылочка... И что она ее подведет к самому краю пропасти, не менее страшной, чем когда она ее скинули с высоты двадцатиэтажного дома. Но где-то внизу стоит Дон и уверенно ждет, когда она спрыгнет... и непременно ее поймает, как бы далеко она не летела, как бы не боялась, а от нее требовалось лишь совсем не многое, только сделать это - прыгнуть! Кулачок саламандры неожиданно прижимается к горячему пластрону, мягко и осторожно, а затем она расслабляет руку, разложив по содрогающимся от тяжелого дыхания пластинам ладошку, растопырив пальцы, и мягко улыбается, глядя в погрустневшее лицо изобретателя. Болезненное и сдержанное выражение на зеленой физиономии ее пылкого приятеля, наполняет душу неудержимой нежностью, с каплей сожаления за все то, что пришлось полюбившему ее юноше претерпеть из-за нее. Мутантка склоняет голову, - Донни, - негромко шепчет саламандра, осторожно скользя ладонью по черепашьему пластрону вверх, а другой рукой осторожно обвивая шею мутанта... тот поднимает свой страдальческий, напряженный взгляд к окликнувшей его полушепотом девушке, и саламандра ловко ловит его губы своими в быстром, просто огненном поцелуе... - Все хорошо... - на выдохе отстранилась Мона, касаясь ртом подбородка юноши... Назад пути нет - она только что преступила самую запретную, самую жирную черту, и знала, что может и будет сожалеть о своем поспешном решении потом, но в душе то она понимала - да, все так. Все правильно... - Я люблю тебя. - Наконец произносит мутантка, оставляя еще один нежный поцелуй на скуле изобретателя и несильно, аккуратно захватив коленками напряженное, жесткое тело Дона... Сама она достаточно расслаблена и счастлива, чтобы позволить тому сделать все, что только захочется. Как резко порой может поменяться положение вещей... И как неустойчива может быть природа в своем изобилии. И такое "изобилие", вроде готовой к серьезным действиям черепашки, возвышающейся над ее хрупкой фигуркой, необъяснимо притягивало к себе, и конечно, слегка пугало своей необычностью.

+4

32

Молчание явно затягивалось. Донателло снова нервно прикусил губу, все еще не решаясь поднять взгляд на свою возлюбленную. В какой-то степени, ему тоже было страшно. Да, именно страшно. В конце концов, с ним никогда не случалось ничего подобного. Даже в битвах не происходило такого мощного выплеска адреналина в кровь. А учитывая, что Мона не спешила с ответом и так странно смотрела ему в лицо... Словом, бедному изобретателю стало совсем уж не по себе от ее пристального, непонятного взгляда. Однако, вроде бы ожидаемое, но такое мягкое и нежное прикосновение к самому низу пластрона вмиг лишило Дона если не всех, то как минимум большей части его тревожных мыслей и опасений. Просто потому, что у юноши напрочь сперло дыхание в груди: стоит ли говорить, что его ни разу в жизни не касались так? Ощущения оказались до такой степени приятными, что мутант, сам того не ожидав, издал короткий, хриплый стон и даже слегка прикрыл глаза, силясь справиться с собой - не хватало ему только еще больше смутить и без того напряженную саламандру! Хотя, тот еще вопрос, кто из них был больше напряжен в данный момент...
- Донни, - когтистые пальчики Моны продолжали ласково поглаживать тяжело содрогающиеся от дыхания и едва сдерживаемого желания пластины на торсе шестоносца, словно бы стремясь окончательно лишить его всякого разума. До скрипа стиснув челюсти, Донателло, тем не менее, нашел в себе силы поднять голову и как-то виновато взглянуть на свою партнершу... В эту самую секунду, вторая рука Мона горячей змеей оплела шею парня, а ее полные, слегка обветренные губы прижались к его собственным губам, награждая жарким и одновременно бесконечно нежным поцелуем. Это было... довольно неожиданным порывом со стороны мутантки, Дон не был готов к чему-либо подобному. Наверно, именно по этой причине его глаза остались широко распахнутыми, и в их темной глубине застыл невысказанный вопрос. - Все хорошо... - едва слышно пролепетала Мона, все так же порывисто отстраняясь, но продолжая крепко обнимать гения за шею. Донни, в свою очередь, ошарашенно внимал ее голосу, невидяще уставясь куда-то в беспорядочные складки мятого одеяла, скомканного их разгоряченными телами. - Я люблю тебя, - еще один поцелуй, не менее пламенный, чем предыдущий, оставил пылающий отпечаток на лице замершего от неожиданности изобретателя. Теперь, помимо растерянности, в его глазах читался самый настоящий шок. Ждал ли он этого ответного признания? Да, конечно же ждал. И все-таки... в какой-то степени оно прозвучало подобно внезапно раскату грома в ясный день. Ударило не хуже электрического разряда, болезненно и в то же время сладко пронзив все его существо... Донателло на несколько долгих мгновений впал в какой-то необъяснимый ступор, а стройные ножки Моны в это время уже деловито оплели его поясницу. Ящерица казалась такой расслабленной и уверенной в принятом ею решении, и когда она только успела так расхрабриться? Буквально минуту-другую назад Донни успокаивал ее как мог, а теперь она сама целовала и баюкала его в своих теплых объятиях. Все еще не до конца веря в происходящее, Дон сомкнул веки и медленно, в каком-то любовном, не имеющем ничего общего с его алкогольным опьянением дурмане втянул запах ее разметавшихся волос. Похоже, что ему больше не за чем было так сдерживаться...
- Мона... - юноша сам не заметил, как расплылся в широченной, счастливейшей улыбке. Куда вдруг подевалось то печальное, затравленное выражение, которое, казалось бы, навеки поселилось в глубине его глаз? Теперь эти самые глаза буквально светились радостью и теплом. Более того - Дон больше не испытывал никакого страха или напряжения. Преисполнившись какой-то необъяснимой уверенностью в собственных силах, черепашка горячо приник губами к гостеприимно подставленной ему шейке, принявшись вновь ласкать ее жаркими, чуть влажными поцелуями. Не слишком порывисто, но и не слишком медленно, в конце концов, он и без того слишком долго ждал своего часа. Не отвлекаясь от столь приятного занятия, Донателло быстро и аккуратно расстегнул собственный пояс, отбросив его туда же, куда совсем недавно был отправлен поясок Моны. Сильная и мускулистая рука решительно подхватила девушку за талию, слегка приподняв и вынудив в очередной раз прогнуться мостиком над тихо поскрипывающим матрасом. Теперь саламандра могла сполна отдаться будоражащим прикосновениям чуть шероховатых губ к собственной груди... Свободная ладонь мутанта уже скользнула обратно к ложбинке промеж распахнутых бедер Моны, возобновив тот восхитительный, острый по своему ощущению массаж, который совсем недавно едва не свел бедную девушку с ума. Что ни говори, а Донни учился быстро: поразительная наблюдательность, острая смекалка и внимание к важным мелочам помогали парню сориентироваться в столь необычной для него обстановке. С ходу различая малейшие перемены в телодвижениях, жестах и даже дыхании его партнерши, Донателло почти мгновенно менял тактику, и его ласки постепенно принимали верный и настойчивый характер, с каждой секундой доставляя Моне все больше и больше удовольствия. А Дон действительно старался, чтобы ящерке было приятно находиться вместе с ним. Все-таки, ребятам предстояло нечто такое, к чему следовало основательно подготовиться... И если сам Донателло в любой момент мог спокойно перейти к следующей фазе их взаимных ласк, то Моне требовалось немного больше времени. Юноша понимал это как никто другой, хотя и, чего уж греха таить, не обладал должным опытом в подобных делах. Наверное, ему стоило подготовиться к этому заранее... Но, черт подери, кто мог знать, чем закончиться совершенно безобидная, на первый взгляд, вечеринка, устроенная таким хитрой пронырой, как Майки?
"И как мне теперь смотреть ему в глаза, после всего того, что мы здесь устроили?..." - отчего-то эта мысль совершенно не смутила, а, напротив, ужасно развеселила изобретателя. Не будь он так... гм, занят, он бы даже тихонько хихикнул себе под нос. Но сейчас мутанту было совершенно не до того. Он чувствовал, что еще немного - и ему уже точно не хватит терпения сдерживать собственную страсть. Поцелуи, до сего момента щедро осыпавшиеся на распаленное тело Моны, неожиданно оборвались, равно как и обжигающие ласки, большей частью сосредоточенные в районе ее бедер и живота. Саламандре даже могло показаться, что ее возлюбленный вдруг резко передумал... если бы он только не прижимал ее к себе, все также крепко и уверенно, как раньше. Тяжелое, почти что огненное дыхание юноши приятно пощекотало висок Моны: пожалуй, ей несложно было догадаться, что именно сейчас произойдет.
- Постарайся расслабиться... - пересохшие губы мутанта едва ощутимо коснулись нежной чешуи девушки. Напряженные ладони легли на внутренние стороны ее бедер, еще больше приоткрывая их... Дон не сумел сдержать отрывистый, резкий вздох, когда один короткий и плавный толчок, наконец-то, воссоединил их истосковавшиеся, замученные долгим ожиданием тела. То, что они оба чувствовали сейчас... то, как они оба чувствовали друг друга сейчас... это было просто что-то совершенно невообразимое. По сравнению с этим меркли любые поцелуи, ласки и объятия. Потрясенный и взволнованный одновременно, Дон, тем не менее, сумел вовремя подавить поднявшуюся в нем волну совершенно животного восторга и каким-то чудом удержаться от дальнейших действий. Низко склонившись над саламандрой, он осторожно провел рукой по ее щеке, с плохо скрываемым беспокойством уточнив: - Все хорошо, родная? Не больно?... - наверно, эти вопросы могли показаться глупыми и совершенно лишними, но Донателло было необходимо удостовериться в том, что с Моной все в порядке, прежде, чем начать двигаться в ее напряженно изогнувшемся теле.

+5

33

Это был такой стремительный рывок, для саламандры, переход к чему-то новому и неизвестному пугал и смущал девушку, конечно, не без этого. Если бы она так легко смогла согласиться на такой, по-своему отчаянный шаг, ее можно было бы назвать легкомысленной. Но ящерица прекрасно понимала, на что она идет... Взвесив все "за" и "против", Мона сдалась на волю Донателло... она отдалась ему целиком и полностью - не могла иначе. Если так подумать, это решение было самым верным, и очевидным... Саламандра никуда не уйдет из этого места. Мутантка молча, тихо вздохнула, приложившись губами к виску парня, с слегка грустным, отрешенным видом, Дон не видел этого, он был слишком занят, покрывая пылкими поцелуями ее тяжело вздымающуюся грудь и плечи. Ящерка скользнула глазами по карте звездного неба за его спиной, она уже давно приковала к себе внимание саламандры, и чтобы попытаться успокоиться, Мона из под полуприкрытых век, рассеяно поглаживая черепашку по затылку и все так-же крепко обнимая его одной рукой, разглядывала яркие пятна звезд и планет на черном клеенчатом фоне. Ящерица вдумалась в свое положение. Иного она уже не хотела - она никому по настоящему не нужна, кроме него, кроме Донателло, когда она была по-настоящему любима? То внезапное помутнение рассудка за время своего общения с лидером клана Фут, вряд ли можно было назвать "любовью". Она поверила, прониклась симпатией, а ее нагло использовали в своих меркантильных целях, как приманку на более крупную рыбу. Дон никогда так не сделает…  Он всегда пытался ее защитить, был рядом, стремился сделать ее мир лучше, этого до него не желали сделать даже те, кто был кровно близок.  Для нее, он же и был ее семьей, а саламандра все упорно не желала воспринимать это, как положено. Дичилась, пряталась в себе, а ему приходилось ходить кругами и тихо стучаться в этот ее внутренний, скрытый мир - "впусти меня!". Чего она боялась? Мона и сама не могла внятно и точно ответить на этот вопрос. И дело вовсе не в том, что она когда-то была человеком, нет. Дело... дело в ней самой. Может ради того, чтобы все это понять, чтобы простить друг друга, ей и Донни пришлось претерпеть все эти страшные испытания, и наконец дойти до этого сокровенного мгновения? Очевидно... не с проста она получила возможность жить по новому, стать мутантом, от которого шарахаются люди. Не с проста была эта неожиданная встреча на складе с этим странным парнем, чьи руки сейчас ее столь крепко обнимают. Кто ради нее смог бы столько вытерпеть? Кто бы стал столько  раз кажется безрассудно рисковать собой ради нее?
- " Никто," - ладошка ящерки крепче прижала голову Дона к своей груди и Мона зажмурилась, чувствуя, что вот-вот из глаз брызнут горькие слезы раскаяния... - " ... и никогда."
Она останется. Останется здесь, рядом с ним, он нуждается в ней. Она нуждается в нем, и именно сейчас, саламандра понимала это как никогда. Когда-то тень ее пугала, на теневую сторону, будучи обычным жителем этого чертова мегаполиса, Мона никогда бы не зашла, мало-ли что там кроется! А сейчас, она знала, что за тенью другой мир, который много дружелюбней и притязательней для нее, нежели жизнь обычного горожанина, какой бы эфемерно красочной она не казалась. - " Теперь я ни на что это не променяю!"
И наверное, то, что вскоре должно было произойти, что должно сблизить их до такой степени, что дальше уже просто не возможно, было конечным пунктом на ее карте, ставящим жирный, огромный крест на любом возможном порыве вернуться к прежней жизни, которые ее когда-то посещали - мутантка не сможет его добровольно оставить после такого.

Донни приподнял ее над кроватью, отчего расслабившейся от поцелуев ящерке, увлеченной  рассеянными мыслями, хаотично кружащимися в голове, пришлось прогнуться назад, с шелестом уронив на подушки кончики растрепавшихся шоколадных локонов и упереть кончики пальцев в поверхность кровати. Сил выпрямиться не было, да она и не хотела, лишь слабо переложив ладони на плечи мутанта, все так же расслаблено откинув голову и предоставив тому спокойно наслаждаться прикосновениями своих губ к ее светлому тонкому покрытию на груди. Кровь вновь знакомо ударила в голову, легкое ощущение головокружения, вместе с упоительным чувством, растекающимся по всему ее телу, от жарких поцелуев - после каждой такой "серии", Мона слегка вздрагивала, по спине пробегала волна мурашек, вместе с томным, протяжным вздохом и саламандра резко слегка прогибалась в спине сильнее, словно пытаясь сменить положение. Тут уже было не до мыслей о прошлом, или будущем, сейчас для нее осталось только настоящее. Впрочем, одними поцелуями Дон не ограничился... И когда его ладонь осторожно скользнула по ее ребрам вниз, Мона уже заранее знала, чего от него ждать. На этот жест ящерица лишь сильнее сдавила в коленях разгоряченное тело мутанта, и гибче прогнула позвоночник назад, вцепившись в плечи Донателло. Но почти тут же выпрямилась, содрогаясь от переполняющих ее эмоций, и от невероятных ощущений, получаемых ею благодаря усердным стараниям черепашки, ладони соскользнули с плеч мутанта и несильно уперлись в грудной пластрон, зацепив острыми коготками его края.
Дыхание оборвалось на протяжном выдохе, скатившимся к концу на короткий стон, больше похожий на тихий вскрик. Жгучие прикосновения будоражили кровь, та уже бешено стучала в висках, сердце билось настолько часто, что казалось, еще немного, и оно остановиться, сколь лихорадочно то отстукивало в груди чечетку...  Мутантке было сложно противиться постепенно распаляющемуся желанию, да и не было смысла, они уже все решили. На очередном прогибе, и томном, сбившимся вздохе, ее длинный хвост захлестнулся на бедре черепашки, заключив его в своеобразные объятия - не сбежать, не вырваться из этих гибких зеленых пут. Инстинкты брали верх над разумом, и похоже затмение в голове происходило не только у нее. На секунду их взгляды встретились - одинаково безумные, затуманенные, и тут же снова разошлись - Моне пришлось в очередном страстном порыве запрокинуть голову, натянувшись стрункой, а Дону опустить глаза к ребристому бочку саламандры, чтобы в очередной раз наградить аккуратный ряд тонких ребер под натянутой кожей, нежным поцелуем. А затем... затем парень остановился, и странно притих, крепко прижимая к себе девушку и тяжело дыша ей в плечо...
Мона почувствовала себя в этот момент, как-то невообразимо сиротливо, без этих привычных теперь уже ласк. Упираясь ладонями в матрас, саламандра молча уткнулась носом мутанту в шею, прикрыв глаза, и ожидая его следующих шагов. Это было вполне предсказуемо, но от того не менее страшно... Ящерка подтянулась вперед, обхватив ладошками панцирь  юноши, сцепив пальцы замочком, и доверчиво потерлась лбом о его открытую часть груди, разметав волосы по пластрону.
- Постарайся расслабиться... - она сильнее вжалась в него лбом, крепко зажмурившись. - "Все будет хорошо..."- Подняв голову, она слабо, несколько неуверенно улыбнулась, после чего послушно отклонилась, ощущая, как Дон устраивается поудобнее рядом с нею, скользнув шершавыми ладонями вниз по мягкой чешуе. Внутреннее напряжение вопреки  словам парня, и ее собственными стараниями, все нарастало, но было бы странно, если бы его не было. Руки все еще цеплялись за острые ребристые края костяной защиты Донателло, она боялась его отпускать. Чувствуя прикосновения к низу живота, сознание саламандры на автомате приготовилось к новой порции ласк, но вместо этого последовало нечто совершенно новое, пронзившее тупой болью, и заставившее мутантку громко охнуть, не сдержавшись. От болезненного ощущения  в себе, от неожиданности, и напротив, от странного ощущения невообразимо приятной близости. Мона слабо дернулась в его руках, а коготки звучно чиркнули по пластинам черепашки, оставив памятный подарок в виде четырех глубоких борозд за широкими мускулистыми плечами. Сжавшиеся в кулаки ладони уперлись в грудной пластрон, и Мона непроизвольно немного отстранила от себя парня, хотя при этом, кольца ее хвоста на ноге черепашки сжались сильнее... 
Вот и все...
- Все хорошо, родная? Не больно?...
Трехпалая ладонь нежно коснулась резко побледневшей, и так же резко покрасневшей, кожи саламандры. Ящерка разлепила губы в судорожном вздохе, и ее "сердитые" кулачки на пластинах изобретателя расслабленно развернулись плашмя лежа на светлой, костяной поверхности. Ресницы вздрогнули, и плавно взметнулись вверх.
- "Родная?", - Она заулыбалась растерянной улыбкой, сознательно ослабив окольцовывающий бедро возлюбленного хвост. Еще один порывистый вдох, она все еще не могла до конца привыкнуть к умопомрачительным чувствам, накрывшим их с головой. Упираясь одной ладонью в разгоряченное тело нависающее над ней, второй она подхватила свешивающиеся к ней на грудь концы ярко лиловой банданы, и потянула ее к себе, вынуждая гения в самой неудобной позе наклониться к любимой ниже, когда Мона вполне себе бодро и шаловливо коснулась губами его носа, сделав вид, что страшно желает его откусить. - Опять начинаешь? - вторая ладошка легла на щеку юноши, пока другая крепко держала ленту. - Все в порядке, - Она в очередной раз жарко поцеловала  черепашку в потрескавшиеся губы, и выпустила спутанные концы маски, свесив гибкий хвост с кровати, тем самым предоставив ему полную свободу.- В полном... - Мона откинула голову назад, слегка поморщившись - все еще болезненно ощущалась их близость, но это конечно, скоро должно пройти.
Им не впервые... переступать через боль...

+2

34

Что-то неприятно скрипнуло за плечами Дона — это острые коготки Моны с силой царапнули твердую костяную защиту мутанта, звучно пробороздив ее шершавую поверхность. Все тело девушки напряженно сжалось от боли и новых, непривычных ощущений внизу живота. Жаркие, чуть дрожащие кулачки уперлись в грудной пластрон изобретателя, вынуждая его немного отстраниться, но, в то же время, длинный зеленый хвост саламандры по-змеиному обернулся вокруг бедра ее партнера, не позволяя тому покинуть пылающее лоно. Этот жест был до того милым, что Донателло не смог сдержать короткой, теплой улыбки... однако уже в следующее мгновение его лицо вновь приняло беспокойное выражение. Юноша продолжал пристально наблюдать за реакцией Моны, терпеливо дожидаясь, пока та чуть придет в себя и расслабится. Взгляд медовых глаз казался слегка затуманенным, но, кажется, девушка еще не совсем выпала из реальности. Наградив склонившегося над ней парня слабым подобием ответной улыбки, Мона чуть приподнялась над смятой простыней и ухватила свешивающиеся вниз концы фиолетовой повязки — Дон совсем позабыл ее снять, увлеченный горячими ласками и постепенно открывающимися ему красотами хрупкого девичьего тела. Повинуясь настойчивому порыву ящерицы, юноша покорно приблизил к ней свое лицо и довольно зажмурился, едва ли не урча как огромный зеленый кот, когда теплые губы Моны игриво коснулись самого кончика его носа. Этот жест почти сразу же успокоил его, правда, не до конца: поглядывая на саламандру из-под полуприкрытых век, Дон подметил едва уловимую гримаску, время от времени появляющуюся на румяной мордашке Моны. Очевидно, что первое проникновение по-прежнему причиняло ей определенный дискомфорт, несмотря на все поцелуи и заверения. Донателло вовсе не хотелось, чтобы его подруга терпела эту боль... Теперь все зависело исключительно от действий шестоносца, а конкретно — от того, насколько он будет аккуратен и нежен во время предстоящего им процесса. Сказать, что Донни нервничал — значит, вообще ничего не сказать, но, как это обычно бывало в ответственные моменты, черепашка быстро собрался и постарался максимально сосредоточиться на происходящем. Благо, что это оказалось не так уж и сложно: как бы ни были навязчивы панические мысли, время от время проскальзывающие в опьяненном рассудке гения, охватившее его желание было в разы сильнее.
When darkness falls
And surrounds you.
When you fall down,
When you're scared
And you're lost...
Be brave,
I'm coming to hold you now.

Склонившись еще ниже к откинувшейся на подушки саламандре, Дон, в свою очередь, наградил ту еще одним нежным поцелуем в висок и негромко выдохнул:
В таком случае... держись за меня, — широкие и грубоватые ладони изобретателя вновь сжались на бедрах девушки, разводя их еще шире прежнего. Устроившись по-удобнее и убедившись, что Мона готова продолжить, черепашка совершил один пробный, неглубокий толчок и почти сразу же замер, прислушиваясь к дыханию своей партнерши — не проскользнет ли болезненного стона, не вырвется ли судорожного вздоха. Но ничего подобного не последовало, и, значительно осмелев, Донателло возобновил свои плавные, неторопливые движения. Для начала этого было вполне достаточно, чтобы расслабить напряженный ход и облегчить дальнейшие проникновения... Закусив губу и чуть прикрыв глаза, юный мутант старался не спешить — Моне требовалось время, и Дон был готов ждать сколько потребуется, до тех самых пор, пока из тяжело вздымающейся груди саламандры не начнут вырываться слабые постанывания. И лишь когда обострившегося слуха парня коснулся первый сладкий вздох, он позволил себе чуть ускориться, теперь уже входя в Мону ощутимо глубже и увереннее. Самое сложно постепенно оставалось позади...
When all your strength has gone
And you feel wrong,
Like your life has slipped away.
Follow me.
You can follow me
And I will not desert you now.

Немного приподняв веки, Донателло со смесью нежности и любопытства наблюдал за лицом возлюбленной. Ему было очень сложно представить, что именно та сейчас испытывала и насколько велико было ее наслаждение, однако он чувствовал, что происходящее доставляет ей не меньшее удовольствие, чем ему самому. Дыхание подростков, поначалу относительно спокойное и глубокое, уже давно сбилось, в разы утяжелившись. Было довольно непросто сохранять в легких достаточное количество кислорода, чтобы совсем уж не запыхаться... Стараясь дышать ровнее и не прекращая мерно работать бедрами, изобретатель склонился ниже к распростертой на постели девушке, едва ощутимо касаясь губами ее шеи, груди и плеч. Юноше отчего-то казалось, что совершаемых им толчков все-таки недостаточно, чтобы Мона окончательно забылась в объятиях партнера, и инстинктивно стремился приласкать каждый сантиметр, буквально каждую доступную ему клеточку разгоряченного, изящно выгибающегося под ним тела. Пускай даже это было не слишком удобно для него самого, уж он-то мог немного потерпеть — в конце концов, ему и без того было хорошо... В том смысле, что ему не требовалось ничего сверх того, что он уже получал от Моны. Выпустив стройные бедра ящерицы и позволив той самостоятельно обхватить его панцирь, как она это делала раньше, Донателло почти что улегся на девушку сверху, однако, по-прежнему оставляя между их телами небольшой зазор. Руки мутанта заскользили выше, принявшись увлеченно оглаживать плоский, но мягкий животик и гладкие бока возлюбленной, наслаждаясь каждым мигом прикосновения к тонкой, приятной на ощупь чешуе. Поцелуи изобретателя не прерывались ни на секунду, а, напротив, становились все более жадными и горячими. Создавалось впечатление, что Донателло все никак не может до конца насытиться своими ласками — те как будто бы распаляли в нем все больший и больший голод. В какой-то степени, так оно и было.
Follow me,
You can follow me,
I will keep you safe.
Follow me,
You can follow me,
I will protect you...

Если какая-то частичка помутненного страстью рассудка гения все еще была в состоянии трезво оценивать сложившуюся ситуацию, то в данный момент она, должно быть, беспорядочно посылала панические сигналы своему владельцу, быстро и неминуемо теряя последний контроль над происходящим. Мутант был до крайности растерян и сбит с толку, но, в то же время, у него, наверное, впервые в жизни не возникало ни малейшего желания взять себя в руки, дабы прекратить все то безумие, которому он сам же и положил начало. В самом деле, зачем? В первые за долгое время, Донателло чувствовал себя по-настоящему счастливым... Хрипло переводя дух, юноша вновь и вновь прижимался губами к пышущей каким-то первобытным жаром коже Моны; втягивал в легкие запах ее разметавшихся по одеялу волос, не в состоянии надышаться им вдоволь... Крепкая ладонь мутанта порывисто перехватила хрупкое запястье сладко стенающей под ним саламандры, а затем плавно сместилась чуть выше, стиснув тонкие когтистые пальчики. Постепенно, слияние двух распаленных тел становилось все более хаотичным и практически неконтролируемым, но никто из них даже не задумывался над тем, чтобы хотя бы немного успокоиться или уж тем более остановиться. О какой остановке могла идти речь, когда им было настолько хорошо друг с другом?...
When your heart is breaking
You can follow me,
You can follow me,
I will always keep you safe.
Follow me,
You can trust in me...
I will always protect you, my love.

Мона... — этот едва слышный, но от того не менее отчетливый стон прозвучал над самым ухом напряженно изгибающейся ящерки, на краткое мгновение выдернув ту из иной реальности. Но Донателло даже не заметил того, что произнес имя возлюбленной вслух: зарывшись лицом в густую каштановую шевелюру, мутант продолжал быстро и увлеченно овладевать крепко обнимающей его в ответ девушкой. Вот теперь-то между ними фактически не оставалось ни единого лишнего миллиметра свободного пространства: обхватив талию Моны свободной рукой, мутант с такой силой прижимал ее к своему пластрону, что им обоим постепенно начинало не доставать воздуха. Миниатюрная и худенькая Мона практически полностью скрывалась под широкими плечами и массивным панцирем изобретателя, и поневоле создавалось впечатление, что он пытается закрыть ее собой от всего окружающего мира. В какой-то степени, так оно и было...
"Я клянусь тебе, Мона... больше никто не осмелится даже пальцем тебя тронуть. Я всегда буду защищать тебя. Всегда..."

Feel my love
Feel my love...

+2

35

Если бы она знала о том, что произойдет чуть позже, тогда, сидя на застеленном циновкой полу, напротив братьев, что бы она могла изменить? Стала бы? Например, ограничившись легким поцелуем Дона в щеку, и ничего подобного, что происходило между ними в данный момент, сейчас не было. Продолжали бы мерное, натянутое течение событий, в котором вращались эти двое, и всегда к концу переходящее в стадию " извини, но я хочу побыть одна".
Мона не жалела о том, что сделала, дабы прервать эту бесполезную нить отчаяния и безвыходности.
Она видело в этом необходимость. Выбор правильный - не умом, так сердцем чувствовала.
Странно. Странно, не понятно как, но все сменилось одним резким скачком - только что Донателло боялся даже просто, взять ящерку за руку, а теперь они вместе лежат на его кровати в упоении предаваясь друг другу, слишком смело и до того бесстыдно, что у саламандры при одной мысли о том, как пара выглядит со стороны, накатывало дикое смущение и стыд. Но смущение смущением, а прерывать черепашку она не собиралась. Нет. В груди мутантки пылал настоящий пожар, и потушить его мог только тот, кто его и разжег. А способ успокоения неосознанно неспокойной души взирающей на него широко распахнутыми золотистыми очами саламандры, юноша знал прекрасно. Темные, почти черные, утопающие в полумраке комнаты и волокнистыми, чуть растрепанными краями пурпурной банданы глаза, с отблесками блуждающего  огонька страсти, поначалу так напугавшие ящерицу, теперь казались необъяснимо манящими. Теплее... жарче... гораздо приятнее, чем они смотрели на нее обычно, а обычно, Донни всегда относился к ней очень внимательно и в какой-то степени... нежно? И она догадывалась, почему... Только недавно он подтвердил это своими словами.
Aah, the night is calling?
And it whispers to me softly come and play
Aah, I am falling
And If I let myself go I'm the only one to blame

Легкое головокружение, когда потолок и пол меняется местами - может это все-таки то немеренное количество алкоголя в крови? Ящерка прикрыла веки, когда изобретатель наклонился к ней ниже, уперев ладони в подушки и прикоснулся губами к ее лбу, поперек которого змеилась прядь волос, выбившаяся из общей разметавшейся по подушкам массы. Тяжесть и боль пока не отпускала, но Мона все понимала, потому сдержанно, уперто молчала о своих, пока что, не самых приятных ощущениях. Пусть об этом не думает, она в порядке, и вполне довольна происходящим. Парень не может прыгнуть выше головы, мутантка понимала это. Ее жаркая ладонь скользнула по шее подростка, запутавшись в потрепанных концах повязки, и едва тому стоило отвлечься на поцелуй, она поджала губы, брови сошлись вместе и по середине зеленого носа пробежалась крохотная болезненная морщинка. Но это мимолетное выражение мигом слетело с ее лица, когда мутант снова возвысился над нею, скользнув ладонями вниз к бедрам ящерицы. — В таком случае... держись за меня, —   Что на это можно ответить? Слабая полуулыбка и покачивание головы из стороны в сторону. Сам держись...
Одно движение Донателло, и тут же ее самоуверенности поубавилось, а слегка ироничное выражение на розовощекой мордочке растворилось без следа. Тупая боль разошлась внутри, вместе с необъяснимым ощущением на уровне животных инстинктов. Ладошка ящерки сграбастала с кровати простыню, а вторая рука легла на свое вздрогнувшее, вместе со всем телом, сердце под слоем тонкой нагрудной чешуи.
Спокойно...
I'm safe
Up high
Nothing can touch me
But why do I feel this party's over?
No pain inside
You're my protection
How do I feel this good sober?

Боль постепенно уходила, оставалось только это ощущение, захватывающее всю ее и отдающее эхом в помутневшем рассудке, в котором больше не осталось ни одной целой мысли. Лишь смутные обрывки, всю значимость занимала только  тяжелая, массивная фигура юного мутанта, и то, что он собственно делал в данный момент. Осознавать и понять в полной мере то, что они оба только что натворили, Мона не желала. Ей нравилось это внезапное помешательство, ощущение остроты, нарушение всех правил. Но, как все знают, в любви нет правил, а если и есть, их никогда не соблюдают.  Кто мог представить? Кто мог подумать о таком? Незаметно для самой себя, в сладостном упоении Мона прогнулась под черепашкой назад, ощутив соприкосновения  своих ребер с жесткими, костяными наростами на торсе партнера, и с ее приоткрытых губ слетел томный вздох эхом прокатившейся по пустой комнате. Тишина окружающая мутантов была прервана тихим голосом саламандры. Хвост волнами рассекал воздух каждые минут пять, возбужденно взбивая бедное покрывало сильными ударами, он вел себя словно выброшенная на берег рыба, отбрасывая блики по стенам от чешуи.
I'm coming down, coming down, coming down
Spinning 'round, spinning 'round, spinning 'round
Looking for myself - SOBER

С плотно сомкнутыми ресницами, откидываясь назад, Мона не слышала собственных постанываний, то и дело вырывающихся из груди, и немного пришла себя лишь в тот момент, когда гений вновь склонился к ней, осыпая поцелуями разгоряченную девушку. Прикосновения шершавых губ вливались в общий ритм наслаждений, в котором пребывали они оба, в сочетании с резковатыми, порывистыми движениями черепашки. В секунду саламандра успела прикоснуться своими сухими губами к щеке изобретателя прежде, чем он опустился к ее шее. В какой-то момент, когда руки Донателло скользнули по животу мутантки, проводя кончиками пальцев вдоль изящных поперечных линий, Мона услышала свой стон, и сама испугалась, насколько громко он прозвучал в тихом помещении. Просто оглушительно. Создавалось впечатление, что сейчас все, кто есть дома, сбегутся спрашивать, что случилось, и почему Мона так мучительно стенает. Лучше никому не знать причину. Само собой разумеется, Дон тоже об этом не расскажет ни единой душе, и единственным свидетелем начала этого сумасшествия был только Майки. Но о дальнейшем он, слава богу, не в курсе. Неловкость, охватившая саламандру, заставила ее замолчать, и ящерка уткнулась носом в мускулистое плечо шестоносца, часто дыша, доверчиво жмурясь и с внутренним трепетом ища в нем защиты.  Но сладость действий любимого, ощущение его напряженного тела, не прекращающего движений между ее коленями упирающимися в ребристые боковины панциря, не позволяли мутантке молчать долго. На очередном остром ощущении в себе, когда гений перехватил ее одной рукой под изгибающуюся спинку, а другой схватил за ритмично с его перемещением над Моной Лизой сжимающуюся у него на панцире ладошку, ящерица громко выдохнула... и к концу этот полный упоения вздох сорвался на сдержанный, тихий стон.
I'm safe
Up high
Nothing can touch me

— Мона...
Саламандра закрыла лицо на груди тяжело вздыхающего черепашки, цепляясь за ложбинки узора панциря одной рукой, поскольку вторая была крепко зажата в кулаке юноши. Ящерка немного приподнялась над постелью, прижавшись к горячему пластрону еще сильнее, сильнее на столько, что почувствовала ей стало не хватать воздуха. Приоткрыв глаза, светящиеся двумя желтыми полосками, мутантка коснулась лбом скулы нависающего над нею Донателло и нежно потерлась о него, - Я рядом... я рядом с тобой Донни...
Горячее дыхание коснулось ключиц юноши, а затем трепещущие губы девушки осторожно приложились к натянутой мышце с приятно дрожащей жилкой. Почти хищное, упоительное прикосновение, жаждущее и одновременно безумно ласковое. Тихий, надтреснутый голос  Моны сбился на очередной дрожащий от напряжения стон.
But why do I feel this party's over?
No pain inside
You're my protection
How do I feel this good sober

+2

36

Никогда прежде Донателло не мог представить себя в амплуа неистового любовника. Пламенные страсти и взрывные эмоции всегда были уделом Рафаэля: вот уж кто даже не пытался обуздать свою звериную натуру, в отличие от вечно собранного и молчаливого брата. Дон, в противоположность саеносцу, олицетворял собой такие черты, как спокойствие, ум и хладнокровие; он астрономически редко выходил из себя, а уж о том, чтобы дать волю каким-то низшим инстинктам, в его случае даже речи идти не могло. И оттого творящееся с ним безумие казалось еще более странным и, в какой-то степени, нереальным. Но в данный момент это его ни капли не беспокоило: запретная черта осталась где-то далеко позади, все тревоги и сомнения развеялись, подобно зыбкому туману, а страх... страха больше не было, как не было и стыда — они оба поступали так, как требовали их настрадавшиеся, измученные сердца. А сердца требовали любви, и только любви. Разве они не заслуживали быть вместе? Разве было что-то неправильное в том, что они крепко держались за руки и не желали отпускать друг друга, ни на минуту, ни на одно мгновение? Неужели в этом могло быть что-то плохое? Донателло закусил губу, чувствуя жаркий поцелуй Моны на своей шее — жест до того милый и непристойный, что из груди мутанта против воли вырвался очередной протяжный, хриплый стон. Не замедляя движений, юноша неожиданно порывисто отстранился от лежавшей под ним девушки, однако его объятия не разжались. Напротив, саламандра по-прежнему оставалась в руках своего партнера, а потому была вынуждена подняться с кровати вместе с ним. Приняв сидячее положение и упираясь коленями в скрипучий матрас, Донни бережно придерживал девушку за талию, помогая ей выпрямиться — теперь они вновь оказались лицом друг к другу, и Моне при этом была дана куда большая свобода действий, чем это было изначально. Сжимающая узкую кисть ящерицы рука потянула ее выше, перекладывая дрожащую от внутреннего напряжения, чуть влажную ладошку на обжигающе-горячую шею изобретателя. Исчерна-карие, лишенные бликов и оттого еще более бездонные глаза смотрели одновременно ласково и ободряюще: теперь Мона могла сама выбрать темп их совместных толчков и при этом не бояться рухнуть обратно на смятое покрывало, ведь Дон надежно страховал ее от любых падений. Приблизив свое лицо к лицу саламандры, парень улыбнулся ей — совсем просто и тепло. Все же, несмотря на бесчисленное множество пережитых им страданий, Донателло был благодарен судьбе за то, что она свела их вместе... Жаркая ладонь скользнула по волосам девушки, играя со спутанными локонами, перебирая их и еще больше взлохмачивая, а затем замерла на пышущем жаром лице мутантки, проводя самыми кончиками пальцев по ее притягательно-пухлым губам. Очередной поцелуй стал сладостным дополнением к и без того стремительно растущему экстазу... Тело юноши вновь пришло в движение, но на сей раз инициатива в равной степени принадлежала им двоим. Руки Дона мерно оглаживали изгибающуюся спинку, время от времени плавно опускаясь чуть ниже и обхватывая стройные бедра саламандры. Зарождающийся в самом низу живота пожар уже невозможно было сдерживать... да и стоило ли?
Инстинкты подсказывали, да нет, кричали в голос — не стоило.
И черепашка более не сдерживался. По его пластрону уже начинали пробегать волны неконтролируемой дрожи — поначалу едва ощутимые, но все более и более сильные. Мышцы сжимались, как в судороге, и он чувствовал, что Мона уже тоже напряжена до предела. Низко склонив голову и прижимаясь лбом к верхней части пылающей, тяжело вздымающейся груди девушки, Донни не мог больше думать ни о причинах и следствиях, ни вообще о чем-либо еще, кроме лихорадочно стискивающей его в объятиях саламандры. В какой-то момент, Донателло с тихим свистом выдохнул сквозь до предела сжатые зубы и, до отчаянности прижав Мону к себе, совершил несколько совсем уж безумных рывков, которые окончательно смешали все мысли в его налитой тяжестью голове. Сохранять вертикальное положение отныне казалось непосильной задачей, и Дон, недолго думая (а точнее, вообще не думая), тяжело повалился на кровать, впрочем, умудрившись не только не придавить собой Мону, но и каким-то волшебным образом перекатиться так, что теперь они оба лежали на боку, по-прежнему тесно прижимаясь друг к другу и шумно, просто оглушительно переводя дух. На несколько долгих минут в помещении воцарилась полная тишина, прерываемая лишь сбитым, участившимся дыханием двух ошалевших, до смерти усталых подростков... Чуть приоткрыв глаза, Донателло бездумно уставился куда-то в темный потолок: по всему его телу медленно расползалась приятная истома, а в мозгу по-прежнему творился сущий кавардак... и, как это ни странно, ему совсем не хотелось приводить свои мысли в порядок. К чему это, в самом деле? Так уж ли ему требовалось обдумывать создавшуюся ситуацию и решать, что делать дальше? Что случилось — то случилось, и он ни капли об этом не жалел.
"Я подумаю над этим завтра," — едва заметно усмехнувшись, Донни молча скосил взгляд на неподвижно лежащую рядышком саламандру. Та, вроде бы, уже немного пришла в себя, и теперь с до крайности задумчивым лицом скользила ладонью по его шероховатому пластрону. Пронаблюдав за ней еще минуту-другую, Донателло неожиданно аккуратно взял Мону за руку и приблизил ту к своему лицу, тепло коснувшись губами расслабленных пальчиков.
Мы подумаем над этим завтра, — повторил он уже вслух, наградив девушку успокаивающей улыбкой. Его вторая рука мягко обхватила приятно-округлые плечи ящерицы, чуть крепче прижав ее к груди изобретателя. Чуть приподнявшись, Дон зацепил край прибитого к изножью кровати одеяла и натянул его поверх их обессилевших, вздрагивающих от прохладного воздуха тел, а затем с тихим вздохом уложил голову обратно на смятую подушку, не забыв, впрочем, на секунду прижаться обветренными губами к горячему лбу Моны. — Спи, — голос мутанта звучал слегка сипло, но все также ласково и умиротворенно.
Он в самом деле ни о чем не жалел.


Майки! Подожди...
Уже почти вышедший было из кухни шутник был вынужден замереть на пороге, сонно хлопая глазками и недоуменно взирая на брата. Донателло торопливо обошел уставленный грязной посудой стол, минуя опустевшие места Лео и Рафаэля— те уже покинули помещение и ушли в доджо вслед за Сплинтером, по своему обыкновению, громко, но безобидно переругиваясь на ходу. Завтрак прошел как обычно, и теперь настало время их привычных тренировок... но, по какой-то причине, умник предпочел немного задержаться и теперь слегка нервозно переминался с ноги на ногу, стоя перед заспанно таращащимся на него Микеланджело. Он намеренно перехватил младшего брата, желая сказать ему кое-что... ну ладно, сказать предстояло очень многое, только вот Донни понятия не имел, с чего ему лучше начать. Помешкав с пару мгновений, юноша, наконец, выдавил из себя смущенную улыбку и с неловким видом накрыл рукой собственный затылок.
Я... хотел извиниться перед тобой за то, что произошло накануне вечером, — произнес он, надеясь, что выступившая на его щеках краска была не слишком заметна. Майки ни за что не забудет ему этот смущенный румянец... А Донателло вовсе не улыбалось до самой старости терпеть его насмешки и подколы. — Мы... с Моной, ну, слегка перебрали, — довольно неуклюже продолжил Донателло, старательно избегая смотреть прямиком в голубые глаза Майка — в которых, как он мог поклясться, уже вовсю плясали веселые чертята, — и в какой-то степени забылись... в общем, прости, — мда, Донни, глупее ситуации не придумаешь. И ведь он знал, знал же, что ему предстоит так или иначе держать ответ за то, что он вчера учудил — да еще перед кем! Сложнее было бы извиниться только перед Рафаэлем. Или мастером Сплинтером. Или перед обоими сразу... "А ведь нас наверняка слышало все убежище," — вот уже в который раз с досадой подумал Дон, стараясь даже не представлять реакцию сэнсэя, решившего на сон грядущий немного помедитировать в доджо и услышавшего подозрительные стоны у себя над головой. К счастью, ни старик, ни старших братья не подали вида, что этой ночью их тревожили какие-то посторонние звуки за стенкой, но... кто мог знать наверняка? И если уж сам Донни отчаянно краснел при одной мысли об этом, то что можно было сказать про Мону! К счастью, саламандра еще крепко спала, когда ее возлюбленный бесшумно вынырнул из-под одеяла рано утром, опережая электронную трель будильника, а потому могла не тревожиться насчет того, слышал ли их кто-нибудь... до поры, до времени.
Неудобно получилось, — пробормотал гений еще тише прежнего, все-таки поднимая глаза на Микеланджело. Тот широко ухмылялся, но, как ни странно, в его улыбке не было ни насмешки, ни издевки. Это в какой-то степени приободрило Дона... хотя он все равно отныне и навсегда мысленно зарекся принимать алкоголь из доброжелательных рук братишки. Неуверенно улыбнувшись в ответ, мутант молча перевел взгляд за спину Майки и смущенно замер, завидев в дверях до боли знакомый хвостатый силуэт. Мона Лиза неподвижно замерла на пороге комнаты, скрестив руки на груди и прислонившись плечиком к дверному косяку, и ее медово-карие глаза сияли не меньше, чем ярко-голубые глаза Микеланджело. Донателло несколько мгновений молча смотрел на свою подругу, а затем снова расплылся в улыбке и перевел взгляд обратно на весельчака.
А еще... я хотел сказать тебе спасибо, — негромко добавил изобретатель, положив ладонь на мускулистое, усыпанное крупными пятнами-веснушками плечо брата. Взгляды черепашек пересеклись, и в этот самый момент необходимость в дальнейших словах извинений и благодарности отпала как-то сама собой. И пускай Майки так и не понял до конца, за что именно ему говорили "спасибо", Дону было достаточно уже того, что он просто высказался... — Только пускай это останется между нами, ладно? — шепотом добавил юноша, на мгновение приложив палец к губам, и, похлопав Майки по все тому же плечу, как ни в чем не бывало обошел его стороной, приблизившись к Моне. Теперь Донателло смотрел прямиком в глаза девушки, и его теплая ладонь мягко и незаметно обхватила ее собственную, едва ощутимо, но ласково сжав.
Доброе утро. Не хочешь немного прогуляться? — на удивление спокойно предложил Дон, не сводя взгляда с большеглазой мордашки любимой. — Я думаю, Майки нас прикроет, — добавил он уже на самое ушко саламандры, старательно пряча улыбку в уголках губ, после чего, не дожидаясь ответа девушки, потянул ее куда-то следом за собой. В самом деле, тренировка могла немного подождать... пускай даже мастеру наверняка бы не понравилось то, что его сын отлынивает от занятий. Им с Моной предстояло о многом поговорить и многое обсудить, но до той поры Донни просто хотелось побыть с ней рядом. Впереди был долгий и насыщенный день... и, в кои-то веки, этот день принадлежал лишь только им двоим.
Впрочем, как и вся дальнейшая жизнь.

+3

37

Позволив чувствам жестоко окупировать остатки разума, получилась в итоге просто неконтролируемая, безумная жажда, без тормозов, без стопа, без уровня насыщения - его вовсе не существовало, так как планка находилась немыслимо высоко. Саламандра уже, откровенно говоря, потеряла окончательно ориентацию в пространстве, в лихорадочном припадке, бессвязно, совершенно ни к чему, пытаясь вспомнить, где находиться пол, а где потолок - все плыло размазанными пятнами за рельефной спиной Донателло. В бок ушла зелена полоса, мелькнувшая в  темном пространстве прямо перед застеленными  пеленой глазами ящерицы, и лишь спустя приличную, длинную минуту глупых раздумий, до размякшей  под черепашкой мутантки внезапно дошло, что это был ее собственный хвост, который то и дело перекладывался то на одну сторону, то на другую, скользя по ритмично двигающимся мускулистым бедрам черепашки. Похоже парня сейчас не смущали никакие внешние факторы, в том числе и хвост подруги - широкая ладонь мутанта все так же крепко прижимала девушку к покрытой трещинами и царапинами жесткой, грубой, и от того как ни странно безумно приятной поверхности пластрона. Абсолютно сухие, но пылающие костяные пластины на груди изобретателя создавали собой ощущение, когда тело ящерицы соприкасалось с ними вплотную, словно Мона прижимается к решетке теплого, несколько потухшего камина, чуть обжигаясь - то же ощущение уюта и тепла, необъяснимого и обнадеживающего, так же, как и чувство чутких, мозолистых пальцев юноши, несколько сильнее давящих в районе ее поясницы. Эти руки ее поддержат, они укроют ее в тот момент, когда все отвернуться, Мона была в этом абсолютно уверена - единственные и надежные ладони, которым правда можно доверять и не побояться доверить себя... Эти руки... такие сильные...? Донни неожиданно для мутантки резко поднялся вверх, крепко обхватив саламандру одной ладонью, вынуждая ее выпрямиться вместе с собой, и аккуратно усадил на свои колени - сделать это труда не составило, ящерка плотно обхватывала ногами широкий панцирь изобретателя еще до этого. Несколько перепугано, саламандра зажала коленями тело мутанта еще крепче, шире распахнув глаза, но веки слегка вздрогнув, снова приопустились вниз - она слишком расслабленна и разнежена в целом, чтобы долго задумываться над чем-то столь несущественным, как смена положения. Хотя, стоило признать, выпрямиться после того, как она долгое время была зажата мускулистым телом юного мутанта, было довольно приятно. По позвоночнику прокатилась волна легкого холода, при расставании с нагретым местечком в кровати, но гибкие позвонки отозвались тихим щелчком, когда девушка прогнула спинку назад, переместившись на коленях мутанта чуть выше, вплотную к укрытому слоем кости торсу Дона. Саламанда лишь коротко обернулась через плечо, а затем вновь устремила взгляд в темные, соблазнительно глубокие глаза черепашки. Дон смотрел на нее удивительно спокойно, в отличие от мечущегося, наоборот, помутневшего взора ящерки, робко, и в то же время как то нагло вперившейся в него. Все-равно, как ни крути получалось, что Мона на него смотрит снизу вверх, даже сидя на коленях. Ящерица опустила ноги с пояса парня, так же уперев коленки в сбившуюся простынь, и приподнимается еще выше, вытягиваясь в струнку плавно очертив за спиной дугу хвостом. Донни прикладывает ее ладонь к своей шее... невольно кончики пальцев застывают на артерии, вот тут ей просто интересно... Ого... пульс черепашки в разы участился, хотя и у нее наверное тоже, просто Мона не додумалась бы прощупывать себя за таким делом. Как то не до этого сейчас. Ладонь ящерицы скользит дальше, переползая черепашке между затылком и ребром панциря... и снова запутывается в темно-пурпурных шелковых тряпицах банданы... Подцепив кончиком коготка маску на затылке парня, саламандра уверенно стягивает ее вниз, спуская на грудь юноше, прямо так, как она была завязана. Ткань легко соскальзывает с глаз Дона, он на мгновение зажмуривается, затем снова распахивает взгляд, поддавшись навстречу Моне с нежной улыбкой застывшей на лице. Ящерка смутно понимает, чего хочет Донателло, инстинктивно сжимает бедра, чувствуя с внутренней стороны своей ноги рифленую сеточку напряженных мускулов юноши. Мутантка чуть отклоняется назад, когда он почти касается ее носом, и опускает ресницы, с ответной улыбкой, несколько потерянной, но не менее теплой, чем улыбается любимой он сам. На некоторое время его ладонь запутывается в взъерошенных каштановых прядях саламандры, точно так же, как некогда рука ящерицы в концах фиолетовой маски, а затем он осторожно прикасается к улыбающимся губам девушки, и этот жест, словно магически перетягивает ее к нему, для еще одного завораживающего поцелуя. Во рту еще все тот же  привкус вишневого сока и терпкого саке... И как не странно, ведь это было уже так давно, но с каждым поцелуем Мона все явственнее ощущала этот оттенок на корне языка. Или мозг уже полностью смешал вместе все чувства, в том числе и вкусовые, вперемешку с постоянно смещающимся полом и потолком, обманывая шаткое сознание саламандры, находящееся в полуотключке из-за всего происходящего... или храбрый Донни тоже пил водку с соком? Правда на этот моменте все посторонние мысли закравшиеся в голову достаточно неожиданно, перепуганными бабочками разлетелись в разные стороны, потому-что черепашка плавно приподнялся, придерживая талию ящерки двумя руками. Голова тут-же снова поплыла туманом, вернув то ощущение неопределенного выворачивающего наружу восторга, когда вцепившись в вздрагивающие от напряжения плечи, пропустив тонкие руки через бока за спину Дона, Мона с глубоким вздохом приникла губами к виску мутанта, позволив своему телу медленно опуститься, напрягая суставы ног... От этих движений, шершавые, горячие ладони  парнишки свободно скользили по ее позвоночнику, прикасаясь то к острым лопаткам, почти сведенным вместе, то соскальзывали вниз по силуэту и замирали на ее бедрах нетерпеливо сжимая их.
Напряжение росло с каждым движением, они оба не слабо устали, нагрузка была довольно большая, а два в стельку пьяных подростка прыгающие в любовных объятиях на кровати? Давно бы выдохлись. Но такие страсти перебарывали даже немалое количество выпитого алкоголя, и кружило голову все это любовное опьянение гораздо больше и сильнее, впрыскивая в кровь прямо афродизиак, заставляя сжимать друг друга крепче. Черепашка сотрясался, как в приступе лихорадки, крепче и крепче  стискивая Мону, чтобы ее  тельце находилось к нему так близко, что саламандра могла бы лично ощутить страстную дрожь и испарину, которой покрылась бедно-зеленая кожа ее возлюбленного. В итоге вышла не самая удобная поза, и мутантке пришлось прижать колено к пластинчатой перегородке между пластроном и панцирем, замерев стоя на одном колене изогнуться, пока мутант уж совсем по звериному сграбастал ее в объятия подмяв к себе и обдав обжигающим дыханием высоко вздымающуюся и опускающуюся, не имеющую четкого порядка как вообще дышать, грудь, под громкий вскрик, да нет, скорее тихий писк ящерицы, уткнувшейся ему в плечо, несколько раз дернулся рывками, цепко сдерживая в руках Мону.
Ящерица закатила глаза, вжавшись мордашкой в высоко поднятое плечо юноши, и даже почти не почувствовала, вернее, слабо ощутила, как потолок и пол снова меняются местами, а под боком снова помятые складки простыни. Завалившись на кровать, Мона все еще продолжала цепляться за плечи Донателло, поджав коленки, упираясь в его бедро и расположив полукольцом змеиный хвост на мятой поверхности постели. Пока парень отдавался рассмотрению потолка своей комнаты и каким-то своим мыслям, Мона даже не думала ни о чем. Сквозь тяжелое дыхание и колотящееся в ушах сердце, саламандра скорее просто прислушивалась к себе и своим ощущениям. Зацикливаться на мышлении не имело никакого смысла -  обрывки самых глупых мыслей, тех самых вроде " а может он тоже с соком пил?", были сейчас ей, расслабленной, уставшей и странно довольной, совершенно ни к чему. Ладошка соскользнула с плеча юноши, переместившись на грудную часть пластрона, осторожно поскребя его, переползая с плоскости на тонкие ложбинки по торсу ее изобретателя. Интересно... смеженные вместе веки дрогнули, и пушистые ресницы медленно, лениво поползли к бровям - не хотелось открывать глаза, но она просто обязана, почему-то она так решила, на него сейчас посмотреть... Что... это... было? Что это было Дон?
— Мы подумаем над этим завтра, — словно в ответ на ее немой вопрос  тихо ответил черепашка, перехватив ее ладонь и поднеся ту к губам в легком поцелуе. Его свободная рука скользнула на плечи девушки, придвинув ее к себе еще ближе, на что Мона слабо улыбнулась, даже кивнуть, или ответить что-то сил не нашлось, и молча уперлась лбом в жесткие костяные пластины, пока юноша накрывал их одеялом и одаривал ее нежным, легким поцелуем на ночь...  Настоящая загадка природы - такой жесткий, но такой мягкий. — Спи, — Его дыхание шевельнуло немыслимо закрученную прядь волос, сбившуюся на зеленую мордашку. Собственно этот вопрос, почему так случилось, отпадал сам собой, если бы Мона еще могла думать, чуть-чуть задуматься над этим...
Просто ты тот, кто по настоящему ее любит... И ей этого не хватало. Больше всего не хватало.


Бешеная подпрыгивающая на столе машина для пробуждения чьих-то шибко сонных личностей, просто не могла не разбудить сладко спящую, вольготно растянувшуюся на чужой кровати саламандру. Предусмотрительный Донни видимо всегда боялся проспать? Не долго думая, Мона перевернулась на другой бок, не глядя вытащив из под тяжелой головы подушку и запустив оную в это "чудо техники", истерично поднимающее своего хозяина. И только тут, во время полета того до пола,  Мона вспоминает, что в ее закутке в логове ребят, нет никакого будильника! Ящерица резко поднимается над кроватью на вытянутых руках, ошалело пялясь прямо перед собой... после чего, уже более спокойно садиться на колени, приложив тыльную сторону ладони к глазам, сдерживаясь, чтобы не начать их растирать кулаками, дабы прогнать сонливость. Осмотревшись по сторонам, саламандра в неспешном порядке восстанавливает в памяти все, что произошло вчера вечером, и аккуратно спустив ноги на холодный пол, поежившись, после теплых объятий Морфея, встает. - Донни? - Тихо позвала изобретателя ящерица, почти совсем уверенная в том, что парня здесь нет. Ну если он только под кроватью прячется? Нда... точно так... нет... Мона запустила руку под переплетенные между собой взъерошенные кудри, положив ладонь на свою слегка ноющую после понятных причин шею, и задумчиво посмотрела на разворошенную кровать гения.  Молчаливо поправив постельное белье, аккуратно расправив все складки на одеяле, девушка опустилась на корточки, подняв некогда сметенную с тумбочки ею лично книгу и водворяя ее на место. И поставила несчастный удильник на место.
  Тихонько выскользнув из личного уголка Донателло, Мона тихо-тихо прикрыла дверь, и устремилась вниз по лестнице. Не очень бы хотелось сейчас столкнуться нос к носу с Рафом, или Лео, выходящим из-за угла. С вопросом - что забыла Мона Лиза в комнате их брата? И если Майки тактично промолчит(наверное), понимая их, то ... ну не рассказывать же всем о произошедшем между Моной и Доном, верно? Ящерка на ходу застегнула ремень на бедрах, поправив его, направляясь прямиком в ванную комнату. И уже выходя из нее, закончив предавать волосам более-менее приличный вид и смыв с лица остатки сна и усталости, смогла уловить в районе кухонного отсека знакомые голоса участников их маленького безумного пати вчера. Да уж, такое "развлечение", она точно не забудет до конца своей жизни.
Саламандра неспеша подошла к дверному проему, и остановилась там, положив ладонь на холодную стену.
  —... и в какой-то степени забылись... в общем, прости, — донеслось до ее четкого слуха, на что на ее лице появилась хитрая, слегка коварная даже, но очень веселая улыбка. Кто это тут из нас еще забылся? Прислонившись к проему и слегка прищурив глаза, Мона чуть склонила голову на плечо, когда так старательно извиняющийся Донателло наконец ее заметил. Конечно, по хорошему, ей тоже нужно извиниться перед Майки, но почему-то ей кажется, что у его братишки это выходит куда лучше? Или же у нее просто не хватало духу? А может... и то и то? На мгновение отвлекшись, ящерка не увидела, как Дон оказался уже рядом с ней, и из задумчивого транса ее внезапно вырвала ладонь мутанта, мягко обхватившая ее руку. Саламандра молчаливо подняла глаза вверх. Что-то в нем, не уловимо, стало совсем другим... Пожалуй.... пожалуй исчез тот океан боли, вечно плескавшийся в его взгляде, едва ему стоило посмотреть на нее. Она крепче сжала его расслабленную руку своей.
— Доброе утро.
- Привет... - негромко отвечает она, опуская глаза ниже и подавляя в себе желание просто сделать еще шаг и ничего не сказав, вот просто, молча и доверчиво прикоснуться лбом к его пластрону и застыть так. Но она лишь скользит взглядом по нему до локтя и снова возвращается к лицу черепашки.
- Не хочешь немного прогуляться? — На это Мона недоверчиво коситься из-за его плеча на карапакс Микеланджело, и снова поднимает голову с искренним изумлением. - А как же... - было начала она, но юный мутант тут же склонился к ее щеке, едва ощутимо коснувшись ее губами и заговорщески зашептал, — Я думаю, Майки нас прикроет, — Наверное у мутантки было сейчас неподражаемое выражение лица ... Обычно уставы отца были непоколебимы, как и утренние тренировки были обязательной частью "трудового" дня черепашек. Чтож... Изумленная физиономия девушки быстро исчезла, в глазах зажглись искорки любопытства и она крепче перехватила руку мутанта, когда тот потянул ее чуть ли не бегом, пока Мастер не просек удирающую парочку, на выход. Правила созданы для того, чтобы их нарушали.
А рядом с Моной, Донателло нагло перечил всем возможным правилам сразу - к этому юношу подталкивало его чувство.
  - Стой! - неожиданно резко остановила его саламандра, едва ребята покинули пределы дома и теперь находились в закрытом лабиринте коллекторных труб - стояли на мостике перекинутом через сточную канаву. Парень недоуменно, но в то же время настороженно останавливается и вопрошающе смотрит на нее. В прочем, логично если бы Мона даже не покинув убежище, засыпала его вопросами, касательно прошедшей ночи, слов, сказанных им, и не только этого... Ну же, у тебя всегда есть ответы на все вопросы, ты должен быть к этому готовым.
Но только не к тому, что задает в следующее мгновение ящерица, перехватив в ладони концы лиловой маски и потянув их вниз, вынудив гения в очередной раз склонить голову... Она почти коснулась своими губами его, потрескавшихся и растерянно, но по-доброму улыбающимися. Прижав спутанные, как всегда, края банданы к своей груди, зажав их в кулачке, Мона игриво касается кончиком пальца переносицы гения, слегка прижав его к милой, даже трогательной,  морщинке:
- Только один вопрос, - она как на допросе чуть склоняет голову вниз, мягко сталкиваясь с "пленным" лбами, и заканчивает невероятно строгим, срывающимся на смех голосом... - Ты вчера подливал в рисовую водку вишневый сок?

+2

38

— Ааууууууч, - сухая ладонь со стоном закрывает глаза от слишком яркого электрического света. Такое чувство, будто он не у себя дома под слабенькой лампочкой, а под парочкой самых, что ни на есть, операционных лампищ, старательно направленных прямо в его помятое лицо. Хорошо, что у него есть одеяло, и можно скрыться от этих инопланетных лучей под ним. Плохо, что инопланетяне пришли прямо к нему и теперь зачем-то тормошат, что-то приговаривая. Изверги! Настырные, но Майки не сдается, упорно вжимаясь лицом в подушку и отмахиваясь от них с невнятными восклицаниями, смысл которых тонет в искусственном лебяжьем пухе. Им его победить его. Вот инопланетянин издает что-то более резкое и дёргает одеяло на себя, а у Майки такое чувство, будто его контузило – чужой вскрик, яркий свет и ужасающая головная боль гвоздями выбились в его словно присыпанные песком глаза. Он увидел размытый, сине-зеленый силуэт, машущий перед ним какой-то зеленой сосиской. Интересно, что ему надо?
— ..не встанешь, перед мастером будешь лично объясняться! – о нет, лучше ему не стало, когда смысл слов стал доходить до пораженного похмельем мозга. За что ему такие муки? Он так чувствовал себя паршиво, а это зеленое чудище еще грозится выволочкой  у сенсея, постойте-ка? Выволочка? Бубнеж?
—Лео? – голос его хрипло задрожал, когда подросток высказал свою неожиданную теорию вслух. Зеленая сосиска, тем временем, буквально  на глазах превратилась в сотрясающейся в подкреплении нотаций указательный палец, и кривая мозаика мира сложилась в трещащей от боли голове черепашки. Он облизнул сухие губы и мучительно моргнул, будто наждачной бумагой пройдясь по глазам. Такое чувство, будто он серьезно заболел. Но ведь он, кажется, совсем не мог вчера простудиться? Видимо, старшему брату, полыхающему негодованием, пришла в голову та же идея, когда он как следует разглядел красные глаза Микеланджело,  и обратил внимание на его бьющую рекорды заторможенность и откровенную светобоязнь.

— Что с тобой? – подозрительно, все еще с ворчливыми нотками спросил Леонардо у страдальца и обеспокоенно коснулся ладонью чужого лба. Майк благодарно закрыл глаза, наслаждаясь прохладой чужой руки. – Ты заболел?
— Да, Лео, мне очень плохо. Принеси мне попить. Пожалуйста, - ноющие нотки прибавились, когда от звука своего же резкого голоса у него еще пуще разболелась голова. Так резко и сильно, что он вообще пожалел, что раскрыл рот, а со стороны брата раздался смешок.  Сделанного не воротишь, и он мысленно призвал брата  не кричать и не отвечать. Пусть все делает тихо, он же ниндзя. Сфокусировавшись на отчего-то не спешащем ему на кухню за водой Лео он с дрожью убедился, что, по всей видимости, он этого так и не дождется.  Брат хмурился и, что неприятнее, скрестил руки перед собой – классическая поза для начала даже не нотаций, а серьезного выговора. Почему он так жесток? Майк же помирал тут от страшной болезни!
—Ну, пожалуйста, - красные,  чуть припухшие глаза мутанта не сильно располагали к тому особенно проникновенному щенячьему взгляду, что способен разжалобить старшего и в не таких сложных для младшего условиях. Откровенно говоря, это была полная неудача для Микеланджело, но все же что-то дрогнуло в груди лидера, потому что он хотя бы не стал повышать голос, а просто, по-братски эдак нежно, прошипел, чтоб некий малолетний алкоголик перестал строить из себя девчонку и немедленно подымал свой панцирь и шел  в ванную комнату, де, без сомнения, воды было прорва. Жестокий. Дрожащими руками подтянув на одеяло Майки с искренней грустью проводил искрящегося возмущением брата глазами и затих, пережидая вспышку боли. Дверь Лео оставил открытой, так что до охваченного недугом младшего доносились все привычные утренние звуки, в том числе вопли Рафаэля и свист чайника. Боль унималась довольно быстро, будто в  голове у него сидела очень нервная змея, которая от каждого громкого звука начинала колотиться всем телом о черепушку и вертеться, будто на сковородке. И все же, змея успокаивалась, а вот жажда, напротив, росла, заполняя Микеланджело странной решительностью. Надо вставать и идти в ванную. Так ж воды прорва, а он готов выпить целую цистерну. 

— Аутч, – что ж, оказывается, резкие движения тоже волновали змейку, хотя в таких случаях она ограничивалась единичным ударом о внутренние стенки черепа. Обхватив свою многострадальную голову и бормоча под нос много всяких нехороших слов о том, как все вокруг черствы и совершенно равнодушны к его состоянию, юный ниндзя, наконец, побрел навстречу своей мечте, мучительно вздыхая и предпочитая игнорировать подколы Рафаэля, когда поравнялся с кухней. Невольно его щеки потемнели от румянца, он знал, что на кухне есть и сенсей, хотя и прошел, даже не взглянув на присутствующих. В ванной он первым делом открыл кран и напился прямо оттуда, шумно и жадно глотая холодные потоки водопроводной воды. Насытившись, он еще с полминуты таращился в зеркало, постепенно осознавая и узнавая в сером помятом существе себя. Нет, правда, кожа у него явно побледнела, под глазами, с ума сойти, мешки, а глаза будто неживые, как у рыбы.
И они еще мне не верят! – возмутился он, вспомнив, что ему наговорил лидер, не поверивший в его болезнь. Вообще, чего ради его подняли с постели с утра пораньше? Тренировки так рано быть не должно, это выходной день, он мог бы еще отдыхать и отдыхать! – Эгоисты! – он сердито нахмурился и вновь включил воду, теперь горячую, и мы ожесточением принялся умываться, растирая кожу на лице. Ему совсем не нравилось то, как он выглядит. – Эгоисты!
Вообще говоря, можно даже и душ принять! И пусть эти редиски его ждут.


И все же, душ не изменил его настроения, на кухню младший пришел все такой же агрессивно-набычившийся, будто весь мир старается его пнуть, а он не намерен ему позволить это сделать. Гордо подняв нос он молча прошел мимо давящего лыбу Рафаэля и даже не посмотрел на сурово сдвинувшего брови Лео.Так и так, меня обидели, больного подняли с постели, никакое утро не доброе! Просто отвратительное утро! И где это Дон в таком случае панцирь просиживает? Удивительно, но о вчерашнем вечере он начал припоминать только сейчас. И то, весьма скудно. Он, вроде бы тут сроил вчера вечеринку в честь возвращения Моны, но это было словно вечность спустя. И никак не мог припомнить, когда она закончилась, в любом случае, он чувствовал себя несправедливо  угнетенным, когда погрузился в мрачные мысли о том, что вот Донни, видите ли, дали поспать, а он чем хуже? Чем провинился, что его разбудили, ого, в шесть утра? И где Мона? У него так затряслись руки, когда он взял сахарницу, чтобы, как обычно, вбухать в свой чай пять ложек сахара, что песок рассыпался вокруг чашки, ему показалось, будто оглушительным грохотом. Сзади раздалось обидное глухое хихиканье на два голоса, и, он сам не понял, почему, но это его так разозлило, что он развернулся к братьям с несчастной сахарницей в одной руке и прыгающей ложкой в другой. Из наклоненной тары на пол также посыпался сахарный песок, а смех принял откровенно издевательские ноты, сердя черепашку еще сильнее. Эти двое явно знали, в чем дело и теперь наслаждались своим знаниям и тем, как Микеланджело реагировал на все. 
— Ну да, ну да, очень смешно, прямо хоть сейчас на панцире кататься буду! Прекращайте! - он обвиняюще выставил в сторону обидчиков ходящую ходуном чайную ложечку и скрипнул зубами, заметив, как она скачет в его руке. Ребята, впрочем, только еще больше веселились, с видимым удовольствием  наблюдая за беспомощно кипятящимся братцем, и не спешили смущаться. – В чем дело? Вообще, болею, почему вы меня подняли вообще? Хватит ржать! – сегодня он, определенно, был каким-то слишком нервным, как и колотящаяся о черепную коробку змея боли в его голове. Смех старших братьев расстраивал и злил его, потому, что казалось очевидным то, что те над ним потешались, зная что-то, чего не знал или не помнил он. Может, вчера на вечеринке он крупно опозорился? Да ну нет, их же не было тогда! Или им Дон рассказал? Или Мона? Ну почему они такие противные? Ему ужасно захотелось разбить кружку об пол, и только мысль о том, что змея в его голове впадет в истерику от звука ее падения, остановила деструктивные мстительные порывы.

— Прекращайте, серьёзно, а то..
— А то  что, опять выхлестаешь все мое пиво? – Раф опять обидно засмеялся, толкнув Лео под бок локтем, заставляя Майка покраснеть. Кажется, все стало понятно – братья знают, что он брал их алкоголь и теперь, видимо, наслаждаются тем, как ему плохо (стоп, так ему от этого плохо? ну и гадость, фу) и, скорее всего, уже знают, какое наказание ему устроит Сплинтер. Вообще, это же несправедливо, мастер ему сам разрешил!
— Я, - он сжал кулаки, твердо вознамерившись сдать Донателло с потрохами вместе с Моной Лизой в придачу. А то чего это он один, да один? Пусть тоже страдают! В конце концов, пили-то все вместе.
— Сын мой, - от жалкой попытки реабилитироваться в глазах братьев, сдав своих собутыльников, Микеланджело спас показавшийся в проеме двери на кухню мастер. Двое других братьев с интересом (тоже мне!) притихли и затаили дыхания, ожидая вердикта отца, ну а Майки хмуро замолчал, готовясь принять свою участь с честью настоящего воина.   
— Будь так добр, наведи порядок в гостиной, - мягко проговорил сенсей после внушительной паузы и, топорща усы в улыбке, прошел к холодильнику, оттесняя зайцем метнувшегося в сторону младшего.
— Хорошо, сенсей, - пробормотал он, выходя в гостиную и бросая угрюмый взгляд на беззвучно потешающихся старших. И откуда только такое единодушие!

Уже орудуя метлой и с красной лицом собирая бутылки по всей комнате он начал припоминать подробности вечера, одновременно с этим его голова прояснялась, а вещи,ч то приходилось убирать на места, помогали восстанавливать в памяти те или иные эпизоды вчерашнего праздника. И чем больше он вспоминал, тем больше сжимался в смущении и чувстве вины – они так громко слушали музыку, сенсей наверняка не мог уснуть. А эти бутылки..а грязная посуда..как стыдно, как плохо! Понятно, что двое старших братьев, пропустивших веселье и наверняка  в глубине души задетые этим, теперь там откровенно веселились. И все-таки, где же тогда Дон и Мона? Он оставил в такой неоднозначной обстановке. Наверное, еще спят. С одной стороны, обидно, что он убирается в одиночестве, с другой – если они помирились, им только чувства вины не хватало за то, что все прочие жители убежища наткнулись на остатки их празднества. Они ведь не знают, что мастер сам ему позволил, одобрил. Что ж поделать. Майк вздыхал и возвращался  к уборке.


Наконец, он прибрался в гостиной и с опозданием присоединился к своим на положенный в это время завтрак. Банальнейший завтрак давался ему  с трудом –глаза вновь слипались, а ухмыляющаяся  с утра пораньше парочка старших прекратили зубоскалить еще полчаса назад, теперь предавались обычной межличностной склоке, не обращая особого внимания на Донни, который таки поднялся. Микеланджело немного дулся на него за то, что ему пришлось вынести недавно, но был слишком сонным, чтобы это как-то особо бросалось в глаза.  Ладно, теперь на тренировку, а потом еще вымыть посуду.. Чтоб он еще раз так себя подставлял, да ни за что. Он как раз едва ли не вывернул себе челюсть, зевая на выходе,  как сзади его оклинули.  Он обернулся, не вполне понимая, почему его задерживают. Свежий, как огурец, Донни, смущенно улыбнулся, сразу решаясь раскрыть рот:
— Я... хотел извиниться перед тобой за то, что произошло накануне вечером, — все-таки приятно видеть, что, по всей видимости, не зря все вчера он устроил. Эти простые слова словно по волшебству убрали легкую обиду из души младшего и заставили его засиять улыбкой. Он уже почти оправился от похмелья, так что жизнь начинала возвращать краски. К тому же, это смотрелось забавно, то, как Дон сейчас смущенно извинялся, он не вполне понял, за что.
— Мы... с Моной, ну, слегка перебрали, - наверное, все вышло просто отпадно, если у Донни такая реакция. Они же тогда поцеловались, не удивительно, что он стесняется. — И в какой-то степени забылись... в общем, прости, - и довольно откровенно, причем.
— Да ладно, бро, с кем не бывает, - эту банальщину обычно всегда говорили в кино, когда речь заходила о пьяных выходках. Даже удивительно, что он первый в семье произносит эту фразу. Несмотря на то, что все пьяные выходки записали на его счет, Майк не злился на брата. В конце концов, он как раз и хотел, чтобы тому стало лучше, чтобы они с Моной помирились. Все ведь вышло, так? Черепаха не может сдержать ухмылки, когда тот касается его плеча и благодарит. О да, раз брат даже спасибо ему сказал, все определенно было просто отпад! Это отличная новость на самом деле. Их унылое, депрессивное состояние наконец, уйдет и перестанет давит на всех остальных. Пожалуй, он и впрямь переживет пару дней насмешек ради такого исключительного случая. ради счастья брата он и не такое готов пойти.

—Договорились, могила, - он подмигнул и поддерживающе на секунду стиснул чужое запястье на своем плече. Дон направился, что удивительно, вовсе не в додзе, Майки оглянулся и увидел, что тот приблизился к Моне и о чем-то шушукается с ней. От него не ускользнула смена дистанции между этими двумя, но он, конечно же, не знал истинной причины ее. Он все ждал, когда ящерица поднимет на него взгляд, и он сможет поздороваться, но та почему-то прятала глаза и как будто его избегала. Микеланджело нахмурился, подозревая, а вдруг все на деле не так уж хорошо, как он решил по поведению брата?
Из додзе выглянул Лео и поторопил их, так что Маки отвлекся на мгновение, а в следующее уже недоуменно палился вслед весело покидающих дом мутантов с раскрытым ртом. Заторможено пришло осознание, брови солись на переносице,
— Эй! Дон! – от удивления он даже не кричал, а скорее вопрошал в пустоту, хлопая глазами. — Это подло, подло, брат!  - черт, это же удар под дых, удар под дых! Расстраивало его теперь главным образом то, что мучения продолжатся – ему теперь еще и прикрывай этих двоих перед сенсеем. Дон ему должен, он ему очень сильно должен! А еще, он хотя бы мог встать  пораньше!

+3


Вы здесь » TMNT: ShellShock » Альт Вселенная » [А] Пьяная вишня [18+]