Баннеры

TMNT: ShellShock

Объявление


Добро пожаловать на приватную форумную ролевую игру по "Черепашкам-Ниндзя".

Приветствуем на нашем закрытом проекте, посвященном всем знакомым с детства любимым зеленым героям в панцирях. Платформа данной frpg – кроссовер в рамках фендома, но также присутствует своя сюжетная линия. В данный момент, на форуме играют всего трое пользователей — троица близких друзей, которым вполне комфортно наедине друг с другом. Мы в одиночку отыгрываем всех необходимых нашему сюжету персонажей. К сожалению, мы не принимаем новых пользователей в игру. Вообще. Никак. Но вся наша игра открыта для прочтения и вы всегда можете оставить отзыв в нашей гостевой.


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » TMNT: ShellShock » Заброшенные игровые эпизоды » [А] Unbroken world |future|


[А] Unbroken world |future|

Сообщений 1 страница 10 из 26

1

http://s5.uploads.ru/mOwQ8.png

Участники (в порядке отписи): Mona Lisa, Michelangelo, Donatello
Дата и время: 18 июня 2028 года
Краткий анонс: Запись в журнале:
Мы уже не помним то время, когда могли жить спокойно. Хотя когда мы жили спокойно? В тени, спасая мир каждый день, и каждую ночь, продолжая свою подростковую, смешную и нелепую жизнь, о которой никто не знал.
Теперь все изменилось.
Вокруг хаос.
Вокруг бесконечная разруха, и нам больше нечего спасать кроме самих себя!
Однажды кто-то умный создал новую систему, и погубил старую, которой и без этих навороченных "примочек" жилось неплохо. Отныне все здесь похоже на вечный фильм ужасов - не нажмешь кнопку на пульте, не выключишь экран, тебе приходиться смотреть на это каждый божий день и думать... Господи, дожить бы до завтра. Ходячие трупы на улицах это страшнее роботов с инопланетянами, страшнее солдатов клана ниндзя, хотя бы по той причине, что приходиться тебе бороться с мертвечиной, и пока ты не вынесешь весь мозг из черепной коробки, ты не можешь быть уверен в своей безопасности. А ты же не хочешь стать таким?
Больше десяти лет назад наше братство распалось, когда Нью-Йорк, да и не только он, погрузился в непроглядную тьму. А все почему? Потому что один из черепашек, один из тех немногих героев, которые бросали вызов коварным козням судьбы, оставил своих братьев и девушку, которую любил, и которая позже должна была подарить ему двух сыновей.
Бросил? Бросил.
Может мы смогли бы преодолеть это все вместе и спасти этот гребанный мир в очередной раз! В команде, едиными! Но мы разобщились и позволили этому поглотить нас... Наши вялые попытки бороться просто смешны...

Отредактировано Mona Lisa (2013-09-12 02:18:51)

+1

2

Every day you need a bulletproof vest
To save yourself from what you could never guess
Am I safe today,
When I step outside in the wars we wage?

Our future's here and now,
Here comes the countdown...

- Сегодня 18 июня 2028 год. Время, эмммм, - ее янтарные глаза быстро бегают по экрану, выхватывая мигающие ядовито-желтые цифры в углу, - 7:15  часов вечера. Снаружи теплая безоблачная и безветренная погода, - Взгляд переходит на верхние квадраты камер и мутантка поправляет наушник, прижимая его к себе одной ладонью. – Как всегда, подводим итоги за прошедший день. Ну что сказать – еще одни сутки прошли впустую. Антидот это то, о чем можно только мечтать. Не более. Мне не хватает препаратов для этого. Связь с внешним миром потеряна, и я могу лишь основываться на догадках, через кровь подопытных образцов подверженных заражению. Очередной эксперимент закончился летальным исходом. – Мона Лиза запускает тонкие пальцы в спутанную шевелюру, остриженную чуть выше плеч. На ее лице вновь, в который раз за сегодня падает тень напряженности и скрытого отчаяния, она таращиться в свое мутное отражение на мерцающем экране компьютера занявшего половину стены коллектора. К нему подведены датчики наблюдения раскиданные по всему городу, так что отсюда Мона наблюдала за "движением" в Нью-Йорке, который днем казался просто мертвым. Так тихо. Тихо… и спокойно… но даже при солнечном свете здесь было невообразимо жутко, смотря на перевернутые изржавевшие машины и порушенные конструкции зданий.  Однако же это вовсе не значит… что здесь никто не жил.
- Мне нужно больше. Я не могу просить Майки забраться дальше, к медицинскому центру. Одного я его отпустить не смогу. Заметка, - Она поправила пальцем микрофон, - Напомнить себе поговорить с Микеланджело о совместной вылазке с целью обшарить наконец центральный медкомплекс. В складах и аптеках мы не найдем того, что ищем.- Мона замялась, постукивая коготками по краю, и вдумываясь, как ей правильно озвучить следующую мысль. Она относилась к своим запискам очень трепетно, детально расписывая день, важные моменты в своей научной работе, все, что могло бы ей помочь в исследованиях, но сегодня в голове странная пустота. Предчувствие.  Смутное и похожее на паранойю. 

Sound it off, this is our call:
Rise and revolution!
It's our time to change it all:
Rise and revolution!

Мона немного помолчала, сцепив руки в замочек и  устало уткнувшись в них губами, глядя на сменяющиеся кадры видеокамер каким-то вялым и безжизненным взглядом. На несколько минут в зале повисла тишина, и резко прервалась громким смехом где-то позади скорчившейся в кресле Моны. Это заставило ящерицу резко выйти из состояния холодного оцепенения, и она тут-же откинулась на кожаную спинку, уперев ладони в край столешницы. Не получается у нее грамотной беседы с "компьютерным другом", а значит, пора переключиться на что-то более личное в письменном содержании. Поставив запись на паузу и отложив гарнитуру, ящерица выдвинула ящик стола и достала оттуда потертую от времени тетрадь на твердых пружинах.  Едва стоило ее открыть, и сразу стало видно, с каким чувством в ней писали.   
  Помятые, испещренные мелким, аккуратным текстом страницы местами  были усеяны расплывчатыми пятнами,  остатками слез, высохшими еще десять лет назад, а некоторые были исписаны буквами вдавленными в лист так, что ручка похоже продырявила их насквозь и отпечаталась на соседней клетчатой страничке:

« … Ты их не видел, и тебе не кому об этом сказать.
Если бы кто-нибудь нашел тебя.
Ребята как могли пытались отыскать тебя, но везде полиция, город эвакуируют уже несколько месяцев, без толку, большая часть жителей подверглись этой заразе. Что они могут сделать.
Или может ты бы вернулся к нам пока еще не слишком поздно... Пускай ты оставил нас в такое время, да, так случилось, но я не виню тебя в этом. Должна быть какая-то причина, верно? Ты обещал, что никогда не оставишь меня. Говорил, что любишь... Почему  тогда я сейчас сижу одна, рядом, на кровати, спят два крохотных комочка, а Майки в соседней комнате с тяжелыми вздохами слушает, как я тихо рыдаю?.... Донателло, почему ты ушел?
»

«… и первым его оружием, как ни странно, была палка. А точнее - ножка стула. Это было так смешно!
Микеланджело упал со стула, навернувшись на спину, а ведь я давно говорила, прекрати ты на нем раскачиваться, уже взрослый дядька, двадцать пять лет, не малый ребенок. Но Майки, это же… Майки…. Пока я оставила одного, отправив его бегать по ковру, второй, пока я помогала непутевому дяде-черепахе подняться, схватил в ручки одну отломанную ножку, и подлетев к своему брату, хлопнул его пониже панциря. А потом с криками умчался прочь, прятаться в доджо, пока мы все дружно его догоняли! Я – наказать, Майки – похвалить, а "пострадавший" отомстить обидчику.
»

«…  Микеланджело молодец. Он выдержал. Он всегда был вроде как, один из самых слабых среди своих братьев, но он намного сильней их всех вместе взятых. Сильнее своим сердцем, духом своих родных.  Он защищает свою семью, которой теперь стали мы вчетвером, без Лео, уединившимся отшельником где-то в северной части, и от Рафа, который так же скрывается неизвестно где.
Он выдержал… Тяжело ему пришлось. Потеря руки. Потеря руки, это не потеря головы, жить можно, главное, что ты жив, Микеланджело. Сейчас он спит рядом, я пишу это при свете фонарика, дети спят в его комнате, они очень переживают  за дядю Майки, при этом они обнимают его одеяло, как плюшевую игрушку и прячутся под ним, заходить сюда я им не разрешила. Моя рука с холодным, влажным полотенцем обтирает лоб нашего отважного защитника.
Донни, ну почему тебя нет, когда ты так нам нужен? Жив ли ты сам…?
»

« … Антидот скоро будет у меня. Хотя мои надежды на это абсолютно идентичны надеждам оставшимся в живых ученым, но только с одним лишь отличием – они работают тесной группой в окружении охраны вооруженной до зубов, а у нас для спасения человечества  только я и Микеланджело, а остальным похоже плевать.  Но даже так, у них ничего не получается, что говорить обо мне... Может, я зря стараюсь? Порой возникает убийственное желание сдернуть замок с тяжелых навесных дверей нашего убежища и выйти на улицу, упасть где-нибудь на перекрестке, дождаться ночи, когда "охотники" выйдут искать еду.
  Главное чтобы не стать одной из них.
Но эту идею, я к себе боюсь подпускать близко. Мне есть ради чего пытаться! Ради кого искать путь к свету. Как бы не опускались руки, как бы не было тяжело на душе…
»

« ...Сплинтера нет в живых уже давно, и тренировать сыновей Донателло взялся мастер нунчак, и я, хотя мастер боя ниндзюцу я паршивый. Майки куда проще, он сам в совершенстве владеет своим оружием, поэтому моему мальчику достался хороший. вернее, превосходный учитель. Он теперь лихо может, помоему отлупить дядю Микеланджело нунчаками лично. Вообще он старается подражать Майки во всем, он – его настоящий кумир. Упивается его байками и хвастливыми историями о том, как он лихо "отмочил" очередную нежить. Такое я бы не рискнула им перед сном рассказывать.
А вот другому нашему пареньку везет с обучением меньше – он избрал технику шеста бо.
С младенчества таскал за собой палки, чтож, я надеялась, что кровь отца даст о себе знать – и правда, он исправно учиться самостоятельно, после лишь нескольких приемов, которые старшие ему показали по памяти, регулярно приходит тренироваться один, в тишине и покое. Он очень напоминает мне тебя, Донни. Тихий, сдержанный и спокойный, он всегда чем-то занят. Вот и сейчас… пока я убиваюсь над разбитой пробиркой, с дневником в руках, он молча сидит рядом, смотрит на меня с сосредоточенной мордашкой, хмуря лоб. Вот... Гремит пробирками за мной, а после протягивает мне готовую химическую смесь – « Мам, а попробуй так. »…
»

- Пошли посмотрим фильм?
- Нет…
- Ну про зомби же!
- Да ты издеваешься?!
- Да давай братишка, что ты как неживой?
- ...!? Иди ты!
Дружный хохот вновь отвлекает саламандру, на этот раз, от чтения своих старых записей. Мона поворачивается к дверям одним толчком носочка правой ноги, и уперев локти в подлокотники, опускает кисти в низ, откинувшись на кресле и оставив раскрытый дневник на коленях. Близнецам десять лет, а выглядят они  куда старше своего возраста…  В росте они скоро перегонят мать, оба невероятно серьезные и ответственные – окружающий детей мир куда темнее, чем тот, что когда-то окружал четверых братьев и их пожилого учителя.
Там, в зале, воцаряется тишина, и через секунду в дверях появляется озабоченная зеленая мордашка Данте. Данте появился первым, так что, по праву считает себя старшим братом и часто упрекает и поучает Сандро, тот в свою очередь обычно легко отбивает упреки братца своими ироничными ответами. – Все в порядке? Мама? – паренек подошел к ящерице и присел рядом на корточки, глядя на нее снизу вверх из под черной, разлохмаченной по краям и под разрезами для глаз, маски. Глаза у него глубокого, кофейного цвета, пристальные, внимательные и сосредоточенные, утопающие в черноте материи. Телосложение у мальчишек по-черепашьи крепкое, стройное, в принципе, они мало чем отличаются от черепашат внешне. Если не приглядываться. Однако на руках у них по четыре пальца, как у саламандры, исключая перепонки,  панцирь намного мягче, чем положено нормальной черепашке, и не выдерживает особо сильных ударов, хоть и хорошо защищает позвоночник, а пластины на груди очень тонкие и чувствительные, больше похожие на очень грубую кожу, чем на пластрон. У них более гладкая кожа. Ну и… хвост… не настолько длинный, как у Моны, но куда длиннее чем у их родни. 
- А что не так? – улыбнулась мутантка, положив ладошку на  зеленую лысину сына.
- Обычно ты так оживленно тараторишь в монитор, - усмехнулся парнишка, положив свою ладонь поверх материнской, теплой руки. – А когда здесь такая тишина, я начинаю беспокоиться. Значит - что-то не так. – Взгляд его падает на раскрытый журнал, и он поджимает губы, опуская помрачневший, не по детски серьезный взгляд. – Мам…
- М?
- Может нужно его …ну.. выкинуть? Или сжечь. Я читал, что люди, чтобы избавиться от воспоминаний, проводили целый ритуал, сжигая  пергаменты, на которых писали все свои несчастья. Это почти как дневник. И им вроде становилось… легче чтоли…  Израильтяне вроде так делали..
- Египет! – откликается с кухни звонкий голос Сандро, гремящего холодильником, - Это делали в Египте неуч! Жрецы поджигали свитки со всеми несчастьями, что происходили с египтянами в прошедшем году. – Вторая зеленая мордаха с белой полосой ткани на глазах выглянула из-за косяка.
Данте одарил брата мрачным и возмущенным донельзя взглядом, но промолчал, вновь  обратившись к ехидно улыбающейся  саламандре. Он решил старательно, с невозмутимым видом замять свой прокол. Зато Сандро весь сиял, невероятно гордый собой и своей гениальностью ,и могучей и великой памятью.
- Правда, ну, тебе же неприятно даже смотреть на него.
- Понимаешь сынок, записи, почти как фотографии.  Переживать старые эмоции, перечитывая то, что я писала, может и частично  неприятно, но это наша память, которую мы не можем просто так взять и выкинуть. Стереть, или сжечь. Поэтому – нет. – Мона решительно убрала тетрадь на место и встала с кресла, - Майки пора возвращаться, он рискует догуляться снаружи до того, как зажгутся фонари.
Братья молча проводили ее зеленую спину двумя одинаковыми парами глаз, и так же молча, направились в пустующее доджо на тренировку. Им напоминать не надо, скоро к ним присоединиться и Мона. Сама же саламандра прошла в пустующую лабораторию. Среди разноцветных пробирок валялась и рация. Черепахофоны, в это время были совершенно неэффективны, хотя и хороши по габаритам, но Моне пришлось импровизировать с военной техникой, используя датчики кренгов (инопланетные технологии здесь очень пригодились), и хоть саламандра и была техником не самым лучшим, но связующее устройство она сделала достаточно тихим, но чутким. Эти твари очень реагируют на шум, поэтому громкий звонок, или голос Моны, внезапно раздавшийся посреди тишины тут же привлечет к себе их внимание. И даже не смотря на то, что днем  они спят, а ночью начинается их бурная активность, мертвецы не преминут  воспользоваться случаем полакомиться однорукой черепашкой. Но они полуслепы, поэтому сообщение отображалось яркой вспышкой и вибрацией, как телефон. Мона оставляла голосовые сообщения, чтобы Микеланджело мог прослушать их в месте, который считает безопасным. По передатчику они говорили только в экстренных случаях. Саламандра делала все, что в ее силах ради безопасности своей семьи – ей хватило того раза, когда кусочек Майки остался где-то там…

- Эй… зеленый, пора домой, - Ящерица с улыбкой поднесла аппарат к губам, прижав большой палец к боковой кнопке вызова, - Пицца в духовке стынет. – Ей так и не удалось приучить всю эту компанию к нормальной еде. Они все продолжают вкушать тонны изделий из теста, напичканного салями, анчоусами, сыром, маслинами и бесконечным количеством полуфабрикатов. О пользе здорового питания можно говорить хоть ночами напролет, а эта троица лоб в лоб виснет исключительно над этой сомнительной итальянской выпечкой. С продуктами в нашем  закрытом городе  очень напряженно – само собой, магазины больше не работают, продавцы давно превратились в груду гниющего мяса, которое просто имеет способность передвигаться. Приходится мародерствовать – на прилавках лежат запыленные  упаковки, пусто и заброшено, те, кто остались попросту ходят где хотят, разворовывая все, что можно. Правда теперь это называется иначе – выживать. Пока магазинов много, и продуктовых складов в Нью-Йорке предостаточно, так что до какого-то времени мы можем существовать почти не нуждаясь. Одно плохо -  других поставок не жди. Это – мертвый город. К тому же нет гарантии, что при очередном походе по магазинам ты не наткнешься на логово недотрупов. Чаще всего зомби прячутся в темных углах, часто в кафетериях спят свернувшись под столами, в торговом центре их целый павильон, эти чудовища прячутся там, где ты их ждешь меньше всего.
- Майки, возвращайся.

+2

3

Feel the life inside.
A remnant of the tide.
That raged within when you were still alive.
Never mind the cries.
Listen to the lies.
While we're waiting for the dead to rise.

Медленно стремящееся  все ближе к горизонту солнце по-летнему ласково пригревает его, ветер лениво шевелит блеклыми изодранными концами когда-то ярко мандариновой банданы, и черепаха не желает сдвигаться с места, нежась под теплом дневного светила. Его грубая кожа жадно вбирает тепло, аккумулирует, памятуя о прохладном полумраке подземелья, ждущем его к вечеру. Майк стоит, не двигаясь, сверху обозревая мертвый город с когда-то такой презентабельной, внушающей трепет, башни клана Фут. Все, что несло на себе печать клана – истлело, сгорело, развалилось ржавчиной, а пластик выцвет, превращая кровавые цвета герба в жалкие подобия размытого розового. Сейчас, когда все вокруг омывается золотистыми лучами солнца, и не скажешь, что город населен. Улицы пусты, безмолвны, покрыты зеленью, пробившей асфальт многочисленными трещинами и провалами. Ветер несет запах цветения деревьев с окраин, и, если быть ближе к морю – можно было бы увидеть его зеленые воды, бьющиеся о скрытые в металлоломе берега, ощутить солоноватый запах и услышать крики неизбывных чаек. Природа, в отличие от людей, практически не пострадала. Мутант вдыхает сухой воздух и прикрывает глаза, прислушиваясь к шорохам. Ничего. Все спокойно. Эти еще спят, а значит, можно задержатся сегодняшним теплым вечером еще немного. Он поправляет закинутый на спину рюкзак,  тянущий его неуклонно назад своей тяжестью, и спрыгивает на занесенную гравием  крышу. Много травы даже здесь, на такой верхотуре, и идти по ней на удивление приятно. Кое-где,  торчат невысокие худенькие деревца, успевшие дать корни на этом сомнительном грунте, кое-какие из них даже робко цветут, разошедшись  на три-пять соцветий. Майк касается лепестков, проходя мимо, и ныряет в темноту лестничной клетки, стремясь преодолеть этажи как можно скорее. Он знает, что здание это благополучно, сам его зачищает регулярно, и все же жизнь приучила его быть всегда на стороже, так что мутант идет быстро, крадучись, оглядывая темноту бывшей резиденции Шреддера через прибор ночного видения. Он осторожен, он не может позволить себе совершить ошибки – от него зависят три жизни. Без него они обречены если не на смерть, так на прозябание за вечно закрытой дверью Убежища. Он и так уже подвел их тогда, когда позволил повредить руку. 

While we wait for them to rise

Услышав невнятный, но резкий хрип, Майк дергается, разворачиваясь всем корпусом – в ладонь его мгновенно легла нунчаку – это ночью можно палить из всех калибров, не боясь никого разбудить, все и так активны,  а вот днем есть выбор. Эпоха безрассудного геройства прошла, и Майк не желает проходить лишних проверок своих возможностей, поэтому делает все возможное, чтобы свести риск к минимуму. Дома его ждут, ему нельзя калечиться, и уж тем более умирать. Гнилая кость с готовностью лопается от удара, склизкое тело влажно падает на покрытый пылью десятилетия пол. Странно, видно, не так давно умер. Он проверяет пространство вокруг себя еще раз и только после этого убирает оружие в крепление и продолжает торопливый, но тихий спуск вниз. Улицы встречают его буйной зеленью, преодолевшей асфальт, и букетом запахов. Мутант осматривает темные стороны улицы и идет по середине, держа руку на нунчаку. И хотя он знает, что нужно торопиться, он все равно идет нарочито медленно – солнце греет, ветер навевает воспоминания. Ему не хочется спускаться вниз, хотя его груз тяжел, а желудок давно свело от голода. Сегодня было как-то  упоительно странно. Микеланджело давно не чувствовал подобного и он хотел растянуть время, чтобы понять, что это. Будто что-то давно забытое стучится в его двери. Что-то, о чем он давно перестал мечтать.
Камешки хрустели под его ногами, а длинная тень маячила перед лицом, реалистичная, беспощадная. Он обращает внимание на нее и невольно морщится, как от боли – отсутствие левой руки бросается в глаза все так же остро, как и девять лет назад, когда он только потерял ее. Стоит осознанно вспомнить и вот она – фантомная боль пронзает культю, будто злопамятная  собака. Нельзя позволить себе повторить прошлый промах, в результате которого он потерял 50 процентов эффективности. Конечно, сейчас, он уже компенсировал потерю конечности, но и другая  осталась в единственном экземпляре. Больше он никого не подведет.

The sun fades beyond the water as we bring on the night

Чтобы как-то отвлечься от боли, он кидает взгляд в сторону – и как назло, узнает улицу, ведущую кратчайшим путем к входу в их старое Убежище. В душе что-то всколыхнулось, он не был там лет пять, больше предпочитая навещать могилу отца, нежели старое семейное гнездо. С отцом было легче, а в доме сердце рвалось на части каждый раз, когда он спускался в канализацию. Зачем делать то, что больно, если от этого никакой пользы? Но сейчас скользнуло такое двоякое чувство, что черепаха не смог противится соблазну ощутить это вновь. А ведь никогда не был мазохистом. В очередной раз, без необходимости, проверив рюкзак, он поворачивается и идет по старой улице, по растрескавшейся дороге, устало щуря глаза.
И зачем мне это надо? Мона и ребята небось заждались, – он топчется перед входом, коря себя за спешно принятое сентиментальное решение. Но развернутся и уйти – значит, даром потратить затраченные усилия и время на путь сюда. Быть идиотом ему теперь нельзя, значит, надо с непробиваемой миной двигаться дальше. С оглушительным скрипом открывает запечатывающую в неприкосновенности дверь Убежища, проклиная себя за идиотизм – теперь-то наверняка какой-нибудь дохляк или даже группа поблизости проснулась, а значит, уйти позже по-тихому не удастся. Быть может, придется даже запереться здесь на ночь.  Майк спохватывается и проверяет, на месте ли передатчик. Не будь его с ним, семейству пришлось бы провести жуткую ночь в страхе и незнании о его судьбе. Майк бы не хотел доставлять лишние печали Моне и племянникам, и так жизнь не богата на радости. Вот когда он вернется и принесет им продукты и медикаменты, вот тогда они порадуются, ведь он смог найти шоколад, чудом не ставший добычей крыс и вроде даже как не шибко потерявший свои вкусовые качества. Хотя тут он не знаток, за десять лет питания консервами и самопальной пиццей в качестве хоть какого-то лакомства и самый обыкновенный жженный сахар – сладость и радость.

Sleep and fade away (tonight)
Inside these walls we wait (our lifeforce drains)
To change takes more than to remain

Заперев позади себя дверь, он напряженно вслушивается в тишину, надеясь уловить звуки движения зомби. Они, в общем-то, частенько проявляют чудеса смекалки, но, на самом деле, он не думал, что в Убежище может быть хоть какая-то нежить. Оно всегда тщательно закрывается, если конечно, посетитель кто-то из черепашьей братии. Спертый воздух чист, гнили и тухлятины не чувствуется. Тишина нарушается лишь мерным капанием воды и жутковатыми завываниями ветра в коллекторных трубах. Безопасно. С пояса он берет фонарь – вокруг разливается холодный белый свет светодиода, придавая покинутым вещам еще более угрюмый вид, чем в действительности. Электричества в этой части города нет, да даже и будь оно – нет Донателло, который мог бы починить проводку здесь.  Майк вздыхает и продвигается вглубь, освещая интерьер – продавленный диван с рваной спинкой, громада мониторов, половина из которых давно покоится перед ним на полу, зияя разбитыми экранами. Осколки на полу не видны под слоем пыли, но он помнит, что они там есть, и не проходит дальше. Луч света идет дальше, выхватывая стены и пол, фрагменты брошенных вещей. Все увиденное здесь наполняет его тяжестью, будто годы разлуки с семьей разом навалились на него сейчас. Десять лет, как жизнь Микеланджело круто изменилась. Можно было бы сказать, сломалась, но он никогда не признает такой формулировки. Она просто стала иной. Его родная семья развалилась, потеряв разом два ключевых элемента, и вся конструкция разлетелась, кто куда. Но зато у него появилась новая. Разве можно сказать, что она сломана? Нет. Она стала иной. Хотя, по правде говоря, не будь Моны с детьми, он пришел бы к Эйприл с Кейси. Он не смог бы жить один, как его братья. Одиночество бы убило его. Многие годы его мучил вопросы - а что, если бы Дон не пропал? Остался бы с Моной, как и должен был, стал свидетелем рождения своих сыновей, сохранилось бы братство? Или в их распаде виновата смерть мастера Сплинтера? "Виновата", не верное определение..но что, если бы тогда они остались бы все вместе? А если бы нет? Позволил бы Донателло ему остаться с ними? Что будет, если Дон вернется?

"I fall asleep and fade away in the dark.
Too tired to keep going,
I want to remain this way.
It's better to do nothing but wait.
It's better to just being like this."

Мутант устало вздыхает и трет глаза единственной рукой. Эти извечные мысли-вопросы-размышления причиняют боль. Застарелую, знакомому, но выматывающую. Он быстро возвращается в "гостиную" и плюхается на пыльный диван, боком, чтобы рюкзак не соскочил со спины. Он все еще верит, что его брат просто ушел. Пропал. Жив.

While we wait for them to rise..

Отредактировано Michelangelo (2013-09-15 05:20:53)

+2

4

And our freedom's consuming itself
What we've become
It's contrary to what we want

...трещина росла изо дня в день. Поначалу едва заметная, тонкая как нить паутины, щедро опутывающей посеревшие от многолетней пыли провода, она, тем не менее, настойчиво вгрызалась в толстое стекло, медленно проникая все глубже и глубже — до тех самых пор, пока не опутала весь резервуар кривым, густо ветвящимся зигзагом. Подобно растению-паразиту, она спустилась к самому полу и остановилась лишь тогда, когда ее уродливый конец с едва различимым хрустом коснулся металлического обруча, служащего своеобразным держателем для огромной, вытянутой, полупрозрачной колбы. Этот импровизированный аквариум, наполненный странной, мутновато-зеленой жидкостью, стоял здесь уже очень много лет и, очевидно, был благополучно всеми позабыт... равно как и то существо, что молчаливо плавало в его темных глубинах все эти годы. Рослое, закованное в твердую костяную защиту и полностью обнаженное, оно частично смахивало на обычного человека, но в целом гораздо больше напоминало огромную прямоходящую рептилию, а если быть точнее — черепаху. Несмотря на то, что система подачи кислорода уже давно не функционировала, мутант казался скорее спящим, нежели умершим. Так, по крайней мере, могло показаться любому, кто рискнул бы ступить в леденящий сумрак заброшенного подземелья и посветить лучом фонарика на грязное, мутное стекло... Но лаборатория была заперта уже очень давно, чуть ли не доброе десятилетие тому назад. Все местное оборудование — некогда, безусловно, очень сложное и дорогостоящее, — ныне покрылось толстым слоем пыли и сильно проржавело, окончательно выйдя из строя. Тяжелые операционные столы были хаотично сдвинуты со своих мест; тускло поблескивали забытые кем-то впопыхах инструменты; по стенам и потолку медленно расползались темные пятна плесени. В безлюдном помещении царила могильная тишина, прерываемая лишь гулким эхом срывающихся сверху капель: вода уже давно просочилась сквозь толщу потрескавшегося бетона. Даже заполнившие округу ходячие трупы — и те не заползали в это богом забытое место, не находя здесь столь лакомой им человечины.
Только странный мутант безмолвно ждал своего часа в темном резервуаре, ни живой, ни мертвый, да уродливая трещина медленно, но верно разрушала глухие стены его темницы.


Это произошло очень внезапно — впрочем, равно как и все давно ожидаемое. Казавшееся крепким и надежным стекло попросту не выдержало и лопнуло, да с такой силой, что наполнявшая колбу жидкость шумной волной хлынула в разных направлениях, захватывая и унося за собой многочисленные осколки, куски отвалившейся с потолка штукатурки, скелеты мелких грызунов и прочий непривлекательный сор. Зеленокожее существо, секундой ранее заключенное в плену старого аквариума, грузным мешком вывалилось на влажный, побитый кафель — да так и замерло в полной неподвижности, лежа на боку и неудобно подвернув под себя руку. Вдоль стены с пронзительным писком промчались вспугнутые крысы, зажурчала растекающаяся по лаборатории вода... а затем все снова стихло. Около минуты мутант просто валялся в центре грязной лужи, не подавая никаких признаков жизни и даже не дыша. Та жидкая среда, в которой он пребывал последние десять лет, мешала ему сделать вздох и в какой-то степени "законсервировала" весь его организм, погрузив бедолагу в некое подобие глубокой комы... но теперь она исчезла, и легкие черепашки катастрофически нуждались в кислороде. Ничего удивительного в том, что в какой-то момент все тело мутанта резко содрогнулось, а сам он с характерным звуком выплеснул из себя порцию уже знакомой влаги — совсем как утопающий, в последний момент вытащенный обратно на песчаный берег. С огромным трудом перекатившись на живот, он немедленно зашелся судорожным, выворачивающим наизнанку кашлем. Прошло минут десять, прежде чем он постепенно успокоился и, полностью обессилевший, уткнулся физиономией в пол под собой. Мускулистые, крепкие плечи тяжело вздымались, а воздух с хрипом вырывался из широко распахнутого рта: отвыкшие от работы легкие все еще немилосердно жгло изнутри, как если бы он надышался угарного дыма. Хотя нет, эти ощущения были в стократ хуже. Сейчас черепашка больше всего напоминал только что родившегося младенца, делающего свой первый вздох. Не хватало только пронзительного, утробного вопля, исполненного агонии... Да и сознание мутанта, как ни странно, оказалось сознанием взрослой, половозрелой особи, способной думать, анализировать и строить логические выводы на основании получаемого опыта. Хотя, конечно, какие-то внятные мысли пришли ему в голову далеко не сразу, а лишь спустя определенное время, когда бедолага более-менее продышался и отчасти восстановил свои силы.
"Где... где же я?" — содрогаясь от холода и боли, мутант предпринял неубедительную попытку приподнять голову... и тут же с тихим стоном уронил ее обратно на руки, борясь с тошнотой и головокружением. Так, хорошо, у него еще будет возможность узнать, что это за место и как он здесь очутился... Гораздо важнее было вспомнить, кто он и как его зовут. Донателло... Да, он Донателло, подросток-мутант-ниндзя-черепашка, как любил скороговоркой представляться Майки... Майки... где он? Где его братья? Он здесь... один? И где же, панцирь его дери, это пресловутое "здесь"? С трудом разлепив веки, Донни медленно обвел взглядом помещение, но это мало что ему дало: зрение после пережитого шока оказалось ни к черту, да и темно было хоть глаз выколи. Напрягшись, Дон все-таки оторвал голову от пола — о, господи, как бы он хотел вечно прижиматься виском к этому чудесному ледяному кафелю! Хотя, конечно, лежать так было ну очень холодно.
"Мое тело... оно совсем меня не слушается," — в тихом отчаянии подумал изобретатель, силясь шевельнуть рукой или ногой — но те были как чугунные. Странно... Несмотря на ужасную боль и ломоту в мышцах, Донни не ощущал себя тяжело раненным или даже жестокого побитым. То есть, он, конечно, чувствовал себя так, будто его как следует прополоскали в сточных водах канализации, но, в целом, он казался самому себе просто сильно ослабевшим и, вдобавок, очень долго пробывшим в неподвижном состоянии. Раны, царапины и ушибы отсутствовали; панцирь вроде как был цел, кости тоже... Только легкие и горло по-прежнему страшно саднило, да в голове царил полный сумбур. Вдобавок, он был невообразимо голоден... и хотел пить. И, кажется, у него была температура... или, наоборот, он сильно замерз? Кто угодно растерялся бы от такого количества неприятных ощущений. Все еще тяжело дыша, Донателло предпринял еще несколько попыток встать или хотя бы принять сидячее положение, но в итоге ему удалось лишь перекатиться обратно на спину и слегка опереться на локти, невысоко подняв налитую свинцом, гудящую голову над полом. Перед глазами по-прежнему все плыло, но, напрягшись, Дон все-таки сумел выхватить из темноты силуэты ближайших к нему столов и приборов. Это место, где бы оно не находилось, больше всего смахивало на чью-то лабораторию... очень старую и грязную лабораторию. Почему здесь никого не было? Дон в глубоком смятении прислушался к давящей тишине, но не различил в ней ничего, кроме тихого копошения мышей в дальнем углу комнаты. Так... ладно, похоже, что он и вправду здесь совершенно один. Неважно, почему, главное, что он жив, а следовательно — должен поскорее выбираться из этого зловещего места. Его братья, наверно, с ума сходят от беспокойства... и Сплинтер...
"И Мона," — сердце мутанта сжалось от острого чувства вины. Если бы он только смог вспомнить, что с ним произошло... как он вообще здесь очутился. Коли уж на то пошло, Донни даже не был в состоянии воскресить в своей памяти события последних дней. Как много времени он здесь провел? Ночь, сутки? Неделю?... Рука мутанта машинально скользнула к бедру, ожидая нащупать корпус черепахофона — но вместо этого сжалась в пустоте, не отыскав знакомого кармана. Опустив взгляд, Дон не нехотя заключил, что вся его одежда (если, конечно, можно было считать за одежду тяжелый кожаный пояс, ремни и защитные напульсники) куда-то исчезла. Не было с ним и его верного посоха-бо. Вновь подняв голову, черепашка еще раз огляделся по сторонам, впрочем, уже без особой надежды. Даже если его обмундирование было спрятано где-то поблизости, он вряд ли бы сумел отыскать его в кромешной тьме. А значит, он остался совершенно безоружным и, что хуже всего, полностью отрезанным от своих родных.
"Скверно," — Дон, не удержавшись, поморщился — больше от досады, нежели от боли... хотя, он по-прежнему чувствовал себя ужаснее некуда. Но, он должен был двигаться, куда угодно, как угодно, лишь бы поскорее найти выход и вернуться домой. Глубоко вздохнув истерзанными легкими, гений предпринял еще одну попытку встать с залитого водой пола... На сей раз дело пошло несколько успешнее, но до предела истощенное тело настолько плохо слушалось своего обладателя, что ему пришлось чуть ли не ползком подобраться к ближайшему столу. С огромным трудом дотянувшись до одной из его ножек, Дон поочередно подволок к себе обе ноги и, чуть отдышавшись, начал медленно подниматься — сначала встав на оба колена, затем уже опираясь только на одно из них. И лишь с горем пополам приняв стоячее положение, Дон неподвижно замер на одном месте, решая, сумеет ли он самостоятельно преодолеть оставшееся расстояние до дверей. Пожалуй, он смог бы это сделать, двигаясь вдоль стены и опираясь о нее плечом... О том, как он будет двигаться дальше, очутившись за пределами комнаты, Дон пока что предпочитал не думать вовсе. Нервно сглотнув, изобретатель осторожно оторвал одну из ступней от пола и сделал неуверенный шаг вперед, медленно перенося свой вес... Хорошо, что он все еще держался за край металлической столешницы, иначе бы он с воплем полетел обратно в лужу. Коротко охнув, черепашка несколько мгновений отплясывал вялое подобие лезгинки на отчаянно подгибающихся ногах — и в итоге с донельзя усталым и мрачным видом замер там же, где он стоял до этого. "Еще раз... надо пытаться," — довольно жестко обратился мутант к самому себе и, немного передохнув, предпринял повторную попытку сойти с места. На сей раз он, к счастью, не упал, но был весьма близок к этому. Вдобавок, голова отчаянно кружилась: попробуй, пройдись по комнате в таком состоянии!... "Ну же, Донни, шевелись... одной ногой, теперь другой... это проще простого," — то и дело подбадривал себя гений, по мере того, как он коротенькими шажками перемещался по направлению к дверям лаборатории. Слепо нашарив рукой стену, черепашка издал короткий облегченный вздох: теперь он, по крайней мере, мог не бояться потерять равновесия. Бледно-зеленое лицо мутанта казалось до предела напряженным и сосредоточенным; капельки холодного пота скользили по сморщенному лбу, затекая в глаза, отчего изобретателю то и дело приходилось вытирать их рукой — зрение и так сильно его подводило...
"Ну, наконец-то," — мысленно проворчал Донателло, добравшись-таки до тяжелых металлических дверей. Петли сильно проржавели, и мутант потратил добрых минут пятнадцать только на то, чтобы приоткрыть их хотя бы на пару десятков сантиметров. Главное — суметь пролезть в образовавшуюся щель и не застрять при этом... Учитывая, что за спиной выпячивал массивный черепаший панцирь — задача не из легких. "Давай, давай, давай..." — крепко стиснув зубы, Дон медленно и осторожно втиснулся в проем, игнорируя неприятный скрежет железа о его твердую костяную защиту и отчаянно помогая себе обеими руками. Пожалуй, это был один из тех астрономически редких моментов, когда шестоносец благодарил судьбу за то, что ему повезло уродиться самым худым и стройным из всей четверки... В какой-то степени, удачному прохождению данного препятствия сопутствовала и значительная потеря массы вследствие длительного заточения в водяном резервуаре, но разве Донни мог об этом знать? "Есть!" — чуть ли не мешком вывалившись по другую сторону дверного проема, мутант устало сполз на пол... и скорбно смерил взглядом длиннющий темный коридор, который ему, по всей видимости, еще только предстояло пройти. Глубоко вздохнув, Донателло заставил себя вновь подняться на ноги: некогда было отдыхать, нужно было искать выход.
"Здесь тихо... слишком тихо," — испачканная, мокрая ладонь медленно скользила по шероховатой стене, подстраховывая мутанта от внезапного падения, а заодно помогая ему сориентироваться в кромешной тьме. Осторожно ступая по безлюдному коридору, Донни без особой надежды прислушивался к царящему в здании безмолвию. До чуткого слуха изобретателя не доносилось ни отзвуков чужих голосов, ни мерного гула работающих электроприборов, ни даже характерного шума проезжающих мимо здания автомобилей. Что ж, последнее, вероятно, было вызвано тем, что лаборатория находилась несколькими ярусами ниже уровня земли... Достигнув конца погруженного во мрак прохода, Дон толкнул очередную скрипучую дверь и неожиданно пребольно врезался во что-то ногой. Поджав ступню и крепко схватившись рукой за ноющие от удара пальцы, Донателло попытался разглядеть, что за предмет столь негостеприимно поприветствовал крадущегося в темноте мутанта. Ступенька... значит, он отыскал лестницу. Неплохо... очень неплохо. Взбодрившись, гений с великой предосторожностью начал подниматься вверх, не забывая крепко держаться за покосившиеся поручни. Интересно, сколько здесь было этажей? Дону казалось, что вокруг стало значительно светлее; по крайней мере, теперь он хотя бы мог разглядеть, куда ему ставить ногу. Да и воздух казался гораздо более сухим и теплым — хороший знак. Похоже, что ему все-таки удалось выбраться из подвальных помещений... Поднявшись еще на один пролет, умник остановился напротив еще одной тяжелой металлической двери, за которой, как вскоре выяснилось, находился очередной коридор, идентичный тому, что он миновал ранее. Ну, с тем значительным отличием, что здесь было значительно светлее, чем внизу: тусклые пучки солнечного света косо лились сквозь годами немытые окна, пятнами ложась на грязный пол и частично освещая дорогу. Дон, впрочем, не спешил идти дальше. Восхождение по лестнице отняло у него те жалкие остатки сил, которые оставались у него после взлома дверей лаборатории. Пошатываясь, изобретатель приблизился к одному из окон и, тяжело опершись руками о подоконник, мутным взглядом уставился наружу. Сквозь пыльное стекло мало что можно было понять и рассмотреть, но, судя по темным, приземистым силуэтам ближайших домов, здание, в котором находился сейчас Дон, располагалось где-то на окраине города... наверно. Мутант в очередной раз поразился царящей за окном тишине. Куда, черт подери, могли подеваться извечные нью-йоркские пробки? Нахмурившись, Донателло ухватился за потрескавшуюся, пыльную раму и резко дернул ту на себя. Непривычно яркий свет пребольно резанул чувствительные, воспаленные глаза; черепашке понадобилась минута или две, чтобы суметь отнять ладонь от лица и, отчаянно морщась и гримасничая, вновь выглянуть наружу. Прохладный, ласковый ветерок приятно остудил его пылающую, влажную от проступившего пота кожу и показался на удивление свежим, фактически полностью лишенным столь привычных обонянию выхлопных газов. Странно... На совершенно пустой улице действительно не обнаружилось ни одного автомобиля — за исключением тех нескольких древних развалюх, что одиноко ютились вдоль обочины. Которая, к слову, как-то совсем уж густо поросла травой... Вздрогнув от леденящей душу догадки, мутант поднял взгляд выше — и медленно попятился прочь от подоконника, не желая верить зияющим провалам пустых окон в здании напротив. Создавалось впечатление, что чуть ли не вся улица попросту вымерла... нет, это слишком нехорошее слово — как будто люди в спешке покинули родные дома, причем уже очень давно. Донни заставил себя вновь приблизиться к распахнутому окну, теперь уже куда внимательнее изучая открывающуюся ему панораму. Близился вечер: солнце уже наполовину скрылось за крышами домов, и длинные, холодные тени перемежались с ярко-золотыми, хорошо освещенными участками, контрастными полосами рассекавшими безлюдную улицу. Черепашка молчаливо повел головой, скользя взглядом по тротуару... и настороженно замер, выхватив чей-то темный, медленно движущийся силуэт у ближайшего перекрестка. Секунду-две Донни разрывался между желанием громко окликнуть незнакомца и банальной осторожностью. В конце концов, он же мутант, и неподготовленный человек наверняка до смерти испугается при виде огромной вопящей черепахи, отчаянно размахивающей руками в оконном проеме... С другой стороны, с городом явно творилось что-то неладное. То, что (или кто) вынудило обычных горожан в панике покинуть их жилища, в любом случае должно было быть в разы страшнее большой зеленой тортиллы... Словом, Донателло счел ситуацию достаточно, гм, нестандартной, чтобы наплевать на скрытность и таки попытаться привлечь к себе внимание. Улегшись пластроном на замызганный подоконник, изобретатель набрал в грудь побольше воздуха, готовясь достаточно громко крикнуть... да так и замер с широко распахнутым ртом, чувствуя, что в данный момент он не способен не то, чтобы заорать — даже просто сказать хоть что-нибудь. Голосовые связки совершенно не реагировали на посылаемые мозгом нервные импульсы, лишь слабо вибрируя при попытках издать как-либо звук. В результате, из горла вырывалось лишь жалкое, глухое сипение. А замеченный им ранее человек, тем временем, медленно и неуклонно двигался дальше, совершенно не подозревая о бедном мутанте, чуть ли не в панике смотрящем ему вслед. Определенно, если Донни хотел выяснить, что приключилось с городом за время его отсутствия, то ему следовало как можно быстрее выбраться на улицу и броситься вдогонку незнакомцу, пока тот окончательно не скрылся из виду. Сжав руки в кулаки, Донателло рывком отстранился от подоконника и чуть ли не вприпрыжку рванул по коридору, наплевав на слабость, головокружение и неукротимую дрожь в коленях.
"Пожалуйста, только никуда не сворачивайте!..."


К тому моменту, когда изобретатель, наконец-то, оказался снаружи, солнце уже полностью исчезло за высотками, и большая часть улицы погрузилась в прохладный сумрак. Донни буквально вылетел через парадные двери, так и не встретив на своем пути ни единой живой души, и, шумно отдуваясь, замер на самом краю проездной части, непривычно тихой и безлюдной. Ему потребовалось немало времени, чтобы отыскать верный путь наружу, и теперь гений совершенно справедливо опасался, что замеченный им человек уже успел скрыться в сложном лабиринте городских проулков... что, к счастью, было совсем не так. Оглядевшись, Дон обнаружил, что его "жертва" не успела уйти достаточно далеко: как раз в этот момент она медленно, шаркающе переходило пустынный перекресток. Торопливо утерев рукой свежую порцию выступившего на лице пота, мутант бегом устремился следом за незнакомцем, игнорируя колющую боль в правом боку: как-то не до того было.
"Мистер!... Эй!..." — хотел было крикнуть он, но, понятное дело, сумел извлечь из себя только череду невнятных хрипов. Тем не менее, человек впереди замер и вроде как напрягся, услыхав подозрительные звуки у себя за спиной. Донни усилием воли заставил себя замедлить бег: он всерьез опасался, что случайный прохожий придет в неописуемый ужас при виде стремительно летящей в его направлении и жутко грычащей при этом рептилии. Как плохо, что на нем нет никакой одежды... Так бы он, хотя бы, спрятал от незнакомца свою необычную глазастую физиономию.
"Только... только не бойтесь меня... я могу не найти никого другого, кто смог бы объяснить мне, что произошло с этим городом!" — мысленно взмолился инженер, окончательно переходя на шаг и теперь уже медленно приближаясь к мужчине со спины. Да, похоже, что это был мужчина, причем какой-то потрепанный: в дырявом, заляпанном грязью плаще, наполовину босой и весь какой-то всклокоченный... Уже оказавшись от него на расстоянии в примерно десять шагов, Дон отчего-то притормозил, а затем и вовсе остановился, держась одной рукой за дергающийся от напряжения бок. "С вами... все в порядке?" — этот вопрос так и вертелся у него на языке, но черепашка знал, что он все равно не сможет задать его вслух. К слову, ему следовало подумать, как он вообще сможет переговорить с этим горожанином, будучи не в состоянии выдавить из себя ни звука. Мда, осечка. Донни шумно вздохнул, как-то устало и беспомощно сверля взглядом лысеющий затылок мужчины и терпеливо дожидаясь, пока тот медленно обернется.
Ох, лучше бы уж не оборачивался вовсе.
Первые несколько мгновений Донателло просто молча смотрел в лицо незнакомца: заостренное, осунувшееся, с запавшими щеками и... одним отсутствующим глазом. Второй, уцелевший глаз казался подернутым трупной пленкой и смотрел куда-то вверх, в темнеющее небо, а сквозь лопнувшие на подбородке кожу и плоть отчетливо проглядывал желтоватый строй гниющих зубов. Вдобавок, одно плечо уродца было вздернуто чуть выше другого, а ступни заплетались не хуже, чем у самого Дона... Последний не мог даже закричать от охватившего его животного ужаса — да и куда ему, без голоса-то! Так что, бедолаге только и оставалось, что в полном шоке разевать рот, не веря собственным глазам и напрочь отказываясь искать разумное объяснение происходящему. Этот мужчина... этот человек... он был мертв, это все что Донни мог о нем сказать. И черт его знал, как он умудрялся все еще держаться на ногах и вообще двигаться. Донателло даже думать об этом не хотел. Это было слишком уж далеко от пределов его понимания. Это просто было... слишком. Еще пару секунд оба существа немо взирали друг на друга, причем для того, чтобы увидеть Дона, ходячему трупу пришлось крутануть "здоровым" глазом вниз — и, наверное, именно это кошмарное зрелище выдернуло бедного гения из охватившего его оцепенения. Как хорошо, что Дон не мог завопить от ужаса — иначе бы на его душераздирающие крики непременно сбежался еще целый район точно таких же мертвяков. Резко отшатнувшись, Донателло инстинктивно загородился от мертвеца обеими руками, причем как раз в тот момент, когда последний, наконец, "ожил" и с глухим рокотанием двинулся точно на невесть откуда взявшегося позади него мутанта, вполне себе живого и тепленького, а следовательно — очень сытного и наверняка очень вкусного. Этого угрожающего движения оказалось более чем достаточно, чтобы Донни резко крутанулся на пятках и из-за всех сил помчался в обратном направлении, стремясь во что бы то ни стало оказаться как можно дальше от безглазого страшилища.
Панцирь, как будто бы ему было мало болезненного пробуждения на холодном полу заброшенной лаборатории!...
"Бежатьбежатьбежатьбежать..."
Поравнявшись с уже знакомым ему зданием, Донателло дернулся было в его сторону, желая вбежать в те же самые двери, из которых он вывалился всего пару минут тому назад, но в последний момент передумал и понесся дальше, лихорадочно выискивая взглядом канализационный люк. Даже несмотря на охватившую мутанта панику, он все-таки умудрился сообразить, что ему будет гораздо правильнее вернуться в родное — и безопасное! — убежище, чем невесть сколько времени прятаться в заброшенном доме, в котором, вероятно, могли находиться и другие ходячие мертвецы... Ну почему, почему это обязательно должен был быть зомби-апокалипсис! Почему не нападение орды ниндзя Клана Фут, почему не инопланетное вторжение кренгов?!... Где-то далеко за спиной шумно хрипел и пристукивал зубами преследовавший Дона труп — похоже, последний не желал вот так запросто расставаться со столь радушно пожаловавшим к нему черепашьим деликатесом. Мысленно проклиная весь этот спятивший свет, Дон стремительно нырнул в ближайшую к нему подворотню, где ему, наконец, повезло натолкнуться на старый канализационный колодец. Упав на колени рядом с ним, Донателло из-за всех сил рванул тяжелую крышку и, выпрямившись, несколько раз крутанулся вокруг оси, держа импровизированный снаряд на вытянутых руках. Выскочивший из-за угла мертвец не успел уклониться от летящего в него металлического диска и в итоге бесформенной кучей рухнул на мокрый асфальт. Оторванная голова с неприятным стуком откатилась мимо замершего у дыры мутанта, вызвав у последнего сильнейший рвотный позыв. Донни торопливо прижал ладонь ко рту, беспокоясь, что его вот-вот вывернет наизнанку (хотя рвать ему все равно было нечем), и как-то неуклюже скользнул, нет, сиганул прямиком в зияющий чернотой провал — у гения не было ни малейшего желания проверять, в каком состоянии находился его преследователь. Чуть ли не кубарем скатившись по старой, шаткой лестнице, Дон шумно приземлился на самое дно колодца и, отчаянно спотыкаясь, отшатнулся на пару шагов назад, до тех пор, пока не врезался панцирем в каменную кладку — стену канализационного тоннеля. Ноги отказывались держать своего владельца, и тот немедленно сполз вниз по стенке, плюхнувшись задом в куда-то в грязную лужу. Сердце колотилось так, что, кажется, грозило вот-вот выскочить из горла... Тяжело переводя дух, изобретатель какое-то время неотрывно смотрел на постепенно тускнеющий круг света у себя над головой: спустится ли мертвец за ним, сможет ли двигаться без головы? Минуты текли одна за другой, но никто не торопился сунуть нос в канализационное отверстие... В конце концов Дон устало выдохнул и накрыл глаза ладонью, силясь хоть немного успокоиться.
"Это просто какой-то кошмар... Этого просто не может быть!..." — рука гения с тихим плеском упала в воду, а сам он бессильно откинул голову назад, уже будучи не в состоянии даже просто пошевелиться. Этот безумный рывок окончательно подорвал его силы, а ведь их и так было немного. Крупно дрожа от нервного и физического перенапряжения — шутка ли, с размаху метнуть тяжеленный канализационный люк! — Донни надолго замер в одной позе, практически не подавая признаков жизни. Похоже, что сознание надолго покинуло изнеможенный рассудок мутанта, а иначе бы он уже давно сошел с ума от пережитого им стресса.


Когда изобретатель вновь пришел в себя, небо над его головой уже окончательно стемнело, и теперь Донателло вновь оказался в кромешной тьме. Чуток поморгав, гений зябко поерзал на месте, осознавая, что большая часть его тела уже давно закоченела от промозглого холода. Сколько... сколько же он здесь просидел? Может, час, может, больше — сказать точно не представлялось возможным. Все тело страшно ломило, а в голове царил какой-то тягучий туман. Прижав ладонь ко лбу, Донни едва не обжегся о собственную кожу: кажется, у него был жар... Что неудивительно. Определенно, ему следовало как можно скорее выбраться из этой чертовой лужи и отыскать дорогу к убежищу. Кто мог знать, как много ходячих трупов наводнило заброшенную канализацию... Донателло аж передернулся при воспоминании о недавней встрече с одноглазым мертвяком. На самом деле, это было не столько страшно, сколько просто очень внезапно и омерзительно. Донни вот уже в который раз пожалел, что у него нет с собой хоть какого-нибудь оружия... или хотя бы карманного фонарика. Перспектива на ощупь пробираться по темному подземелью ничуть его не радовала, но что поделать — не лезть же обратно в ту подворотню. Тем более, что гений не представлял, как он будет карабкаться в таком состоянии по этим ржавым, ненадежным ступеням. Он и стоять-то мог с огромным трудом, лишь опираясь рукой о скользкую стену... Черепашка снова тяжело вздохнул, осознав, что он не имеет ни малейшего представления о том, куда нужно идти. Прекрасно... Блуждать ему по этим лабиринтам до самого скончания веков.
"Или до первой встречи с местными зомби," — эта простая, но жуткая мысль вызвала очередной приступ неконтролируемой нервной дрожи. Ничего не попишешь — надо хотя бы попытаться. Прихрамывая, изобретатель медленно и осторожно двинулся вперед, стараясь при этом не думать о том, что он будет делать, если вдруг окажется, что все его родные тоже превратились в ходячих мертвецов. "С ними все в полном порядке," — довольно жестко одернул себя Донни, продолжая слепо вышагивать в полной темноте. — "Чтобы уничтожить твою семью, нужно что-то сильно покруче, чем просто орда голодных мертвецов... Не думай об этом, просто иди вперед. Давай, вот так..."
Рука мутанта, дотоле скользившая по шероховатой кирпичной клади, неожиданно провалилась куда-то в пустоту, и Дон по инерции пошатнулся следом, теряя равновесие. В первый миг он вообще ничего не понял, но затем смекнул, что тоннель просто свернул куда-то в сторону. Выпрямившись и заново отыскав себе опору, Донателло покорно развернулся на 90 градусов и двинулся дальше, чувствуя, как лужи под его босыми ступнями потихоньку мельчают. Хороший знак... Еще примерно полчаса мутант все также монотонно шлепал куда-то вперед, пока, наконец, не приблизился к очередному колодцу, ведущему на поверхность. Сквозь крупные отверстия в люке тускло струился лунный свет, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Дон смог оглядеть доступную ему часть тоннеля и, к радости своей, признать в ней один из нескольких альтернативных путей, ведущих прямиком к убежищу. Теперь уже даже сильнейший озноб и страшная усталость отодвинулись куда-то на задний план: черепашка ускорил шаг, ковыляющей походкой приближаясь к хорошо знакомому ему коридору. Вот и трубы, маскирующие вход в подземелье: только дерни на себя один из этих металлических клапанов, и часть тяжелой каменной стены с тихим шумом отодвинется в сторонку. Он прекрасно знал об этом, потому что сам же придумал и построил данную систему. Путаясь в собственных ногах, мутант приблизился к стене и чуть ли не всем телом повис на вожделенном рычаге: тот покорно лег в ладонь, приводя в действие хитроумный механизм. Дождавшись, пока дверь откроется, Донателло поспешно скользнул внутрь... да так и замер на пороге, бестолково пялясь в темноту. Обычно под потолком ярко горели электрические лампы, но сейчас в подземелье царили непроглядный сумрак и гробовая тишина... совсем как снаружи. Сердце Донни упало при осознании того, что убежище, возможно, уже давно пустует. Хотя, быть может, ребята просто спали... или что-то случилось с проводкой. Не долго думая, мутант спешно рванул вниз по каменным ступеням и первым делом толкнул в стороны раздвижные деревянные панели, отделяющие комнату мастера Сплинтера от остальной части подземелья.
Ххх... м-мма... — ох уж эти чертовы голосовые связки. Впрочем, он уже и так понял, что здесь никого нет: в комнате сэнсэя было также тихо и темно, как и везде. Гений молча отошел от дверного проема, чувствуя, как его грудь распирает от какой-то необъяснимой, горькой тоски. "Где же вы, ребята?..." Несколько мгновений Донателло просто тихо стоял на одном месте, пытаясь решить, что ему делать дальше... а затем, вздрогнув, медленно обернулся назад: быть может, ему просто почудилось, но за его спиной как будто раздался тихий скрип диванных пружин. Широко распахнув глаза, изобретатель напряженно всматривался вглубь темного помещения, пытаясь понять, с кем конкретно он имеет дело. Было бы очень глупо напороться на мертвяка в собственном доме... или еще на какое чудище. Хотя, Донателло и сам мог напугать кого угодно: хрипящая, неподвижно замершая на одном месте, зловещая тень с тускло поблескивающими во мраке бельмами глаз... Так себе зрелище, одним словом.
"Пожалуйста... пусть это будет кто-нибудь из ребят..." — нет, встреча с зомби уже не пугала его... вернее, пугала, но не так сильно, как крушение последней из оставшихся надежд. Подслеповато щуря глаза, Дон молча наблюдал за тем, как от дивана медленно отрывается точно такой же крупный силуэт: определенно, это не был человек, но и ходячий труп — тоже... а значит...
"Майки..." — если бы у изобретателя спросили, как именно он догадался, с кем имеет дело, то Донни вряд ли смог бы дать логичный и однозначный ответ. Это было почти на уровне инстинкта. Волна горячего облегчения затопила душу черепашки, и тот как во сне сделал порывистый шаг вперед, готовясь заключить младшего брата в радостные объятия... но Микеланджело так резко отпрянул от него назад, что аж с размаху налетел панцирем на все тот же диван, едва не опрокинув его. Донателло вынужденно остановился, непонимающе глядя в лицо весельчака: что... что не так? Чего он так сильно испугался? Гений нахмурился, не зная, как ему поступить: Майки, кажется, был готов вот-вот грохнуться в обморок от ничем не объяснимого ужаса. Помешкав, гений сделал еще один шаг вперед, намереваясь успокоить невесть с чего разволновавшегося брата... В этот момент владелец нунчак стремительно вскинул обе руки в каком-то лихорадочном, защитном жесте, и Дон немедленно замер как вкопанный. Карие глаза потрясенно округлились при виде уродливого обрубка на месте одной из конечностей брата...
Что это такое, черт подери?!...
Происходящее явно выходило за рамки его понимания. Чувствуя, что еще немного — и он окончательно слетит с катушек, Донателло как во сне сделал шаг назад и неожиданно пошатнулся, чувствуя, как вся комната плывет у него перед глазами... а в следующее мгновение с грохотом обрушился на пол, вот уже второй раз за вечер потеряв сознание.

+2

5

Каждый имеет право на ошибку. Человеческий фактор незыблемая вещь, но когда на кону не только ты, не только твое самовлюбленное эго, готовое рискнуть всем, ради того, чтобы возвыситься, но и твоя семья, друзья, соседи, да что там -весь город… Вся страна, миллиарды жизней… Стоит задуматься над тем – а может тебе остановиться? Уместно было бы сказать стоп, когда врачи, испытавшие новую чудо-сыворотку на первых людях, стали замечать за ними странные, нездоровые симптомы… вроде чернеющий десен, расширяющихся до ненормального размера зрачков и упадка температуры тела до состояния посинения кожи… Они продолжали работать, они хотели успеха, признания и славы.
Как это типично раздувать свою гордыню, не доделав дело до конца… А потом уже стало не возможно ничего сделать… Совсем ничего. Молча стоять и наблюдать за тем, как эвакуируют  жителей, и сокрушаться… еще раз осознать  схватившись за голову – что же ты сделал. Нет, я не спорю, они хотели как лучше. Они провели долгую и утомительную работу, изрыли модифицированный вирус вдоль и поперек, на это ушли не месяцы, а долгие годы… Но результат, с того самого момента, когда болезнь стала проявляться,  должен был остановить их. "Побочный эффект" - сказали они. А потом все пошло как в знаменитой считалочке про негритят: и никого в итоге, не стало. Благими намерениями определенно выстелена дорога в Ад – этот самый Ад протянувшийся на многие мили Манхеттена, в начале, а позже охвативший всю Америку. И не только ее… 
Я – могу их понять. Я понимаю их работу, их желание,  ведь и сама когда-то пыталась провернуть нечто подобное, но меня просто остановил Господин Случай и одна очень умная черепашка с шестом бо за плечами. А у них – увы, черепашек  не было, бедные, обиженные жизнью люди.  У них было нечто другое, и это нечто, вовсе не в пользу здравого рассудка. Помешательство и одержимость признанием. Хорошо, что этого у меня не было, иначе по молодости я бы таких делов наворотила, страшно подумать.
Что теперь? Пустой и мертвый город. Куча проблем – ноль идей. У меня просто не хватает всех моих навыков, чтобы сделать то, над чем  бьются оставшиеся доктора. Надеюсь, когда я разберусь с этими ребусами, в чудом оказавшихся у меня последних записях врачей, наблюдающих за первым  обращенным в ходячий труп, пациентом, я … нелепо, знаю, но есть иной выход? Хочу защитить свою семью, от которой и так остались одни крохи. Не хочу терять кого-то еще.
  Боже, да мне достаточно, что эти твари чуть не  превратили нашего Майки  в мертво-живую черепаху! Страшно подумать, что будет с моими детьми. Никто даже не представляет, с каким ужасом я гляжу на монитор системы слежения, поздно ночью, когда просыпаются монстры, и начинают свои бездумные прогулки.  Я боюсь увидеть среди этой мертвой массы, своих друзей… Вглядываюсь в размытые силуэты, тупо бодающие корпуса перевернутых авто, валяющихся  разваленным мусором кучей ржавого металлолома посреди улиц, преграждая им путь. Как их гнилой мозг все еще посылает телу импульс  заставляя их делать то, или иное действие? Совершенно невозможно…
  Раньше еще было время для благородства. Раньше что-то значило слово "ниндзя", имели смысл свои уставы, законы и порядки, относящиеся к вашим умениям воинов использующих смешанное боевое искусство для борьбы со злом. Но такое зло, как сейчас … Оно подравняло всех под одну линейку, и враг стоящий напротив тебя, вовсе не понимает слова "честь", "гордость", и тому подобное. Им движет что-то: желание вырвать твои внутренности и медленно пожрать все, что из твоей мертвой тушки вывалиться. Ему абсолютно все равно, безоружен ты, или нет. Лежишь, или стоишь. Ранен, или нет. Эти твари не знают жалости. Больше некого спасать, кроме самих себя…


- Мам, иди сюда, - Данте подзывает саламандру к своему рабочему столу. На металлической поверхности верстака все инструменты от А до Я, а над черепашонком витает тяжелый запах паленого дерева.  Мона с опаской приближается к сыну, с готовностью доставая с полки один из аккуратно сложенных в стопочку носовых платков. Ящерица прекрасно знает, что порой от этих… изобретений, бывает как польза, так и кошмарный вред. Вспомнить, сколько раз Донателло подрывал свою лабораторию, и больше не остается вопросов, почему мутантка чуть ли не по пластунски, как партизан, подползает к парнишке, готовясь в случае чего схватить ребенка в охапку и рвануть в сторону. Но вроде ничего такого, не смотря на ужасающую гарь, заполонившую собой все помещение.
Данте сидит на высоком стуле, поджав под него ступни и зацепившись кончиком хвоста за поперечную перекладину между ножек: на его зеленой, страшно довольной  физиономии, на всю правую сторону мордахи огромное черное пятно копоти. Которое мать немедленно принялась стирать заранее приготовленной чистой тряпицей, пока мальчонок усердно тер слезящиеся глаза, зажимая в одном кулаке  стамеску.
- Ну и что ты хотел мне показать? Как ты тут все спалить решил? – шутливо ворчливо отозвалась на приглашение сына  посмотреть на его работу Мона, с тяжким вздохом развязывая бандану на затылке Данте и складывая ее на краю стола. Теперь в общем то, понятно, почему маска у мальчишки черная… - Милый… зачем ты распилил свой шест?!
- Я не распилил его... Я его усовершенствовал. – Обиженно нахмурился  парнишка,  перехватывая часть поделенного надвое посоха, и разворачивая его местом спила к носу Моны, - Мам, бо, это конечно круто, но не практично.
- И? – настороженно отозвалась ящерица, недоверчиво оглядывая кусок "палки". Да, похоже мать не была довольна его гениальным поступком - изуродовать свое оружие. – Что же ты хочешь этим сказать? Шест – это самая…
- … безопасная вещь, я помню мам. Я знаю, ты хочешь, чтобы я был похож на …эм… папу… - Данте приподнял плечи вверх, уныло скользнув взглядом вдоль столешницы. Он очень не любил затрагивать эту тему, пожалуй, он просто начинал сердиться, когда дело доходило до вопросов касаемо его папаши. Мальчик с самого младенчества злился на своего отца, упрямо полагая, что тот кинул свою семью. И у него никогда не мог сложиться образ "отважного летчика", что пытались привить ему дядя и мать. В отличие от брата. Тот верил и надеялся на лучшее, был, не смотря на свою кажущуюся чрезмерную веселость( дурное влияние дядюшки, что тут скажешь), очень податливым и послушным.  Данте, считал себя будущим защитником семьи и проявлял гораздо больше твердости и сдержанности, чем Сандро.  Вот и сейчас, темно-карие глаза приобрели твердые и решительные черты, на его, совсем не по-детски очень серьезной мордашке. Надбровные дуги сошлись на переносице, пока черепашонок вертел в руке долото, постукивая его железным концом о ребро стола. – Но я не он. И потом. Ты говорила, что он сам не был особо доволен тем, что когда-то Мастер Сплинтер  передал ему бо. Но у него не было выбора – так ему сказал учитель.
- Нет, выбор у него был. И это оружие  стало для него что частью его самого, просто  наставник твоего отца и дядей очень хорошо знал своих учеников, и каждому выдал в защиту то, что подходило ему больше всего. Он учитывал все.  Силу, стремление к бою, характер… особенно характер… - Рука саламандры мягко опускается на напряженно  нахмуренный лоб черепашки, аккуратно поглаживая его сверху вниз.  По виду, со стороны, было заметно, как это очень напрягает юного мутанта, но он не отодвигает ладонь Моны, и не пытается остановить мать словом. Он лишь сильнее морщит лоб, и откладывает в сторону инструмент, смурно вслушиваясь в слова ящерицы. – Твой отец был скрытным… казался очень простым и спокойным, прямым, как тот же бо, ведь не скажешь, что  обычная палка может легко причинить тебе какую-то боль? Он старался максимально избежать драки, чтобы…
- А может просто трусил? - иронично поджал губы юнец, и тут же схлопотал такой мощный  подзатыльник, что ткнулся  носом в отшлифованную поверхность древка. И мигом схватился рукой за поцарапанный нос, виновато зажмурившись. Вот явно что-то не то сказал.
- Тебе как вообще не стыдно?!
- Прости мам… Я не хотел оскорблять его светлую память, честно, - Тяжело вздохнул черепашка, пытаясь скрыть в себе так и выпирающий из него скепсис, пододвигая к себе пару заточенных лезвий, длинной около шестидесяти сантиметров, опасливо поглядывая в их отполированной кромке на пылающий яростью взгляд саламандры. – Просто для меня он наверное… не такой герой, как все его считают. Извини… - парнишка нервно сглотнул, и как-то слишком поспешно принялся врезать узкую полосу металла в центр древка. – Но Донателло оборонялся, защищал себя, держа противника на расстоянии. Это конечно здорово, но я так думаю, что когда мы поднимемся на поверхность, в сражении с зомби, будет не достаточно просто свернуть челюсть, или выбить глаз. Хотя правда, я привык к такому типу боя, но… - Данте взял два конца шеста поперек, и поднял их вертикально, поставив сечением на стол. На одном во всей своей красе красовалась сияющая, острая, как бритва, полоса заточенного металла. - Бо становится парой кодати. Смотри. - Черепашка ловко задвинул лезвие в полую часть обрезанного изнутри куска посоха, тем самым объединив обе части вместе. – С правой, и левой стороны, я удалил древесину по диаметру клинка, чтобы два лезвия входили в "ножны" легко и свободно. Осталось только придумать, чтобы шест не развалился на части, а мог свободно использоваться по назначению. Рукояти получаются очень длинными, и не очень удобными – лезвия немного перевешивают, но это я уже тоже продумал. На концах шеста я насажу  шестиугольные наконечники, и тогда будет удобный противовес. Такой бо не сломается во время боя, и он не намного тяжелее обычного шеста, поскольку я правильно, равномерно распределил всю массу оружия. Ну а окончанием  посоха с такой железякой, можно не только челюсть на одну сторону переклинить, но самое главное – выбить зубы.
Дани замолчал, прислонив ко лбу шершавую деревянную поверхность своего "раскладного" шеста, держа его двумя руками, уложив локти на стол. Он напряженно вслушивался в тишину вокруг себя, дожидаясь положительного, или отрицательного вердикта саламандры. Данте прекрасно видел, что его слова касательно отца, очень сильно задели Мону Лизу, ведь его мать всей душой верила в него. И ей конечно очень бы хотелось, чтобы ее дети так же уважали и чтили того... кого они и в глаза не видели. Все это очень напрягало. Младший знал себе только одного отца – Микеланджело. Он был рядом с ним еще когда он пешком под стол ходил. Да что там – он видел их рождение. Пускай он им всего дядя, и черепашка это прекрасно знал и помнил.
Не детская обида затаилась в глубине его души, но он об этом никому никогда не говорил. Даже брат не знал об этом.
Данте часто представлял себе, это же ему и снилось не редко, что он встречается с тем, кого должен называть "папой": 
  Они просто стоят на вершине небоскреба, на фоне покосившейся рекламки с ободранным плакатом, а внизу чернеют точками мельтешащие по переулкам мертвые. Без них - никак. Донателло и Данте на бордюре крыш и молча смотрят друг на друга, опираясь на пару шестов-близнецов. – Я не хочу быть твоим отражением, - говорит Данте в слух своему отцу, крепче захватывая шершавое древко(сколько раз он ломал перекладину на своей кровати, хватаясь за нее во время подобных сновидений). Тот продолжает  взирать на  парнишку сверху вниз с тем же задумчивым и серьезным видом. Молча, сурово. Он злиться? – Почему меня всегда сравнивают с тобой? - запальчиво начинает  черепашонок, отчаянно глядя на безмолвную мускулистую фигуру. – Я другой… я не брошу свою семью. Я защищу их…! - обычно тихий, спокойный голос мальчика до этого лишь слегка дрожащий от напряжения, срывается на жуткий,  испуганный крик. Он делает резкий выпад вперед, намереваясь концом шеста толкнуть все так же спокойно стоящую черепаху в грудные пластины крепкого тела. Столкнуть его в пропасть! Уходи, исчезни навсегда и прекрати причинять всем боль одной только мыслью о тебе… папа… Но широкая, намного шире, чем у Данте, ладонь, крепко перехватывает его посох за конец, легко блокируя удар. Он цепко сжимает в ладони окончание шеста, все так же опираясь другой рукой о свой собственный шест, и тяжело вздыхает, устремив взгляд в бесконечную алеющую даль за черными вершинами иллюзионных домов в воображении парнишки.  Не существующий ветер яро треплет концы яркой, пурпурной банданы, пока Данте дрожащими, напряженными ладонями изо всех сил налегает на свой посох, а отцовский силуэт, сдерживая удар, даже не шелохнулся при всем его желании.
- Однажды я вернусь… - глухим, низким, как из-под земли, спокойным голосом откликается Донателло. Дани и понятия не имел, какой, чисто теоретически, может быть голос у его отца… Рослое тело повернуто к юному мутанту под таким углом, что паренек не видит лица черепахи, а лишь развевающиеся шелковые концы фиолетовой ленты. – И защищу тебя…  Защищу твоих дядей… твою маму…
- Я не слабый! – рычит в ответ Данте, упираясь ногами в скользкую каменную кладку на узком бордюре. Прямо под пятой единственный столбик, между двумя углами, от которого он может оттолкнуться. Юный мутант отчетливо ощущает, как его кожу буквально до мяса раздирает шероховатая твердая поверхность за ступней. – Я сильнее тебя! Мне не нужна твоя защита! И им не нужна! Я защищу их сам!!! Уходи! - Ну почему он не двигается и все так-же смотрит на него с такой ироничной улыбкой, словно он шелудивый щенок под его ногами, копошащийся в грязи?!
 
Обычно на этом моменте Дани просыпался: в руках у него сломанная балка изголовья его кровати – вернее не только его, но и Сандро, близнецы спали на двухэтажной кровати, сверху Дани, снизу Сани; вскочивший со своего спального места брат, в ужасе теребящий орущего во сне Данте за плечо; мама, прилетевшая неизвестно откуда, с трудом отнимающая изломанную палку у него из рук; дядя, примчавшийся следом за Моной, стаскивающий звучно хлюпающего парнишку сверху, и усаживающий его себе на колени… Все вчетвером садились на нижнем ярусе постельки ребятишек, обнимая друг-друга…
- Это был кошмар, да? – Широкая трехпалая ладонь, точь в точь, как у Данте во сне, мягко ложиться на его макушку, а дрожащую кисть мальчишки аккуратно сжимает теплая, перепончатая ладошка саламандры. Сандро выглядывает встревоженной мордашкой из под подмышки Микеланджело, с широко раскрытыми, без тени сонливости, глазами, глядя на затылок брата, зарывшегося на груди у Майка. Детские слезы не раз оставляли свой след на костяных грудных пластинах весельчака.- " Я защищу их во чтобы то ни стало."
 
- Мам… - Он ощущает, как рука матери опускается ему на макушку, и еще сильнее вжимается лбом в неприятно "колючее", неотшлифованное дерево, занозы так и царапают его кожу, но он продолжает жаться к нему. Впечатление, словно черепашонок уже готов затолкать свою несчастную, многострадальную голову в самые глубины хрупкого панциря. – Я просто хочу защитить тебя…
"- Именно поэтому я все это делаю… И только…"


Сандро смотрит на брата и саламандру из-за узкой щелочки между приоткрытой дверью и стеной, облокотившись о холодную стену… До сих пор тяжелая дымная завеса от работы Данте не развеялась до конца, поэтому черепашке приходиться с усилием протирать глаза, чтобы хоть что-то видеть. Но простояв так еще минуту-две, Сани махнул рукой, оставив родню в покое, решая не нарушать их идиллию. К тому же он прекрасно видел тот момент, когда мутантка залепила сыну смачную затрещину, и ему не очень хотелось попадать под горячую руку матери, как бы это казалось не по-братски, не поддержать Данте в тяжелую минуту, но Сандро еще успеет поговорить с ним чуть позже. Он знал сумрачное настроение своего "второго Я", и  почти буквально ощущал себя примерно так же – тяжело и угнетенно. Редко можно было уловить улыбку на лице Дани, а чем старше они становились, тем она проявлялась все реже и реже. И это… удручало.
Сев на диван, парнишка с тяжелым вздохом поднял развернутую книгу с подлокотника, решив предоставить тревожным мыслям покой и углубиться в изучение "Квантовой физики для чайников". А ведь им 10. Всего по 10 лет, в этом возрасте, как говорит дядя, мальчишки должны играть в футбол, кататься на скейтах, лопать поп-корн за просмотром комедий и читать комиксы. И хотя Сандро с присущим ему любопытством старался вслушиваться в советы Микеланджело, но вот к примеру, комиксы он так и не осилил. Как ни странно. Скейтборд? Запросто. Попинать мяч в стену? Да пожалуйста. Ну и глупый фильм он готов посмотреть и посмеяться! Но комиксы… Вон они, валяются беспорядочной стопкой в ногах. Сани никак не мог понять – например, что за чувак Супермен, и почему он летает в космос без скафандра: преодолев земное притяжение и совсем без кислорода. Как так?! Вон его слащавая квадратная физиономия с характерным черным чубчиком лыбиться с обложки. И как бы рьяно дядя не пихал разноцветные картинки в нос племяннику, тот тактично, мягко улыбаясь, послушно брал журнал, листал его, а потом шел в библиотеку за более "понятной" ему литературой. Пожалуй, в библиотеке не осталось ни одной не читанной им книги. В отсутствие Микеланджело, обычно в убежище была почти что полная тишина, если Мона не занималась диктовкой ежедневника, или кто-то из братьев что-нибудь не чинил, или не творил. С того раза, когда его дядя потерял руку, каждая его вылазка всегда сопровождается всеобщим напряжением. В молчаливой пустоте был свой смысл – все ждали звонка. Тревожного сигнала. Мама всегда держала руку на пульсе, то и дело бегая от стола, до кухни, обратно, поглядывала на мобильное устройство и повторяла свой "танец", под встревоженными взглядами сыновей. Сумка с заранее приготовленными медикаментами, достаточно объемистая и тяжелая, вмещала в себя все необходимое для оказания первой помощи, висела на самом видном месте, чтобы в случае чего мутантка могла бы схватить ее и очертя голову ринуться на вызов. Она никогда не выглядит расслабленной…  Даже когда спит.

Сандро уложил распахнутую книжку на грудь, уронив затылок на рыхлые подушки за спиной. Панцирь у черепашат был гораздо мягче и поменьше, поэтому фактичеки не доставлял почти никаких неудобств. Уставившись в потолок убежища, парнишка слегка нахмурился. Если бы он мог чем-то помочь маме и дяде. Взгляд мальчишки перебегает на огромный мерцающий в приглушенном свете зала экран. На мониторе  поделенном на 24 сектора  пока тихо: заброшенная трасса по которой уже давно никто не ездит поросшая осокой, покосившаяся вывеска кафе, магазинов, упавшая и расколовшаяся на две части, застряв глубоко в щели асфальта желтая буква "М". Интересно, каким Нью-Йорк был прежде? Нет, не то чтобы черепашка был не просвещен о павшем величии Большого Яблока, но просто… ведь картинки в книгах, фотографии, записи на CD последних выпусков новостей, со всеми показанными красотами умирающего города, фильмы…  Это все не то! Он так хотел бы увидеть воочию этот мир, в период его расцвета, тот самый, где "никто, никогда не спит". Теперь это почти то же самое, что мечта увидеть живого динозавра. Даже если маме, или всем оставшимся в живых ученым, трудящимся над антидотом удастся спасти погибающий мир. Ведь… Как было уже не будет, верно?  Да и смогут ли люди вообще собрать все эти оставшиеся крохи и уберечь их от накрывшего Землю бешенства?
Мальчик подошел к системе, сложив руки на спинке стула перед нею, и уложив на них подбородок, тоскливыми,  темными глазами глядя на сменяющиеся, как в слайд-шоу изображения окрестности. Отражения квадратов подергивались на зрачках черепашки, пока он молча обозревал страшную разруху и хаос. В отличие от брата, Сандро искренне восхищался Доном. Хоть и не знал его, только в редких фото, да по рассказам дяди, с уст матери, но этого всего, было достаточно мальцу, чтобы благоговейно утверждать, что Донателло - был настоящим гением. Почти как Эйнштейн. И гениальность его ума, больше всего впечатляла черепашку. Воодушевленный красивыми историями( конечно отчасти приукрашенными любителем баек Микеланджело), парнишка старался сделать для себя как можно больше, чтобы как-то достичь приблизительных высот сравнимых с его отцом. Некоторые изобретения Донни, перекочевавшие в новое убежище  и уже по нескольку раз были разобраны и собраны юным техником. Просто ради проверки – сможет ли он сделать так, чтобы потом это все работало, а не окончательно поломать хрупкую аппаратуру. Он очень жалел, что у него нет  и половины ума, доставшегося бы от папы, ведь тогда бы он смог вложить что-то свое в работу матери.  Эх… был бы с ними он сейчас, они бы уже давно спасли мир. В очередной раз. А так, что может их расколовшаяся на куски семья? Дядя Рафаэль и дядя Леонардо "тусуются" по разные стороны города, каждый занят своим делом – кто помогает военной группировке зачищать район, кто разыскивает выживших.  Редко бывают "семейные встречи". И все чувствуют себя не уютно. 
Сандро встает боком к мониторам, повернув к ним голову и пристально наблюдая за своим едва заметным отражением в разноцветном стекле.  Юный мутант медленно вытянул руку вперед, крепко сжав ее в кулак, продолжая косить на свой размытый профиль. Он отставил одну ногу назад, а другую чуть согнул в колене, перенеся весь вес на нее. Его отражение проделало все те же движения. Зеленый хвост покачнулся из стороны в сторону и выпрямился параллельно полу, сохраняя равновесие. Черепашонок резко согнул руку в локте, прижав запястье к груди, и тут же выбросил вперед  другую, нанося удар невидимому противнику. Еще удар правой… удар левой… Сандро поднял кисть на уровень лица, заслонившись от фантомного врага и блокируя его удар.  Сани легко отрывает отведенную назад ногу от земли, и плавно разворачивается нанося удар в живот, выпрямив  колено. Ох, как он помниться отбил себе ступню о мешок для кикбоксинга висящий в тренировочном зале. – А может, я тоже мир хочу спасать! - На выдохе произнес он, мотнув головой, перекидывая концы белой банданы за спину. Еще вдох, пригнулся вниз, двинув противника локтем под солнечное сплетение нырком вперед, - Когда-нибудь я уломаю дядю, и он возьмет меня с собой! – Ага, как же, если только мама не прикует к столу цепями. И вот эта мрачная мысль заставляет прекратить его выделываться перед безмолвным экраном, и с погрустневшей миной сесть в позе турка на пол, прямо рядом с крутящимся креслом и упереть ладони в щеки, поставив локти на колени. Мона ни за какие пряники не выпустит своих детей в мир, где по улицам шатаются твари, желающие тебя сожрать.
Внезапно торопливые шаги из рабочей комнаты в которой засел Данте, и звук распахиваемой двери(а так же запах гари вырвавшийся облаком из помещения) заставили его вздрогнуть, и быстро, бесшумно перекатиться под соседний стол, подобно ежику, собравшемуся в клубочек. Если Мона Лиза сейчас его увидит в столь удручающем положении на холодном полу перед панелью, немедленно начнется допрос: "что, как, почему?". Но саламандра прошла мимо, даже не заметив притаившегося за ножкой стола сына. И лишь убедившись, что та ушла, ну, скрылась на кухне, черепашка осторожно, на четвереньках выполз из своего укрытия, и так же на четвереньках дополз до дивана, удрученно зарывшись в пуфы и подушки. Услышав мерное жужжание резака в соседней комнате, Сандро глухо зарычал, пару раз вмазав кулаком по несчастному пуфику. А после чего перепрыгнул через спинку дивана, зажимая подмышкой диванную подушку, поплелся в мастерскую, где продолжал корпеть , и коптить потолок его брат. Зачем? Поговорить. А подушка? Затолкать ее под панцирь угрюмого  Дани, чтобы тот уже наконец хоть как-то развелся…


- Стоп, стоп, стоп, ты что?!? – Мона стояла прислонившись плечом к дверному косяку, сжимая в пальцах хрипящую рацию. На гневное восклицание мутантки, из соседней комнаты мигом высунулись две чумазые и крайне встревоженные физиономии.  Данте утер с щеки пятна смазки тыльной стороной руки, сжимая в кулаке кусачки. Сандро почесал отверткой висок, вслушиваясь в преисполненный гнева голос саламандры на другом конце зала. Мать неистово пыталась "задушить" рацию. – Как думаешь.. мы сможем потом собрать новый? – тихо поинтересовался Сани, подняв глаза вверх, на нависающего над ним брата.
- Если будет потом из чего собирать, - в свою очередь полушепотом откликнулся тот, глядя на то, как нервозно мотыляется из-за угла длинный, салатовый хвост ящерицы. – И где пропадает дядя…
- Как, в старом убежище? На ночь? Майки… почему ты дотянул до последнего?! – вопила в это время в трубку разъяренная Мона.
- Вот тебе и ответ. – Вздохнул черепашка в белой повязке, ныряя обратно в комнатку, с мрачным видом сдвигая железный стол со спаянными трубами  и сварочным аппаратом, накрытым грязной тряпкой усеянной мазутными подтеками. – Что он там забыл… Так, ладно, давай чтоли поднимем эту штуку?
- Ностальгия? – Данте так же был не слишком обрадован известием о том, что Микеланджело решил провести ночь в своем бывшем доме. Он же знает, как они все за него переживают. Не слишком это хорошо…  Парнишка вцепился двумя руками в перекладины только что сваренной дверной решетки, - Ну я готов… Насчет три?
- Ага… блин, знаешь что? – с натугой пропыхтел Сандро, толкая раму вперед, с другой стороны, пока Дани подловил грузно падающую на каменный пол дверь двумя руками за нижний край, плавно опуская ее вниз.
- Что?
- Сейчас бы очень пригодился дядя Раф.
Данте медленно зафиксировал широкую решетку как в тюремной камере, слегка покривив губы в легкой скептической усмешке, - Ну еще бы… -Он подпер соскальзывающую тяжелую конструкцию коленом и плечом, дожидаясь, пока Сандро встанет рядом и аналогичным образом придержит дверь, - Вот только его с нами нет. И Лео тоже с нами нет. С нами даже дяди Майка сейчас нет! – Фыркнул раздраженно черепашка, подхватывая раму и подтягивая ее к себе. – Так что давай уже оттащим это к выходу. Когда дядя вернется, подумаем, как лучше врезать в камень  петли.
- Не ворчи, - возмутился Сандро, налегая в свою очередь. Черепашата волоком потащили тяжелую дверь по полу, через гостиную, пыхтя и отдуваясь. Гремящую неизвестно чем на кухне саламандру, ребята решили не беспокоить. Иначе разгонит по углам, до той поры, пока Микеланджело не объявиться, чтобы подсобить племянникам. Даже с одной рукой, а силы у него было побольше, чем у этой хилой парочки. Но у ребят было упорство и желание, в каком-то роде альтернативная замена  обилию мускулов( хотя это тоже бы не помешало, однозначно). Данте облокотился на острый угол решетки, утирая другой ладонью пот со лба. Братец выглядел не лучше. – Тише… Не пыхти ты так, словно сдохший уазик, - через силу ехидно улыбнулся парнишка, глядя на повисшего с соседнего краю, уронившего челюсть на холодную металлическую балку брата, - Мама услышит.
- Пускай слышит – ее сын при смерти. – Прохрипел в ответ Сани, театрально закатив глаза к потолку. – А все  бесчестный брат и его маниакальное желание превратить дом, в бункер на случай атомной ядерной войны. Хотя чего уж там… мы же уже это пережили, - махнул ладонью  черепашка, устало смотря на брата сквозь сеточку поперечных тонких прутьев. – Ну что.. тащим к стенке эту бандуру? Ну опять.. насчет три… ТРИ…
- Э! Нет, стой, я же еще не… - черепашке  к счастью удалось вовремя отскочить в сторону, прежде, чем  решетка с невообразимым грохотом шлепнулась на пол, чудом не отдавив ему ногу, -… взялся за нее…
- Мальчики?
- Ну все… а чего ты отпустил?!
- Нет, я должен был подыхать под этой…
- Дом ломаете потихоньку, да? – И без того раздраженный голос Моны приобрел суровый, прямо таки железный тон, когда она  не спешным шагом направлялась к замершим, словно приготовившимся прыснуть в стороны ребятам, между которыми валялась черным прямоугольником железная дверь. – Или дом, или  себя… А как насчет меня позвать? Вместо того, чтобы стать калеками, после того, как на вас свалиться эта штука?
- Э… да… это сеточка для барбекю из мутантов, - Невинно улыбнулся чистой, широкой, добродушной улыбкой Данте, состроив глазки домиком.
- Нет, мам, честно, мы хотели подождать дядю, но… в общем. – Сандро потоптался на месте, положив ладонь на свое плечо. – Он же не придет… Мы беспокоимся... надо бы... дверь..сделать..
- Не волнуйся. Ваш дядя не зря пересмотрел золотую коллекцию фильмов с Брюсом Ли. Я уже не говорю о том, что он ниндзя. – Ладонь саламандры опустилась на зеленую макушку, - Он вернется радостным, бодрым, живым и здоровым, как всегда. А когда вернется, я его убью, - в том же ласково-утешающем тоне промурлыкала мутантка, теребя края белой банданы черепашки. О да, дядю ждала страшная кара.  И хотя взгляд  ящерицы казался несоизмеримо добрым, в глубине плясали нехорошие, гневные огоньки. Беги Форест, беги.


Мона с огромной кружкой крепкого, черного кофе, держа ее двумя руками, напряженно пялилась в экран телевизора, замотавшись в целую кучу одеял. Детей отправила спать, но разумеется, никто даже и не думал – лежа в двухярусной кровати братья тихо переговаривались друг с другом, строя догадки о том, то могло бы задержать Микеланджело до ночи. Очень не хотелось фантазировать, что его окружила толпа мертвецов и загнала в угол, что он был вынужден отступить в… Эти выдумки Сандро мигом были пресечены легким щелчком по носу со стороны брата. Нет, Майки не таков, чтобы позволить себя затесать кучкой мертвечины… Но в эту ночь, обилие зомби на улицах Нью-Йорка, особенно их пугало. А если дядя не выдержит, если все-таки решит выйти под лунный свет и окажется нос к носу с оголодавшими тварями?  Обычно  эти трупы-ребята либо вообще не едят, либо ловят оставшихся здесь животных, свободно разгуливающих по городу. Иногда, им попадаются люди… Солдаты, имевшие несчастье отделиться от своей группы, или выжившие, которых еще не успели эвакуировать из закрытых районов( затопленных, заваленных, или просто забытых). Они бы с удовольствием перекусили отважной однорукой черепашкой.

Мона дождалась того времени, когда на мониторе за ее спиной проявились розовые полосы по темному асфальту, прогоняющие с него мрак и "ночных жителей", постепенно все расширяясь и расползаясь по улице, охватывая  заброшенные здания с выбитыми окнами, окрашивая их в теплые цвета, совершенно не вяжущиеся со всей этой разрухой. Саламандра выключила телевизор, и прислушалась… Из комнаты ребят доносилось тихое сопение – спят слава богу.  Рация лежала рядом, тут же, на столике. Чем больше разливался свет снаружи, тем чаще Мона задерживала на ней глаза – ну же, Майки, подай хоть знак, что ты жив и с тобой все в порядке. Саламандра запустила руку в спутанные темно-каштановые локоны и устало легла на бок, подтягивая край одеяла к подбородку… Внезапный хрип  мобильного устройства, так и подскочившего на деревянной поверхности, насмерть перепугал устало смежившую веки девушку, да так, что та аналогично едва не свалившемуся черному аппаратику, подпрыгнула на месте, и грохнулась в пролет, между диванным сидением и столиком, уже с пола нашарив рацию и лихорадочно вцепившись в нее руками, - Майк? – хрипло выдохнула сонная ящерица, карабкаясь обратно и косясь в сторону приоткрытой двери спальни. Тишина…проснулись значит… - Майки, ты там жи…
- Уже двигаю домой детка, все  нормально. – Бодрячком откликнулся странно веселый черепашка на том конце. – Я даже  с сюрпри…
- Я тебе такой сюрприз устрою – век не забудешь! – Мрачно рыкнула  в динамик мутантка, предоставив весельчаку уже по ее тону судить о том, что его ждет, когда он явиться к "воротам". Рация отозвалась благоговейным молчанием – кому охота злить ящерицу, которая не спала всю ночь, и задремала лишь к утру?

Отредактировано Mona Lisa (2013-10-11 00:15:35)

+2

6

Tick-tock goes the clock as time is passing by
Don't you know this moment will exist and fade to black.
When we look back upon mistake
We try to find the way.
Never let the sticks and stones break bones and beat us through

Кажется, он и сам не заметил, как задремал в этой своей неудобной позе,  с болезненными мыслями и тихонько бурчащим желудком. Плавно, незаметно, усталый мутант погрузился  в сон, полный старых, таких далеких от нынешней жизни воспоминаний, когда это Убежище еще было населено четырьмя юными черепашками-мутантами и их мудрым отцом. Как давно это было, словно в другом воплощении.. Голова соскользнула ближе к плечу, откидываясь на спинку дивана, грудь медленно вздымалась, следуя умиротворенному режиму отдыха. Несмотря на свой взрослый возраст, Микеланджело совершенно не храпел, и тишину покинутого Убежища ничто не нарушало, даже прежде свойственный ему в юности сонный бубнеж давно исчез, подсознательно подавленный необходимостью соответствовать новым жестокими реалиями мира, в котором тишина – один из важнейших факторов выживания. Он заснул, пребывая в опечаленном настроении, но сейчас его сны были наполнены счастьем и благополучием лет  давно минувших, и так часто нахмуренные брови сейчас были расслаблены, а уголки губ едва заметно приподнялись, убирая скорбь с серьезного лица. Там, где он сейчас мысленно пребывал,  не существовало смерти и разрушения. Простые радости простых дней в кругу семьи. Всполохи всех четырех цветов, строгий голос отца, ночной город, полный жизни…


Тренированного  слуха коснулись инородные, лишние звуки, не вписывающиеся сейчас в обычный окружающий шум, и потому пробудив мутанта ото сна, работая интуицией. Микеланджело открыл глаза, не шевелясь, и напряженно прислушался, пытаясь понять причину своей  тревоги и запоздало сокрушаясь о том, что вот так вот безответственно заснул, даже не успев предупредить о том, что задержится. Мда, интересно, сколько уже прошло времени? Ему так не хотелось лишний раз огорчать свою семью, и вот, пожалуйста, заснул на продавленном диване старого дома, не озаботившись элементарными мерами предосторожности и не сообщив о месте своего пребывания домочадцам. Так вот и пропадают без вести… И чего вообще сюда притащился? Вот, вот опять этот звук,  вот почему он проснулся – кто-то подошел к Убежищу снаружи и как-то неуверенно там шумит. Так, как обычно это делают мертвяки, бестолково шаря по стенам, спотыкаясь о свои же конечности, мусор и  о друг друга. Поняв причину своего пробуждения, мутант расслабился и сбросил с плеч лямки рюкзака -  раз он здесь нежданно остановился на ночевку, следует устроиться поудобнее и заодно таки уведомить Мону о том, что с ним все хорошо. По возвращении, правда, будет  очень плохо, но что поделать? Он перевел дыхание и выключил фонарь, нечего заряд батарейки попусту тратить, а на связь выйти и на ощупь можно. Надо будет срочно что-то приврать, чтобы оправдать свою безответственность, но, не успел он сесть удобнее и потянуться к устройству связи, как раздался настолько шокировавший его звук, что он замер на месте, едва ли не задержав дыхание. Возле двери, так близко и жутко, раздался резкий скрежет.

Панцирь, это место слишком действует на нервы, каким болваном надо быть, чтобы заснуть здесь? Так, ладно, все в порядке. Просто эти тухляки почуяли мои следы и дошли до входа, но им не зайти внутрь. У двери слишком сложный механизм для того, чтобы они смогли ее открыть. Все привычно, все безопасно, нет нужды беспокоиться, Убежище надежно изолировано.

Но вот последующий  звук ни с чем не спутаешь – звук открывающейся двери. Он тысячу раз слышал его, тут нет места ошибке. Мутант окаменел, лихорадочно соображая. Кто мог ее открыть? Сейчас точно ночь, не время для Рафа и Лео, даже если им и пришла бы в  голову идея вернуться сюда. Сейчас время мертвых, и  по шуму снаружи ему казалось так же, но ведь зомби не способны открыть замаскированную дверь, требующую большего, нежели толкание. Кто бы ни проник сейчас внутрь, он остановился на пороге. Микеланджело хранил полную неподвижность и медленно дышал, напряженно прислушиваясь к незнакомцу. Вот дверь с характерным шумом встала на место, а нежданный гость задвигался, да так шумно и резво, что промчался мимо распластавшегося без движения на диване мутанта и распахнул древние деревянные створки в комнату мастера. Майк уже почти решил, что этот посетитель живой, но тут крупная фигура ночного гостя издала невнятные хрипящие звуки, посылая нервную дрожь по телу черепахи.  Все-таки мертвец? Он сузил глаза, наблюдая за неизвестным. Плохо дело, судя по его движениям, зомби в хорошей форме. Такие неприятнее всего, слишком похожи на живых. Его глаза уже были привычны к темноте,  и он оказался в состоянии уловить эту разницу и не терять из виду противника. Микеланджело  начал медленно подниматься с дивана, осторожно опираясь рукой и не отрывая взгляда с концентрированной черноты  вторженца. Массивная фигура чуть сдвинулась в сторону, и, когда Майк уже полностью перенес вес на ноги и начал неторопливо подниматься, обернулась. Мутант сообразил, что, судя по всему, оказался замечен, и быстро выпрямился, принимая оборонительную позицию с оружием в руке. Вторженец показался ему каким-то смутно знакомым, с этим его горбом и общим, с трудом различимым в темноте крупным силуэтом. Невольно он подумал, что, может, это кто-то из братьев зачем-то вломился сюда, но, даже если и так, почему он так себя ведет? Неужели кого-то из них смогли обратить в зомби? Сердце  в груди испуганно и ожесточенно забилось, готовя организм к физическим нагрузкам, как при любой встрече с нежитью. Несмотря на то, что девять лет как кругом ходят мертвецы, и можно было бы привыкнуть, но он все равно каждый раз ощущал легкую щекотку страха, электричеством бегающую по коже. О, Майк к ним, несомненно, привык, но мысль о том, что кто-то из его братьев, возможно, стал зомби, не могла его не ужасать. И вот, перед ним было практически воплощение его кошмара, и, глядя на него, мутант упрямо сжал челюсти, не собираясь отступать, хотя узнать правду становилось с каждой секундой все страшнее.

Только не брат, пожалуйста. Вот  чужак шагнул к нему,  заставив Микеланджело панически отшатнулся назад, заметив блеклые белки глаз, направленные в его лицо. Споткнувшись о препятствие,  он рухнул обратно на диван, вытаращив глаза на теперь совершенно  очевидную черепашью фигуру, сохраняя присущее мертвяку молчание. Ужас спазмом перехватил его горло, неужели это правда? Кто? Кто?! Но он никак не мог узнать ни Рафаэля, куда более массивного и мощного, ни Леонардо, так же превосходящего размерами. Эта черепаха была ни тем, ни другим, так кто же это? Где-то на периферии сознания он давно узнал пришельца, но отчаянно отказывался давать себе волю на пустые надежды. Он попытался  начать вставать, но тут неопознанный труп черепахи-мутанта вновь сделал к нему шаг, и Майки показалось, что у него сейчас сердце из груди выскочит от ужаса. Неужели сейчас его сожрет кто-то из родни, и он станет таким же? Неужели для этого судьба завела его в Убежище, принять собственный конец? Очередная попытка природы избавится от мутанта, на этот раз посредством ему подобного. Он инстинктивно попытался  закрыться обеими руками, но, конечно, с отсутствием левой руки вся левая сторона по-прежнему оставалась уязвимой. Что ж, у  него по-прежнему есть ноги и он найдет им применение, в случае атаки. Наверное.  Зажмурив в отчаянии глаза он не увидел, как покачнулась фигура его брата и начала заваливаться назад,  неторопливо, будто в замедленной съемке. Только услышав глухой грохот падения, он рискнул открыть глаза и судорожно вздохнуть, не веря в происходящее. Что случилось, черт возьми? Он огляделся, ища возможную причину падения зомби на пол во вмешательстве кого-то третьего, но вокруг больше никого не было. Тогда он осторожно поднялся на ноги и, взяв с дивана фонарь, включил и направил луч света на лежащее в пыли тело, надеясь развеять призрак своего кошмара. Но нет,  на полу действительно лежал черепаха-мутант, и, осветив чужую бледно-зеленую фигуру,  Микеланджело позволил себе узнать ее и с непонятным горловым воплем метнуться к телу. В голове птицой билось имя давно пропавшего без вести брата, и рука судорожно пробежалась, едва касаясь подушечками пальцев  чужого лица. Страх и отчаяние разом трансформировались в волнение. Поставив фонарь рядом, он встревоженно  похлопал брата по щеке, но когда тот не отреагировал, нервно склонился над его грудной клеткой. Вжимаясь лицом в чужой пластрон он некоторое время  слушал уверенное биение сердца и, даже не замечая, счастливо заулыбался, позволяя себе хоть немного просто побыть полным надежды, не спеша рушить приятные иллюзии. Какая-то часть его еще отказывалась верить в то, что перед ним правда Донателло, но ему так хотелось ненадолго побыть обманутым, что он не спешил развеивать собственные сомнения и надежды. Вдруг сейчас он еще раз его осмотрит и поймет, что это не брат? Донни пропал, Донни не вернется. Может ли это действительно быть он? Не поэтому ли он пришел сегодня сюда, чтобы встретить брата? Сам Бог привел его сюда?

Панцирь, да что это со мной творится? - он дернулся, услышав сбой в работе чужого сердца, и словно увидел себя со стороны – лелея какие-то нелепые свои идеи и надежды, опасаясь вернуться к реальности, он сейчас, очень может быть, теряет драгоценное время! Перед ним определенно Донни, а он непонятно о чем вообще думает. Сошел с ума совсем, в городе кроме них просто нет и быть не может других черепах-мутантов, так что, как ни фантастично, а пропавший брат вернулся. И ему требуется помощь, а не вот то, что сейчас делает (а именно, ничего) здоровенная тридцатилетняя черепаха-мутант. Он выпрямился, потрясенно глядя в темноту и медленно вернулся взглядом к лежащему перед ним телу. Рука легла на покатый лоб, покрытый испариной, ему даже показалось, что в его состоянии есть что-то лихорадочное. Все еще немного сомневаясь, он оглядел в свете фонаря брата внимательнее, и выдохнул с облегчением -  все же, перед ним явно был умник, хотя и сильно повзрослевший. Хм, конечно, это логично, что с возрастом он изменился, но Майку было довольно странно видеть Дона  ровесником, в его памяти тот совсем еще молодой. Еще страннее оказался тот простой факт, не сразу им отмеченный,  что на теле нет никаких ран, насколько он мог судить в довольно скудном свете фонаря. Никаких отметин, даже тонких полосок шрамов, которых полным-полно на коже остальных троих братьев. Как же он жил до этого, не сражаясь? Это открытие заставило взволнованного мутанта  чуть нахмуриться, и он сделал вывод о том, что, быть может, причина, по которой Донателло так долго отсутствовал, действительно  в том, что его похитили и держали где-то против его воли. Мускулатура у него так же довольно слабо развита, а кожа как будто гораздо светлее, чем обычно. Словно там, где его держали, не было ни света, ни возможности продолжать тренировки. Или он их сам забросил? Что, если он все эти годы пребывал по своей воле в своей тайной лаборатории? Что, если теория Леонардо верна и он по своей воле их покинул тогда? Нет, это невозможно, и не о том совсем надо думать сейчас. Нужно привести Донни в сознание.

Микеланджело поднялся с колен и быстро прошел к дивану, где начал лихорадочно рыться в рюкзаке, вынимая оттуда все добытое им из медицинских складов, беспорядочно разбрасывая по дивану и вокруг в поисках чего-то, что поможет ему привести брата в сознание.  Он не помнил, чтобы брал нашатырный спирт, но искал, пока внутреннее чувство времени не вынудило его бросить эту затею. Бесперспективно. Он вернулся к продолжающему лежать без движения брату и на мгновение почувствовал беспомощность. Фыркнув в насмешку над самим собой, он стащил на пол наполовину разобранный рюкзак и подтащил поближе к Дону, чтобы устроить поверх его ноги, а потом отвесил парочку пощечин, надеясь, что это поможет. Увы, на «нежные» похлопывание реакции не было.
— Эй, Дон, так не пойдет, - он начал говорить вслух, находя в этом некое  успокоение. – Только вернулся, и сразу в отруб! Даже не поздоровался, - он вновь порылся в рюкзаке, теперь ища в его недрах бутыль с питьевой водой. – Или это ты там тогда  здоровался? Я чуть не умер со страху!  Вообще говоря, что-то ты задержался, - ворчливо упрекнул он, пока брат не очнулся. Ему бы не хотелось обвинять Донни в лицо, по крайней мере, когда тот в таком состоянии. Открутив крышечку с бутылки, он набрал воды в рот и, склонившись ближе к бледному лицу брата, резко выдохнул, как из пульверизатора обрызгивая его. И с облегчением  выпрямился, наблюдая, как дрогнули веки приходящего в себя Донателло.
— Ну, ты как? Приходишь в себя? – он не стал больше наклоняться к его лицу, опасаясь испугать нависающей тенью. Ответом ему был тихий, слабый  хрип, тогда Майк придвинулся ближе, коленями упираясь практически в его плечи. Рука  скользнула к основанию шеи и панцирю, приподнимая пока еще вялое тело. Еще чуть подвинулся, подпихивая колено под голову и карапакс, и, теперь склоняясь над ним, вновь захватил ладонью край панциря и подтянул на себя еще, насколько возможно, чтобы брат полулежал, опираясь на него.  Все-таки, вторая рука бы ему сейчас не помешала.
— Глотни-ка, - он поднес бутыль ко рту Донателло, помогая тому сделать глоток. – Думаю, смочить горло тебе не помешает. Отдохнешь сейчас немного, и я тебя на диван перетащу, если не сможешь сам. Окей? – он слабо улыбнулся в темноте. Фонарь замигал, намекая, что бестолковая черепаха просадила почти весь заряд, пока без стеснения совести дрыхла, не выключив его. 
— Ты вернулся, - пока Донни отдыхал или собирался с мыслями, Майка потянуло на монологи, раз уж его брат хранил молчание, по какой-то причине неспособный говорить. Он надеялся, что вода поможет, либо смочит голосовые связки, либо просто восполнит хоть сколько-нибудь возможное обезвоживание. – Мы почти перестали верить, но все-таки верили. И ты вернулся! – его тихий голос наполнился подавляемым торжеством. Рафаэль и Леонардо всегда были настроены более скептически, переживая более остро из-за своего отшельничества. Так хотелось спросить о причине его отсутствия, ведь это долгие годы тревожило умы всех, кто знал его и кому он был дорог. Усилием воли он заставил себя отвлечься, смысл спрашивать, если брат не может ответить на поставленные вопросы?
—  Мона будет просто счастлива, а мальчишки… Ой, наверное, мне стоило оставить это на потом, как сюрприз, но что-то подсказывает мне, сюрпризы тебе пока противопоказаны, - он имел ввиду, конечно, тот взгляд, с которым Дон смотрел на его культю, - Не обращай внимания, - он дернул плечом, задетый тем, насколько сильно его искалеченное плечо завладело вниманием брата. – Ты привыкнешь, - добавил позже, видя, что его слова как-то мало что изменили. Дон показался ему таким уязвимым, такое у его было лицо, что напрягшийся было Микеланджело решил все же дать брату некоторые объяснения по поводу своей старой травмы. – Меня укусили эти. Ты ведь видел их? – он на мгновения хмурится, на теле брата нет никаких ран и оружия с собой тоже. Как он дошел  сюда через город, кишащий мертвецами? Не мог же он пропасть где-то здесь, поблизости от Убежища. – Черт их знает, как вирус подействует на такого мутанта, как я, но не оставлять же проверить, верно? – он натянуто улыбнулся, шевельнув культей, словно хотел выразительно взмахнуть отсутствующей конечностью. На самом деле он имел представление о том, насколько вирус опасен для них. Тогда, будучи отрезанным от Моны и ребят, вот так же, как сейчас,  на всю ночь, он сидел с наложенным  кое-как жгутом на целой пока руке, не считая рваного укуса на предплечье, где кусок мяса болтался на лоскуте кожи. И все время, пока ждал рассвета, кусая от боли губы и прислушиваясь к странным ощущениям, идущим от конечности. Чем больше шло время, тем отчетливее он чувствовал , как что-то в его руке перестраивается, вызывая судороги, неконтролируемые сокращения мышц, а позже и вообще движения. Это не было от боли или перенапряжения, или еще по каким натуральным причинам. Майк  тогда совершенно точно понял, что его рука больше не принадлежит ему. Чем холоднее она становилась, тем отчетливее это становилось ясно. Возможно, его голова в какой-то мере была не в порядке от всего навалившегося, но ощущение чужой воли, крадущейся все выше по его нервам и мышцам, он помнил замечательно и иллюзий по поводу возможной безвредности укуса зомби больше не имел. И по возвращении настоял на ампутации даже большей части руки, чем требовалось  по медицинским соображениям. Никогда больше он не позволит части себя стать врагом.

— Но это совсем не интересно, поверь мне. А вот что касается нашей семьи, - он запнулся, невольно вспомнив, что брат совсем недавно буквально ворвался в комнату сенсея, и это сбило его с намеченного хода разговора. Стоит ли сейчас сказать ему о мастере, или таки донести радостные новости о Моне и ребятах? Или лучше закрыть грустные вести радостными. И вновь так хотелось спросить, почему?
—  Мастер умер, Донни. Почти сразу, как ты исчез, - его голос дрогнул, он внимательно всматривался в лицо  брата, как вдруг поле зрение подернулось и размылось. Не сразу он понял, что это слезы нашли дорогу и теперь дрожат на поверхности глаза, слишком скупые, чтобы сорваться вниз. У него было время привыкнуть. Он прочистил горло, шумно втянул воздух носом, поднимая голову, чтобы избавится от выступившей влаги на глазах.  И все-таки не сдержался, возбужденным шепотом скороговоркой вываливая рвущиеся наружу вопросы: 
—  Ну, почему, Донни? Почему ты ушел? Где ты был все это время? Ты знал, что Мона ждала детей? – он успел вовремя проглотить лишь «как ты мог пропасть так внезапно?», пообещав себе не торопиться с такими похожими на обвинения вопросами.  Чтобы сгладить возможный шок  брата, он прогнал озабоченность со своего лица и заставил себя улыбнуться, что удалось, стоило ему припомнить лица своих племянников.
— У тебя отличные сыновья, в полном здравии, и с Моной тоже все хорошо, не волнуйся. Утром мы вернемся  к ним вдвоем, и ты сам убедишься, а пока надо предупредить твою склонную  к нанесению побоев жену о том, что я все-таки жив, - о, он уже предвкушал торжество, когда он и Дон появятся на пороге дома, и Мона, позабыв, зачем ей скалка, бросится на грудь вернувшегося из неизвестности Донателло. Очень успокаивающее зрелище для того, кто прогневил ящерицу и боится получить новые синяки на свое и без того достаточно покалеченное  тело. Он запустил руку за пояс, вытаскивая устройство связи,
—Самопальный аппарат, работает благодаря стараниям Моны, - пока шел вызов пояснил он. Когда раздался грозный рык ящерицы на той стороне, он невольно заулыбался, чуть виновато, но искренне. Что ни говори, а от появления пропавшего любимого родственника у кого угодно настроение будет просто отличным. Он не дал Моне и шанса начать разбор полетов.
—  Хеей, детка! Как дела? Я тут задержался немного, ничего страшного, сейчас в старом Убежище отсиживаюсь, ага! – в ответ грянул гром и Майк, хихикнув, отодвинул трубку от ушей подальше. Даже Дону, должно быть, были слышны гневные вопли саламандры, сотрясающие динамик. — Обстоятельства, детка, всего лишь непредвиденные обстоятельства, - когда накал страстей поутих и его собеседница притихла,  дипломатично извернулся Микеланджело.  — Я в полном порядке, не переживай. Мальчишкам привет! – и стремительно выключил аппарат, не дожидаясь новой порции брани, заметив, что Донни слишком уж сильно забеспокоился и начал что-то стараться произнести.
— Эй, лучше побереги силы, бро, - обеспокоенно посоветовал Микеланджело, кладя единственную руку поверх его пластрона, придерживая на месте. —  Вот так с ней всегда, опасная женщина! Как бы тебе шлем не понадобился.. – задумчиво протянул он, неожиданно даже для самого себя подмигнув. — Хочешь еще попить? Где-то у меня был шоколад… Точно, я вроде не успел его вытащить из рюкзака. Подтащи-ка мне его, он прямо под твоими ногами, ага. Спасибо, - он ухватил наполовину разоренный своими же силами рюкзак за одну из лямок и подтащил к себе. И принялся в нем копаться, высунув от усердия кончик языка, и временами заглядывая внутрь. Хорошо, что найденный шоколад в целом не трудно отличить на ощупь от прочей медицинской лабуды. 
— Нашел, будешь сейчас? И давай-ка попробуем на диван переместиться. Встать сможешь? Океей, держись за меня крепче, - всего-то пять минут вдумчивой возни и вот однорукий инвалид помогает дойти пышущего жаром лихорадки и измотанного восставшего «коматозника» до дивана.
— Не слишком ли много новостей для тебя, а? Жуй шоколад, ладно? Нужно отдохнуть, сейчас я вернусь, поищу подушку и одеяло, ну, что-то такое. Никуда не уходи, даже не вздумай вставать,  - он погрозил Дону пальцем и подхватил в руки мигающий фонарик. Ему не нравилась мысль оставлять едва держащегося на ногах брата в весьма затуманенном сознании одного, но, если тот болен, его нужно чем-то укрыть, здесь довольно прохладно. Уверенности в том, что в покинутом Убежище  могло остаться что-то из подобных вещей, не было, но попытка не пытка. Он мигом. И правда, он обернулся меньше, чем за пять минут, найдя все нужное в лаборатории Дона. Неудивительно, когда Донателло  пропал, там старались ничего не трогать, но десять лет – это много даже для законсервированного помещения – одеяло было влажным, как и две подушки, но без каких-то  сильных характерных запахов порчи. Надо будет заняться Убежищем, в самом деле, сделать из него хотя бы приличный перевалочный пункт  или место для ночевки тех, кому не повезло дойти до своего дома до ночи.
Он взбил одну подушку и уложил ее на диван,
— Нам повезло, гляди, какая роскошь и все нам! Осторожно. Вот так, ложись, я укрою тебя, - он заботливо подоткнул брату одеяло, и начал устраиваться сам, сидя на полу, уложив подушку на край дивана на уровне груди Донателло. Так он мог слышать его дыхание.
— Вставать надо будет рано, за задержку Мона меня сожрет, так что самое время отдыхать. Если что понадобится, буди, окей? Будешь плохо себя чувствовать, тоже буди, лады? – Он требовательно просверлил взглядом глаза брата, дожидаясь ответа, и, наконец, устроился на отдых, уложив голову на подушку. Фонарь так же был предусмотрительно потушен, иначе выходить бы им пришлось в полной темноте.
— Я так рад что ты вернулся..


В Убежище не было будильника или хотя бы часов с такой функцией, но он все равно проснулся на рассвете. Несколько часов сна в такой обстановке не располагали к долгим валяниям в постели, да и тело затекло в сидящей позе. Микеланджело с хрустом потянулся, и прошелся по темнеющей гостиной, разминая шею. Произошедшее вчера не казалось ему сном, но почему-то все равно было страшновато. Он включил фонарь и пошёл будить брата, внутренне напрягшись. Вдруг на диване никого нет?
—Дон? Нам пора, просыпайся, - по его руке прошла дрожь волнения, когда его ладонь опустилась на чужое чешуйчатое плечо. Все-таки брат здесь. Он справился с дурацким искушением посветить ему  в лицо, и просто сидел в ногах, дожидаясь, когда блудный брат придет в себя после сна и будет готов к длительному переходу, что им предстоит.
— Понимаю, это не бог весть что, но другой пищи у меня с собой нет, - протянул ему кусок все того же плиточного шоколада, а потом – бутыль с остатками воды. — Силы нужно подкрепить. Дашь знать, как будешь готов, ладно? Не вставай без меня. Я схожу, гляну, как там обстановка снаружи, вернусь через минут десять. Не вставай! – он еще раз убедительно повторил свою просьбу, сурово сдвинув брови. Ему нужно было узнать, спокойно ли там, за дверью Убежища. Не хотелось бы выйти с братом на плече прямо к лежащим ничком зомби. Они, конечно,  поутру отправляются в страну снов, но разбудить их не слишком сложно. У них двоих это получится легко, если не предпринять никаких разведочных мероприятий.

— Отлично, пора выдвигаться, - Майк вернулся, как и обещал, не больше, чем через десять минут. Как и прежде, эта часть канализации была относительно, но безопасна. Он проверил весь путь до ближайшего выхода на поверхность, и не встретил никаких признаков хотя бы одного мертвяка. Осталось дело за малым – закинуть собранный рюкзак на спину, закрепить, и как-то при этом полноценно оказывать помощь Донателло. Да, что-то тут явно было не так. Впрочем, он не долго размышлял над неожиданной дилеммой и решил ее в пользу дорогого и любимого брата, а как же. А за вещами вернуться и потом можно будет.
— Ты готов? – Он помог брату встать и опереться на себя. Единственная рука поддерживала Дона за талию, и Микеланджело в очередной раз ощутил всю свою неполноценность. Он скрипнул зубами, начиная движение.  Будь у него две руки, Дону бы не пришлось пересиливать себя и заставлять свою явно нездоровое тело так перенапрягаться.
—Осторожно. Если что, дай мне знать, не тихушничай, ладно? А то знаю я тебя! Нынче в Нью-Йорке надо держать ухо востро. – И они двинулись на выход, на такой скорости, какую мог себе позволить Дон (насколько Майк это чувствовал). Чтобы открыть дверь, брату пришлось постоять немного у стены, а после торопливо ковылять через открывшийся проход на выход. А уж как они выходили из канализации на поверхность, и вовсе вспоминать вряд ли захочется. Майк не мог выгнать из головы мыслей о том, что поберегись он тогда, уберег руку, все было бы не так тяжело и до безумия нелепо, но что поделать. Прошлого не изменить.

Наконец, они почти на месте, и чувство того, что они дошли, что он все же смог доставить Дона домой, окрылило Майка.
—Пришло время для счастливого звонка! – они стоят у стены, пока мутант вызывает Мону Лизу. Еще немного запыхавшийся, он с трудноподавляемым торжеством и нетерпением ждет ее ответа. А вот и славный сонный голосок,  Микеланджело улыбается уголками губ, предвкушая грядущую страстную встречу.
- Уже двигаю домой, детка, все  нормально, - он с легкостью перебивает ее, полную тревоги и волнения, -  Я даже  с сюрпри…зом,  - оу, это было грубо, так перебить.  Он отключается и вновь приобнимает Донателло, намереваясь продолжить путь. Осталось совсем немного до входа в их с Моной и племянниками дома. Он стучит условный сигнал и подбадривающе улыбается, предполагая переживания и терзания своего старшего брата.
—Вот оно, а? Надеюсь, Мона меня не вырубит с одного удара, а то было бы обидно пропустить такую встречу.
Не волнуйся, все будет хорошо.

Отредактировано Michelangelo (2013-10-14 19:12:42)

+2

7

Тьма и холод. Почему они так упорно не желали выпускать его из своего страшного плена? Когда Донни только-только пришел в себя на залитом водой полу заброшенной лаборатории, он как-то не задумывался над тем, сколько времени он пробыл в отключке. Или нет — как раз-таки задумывался, но больше из беспокойства за свою семью: братьев, Сплинтера... Мону. Но сейчас, когда мутант снова впал в беспамятство, откуда-то из самых глубин его утомленного сознания медленно, но неотвратимо поднималась волна неконтролируемой паники. Все тело лихорадило; ослабленный организм страшно нуждался в отдыхе и здоровом многочасовом сне — но, в то же время, он отчаянно сопротивлялся последнему. В самом-то деле, сколько ж можно... Даже будучи без сознания, Донателло, тем не менее, понимал, что меньше всего на свете ему хочется засыпать вновь.
"Хватит, хватит... я не хочу, достаточно!..."
Тонкая, холодная игла входит в содрогающееся запястье и впрыскивает леденящую жидкость прямиком в жаркую, пульсирующую вену. Кожаные ремни и еще чьи-то сильные руки в резиновых перчатках надежно держат бешено извивающегося юношу-мутанта, крепко прижимая того к металлической поверхности стола: его сопротивление стремительно меркнет  по мере того, как проклятая сыворотка распространяется по телу, принося с собой ужасную сонливость и полное бессилие. И чем глубже он проваливается в этот омут, тем явственнее ощущает собственное отчаяние, перемежающееся с острым чувством вины. Не смог... не одолел... позволил схватить и связать себя, как какого-то беспомощного щенка. Что же скажет мастер... маст...
Мысли вязкие, точно смола. Он уже ничего ни о чем не может думать, не может провести грани между причиной и следствием. Ему чудится звук пощечины, крепкой, тяжелой; затем — еще одной, и еще. Эхо звонких ударов с огромным трудом пробивается сквозь глухую пелену, еле-еле достигая изнеможенного рассудка, и лишь спустя какое-то время к мутанту приходит запоздалое осознание: удары сыпятся на него самого. Отяжелевшие веки едва уловимо вздрагивают, но поднять их выше всяких сил, и добрые минуту или две Донни просто неподвижно лежит на жестком полу подземелья, постепенно приходя в себя, в то время как чей-то до боли знакомый голос вновь и вновь называет его имя. И лишь резкое, отрезвляющее прикосновение холодных капель к пышущей нездоровым жаром коже вынуждает его резко вздрогнуть всем телом и распахнуть, нет, слабо приоткрыть затуманенные глаза.
...как? Приходишь в себя? — Дон ответил не сразу, сначала просто слегка пошевелившись и одновременно силясь вспомнить, где именно он находится.
"М-майки?" — ну, разумеется, его связки все еще не желают издавать ни единого вменяемого звука, кроме слабого, жалкого сипа, сравнимого со стоном умирающего. Только вот Дон совсем не собирается умирать, пускай его состояние весьма далеко от идеального. Напрягшись, гений пытается хотя бы чуть-чуть приподнять свою отяжелевшую, гудящую голову — и в первую секунду ему кажется, что у него это получилось... но уже в следующий миг приходит осознание того, что его просто осторожно перекладывают на чьи-то колени. Донателло не стал сопротивляться: он уже понял, что это его младший брат, пытающийся найти для ослабевшего изобретателя чуточку более комфортную позу. Его слегка неуклюжие, но теплые и бережные прикосновения действуют не хуже любого успокоительного. Донни сам не заметил, как вновь устало прикрыл глаза и обмяк, уложив голову на импровизированную "подушку". Теперь, когда он нашел Майки, все страхи и переживания, наконец-то, отошли куда-то на задний план. Все хорошо; по крайней мере один из его братьев жив и цел, и находится рядом с ним... Какое облегчение.
Глотни-ка, — Донателло вновь приоткрыл глаза, не без труда рассмотрев маячащее перед его носом горлышко пластиковой бутылки. Вода... весьма кстати. Донни с готовностью сделал большой глоток, едва не поперхнувшись при этом: прохладная струя приятно обожгла пересохшее небо и язык, живительной влагой пролившись в пищевод... Отвыкший работы желудок судорожно сократился, и гению пришлось торопливо прижать ладонь к губам, подавляя рвотный позыв. Майки что-то болтал над самым ухом, совсем как в старые добрые времена, и это, в какой-то степени, успокаивало. Уронив руку обратно на пол рядом с собой, Дон со слабой улыбкой поднял взгляд на младшего брата. Панцирь, как же он был рад его видеть... Лицо весельчака отчасти тонуло во мраке, но та его половина, что была освещена неровным, нервно мигающим светом фонаря, казалась какой-то... неправильной. Точно хорошо знакомые и родные черты резко огрубели. Даже веснушки — и те едва виднелись на потускневшей, затененной коже. Только глаза оставались все такими же яркими и прямо-таки светились от счастья.
Ты вернулся, — непривычно тихий, но смеющийся голос звучал не менее радостно. — Мы почти перестали верить, но все-таки верили. И ты вернулся! — Дон, не удержавшись, издал короткий, гортанный смешок. Он и сам улыбался, пускай не так живо и широко, но все-таки... Жаль, что ему все еще было очень тяжело долго фокусировать взгляд на чем-либо. Полуприкрыв веки, Донателло продолжил расслабленно вслушиваться в оживленную болтовню брата, особо не вникая в ее смысл. Майки упомянул Мону и еще кого-то, наверно, братьев — значит, они тоже были целы, значит, он увидит их уже совсем скоро... Эта мысль окончательно успокоила изобретателя. Однако, сколько же времени он пробыл вдали от родных? Этот вопрос не давал ему покоя. Со слов Микеланджело можно было заключить, что они не виделись уже очень давно, так давно, что его семья уже почти потеряла всякую надежду на возвращение пропавшего сына. Страшно было предположить, сколько боли и страданий им принесла эта неожиданная разлука. Донни-то хотя бы ничего не помнил и мирно пребывал в отключке... Что же они пережили в его отсутствие? Шестоносец резко распахнул глаза и, напрягшись, снова уставился на Майки, правда, не в лицо, а чуть левее и ниже. Его и без того бледная физиономия побелела еще больше, едва взгляд мутанта остановился на уродливом обрубке, торчащим на месте когда-то целой руки. Он до последнего момента не желал верить, считая, что ему просто померещилось в темноте, но сейчас... сейчас он мог разглядеть культю как следует, и чем дольше он на нее смотрел, тем болезненнее сжималось его сердце и сильнее щипало в глазах от подступающих к ним слез. О, господи... Майки...
Не обращай внимания, — Микеланджело небрежно дернул остатком руки, вызвав у брата очередной приступ неконтролируемой дурноты. — Ты привыкнешь. Меня укусили эти. Ты ведь видел их? — Донни медленно кивнул, продолжая как зачарованный пялиться на на плечо брата, не в силах и не отвести взгляда, ни побороть острой, щемящей боли в груди. — Черт их знает, как вирус подействует на такого мутанта, как я, но не оставлять же проверить, верно? — вместо ответа, Дон издал глубокий, тяжелый вздох и снова закрыл глаза — но даже тогда зрелище покалеченного, лишенного руки брата не пожелало оставлять его мыслей. Проклятье... Если бы он был рядом в тот момент, он бы обязательно придумал, как помочь бедолаге Майки. Быть может, нашел бы антидот... Или хотя бы сумел сохранить большую часть его руки... Панцирь, он бы вообще не позволил случиться чему-то подобному! Хотя как же, куда ему — вон, даже себя-то не смог защитить, чертов умник... Сдерживать слезы становилось все труднее, но Дон пока что крепился, осознавая, что Микеланджело может последовать его примеру. Ведь как бы он не старался показать, что его... потеря не смертельна, Донателло мог живо представить, каково ему было смириться с потерей целой конечности.
...что касается нашей семьи, — наверно, это было правильно — перевести данный разговор в иное русло. Дон постарался так или иначе переключиться на другую тему, дабы не заострять внимания на кошмарном увечье брата. Однако дальнейшие слова Майка разом выбили почву из-под ног неподготовленного мутанта — если, конечно, так можно было сказать о том, кто безвольно разлегся прямиком на каменном полу подземелья. Веки Дона медленно приподнялись, а ставший растерянным и одновременно каким-то жалким взгляд вернулся к лицу мастера нунчак. Если то и раньше казалось каким-то постаревшим, то сейчас... сейчас оно меньше всего походило на вечно ухмыляющуюся, беззаботную физиономию его младшего братишки. Майки как будто подменили на кого-то гораздо более взрослого, серьезного и многое пережившего. На кого-то совершенно незнакомого... И этот чужак совершенно тихим, едва уловимо дрогнувшим голосом сообщил ему о смерти их любимого отца и учителя. Несколько долгих, безмолвных мгновений Дон просто отупело всматривался в посеревшие глаза брата, а затем потрясенно отвел взгляд, невидяще скользнув им тонущему во мраке потолку убежища. Как... как глупо, фальшиво, нереально прозвучала эта весть. Мастер Сплинтер... мертв? Донателло отказывался в это верить. Да, их наставник был стар и слаб здоровьем; само собой разумеется, что его самочувствие резко ухудшилось после исчезновения одного из горячо любимых им сыновей... Но... он не мог умереть. Просто... не мог. Донателло продолжал отупело смотреть куда-то в пространство перед собой, какое-то время ничего не слыша и не видя: ему требовалось время, чтобы принять эту ужасную правду. Горячие слезы, дотоле дрожавшие в уголках его глаз, высохли и позабылись — такую потерю невозможно было оплакать. Для начала, ее требовалось хотя бы осознать. И Донни пытался, честно пытался, но пока что у него это не получалось. Дальнейшая речь Микеланджело доносилась как сквозь плотный туман, и гений далеко не сразу смог понять, о чем тот ему толкует. Все еще потрясенный до самых глубин души, Донателло как-то потерянно взглянул на младшего брата: его последний вопрос не смог пройти мимо ушей изобретателя, даже несмотря на то состояние полнейшего ступора, в котором все еще пребывал последний. Карие глаза расширились, превратившись в два идеально круглых шара, а рот слегка приоткрылся: не успев толком прийти в себя после первой трагической новости, Дон был с ходу ошарашен новой, к счастью, куда более радостной — но оттого не менее шокирующей. Мона... была беременна в тот момент, когда он оказался пойман и заключен в капсулу?
Именем Николя Теслы, этот день вообще мог стать еще ужаснее, чем он уже был?!!
Не помня себя, Донателло резко дернулся, намереваясь привстать с колен брата, но уже в следующий миг с глухим стоном опрокинулся обратно, будучи не в силах даже просто усесться. Сердце бешено ухало где-то в центре груди, а перед глазами все плыло от волнения. Мона... ждала детей... от него... А он-то, дурень, посмел угодить в плен к врагу!... Горечь, паника, счастливое осознание, ярость, смущение, желание поскорее увидеть лицо той, к кому он был привязан не меньше чем к Сплинтеру и братьям, и выходящая из-под контроля ненависть к ученым, посмевшим заключить его в какую-то пробирку и все это время держать в абсолютном неведении — все это смешалось в какой-то совершенно невообразимый микс, и даже успокаивающая улыбка Майка оказалась бессильна против целой бури всевозможных эмоций, поднявшихся в душе потрясенного изобретателя. До скрипа сжав челюсти, Донни не без досады пронаблюдал за тем, как весельчак подносит рацию (или что-то навроде того) к слуховому отверстию, намереваясь связаться с Моной и сообщить ей о неожиданной находке. Дождаться утра? Да он, верно, смеется над ним!... Они должны были выдвигаться в путь уже сейчас, и плевать, что город кишмя кишит оголодавшими мертвяками... Он просто обязан увидеть Мону и сыновей, это не требовало отлагательств. Едва на том конце провода раздалось до боли знакомое рассерженное шипение, как Донни отчаянно забарахтался, пытаясь одновременно принять сидячую позу и отобрать аппарат у беззаботно болтающего весельчака. Куда там... Осознав, что все бесполезно, и он просто не сможет самостоятельно подняться с пола, Дон вновь откинулся на колени брата и, прокашлявшись, хрипло просипел:
Ммааа, ррррр, — что означало примерно "Майки, сейчас же отдай мне эту чертову рацию!". Однако Микеланджело не дал ему возможности переговорить с любимой: здоровая рука мутанта легла на грудь изобретателя, вынуждая того улечься обратно и не рыпаться понапрасну.
Эй, лучше побереги силы, бро, — несмотря на проскальзывающее в голосе беспокойство, Майки казался сильно развеселившимся. Окончательно сдавшись, Донателло нехотя улегся обратно, адресовав брату до крайности возмущенный взгляд. Он и сам осознавал, что все равно не смог бы переговорить с Моной, будучи не в состоянии издать из себя ни единого внятного звука, но все равно сердился на шутника за то, что последний нагло проигнорировал его отчаянные требования. Тот, впрочем, даже не обратил внимания на сердитую мину изобретателя, весело подмигнув брату: — Вот так с ней всегда, опасная женщина! Как бы тебе шлем не понадобился.. Хочешь еще попить? — все еще недовольный, Дон, тем не менее, кивнул в ответ. Честно говоря, он не отказался бы от небольшого перекуса... Не только потому, что был чертовски голоден, но больше из-за того, что хотел поскорее набраться сил и отправиться на поиски Моны и детей. Поэтому, когда Майки упомянул про шоколад, Дон немедленно потянулся к рюкзаку и с горем пополам подтянул последний к ногам брата. Это оказалось не так-то просто: руки сильно дрожали и вообще плохо слушались своего обладателя, но Микеланджело сидел слишком неудобно и не смог бы достать сумку самостоятельно. Уронив голову обратно, Донателло устало пронаблюдал за тем, как Майк сосредоточенно роется в глубинах рюкзака, то и дело извлекая наружу какие-то упаковки и коробочки — судя по всему, лекарственные. Хм, интересно, были ли среди них анальгетики... и плед, он бы не отказался от теплого пледа. Пол с каждой секундой казался все более жестким и холодным, и Донателло не был уверен, что сможет лежать на нем дальше. Его сильно знобило, а голова буквально раскалывалась от обилия поступающей в нее информации. Словно прочитав его мысли, Микеланджело предложил улечься на диван, и Дон согласно кивнул, прижимая ладонь к взмокшему, пылающему лбу. Мысли вновь начинали путаться, не желая выстраиваться в логический ряд... Тяжело опираясь на здоровое плечо Майка, Дон кое-как поднялся на ноги и, громко шаркая, сделал несколько нетвердых шагов по темному помещению. Перед глазами все плыло, и когда край сидения неожиданно врезался в колени ослабленного мутанта, тот пошатнулся и неуклюже рухнул вниз — к счастью, прямиком на старые диванные подушки. В ладонь легло что-то твердое и плоское, и Дон покорно стиснул пальцы, еще даже не успевая сообразить, что именно от него требуется. И лишь когда Майки скрылся из виду вместе с их единственным источником света, оставшийся в полной темноте Дон сообразил, что у него в руке — шоколадная плитка. Крупно дрожа не то от холода, не то от нервного и физического перенапряжения, мутант откусил немного от уголка и с донельзя измотанным видом откинулся на спину сидения, как-то медленно и безэмоционально пережевывая угощение. Это была его первая еда за почти полные десять лет, так что он предпочел ограничиться одним-единственным кусочком, дабы не травить лишний раз свой пищеварительный тракт. Разумеется, Дон понятия не имел, сколько точно времени прошло с поры его исчезновения, но все вокруг сигнализировало о том, что срок его отсутствия был немаленький. Одно только посуровевшее, если не сказать заматеревшее лицо Майки чего стоило... и Мона, успевшая родить мальчуганов... Наверно, это были близнецы, если не тройня. Надо было уточнить у брата, сколько их было. Донателло не смог удержать усталую, какую-то даже остервенелую усмешку: кто бы мог подумать, у него родились сыновья и умер отец, а он, растяпа, ничего об этом не знал...
Проклятая лаборатория. Проклятая капсула...
Звук приближающихся шагов и неровное подмигивание фонарика, повторно озарившего давно заброшенное помещение, заставили Дона приподнять голову, выныривая из постепенно затягивающего его омута беспамятства. Подслеповато сощуря глаза, Донателло сонно уставился на принесенные братом подушки, заторможено соображая, зачем они нужны. И пока он напряженно пытался собрать мысли в кучку, Микеланджело уже пристроил одну в изголовье дивана, заботливо взбив и расправив.
Нам повезло, гляди, какая роскошь и все нам! — весело воскликнул он, поворачивая к брату и кладя здоровую ладонь тому на плечо. Ощутив давление, Донни покорно завалился на бок, утопая щекой в старой наволочке и даже не чувствуя ее затхлого запаха. Сверху заботливо легло теплое одеяло — то, что надо для измученной лихорадкой черепахи.
Вставать надо будет рано, за задержку Мона меня сожрет, так что самое время отдыхать. Если что понадобится, буди, окей? Будешь плохо себя чувствовать, тоже буди, лады? — Дон каким-то фантастическим образом удержался от глупой улыбки: было весьма непривычно видеть Майка таким милым и заботливым... но ему определенно пришлась по душе эта опека. Как будто он снова вернулся в прежнее убежище, в котором всегда ярко горел свет и слышалось оживленное бормотание телевизора. Из комнаты сенсея привычно пахло восточными благовониями, а где-то за спинкой дивана шумно препирались Раф с Лео...
Он снова был дома.
Я так рад что ты вернулся, — тихий голос Микеланджело на мгновение вывел Дона из состояния полудремы. Чуть приоткрыв глаза, Дон отрешенно подумал о том, что он, кажется, начинает бредить — а иначе бы с чего ему казалось, что все в полном порядке? Наваждение было таким правдоподобным, таким теплым и родным... в него хотелось верить. Слабо улыбнувшись, Донателло выпростал одну руку из-под жаркого одеяла и осторожно приобнял брата сзади, болезненно горячий и слегка взмокший. Так было... спокойнее.
"А уж как я этому рад, Майки..."


Этой ночью, как ни странно, Дона не мучили ни кошмары, ни панические приступы. Конечно, то ощущение стойкого отвращения ко сну, преследовавшее его с самого пробуждения в заброшенной лаборатории, никуда не подевалось, но... Его организм катастрофически нуждался в отдыхе, даже несмотря на то, что он проспал столько лет в огромной стеклянной колбе, наполненной какой-то дрянной зеленоватой жидкостью, полностью "законсервировавшей" все его органы включая мозг и нервную систему. Попеременно терзаемый то жаром, то ознобом, Дон несколько часов беспрестанно ворочался с одного бока на другой, комкая одеяло, сбрасывая его и заворачиваясь в него вновь, пока, наконец, не замер в одной напряженной позе, уткнувшись носом в спинку дивана. Лихорадка, наконец, отпустила мутанта, и к утру тот практически полностью пришел в себя, за исключением того, что он все еще был сильно ослаблен и голоден как волк. Вдобавок, бедолагу все еще мучила страшная головная боль, но даже это было терпимо — по сравнению с тем, что он пережил накануне. Хотя, конечно, он бы с огромным удовольствием продрых так вплоть до самого вечера, если бы только Майки не разбудил его на рассвете. С трудом разлепив веки, Дон сонно покосился на брата через плечо и, помешкав, с донельзя помятой физиономией уселся на смятых диванных подушках. Микеланджело уже протягивал ему шоколад, но Донателло решительно покачал головой, чувствуя, что если он съест хотя бы кусочек, то непременно помрет от жажды. В горле точно песчаный смерч прошелся, но, как ни странно, мутант все-таки сумел выдавить из себя нечто отдаленно похожее на просьбу подать ему бутыль с водой. Майки немедленно исполнил его желание, и Донателло на радостях едва не выдул все те жалкие остатки воды, что сохранились у них с прошлого вечера. Остановило его лишь осознание того, что Микеланджело наверняка тоже хотел пить. Вернув бутыль брату, Дон отломил себе немного шоколада и медленно, неторопливо разжевал и проглотил, надеясь, что эти крохи еды не вызовут в нем очередного приступа тошноты.
"Кофе бы," — тоскливо подумал он, сидя на диване и терпеливо дожидаясь, пока Майки проверит подступы к убежищу на предмет наличия мертвяков. Весельчак взял с гения обещание не вставать на ноги в его отсутствие, так что Дону оставалось лишь молча повиноваться. Оставшись в одиночестве, изобретатель с какой-то тоской озирал темные стены старого подземелья, стараясь не смотреть при этом в сторону распахнутых дверей, ведущих в комнату мастера Сплинтера. Он все еще не был в состоянии до конца принять тот факт, что его любимого учителя уже давно не было в живых... Это было до того болезненно и невыносимо, что Донателло предпочитал не думать об этом вовсе — по-крайней мере, до тех пор, пока он не будет уверен в том, что он не разрыдается как ребенок при одной только мысли об умершем. Нет, будет лучше, если он вернется к этой теме позже... Сейчас ему в первую очередь следовало подумать о Моне и их сыновьях. О том, как бы ему поскорее добраться до них и убедиться, что с ними все в полном порядке.
Отлично, пора выдвигаться, — голос Майки звучал все также бодро и воодушевленно, несмотря на ранний час. Приблизившись к дивану, он с улыбкой подал гению руку, дабы тот смог опереться о нее и крепко встать на обе ноги. Донателло покорно встал с дивана, силясь как можно реже смотреть на мелькающий в стороне обрубок — не только смерть сэнсэя выбивала мутанта из колеи. — Ты готов? Осторожно... — все также заботливо поддерживая брата на весу, Майки помог ему сделать несколько шагов по направлению к выходу из убежища. Как ни странно, им это удалось, хотя Донни по-прежнему ощущал себя как выпотрошенная рыба. Тем не менее, он старался как можно меньше опираться на плечо владельца нунчак и идти самостоятельно, чувствуя, что последнему очень нелегко принимать на себя часть веса изобретателя... Хотя, конечно, Майки ни за что бы ему в этом не признался. — Если что, дай мне знать, не тихушничай, ладно? А то знаю я тебя! Нынче в Нью-Йорке надо держать ухо востро, — Дон, не удержавшись, улыбнулся весельчаку в ответ. Все-таки, здорово, что тот был рядом, все такой же оптимистичный и словоохотливый, как и прежде. Из-за всех сил помогая друг другу, братья медленно вышли из подземелья и заковыляли вверх по заброшенному водостоку, оставляя все тяжелые воспоминания за сырыми каменными стенами. И все-таки, Донателло не мог удержаться от того, чтобы не обернуться через плечо напоследок: это место было его домом на протяжении двадцати лет, и расставаться с ним было не менее тяжело, чем с пожилым мастером или юным, еще не изуродованным зомби Микеланджело. Однако время многое изменило, и теперь мутанту приходилось свыкаться с мыслью, что его жизнь уже никогда нее будет прежней. Он во что бы то ни стало должен вернуться к Моне и мальчикам... Так что, Дон подавил тяжкий вздох и усилием воли заставил себя отвернуться, на пару с братом продолжив искать путь на поверхность.


Все-таки, как бы черепашки не спешили, но добраться до нынешней обители мутантов им удалось лишь спустя полтора часа. Всю дорогу Донни представлял это место похожим на глубокий и мрачный бункер, надежно скрытый где-то в глубинах городских подземелий, подобно старому убежищу. Его догадки были близки к истине, но Дон об этом не знал: Микеланджело привел его куда-то на окраину, к большому кирпичному зданию, которое, судя по виду, некогда являлось банком или подобным ему хранилищем. Остановившись у изрисованной граффити стены, Майки вытащил из кармана уже знакомую рацию и с довольной, как у чеширского кота, улыбкой поднес ее к уху, по всей видимости, уже заранее предвкушая тот фурор, который они произведут своим появлением.
Пришло время для счастливого звонка! — торжественно объявил весельчак, с нетерпением притоптывая на месте и крепко сжимая ладонь брата. Донателло и сам взволнованно стиснул его руку в ответ, не зная, как ему быть: то ли нервно кусать губы, то ли приплясывать от радости. Пока Майки говорил с Моной, успокаивая встревоженную саламандру и морально подготавливая ту к неожиданному сюрпризу, Донни с растущей тревогой озирался по сторонам, отрешенно продумывая свои дальнейшие действа. Сейчас он увидит свою возлюбленную и их детей... Как они отреагируют на его возвращение? Примут ли после столь долгого отсутствия? В конце концов, смогут ли они его простить? Эти и другие вопросы не давали гению покоя, и его голова из минуты в минуту трещала все больше, не выдерживая наплыва панических мыслей. Из напряженных раздумий изобретателя вывел голос брата: Майки вновь помог ему пройти чуть дальше вдоль стены, на ходу иронизируя и подбадривая смущенного Донателло. Последний лишь благодарно кивнул в ответ, проглатывая вставший в горле комок и стараясь просто сосредоточиться на происходящем... Но все его тревожные мысли, догадки и предположения как ветром сдуло, лишь стоило распахнуться тяжелым металлическим воротам, в которые только что постучался Микеланджело. В темноте проема нарисовался до боли знакомый длиннохвостый силуэт с густой копной каштановых волос; ярко-желтые, по-кошачьему сузившиеся глаза метали молнии, а когтистые ладошки заранее сжимались в два негодующих кулачка по бокам от плавной линии бедер. Определенно, саламандра как следует подготовилась к этой встрече и уже намеревалась обрушить на голову Майка целый ушат гневных упреков и обвинений... Донни столбом замер на месте, молча взирая на свою возлюбленную и не представляя, что ему говорить. Словно почувствовав растерянность брата, Майки с широченной ухмылкой подтолкнул его в панцирь, и Донни как во сне сделал шаг вперед, не сводя с Моны своего странного взгляда. Карие глаза потемнели и тускло мерцали в тени, напоминая два глубоких, бездонных туннеля, исполненных боли и щемящей нежности. И пускай голосовые связки так и не желали до конца подчиняться мутанту, но он все-таки сумел выдавить из себя хриплое и одновременно бесконечно ласковое:
Мона...

+2

8

Carry on my wayward son
There'll be peace when you are done
Lay your weary head to rest
Don't you cry no more

Если бы Мона знала о том, какой потрясающей неожиданной вестью хотел бы наградить ее Майки, коварно умолчав об этом и решив предоставить девушке дальше злопыхать по поводу его задержки, саламандра бы точно накачала себя успокоительным под завязку, но сначала отбегала 10 кругов бесцельно слоняясь по гостиной,  сталкиваясь со стенами. К счастью, а может и нет, ящерица пребывала в блаженном неведении о возвращении "блудного сына", и занималась, пускай и немного нервничая, своими обычными делами. Например погнала мальчишек завтракать - стоило им только услышать  сбивчивый голос дядюшки из динамика, сон как рукой сняло. Жив и с ним все хорошо, что самое главное, и теперь можно было немного подуспокоится: ужасная ночь позади.
- Я ему такого леща дам, вот дойдет когда, покажу этой бесстыжей черепахе как заставлять меня на стенку лезть, - Громко ворчала мутантка, поправляя диванные подушки и разглаживая на длинном, широком матерчатом сидении бежевого цвета клетчатый плед. Первым из спальни черепашат высунулся Сандро и тут же на цыпочках подкравшись к занятой разгребанием вечернего бардака матери осторожно ткнул ее указательным пальцем между лопаток. - Мааам... расслабься! - Ящерица от неожиданности едва не навернулась через спинку дивана, и с не слишком довольной физиономией обернулась к сыну, собирая распавшиеся волнами по плечам волосы в привычный ей хвост.- Дядя ведь "отзвонился"! Он уже здесь, почти у дома. -В другой ладони парнишка крепко зажимал свою бандану в кулак, сложенную аккуратно вчтеверо, но сейчас изрядно помятую. Он просто, с доверчивой, широкой улыбкой протянул повязку Моне, аккуратно разжав крепко стиснутые на ткани пальцы. Мутантка молча опустила глаза на шелковую тряпицу, и со вздохом подняла маску, взяв ее двумя пальцами, расправила ее по длине, ухватив за уголки. Черепашка зажмурился, пока мать повязывала белую ленту ему на лицо. Пожалуй, этот "утренний обряд" успокаивал Мону. Да, успокаивал. Пока ящерка наклонив голову паренька вниз, сосредоточенно завязывала у него на затылке ровный узел, взгляд саламандры, встревоженный и напряженный, постепенно начал смягчаться, и когда мутантка пропустила сквозь пальцы длинную светлую ленту, он совсем растаял( этот мелкий проказник прекрасно знал, как можно остудить материнский гнев и героически спасти, не мир, так дядю Майка). Мона притянула к себе парнишку, крепко обняв Сани, который с готовностью уткнулся носом в теплую, мамину шею. И сквозь крепкие объятия, юный мутант чувствовал на уровне подсознания, как тяжело приходится его матери, и отчаянно пытался придумать, как... как, чем он может ей помочь? Сандро зарылся мордашкой в беспорядочные колечки каштановых волос, застилающих плечи и грудь Моны, которая нежно поглаживала сынишку по голове. Находясь, вот так вот, в ласковых руках мамы, черепашонок чувствовал себя не то чтобы беспомощным, но каким-то таким... бесполезным чтоли. Целый мир рушится совсем рядом, прямо за стеной, а он ничего, абсолютно ничего не может сделать, и ничем помочь родным. Он хочет... очень хочет чтобы что-то, ну хоть что-нибудь изменилось в их жизни. За все время своего существования, парнишка не помнил, чтобы хоть один день был бы тихим, спокойным, когда можно было выйти на улицу без опаски, что за ближайшим углом тебя подерут на лоскутья. Он очень хотел, всем сердцем, просто один нормальный день, вместе со своей семьей. Могло хоть что-нибудь измениться? Ну совсем чуточку?
Раскатистый стук в нижние двери, мигом оборвал все удручающие раздумья, обратив к себе внимание как Моны, так и ее ребенка. На погрустневшем было лице парнишки вновь возникла радостная лыба до ушей - как-никак, а возвращение Микеланджело для них всех всегда было большой радостью и облегчением.
- Дядя!
- Да, - Ящерица выпустила плечи сына и потянулась за розовой лентой, подвязать наконец волосы, что порывалась сделать уже достаточно долгое время. - Иди пока на кухню, приготовьте все к завтраку... Пойду впущу этого оболтуса, - сокрушенно покачала головой мутантка, после чего твердым шагом направилась выходу. - Какие у него там еще "сюрпризы", - бубнила себе под нос саламандра, вцепившись двумя руками в тяжелые засовы. Металлические раздвижные ворота, были достаточно грузными и достаточно неприметными, чтобы снующие по двору редкие ночные гости, не стали бы обращать внимания на очередной вроде как, заброшенный дом. Когда  Микеланджело был дома, а так же, с наступлением сумерек, Мона закрывала еще и внутренние деревянные двустворчатые двери, с тремя замками и заслонками. Безопасность - прежде всего. Решетку юные гении хотели поставить в пустой проем между внешней и внутренней дверью, но пока что, та просто стояла в углу, доставленная ко входу общими стараниями зеленой семейки.
Потихоньку раздвинув створку достаточно, чтобы Майки смог войти, занятая тем, что фиксировала дверь, дабы  она не захлопнулась, лихо двинув по веснушчатой мордахе вошедшего(что, впрочем, как она считала, было бы вполне заслужено), саламандра стояла ко входу спиной. На все это ушло меньше минуты, и когда Мона развернулась, сжимая кулаки и сердито глядя на расплывчатый силуэт в дверном проеме всего секунду, сразу же закрыла глаза, набрала полную грудь воздуха, и... - Майки, как ты можешь так себя вести, словно тебе десять лет, да что там, хуже, что я должна не спать всю ночь, думать, что ты там еще себе придумал, прямо как маленький...
- Мона...
-... подожди Дон, я еще не закончила... Мужик, тридцать лет уже, должен сообра...- Ящерка на пару мгновений открыла глаза, мельком взглянув на застывшего по близости в растерянности изобретателя, и снова вернула пылающий гневом взгляд к однорукой черепашке. И только тут до нее дошло, кто... кто сейчас рядом с ней стоит! Слова застряли в горле и саламандра широко распахнув янтарно-золотистые глаза, тупо уставилась сначала на Микеланджело, поскольку тот был прямо по курсу, а затем медленно, осторожно, повернулась к...  пару секунд она молча смотрела в глаза Донателло, буквально ощущая, как ее кожа бледнеет до такой степени, что почти стала сравнима с побелкой стены за ее спиной, а в сердце, в голове, в ней самой - образовалась ледяная, сковывающая пустота... медленно заполняющаяся страхом. Не радостью, не восторгом... первое, что возникло в ее затуманившимся сознании: панический ужас. Встретить мертвеца, да и не такого, как те, что за пределами их дома... Это просто необъяснимое чувство сразившее мутантку как ножом в грудь. В предобморочном состоянии ящерица пошатнулась, и неминуемо стала заваливаться к стеночке... И она бы окончательно наверное упала, если бы слабые, чуть дрожащие широкие ладони вернувшегося с того света черепашки не перехватили ее за расслабленные кисти, а другая рука, очевидно, принадлежавшая Майки, не легла саламандре на спину, придерживая отключившуюся от реальности девушку. Правда длилось это не долго... ее даже не успели привести в чувство, или дотащить до кушетки, как Мона взвизгнув, совсем по-девчачьи вырвалась из крепких(и не очень) мужских рук, и метнулась к железной створке, гулко впечатавшись в нее затылком, раскинув руки по прохладной поверхности металла. Крайне ошалелым взглядом мутантка вцепилась в жилистую фигуру того, надежду на возвращение которого, она уже давно похоронила в себе. Наверное она должна была повиснуть у Дона на шее счастливо болтая ногами в воздухе, но вместо этого, ящерица жалобно всхлипнула, вжимаясь в кладку дома и мелко дрожа от неминуемо подступающей истерики. - Не может такого быть... это мне сниться... определенно... - Она уже и сама не заметила, как по щекам пробежали первые соленые дорожки. Саламандра прижала тыльную сторону ладони к губам... Если она сейчас что нибудь решится сказать еще, то точно постыдно разреветься...


Once I rose above the noise and confusion
Just to get a glimpse beyond this illusion
I was soaring ever higher
But I flew too high
Though my eyes could see
I still was a blind man
Though my mind could think
I still was a mad man
I can hear the voices when I'm dreaming
I can hear them say

Его спасало одиночество здесь, на крыше, тишина, никто не толчется вокруг, и никто никому не мешает. Данте молча сидел на приступке за пределом небольшого сарайчика, отгороженного сеткой - вольер, а если быть точнее, курятник, занимал половину крыши, остальная же половина служила местом прогулок. Тут был и навес из деревянного настила, который построили он и Сандро, им же была сотворена и обычная скамья под настилом, хотя, сам юный черепашка никогда на ней не сидел, предпочитая чувствовать под ногами холодный каменный бордюр. Темные, глубокие, карие глаза  всматривались в очертания многоэтажек, черных, мрачных, на фоне светло-розового неба с румяным солнцем за ребром крыш, еще не успевшим пожелтеть спросоня. По правде говоря, молчаливое наблюдение за природой было у него неспроста. Очень часто парнишка встречал со своего поста дядю Майка. Он мог легко перемахнуть через перегородку, и спуститься по сточной трубе вниз, обхватывая ее округлый корпус своим шестом и упирая в стену ноги. Он мог бы сбежать из этого дома, следом за Микеланджело. Он мог бы прикрыть его спину, чтобы не случилось, как тогда, много-много лет назад. Майка просто некому было подстраховать, помочь. Странно, что черепашка винил и себя в этом. Словно это он позволил дяде потерять свою руку там. Дани перекинул шест через колени, обхватив его за концы двумя руками, и сидя на самой узкой кромке, у пропасти над улочкой. Концы черной банданы безжалостно трепал ветер, а парень сумрачно вглядывался в видимые ему отсюда части переулка.
Да, он мог бы без особого труда покинуть жилище. Но этого не делал - его долг защищать маму и брата, в отсутствие Майка.
  Единственное, что он мог себе иногда позволить - спрыгнуть отсюда, встретив дядю на пороге. Однажды, он дал ему и матери клятвенное обещание, что дальше чем на метр от ворот он никуда не отойдет один. И он свято соблюдал эту клятву.
Рядом с парнишкой на приступок опустилась стайка воробьев... Это привлекло его внимание, и юный мутант посвятил добрых полчаса, просто тому, что внимательно следил за птицами, сгрудившимися у его ног. Он не шевелился. Почти не дышал. Фактически слился со стеной, позволив наглым птахам расположится у него на ступне и перелететь на колено... Из такого подобия медитирования вместе с птицами, полностью расслабившись и проникнувшись их спокойной и беззаботной жизнью, даже позавидовав им какой-то частью себя, Данте откинулся затылком на сетку прямо за своим панцирем... Напряженные черты лица юнца разгладились, приобретя несколько умиротворенное выражение, и этот "бдительный дозорный" благополучно проспал Майки с его "сюрпризом". А проснулся лишь от короткого, нервного вскрика Моны, где-то внизу.
Голос матери, встревоженный, испуганный, отчаянный, прямо под ним, у ворот,  заставил черепашку резко вскочить на ноги и метнуться к краю, по боевому взмахнув хвостом. Он не думал о том, что происходит внизу, и почему мама кричит, он просто шел к ней на помощь. Продев посох между стеной и трубой, мальчишка перемахнул через бордюрчик, и заскользил вниз, притормозив свое падение уперев пятку в гладкую поверхность труб... Оказавшись на мостовой, крепко встав на обе ноги в боевой позе, парнишка сжал в кулаках свое оружие... - ЭЙ!...


Masquerading as a man with a reason
My charade is the event of the season
And if I claim to be a wise man
It surely means that I don't know
On a stormy sea of moving emotion
Tossed about I'm like a ship on the ocean
I set a course for winds of fortune
But I hear the voices say

Сандро проводив мать в спину удрученным взглядом, послушно побрел на кухню,  просто недоумевая, где шатается его дорогой братец, пока он тут организует всем завтрак? Не хорошо на других всю работу по дому сваливать между прочим!
Их "дом" - просто настоящая крепость в три этажа. И хотя мутанты жили довольно большой кучкой, но предпочитали ютится только на нижних этажах - то, что выше, оставлялось под склады для техники, продуктов, медикаментов, все тащили сюда и закрывали в пустых кабинетах. Не так давно, ребята наладили несколько холодильных камер, оставшихся с растаявшим мороженным в месте, некогда называемым "буфет", и подключили к ним целую систему охлаждения через кондиционеры, организовав настоящую "морозильную сеть" к пластмассовым контейнерам, в которых теперь саламандра хранила образцы недоделанного антидота, не вписывающиеся в ее программу. Короче, различную некондицию.
Кроме залов с морозилками, и прочим барахлом, бесконечно длинные коридоры и пустые комнаты. В самом раннем возрасте, мальчишки играли в прятки, в этих пустующих кабинетах, заползая под опрокинутые столы и заслоняясь дорогими напольными горшками с иссушенными растениями. С дядей там можно неплохо было поразвлечься, погоняя скейты, в большом зале у пустого рецепшена с битыми компьютерами, мутанты устанавливали елку на Рождество. В общем, в их распоряжении куча мест, поэтому его брат мог быть на каком угодно этаже, и делать что угодно, если его нет в убежище, значит он где-то там. - " Небось на крыше панцирь греет", - хмыкнул Сани, ставя перед буфетом стул, и залезая на его сидение, а потом потянулся за коробкой с хлопьями. Молока у них не было, понятное дело, зато дядя натащил, пока мог, с разбомбленных магазинов различные виды сиропов. Ну и с чаем, которого тоже было, впрочем, как и кофе, и какао, предостаточно, сухие хлопья политые сладким сиропом, несколько вареных яиц, или простая глазунья, вполне нормальный завтрак, если матери не вздумается попотчивать их кашей, фу...Ух!  У дяди это получалось ловчее, даже с одной рукой. Блин, кто так далеко запихнул эту треклятую коробку?!
Черепашка привстав на цыпочки пытался кончиками пальцев ухватить картонную упаковку и хоть как-то подтащить ее к себе ближе...
Короткий вскрик со стороны входа в убежище просто вынудил бедного парнишку нырнуть головой вперед, скользнув рукой по краю шкафчика и больно врезаться переносицей об угол... Ну и почти грохнуться со стула, опасно пошатнувшегося под ступнями черепашки. Сандро спешно сел на столешницу, схватившись руками за болезненно ноющий зеленый нос, и постарался прогнать с глаз разноцветные круги плывущие вокруг него в пространстве - последствие столкновения с шкафом. Кое-как "остановив Землю", парнишка спрыгнул на пол, и бегом помчался к выходу, даже не подумав, что снаружи может быть серьезная свара, мало ли, какой заблудший зомби случайно встретил маму и дядю на пороге. - " Надо было прихватить хоть какое-то оружие," - запоздало подумал черепашка, вылетая в коридор, и застыв тяжело дыша в проходе. Еще не совсем разобравшись в происходящем, что не было похоже на ожесточенную битву, парнишка утер кулаком сочащуюся из ранки на переносице кровь, и умильно поморгал, непонимающе окидывая взглядом всех домочадцев... и не только их, однако. - Дядя! Э... я что-то пропустил, да? Мам, ты кричала?


Carry on my wayward son
There'll be peace when you are done
Lay your weary head to rest
Don't you cry no more

Мона, все еще белая, такая жалкая и потерянная, смотрела на того, кто являлся отцом ее детей бесконечно страдающим взглядом. И просто не могла поверить тому, что видела. Такой привычной, пускай и невыносимо болезненной была мысль, что он никогда не вернется к ней. И тут... Да, очевидно, судя по внешнему виду, когда девушка еле-еле, с огромным усилием заставляла себя находится в сознании, Майки все-таки следовало было сообщить о такой новости заранее. Тогда возможно, мутанка сейчас бы не соревновалась своей белизной со стенами. Саламандра едва смогла найти в себе силы взглянуть на Майка, переминающегося с ноги на ногу за спиной Донателло. В ее глазах читался простой и понятный любому, кто смотрел на нее сейчас, вопрос:  Правда ли это?...
Бледное, взлохмаченное существо заслужило радужную улыбку весельчака. А затем бодрый кивок. Это все далеко не сон детка, это счастливая, неожиданная реальность, часть утерянного прекрасного, как теперь казалось, прошлого, и надежда на какой-то просвет в будущем. Это невероятно, это сбивало с ног, но после осознания происходящего, в душе ящерки всхлестнулась слепая волна безумной радости. Перед ней не призрак и не мертвец.
Перед нею Донни. Живой... настоящий. Любимый.
Мутантка не глядя и не раздумывая, слепо шагнула вперед, прямо ему на встречу, запрокинув голову вверх. Такой привычный жест, вечно приходилось смотреть куда то в потолок, но чувствуя, как к голове опять начинает подкатывать туман забытья, предвестник, что она вот-вот снова хлопнется в обморок, саламандра резко опустила взгляд вниз, скользнув по пластрону. - Привет? - как по старинке. Со слабой, неуверенной улыбкой ящерка потянула руки вверх, обхватив ладонями впалые скулы изобретателя, и осторожно потянув его к себе. Чистый лоб мутантки соприкасается с его собственным, ужасно горячим, но таким родным. Мона осознает, что сейчас не самое время для всяких подобных нежностей, что ему похоже серьезно плохо, надо его осмотреть, надо наложить холодный компресс, надо проверить ... - Давно не виделись Донни... - Сиплым полушепотом произносит она, едва шевельнув губами, с силой прижимаясь к горячему лбу, нежно обхватив эту невезучую, многострадальную голову двумя руками. Но прежде всего, ей просто необходимо почувствовать, что он рядом... и это нужно не только ей. Саламандра скользнула рукой по щеке гения, осторожно приобняв его за шею и приложившись губами к его шершавому носу, - Давно не виделись...
- Эй! - Настороженный голос из-за спины Майка.
- Дядя! Э... я что-то пропустил, да? Мам, ты кричала? - Встревоженные всрики детей, буквально выдергивают Мону из теплых, нежных объятий Донателло, и отодвигаясь от гения, мутантка замечает у него на пластроне огромное влажное пятно. Надо-же... Она оказывается до сих пор плачет, а сама даже не видит этого. Саламандра растерянными, заплаканными глазами смотрит на своих мальчиков, утирая кулаками бесконечно бегущие по щекам слезы. И это не придает им уверенности, что здесь все хорошо...
Данте прошел до Микеланджело, и встал рядом с ним, глядя на пришельца, нарушителя их спокойной жизни, весьма недружелюбным взглядом. Красновато-карие глаза, абсолютно идентичные по цветовой гамме с глазами ошарашенно вертящего головой по сторонам умника,  пристально разглядывают фигуру "новой" черепахи. - Это определенно не дядя Раф... - Дани закидывает шест на плечо, и еще угрюмей смотрит на зареванную Мону. Ему это не нравится.
- И не дядя Лео, - откликается с другой стороны черепашка в белой повязке, прижимая палец к покорябанной переносице. Он тоже настороженно смотрит на незнакомую черепаху. И судя по тому, как разрыдалась мама, догадка уже давно вертелась на языке у братьев, но никто не решался первым произнести ее в слух. - Да ладно вам... - Недоверчиво пробормотал Сани, нерешительно двинувшись мимо притихшей саламандры и подойдя к новообретенному отцу почти вплотную, запрокинув голову вверх, и прищурившись. - Эм... - Юный мутант поднял свою свободную руку и поднес ее ближе к плечу Донателло. Он не коснулся изобретателя, а просто держал раскрытую ладонь рядом с ним. Он сравнивал цвет кожи... как известно, у всех четырех черепашек был свой оттенок, а Дани и Сани еще с младенчества осведомлены о своей "отцовской расцветке". - Обалдеть...
- Сани... - тревожно, хрипло позвала его саламандра, словно опасалась, что Дон сейчас съест своего ребенка.
- А? - Откликнулся парнишка, привстав на цыпочки и бесстрашно вглядываясь бедному "папаше" в глаза.  На зеленой мордашке парнишки было просто безумное любопытство граничащее наравне с библейским сюжетом: "не потрогаю - не поверю"! Конечно "перст в ребра" покрытые толстым слоем костяных пластин, он совать не собирался, но просто угадать свой цвет глаз... Да и вообще общую схожесть...
- Иди сюда. Майки... он...
- Да, да, Дон в курсе, что у него два пацана, - Горделивая улыбка за счастливого отца семейства, за его родного брата, озарила все такую-же, по-детски добрую мордаху весельчака. Похоже это разбило часть тревог мутантки.  Но она просто не знала, с чего ей начать, - Не ловко сообщать об отцовстве спустя десять лет, - Глубоко вздохнула Мона, наконец более-менее придя в себя и слегка подуспокоившись. - Донни... Эта зеленая мордаха что тебя так пристально, нагло разглядывает - Сандро. А это...
- Я Данте. - Доселе молчавший мутант в черной маске, стукнул железным концом посоха по асфальту, после чего закинул тот за спину, убрав в полагающееся тому поясное крепление. Паренек медленным шагом подошел к Донателло, встав рядом со своим братом, все с тем же крайне недружественным, можно даже сказать сердитым взглядом. Он слегка подвинул брата подальше, уперев ему ладонь в плечо, после чего скрестил руки на груди и пошире расставил ноги. Этакая защитная поза, но выглядел он, разумеется, как маленький котенок перед большим, взрослым, брутальным, хоть и немного потасканным котом. И даже не смотря на то, что он молча просто глядел в глаза взрослой черепахе, во всем его образе перед бедным Доном возникала глухая, неприступная стена. Но на самом деле, панический страх щемил крошечное сердечко мальчика, и все это старательно пряталось под маской равнодушия и легкой агрессии. Данте боялся... боялся, что его давние опасения воплотятся теперь в жизнь, и начало его неприятностей и ежедневных терзаний, стояло прямо перед ним.
- Наши с тобой дети... Дани, иди в дом, - теперь тревога уже относилась больше к Дону. Судя по спине мальчишки, тот был готов просто спалить на месте своего отца глазами.
- Да, мама. - Коротко ответил ей парнишка, еще раз на прощание наградив Донни крайне неодобрительным взглядом, скрылся за дверью. Сани, убрал руку от лица, размазав кровь из ранки по белой ткани, обернулся к матери, с было радостной улыбкой, но тут же был остановлен расширившимися от ужаса глазищами саламандры. - Сани! Ты где себя так подрал...?!
- А... я... ну на крик побежал и стукнулся о кухонный шкафчик... мааа... мам не надо, ты лучше папе помоги, ему хуже чем мне, - совсем как маленький взныл черепашонок, когда мутантка решительно захватила концы его повязки и притянула того к себе, быстро глянув на поврежденную кожу паренька. Тот яростно пытался отодвинуть от себя материнские ладони - здрасте пожалуйста, только отец появился, а Сандро уже перед ним так крупно позорят! Саламандра перетащила "бойца" к дяде, - Майки, обработай этого разбойника, я займусь Доном. - Женщина... берет командование на себя - у нее и скалка, и шприц, чего еще для счастья надо? Ящерица подошла к остолбеневшему, то ли от счастья, то ли от неожиданности, то ли от всего сразу мутанту, мягко обхватив рукой его сухую ладонь. - Я ошарашила тебя своим "сюрпризом", да? - тихо посмеялась она, потихоньку потянув его за собой, - Отлично... теперь мы квиты и ты больше не вздумаешь пропадать от меня на 10 лет. - Она неожиданно тормознула, крепче сжав руку Дона теперь уже двумя ладошками. - Никогда больше так не делай, - к ней снова вернулся этот беспомощный и потускневший взор. И она едва вновь не расплакалась, прижавшись к плечу  изобретателя, но нашла в себе силы сдержаться. Хватит распускать нюни - Дон живой, он здесь, рядом, она держит его за руку. Боже, как ей часто не хватало ощущения этой крепкой ладони на своей кисти. Как часто она в нем нуждалась? - " Каждый день..." - саламандра подвела гения к широкому дивану, так тщательно застеленному ею ранее, и очень бережно усадила его на него, чуть ли не похоронив под подушками, окружившими беднягу со всех сторон. Мягко надавив ему на пластрон, Мона настояла на том, чтобы тот лег, - Лежи смирно... понял? Я сейчас... - Подумав немного, ящерица наклонилась к утопающему в пухе Донателло, и мягко прикоснулась к его губам в мимолетном, успокаивающем поцелуе, после чего стрелой унеслась в кабинет за лекарствами, марлей, смачивала полотенца холодной водой... в общем носилась по всему помещению собирая самое нужное и необходимое для оказания первой помощи. Не важно где Донни был, что делал эти 10 лет, ему требовалась ее рука, и саламандра об стенку убьется, но сделает так, что он будет твердо стоять на ногах и чувствовать себя вполне здоровым. И как она очень надеялась - хоть каплю счастливым.

Данте все видел...
Он стоял у дверей в свою с братом комнату, и с тяжелым сердцем наблюдал за тем, как Мона бережно относилась к этому... чужаку. Что-то подсказывало черепашонку, что ему совсем не хочется быть с отцом ближе, чем на расстоянии трех метров. Он кинул их...что бы там не было. Оставил его мать, своих братьев и учителя. Это его вина в том, что Дани сняться столь кошмарные сны, почти каждую ночь и он не может нормально уснуть, чтобы потом не проснутся в ужасе и смятении. Тихая, но все больше и больше вскипающая злость на Донателло, не оставляла надежды на то, что он найдет в своем отце опору и надежду, что он поможет отогнать все страхи и развеять все сомнения мальчонки. Из-за угла слышалось недовольное "ай" Сани, пока дядя его приводил в порядок, а затем брат прошествовал мимо него, сняв повязку, испачканную в крови. Стирать пошел значит... Проходя мимо дивана, на котором уложили отца, Сани дал по тормозам и перегнулся через спинку. На его мордахе "сиял" белый пластырный крест, вместе с широкой, добродушной улыбкой. - Не важнецкий у тебя вид, папа. - Четырехпалая ладошка поскребла ссадину, укрытую  пластырем, - Но не волнуйся, мама тебя быстро бегать заставит. Я очень рад тебя наконец увидеть.

- Братец, оставь ты уже отца в покое, пусть отдыхает, - фыркнул со стороны Данте, направляясь на кухню, заслышав хозяйничающего там Микеланджело. Черепашонок в черной маске лихо запрыгнул на стул рядом, обвив по своему характеру ножку оного  хвостом, и сложил руки перед собой, - Дядя, давай помогу? - вздохнул как-то тоскливо паренек, - Ему надо бы суп сварить...

- Ладно па, отдыхай, я в тебя верю. - Оптимистично кивнул головой Сандро, и наконец отвалил от несчастного бати, у которого и без его болтовни наверняка жутко болела голова. А стоило только скрыться в ванной комнате мальчонке, из соседней двери, откуда вырвалось облачко холодного воздуха, выскочила Мона с кучей лекарств в руках. Разложив их на столе, мутантка так же напряженно и молчаливо умчалась обратно и скоро вернулась с бадьей ледяной воды и кусками плавающей в ней марли. Холодный компресс тут же лег на огненный лоб черепашки... а саламандра принялась перебирать склянки, доставать шприцы, вата, пакеты... Неожиданно резко  она наклонилась, пристально посмотрев Дону в глаза... - А теперь просто скажи...да...или нет... тебя кусали? Или может ты подрался с одной из этих тварей, и их кровь тебе попала в рот, или на рану открытую... - Аккуратно ящерица оттянула вниз нижнее веко мутанта, - Зрачки нормальные... воспаления не наблюдается...

+2

9

How I wish you'd only see
How your own choices make your dream
Come out shining true before it can leave you
I wish that you could see
How your own choices make your dream
Come out shining true all around you

Майк предвкушающе заулыбался, заслышав возню с внутренними засовами мощной металлической двери, служащей первой и самой основной преградой в их дом. Вон оно, а? Сейчас, как по нотам, разыграется драма, которую он уже несколько раз проиграл в воображении, пока шествовал с Донателло домой. Он точно знал, что Мона Лиза первым делом начнет чуточку сварливо его отчитывать, это так же ожидаемо, как то, что солнце встанет на востоке. Потом она, разумеется, увидит Донателло и потрясенно замолчит, оглядывая  гения, может, даже испугается чуть-чуть (он сам ведь испугался), но очень быстро осознает, что это не сон и не обман, и тогда она, конечно же, кинется брату на грудь, счастливая, как никогда. В медовых глазах застынут слезы счастья и печали, и… Дверь отворяется, с трудом  толкаемая ящерицей,  привалившейся всем телом. Микеланджело и Донателло стоят, терпеливо ожидая. Вот дверь, наконец, распахнута и Мона поворачивается к ним с донельзя решительным лицом. Майк видит, как поднимается ее грудь – перед началом гневной тирады она, как следует, набирает воздуха. И понеслось:
- Майки, как ты можешь так себя вести, словно тебе десять лет, да что там, хуже, что я должна не спать всю ночь, думать, что ты там еще себе придумал, прямо как маленький... - дурацкая улыбка на все лицо выдает внутреннее веселье мутанта. Мона Лиза, как всегда, в своем репертуаре. Он никогда не обижался на ее выговоры, напротив, находил их донельзя забавными, хотя и понимал, что лежит под ними. Тревога, волнение, страх. Он не боялся ее сердитых слов или кулачков, он боялся того, то толкало ее так беспокоиться о нем. Того, что крылось в ее душе. Горечь и боль. Он чувствовал себя мерзавцем каждый раз, не потому, что ему это выговаривали, а потому, что вольно или невольно заставлял бояться за себя. С них хватит одной потери, с них хватит этого чумного мира. 
- Мона... – У Дона прорезался голос? Замечательно! Майк еще шире улыбнулся, хотя, казалось бы, куда.  - ... подожди Дон, я еще не закончила... Мужик, тридцать лет уже, должен сообра.. – вот, вот, как он и предполагал, Мону было не так-то просто сбить с пути. Он с веселой жадностью вглядывается в ее лицо в ожидании метаморфоз, но,  сожалению, дождался совсем не того, что хотел. Стремительная бледность охватила ставшее вдруг таким беззащитным личико, глаза распахнулись так, словно она увидела призрака. Майк успел ощутить тусклую вспышку страха и раскаяния, как пришлось уже ловить ослабевшую ящерицу, не давай рухнуть на твердый пол. О да, Мона, несомненно, права, тридцать лет мужику, а он все такой балбес, пользующийся любой возможностью устроить себе шоу с помощью окружающих. В самом деле, ведь он сам сильно испугался, увидев Дона, так почему, почему он не подумал о том, каким шоком для нее может стать брат, словно вернувшийся с того света? Ведь и Мона тоже не девочка. Несмотря на панические и по большей части виноватые мысли и чувства, он все же удержал на лице улыбку, может, чуть дрогнувшую при виде обморочного состояния невестки. Мда, немного не то, что он ожидал. Поймав ее растерянный, умоляющий взгляд, он уверенно улыбается и кивает – все правда, детка. Дон снова с нами. И с теплотой в глазах наблюдал за воссоединением этих двоих, за счастье каждого из которых готов сложить свою голову… Он не ощущал себя здесь лишним, но то, что шептала сейчас Мона Лиза, делало ему больно, слишком сопереживающему. Было бы лучше, оставить их наедине.

- Эй! – звук  легкого, пружинистого приземления позади него не слишком удивил Микеланджело, начавшего ожидать чего-то подобного сразу, как только вскрик Моны Лизы разнесся по дому.  С готовностью он чуть повернув голову и увидел Данте, воинственно сжимающего свой Бо, стоя  в готовой к схватке позе. Что за поразительный мальчуган. Подмигнув серьезно настроенному племяннику, Майк быстренько вернув все свое внимание на происходящее на пороге, ожидая второго ребенка. А вот и Сандро подбежал, блестя кровью на любопытной и взволнованной мордашке. Майк предпочел молча наблюдать за  разворачивающимся перед ним знакомством детей с отцом. В который раз – все не так, как он планировал, но в целом, тоже очень даже забавно выходило. По крайней мере, он себя успешно в этом убедил, продолжая лучиться улыбкой всем, кто желал глянуть на него для оценки приходящего. Все хорошо, говорит его лицо, все в порядке, не стоит волноваться. Кажется, члены его небольшого семейства быстро приходят в себя, мальчишек не так то просто смутить. Правда, из глаз Моны текут слезы, да и вся она содрогается телом, заставляя однорукого мутант изнывать от сочувствия и вины.
- Это определенно не дядя Раф... – начинает Данте, не слишком-то обрадованно глядя на Донателло. Микеланджело же, наконец, начинает искреннее забавляться.
- И не дядя Лео, - живо отзывается его близнец, проходя ближе к незнакомому им мутанту-черепахе.
- В точку, ребята, - Микеланджело переводит дыхание и сжимает пальцами собственное плечо сильными, массирующими движениями – оказывается, он невольно напрягся, и сейчас мальчишки разбавили обстановку, позволив ему обратить внимание на спазм в покалеченной конечности. Он чуть забеспокоился, когда Сани приблизился к Донателло, но дальше не произошло ничего криминального. Донни ничем не испугал ребят, позволив мальчику изучить себя. А вот Мона разволновалась гораздо сильнее, тревожась в первую очередь за своего мужа.
- Сани. Иди сюда. Майки... он...
- Да, да, Дон в курсе, что у него два пацана, - Он бы и сам обеспокоился за рассудок брата, не сообщи он ему заранее о его детях.  Но этот самый шокирующий момент был сглажен, как надеялся все же весельчак. Дальнейший ход беседы он, разумеется, так же предоставил Моне, это касается только их двоих. Их семья и их дети. Только ее слова сейчас нужны Донни. Поэтому,  внимание его переключилось исключительно на мальчишек, оставив волнения за брата его жене. Оглядывая растерянных и по-разному показывающих свои чувства по отношению к неожиданно вернувшемуся родителю племянников Майк  ощутил, что если кому и требуются его слова, так это им. Если в Сани он еще был уверен на все сто, то вот реакция Дани чем-то его тревожила. Мона так же обратила внимание на несколько агрессивное поведение сына и отослала его в дом, подросток подчинился, напоследок угрюмо глянув на отца. Ой-йой. И разглядела мордашку Сани, отправив того лечиться к дяде.
- Пойдем, Сани, - Майки благодушно положил ладонь на плечо племянника и подтолкнул вглубь дома, на кухню, - Маме вряд ли понравится, если ты продолжишь поливать пол своей кровью, - он с осторожностью протиснулся мимо брата и Моны Лизы, тревожно окинув обоих быстрым взглядом. Главное, что Мона вроде бы оправилась, и за Донателло он так же был спокоен. В верных и любящих руках эта черепаха быстро встанет на ноги.

- Значит, так спешил, что протаранил носом шкаф? – он улыбался, но взгляд его был рассеянным, когда он усадил мальчишку перед собой на табурет, а сам принялся осторожно протирать смоченным перекисью водорода бинтом место травмы. Крови натекло будь здоров, но, к счастью, она уже начала сворачиваться. Очистив порез и чуть подув, чтобы досушить от антисептика края раны, лениво наполняющиеся бордовым, он быстро залепил его заранее вскрытым Сани пластырем. – Вот так лучше, а? – Он с усердием принялся тереть  все тем же влажным бинтом по зеленым щечкам Сани, стирая засыхающую кровь с чешуйчатой кожи, весь сосредоточенный на этих нехитрых действиях. Несмотря на приподнятое, странно бодрое состояние, мутант волновался и прислушивался к происходящему неподалеку. Наверняка мальчишку так и раздирали вопросы, но он пока помалкивал, недовольно кривя лицо и пару раз айкнув.
- Ну вот, другое дело! – мутант поднялся с корточек, сжимая в пальцах розовый бинт. – Маску постирай, пока кровь не засохла. Под холодной водой, - он потрепал ребятёнка по макушке и отпустил на водные процедуры. Выбросив в мусорное ведро бинт и убрав аптечку, он с энтузиазмом принялся за свое любимое – за готовку – брату нужно хорошее питание, помимо лечебной помощи. Вытащил средних размеров блестящую кастрюлю и поставил на дно раковины, открывая сразу же кран. Набрав чуть больше половины воды, что удивительно, но чистой, без усилий поднял кастрюлю одной рукой, упираясь двумя пальцами в ее бок и удерживая на третьем за ручку. Привычно, ничего особенного. Включил плиту и принялся выкладывать на стол приправы и соль, чтобы все было под рукой. Пока вода потихоньку начинает греться, достает, с некоторой неловкостью, кухонный комбайн. Времена, когда он мог сам быстро резать овощи, увы, прошли. На этом этапе в кухню пришел Данте, и Майк, подключая прибор к сети,  заметил, что племяннику, на его взгляд, не хватает искренней радости на лице. Впрочем, в какой-то степени Микеланджело мог понять чувства мальчика, и намеревался деликатно выяснить, что с ним не так.
- Дядя, давай помогу? Ему надо бы суп сварить...- определенно, шкет грустил. Майк кивнул, принимая предложение помощи и сразу же приготовился  перечислить то, что, по его мнению, мог бы сделать для него Данте с братом. Сани тоже нечего отлынивать и приставать к отцу, что Майк как чувствовал, тот сделает всенепременно.
- Вот мы с вами этим и займемся, - он включил чайник, - тогда принеси из морозильника тушку, а увидишь Сани, гони его сюда. Поможете мне с овощами, – Пока Дани выполнял его просьбу, Микеланджело вытаскивал из нижнего шкафа морковку и лук. Конечно, для Донни сейчас лучшим будет простой пустой куриный бульон, но Майк планировал просто выловить сваренные овощи и при необходимости сделать крем-суп, перемолов куриное мясо в труху. Судя по тому, что брата все же не стошнило шоколадом, но ел он мало, его желудок требует катастрофически деликатного обращения. Если бульон пойдет хорошо, в  него можно и еще что-нибудь добавить, и тогда он предложит ему крем-суп. Пожалуй, неплохой план.

Пришли мальчишки и занялись мытьем и чисткой овощей, несколько молчаливее, чем обычно. Мутант несколько минут ждал вопросов, но, так и не дождавшись, начал болтать сам, запихивая в рычащий комбайн морковку. Замороженная тушка курочки уже нежилась в ванне-кастрюле, оттаивая вместе с нагреванием воды.
- Что-то вы тихие, испугались, что ли? – он добродушно усмехнулся и открыл крышку, намереваясь вытащить порезанную тоненькими кружочками морковку. – Донни немного не в форме, но вы уж мне поверьте, через пару дней его просто не узнать будет. Высокая выживаемость в нашей крови! – он гордо поднял целую руку, напрягая бицепс и подмигивая близнецам. Разница в их взглядах его не смутила, как и некоторая неестественность собственного голоса. Конечно, он свято верил в то, что говорил, но волнение и тревога гнездились и в его сердце тоже.
- Вы завтракали? – пока племянники задумчиво мялись или не спешили ответить, он обратил внимание на яйца, все еще лежащие на столешнице без дела. Непорядок. Вода с куриной тушкой только начинала неуверенно побулькивать, и, сыпанув туда соли, Майк прикрыл ее крышкой и сделал огонь слабее. На соседнюю конфорку легла сковорода, на которую мутант положил щедро отрезанный кусок сливочного масла и так же включил огонь. Масло такое у них было предметом роскоши, но благодаря старшему брату, роскошью, которая нет-нет, а появляется на их столе довольно регулярно. Помогающему властям мутанта много чем обеспечивали, порой чрезмерно щедро, видимо, опасаясь за его лояльность. А может, просто не зная, как правильно рассчитать рацион. Благо, не весь мир кругом был заражен, и не целый штат вымер.
- Нет, дело не в том, что я... то есть ...мы испугались, просто... Дядя, где ты его нашел? В мусорном контейнере?! – Первым голос подал Данте, обернувшись, Майк увидел характерную нахмуренность и упрямо поднятый подбородок. Возмущение так и плескалось в нем, чем Микеланджело был изрядно удивлен. Единственная рука замерла, покоясь на наполовину освобожденному от моркови комбайну. Из-под крышечки с куриным бульоном начал потихоньку вырываться пар и  глухое бульканье, конденсат стекал на горячую конфорку с характерным шипением. Мутант, к счастью, не успел ответить, потому, как на недовольство Дани среагировал его брат, предоставив дяде узнать обе точки зрения на внезапные перемены в их жизни.
- Данте, ты говоришь странно. Наш отец, живой, здоровый, вернулся, наконец, домой, а ты как будто даже не рад, - Сани, казалось, сам не может поверить в то, что говорил его брат.
- Ты угадал - я не рад. Совсем не рад! – Майки вытаращил глаза, это последнее, что он ожидал услышать от племянника. Крышка на кастрюле подпрыгнула, выпуская пену прямо на плиту, и, одновременно с этим буйством по кухне заметался старший отпрыск дома Хамато. Обычно такой спокойный и тихий, собранный Данте сейчас сильно разволновался и мерил шагами кухню, под аккомпанемент шипения. Майк схватил крышку и осторожно поставил ее на столешницу, пытаясь осознать тот факт, что Дани не спешит принять Донателло в семью. К этому черепаха был не готов. Ну, что бы вот так. Ему казалось, он смог привить обоим племянникам хорошую память и любовь к их отцу. Он думал, они будут счастливы, как и они с Моной.
-  Где его целых десять лет шатало по Вселенной?! Почему сейчас,  когда все так... так...
- Остынь братишка! Ты не знаешь, где он был, и что с ним делали! Нельзя так отзываться о своей семье!
- Он - не моя семья...

- Хватит! – голос Микеланджело, до этого сохранявшего молчание, был непривычно резок. Звучно швырнув кухонное полотенце на убежавшую воду-бульон, он развернулся к братьям, мрачный и нахмуренный. Последняя фраза  была далеко не тем, что он мог бы простить запутавшемуся племяннику даже в такой непростой для всех момент. Он может дуться на Дона сколько ему влезет, но отказываться от него..
- Никогда не отрекайся от своей семьи! Это последнее, что можно сделать! Нет ничего важнее семьи, никто не поможет тебе, кроме твоей семьи! – возмущенно сверкая глазами он смотрел на Данте. – Мы не знаем, почему пропал мой брат, - он специально назвал Дона именно так, - но, зная его, я могу с уверенностью утверждать, что сделал он это не по своей воле! Мальчик, не решай раньше, чем будешь знать наверняка. – Данте потрясенно молчит, глядя в пол, а Микеланджело отвернулся, и с остервенением принялся возить горячей, обжигающей тряпкой по плите, собирая убежавшую воду. Кожу жгло, и он в пару широких шагов  прошел к раковине, кидая мокрое полотенце туда и включая холодную воду.
- Вы не видели его тогда, - глухо, нависая над раковиной, произнес он, упираясь ладонью в ее дно, под плотной струей ледяной воды. – Я думал, он мертвец. Совсем как те, кто бродят по округе. Я думал, мой брат стал зомби. Он не мог даже говорить, а как ходил..не в мусорном контейнере, а в нашем старом убежище! – он поднял голову. На глазах ощутимо выступила влага от одних воспоминаний о том отчаянии, что он пережил тогда.  - Понимаете? Где бы он ни был все эти годы, он вернулся домой. В единственный дом, о котором он знал. В таком состоянии…чудо, что я  оказался там.  -  он все еще был возмущен словами Дани. Как он может сомневаться в собственном отце? Испуганный, гордый мальчишка!
- Сомневаться в нем, значит, сомневаться во мне, сомневаться в Лео или Рафе. Сомневаться в вашей матери. – Он судорожно сглотнул и стиснул зубы. Вот только своей собственной истерикой детей и осталось пугать. Хватит. Закрывает глаза и разворачивается, стряхивая воду с руки.
- Нам нужно как следует позаботиться о вашем отце. Когда ему станет лучше, мы, наконец, узнаем, что произошло десять лет назад,  – он вернулся обратно к плите, проверил состояние кипящего бульона, вновь изменил температуру накаливания, и  принялся тряпочкой протирать плиту от остатков пены и воды. – Тогда и сможешь его судить, Данте. – Он не видит племянника, но казалось, чувствует все смятение, охватившее мальчика, и всю его боль и сожаление.
- Прости меня, дядя... Наверное... наверное, мне просто нужно привыкнуть, что он с нами... Я наверное пойду... На крыше буду, если что... – Он слышит, как тихо ступают прочь с кухню легкие ноги старшего племянника и только кивает, запоздало принимая извинение. Блуждающий взгляд натыкается на сковороду, с начинающим закипать маслом. Вот дело, он совсем забыл о своем намерении сделать близнецам на завтрак омлет. Он выключает эту конфорку и достает глубокую миску, в  которую быстро разбивает принесенные кем-то из ребят яйца, сыпет соль, перец красный и черный, и уже собирается начать взбивать массу, как к нему подходит Сани и мягко, успокаивающе касается его руки. Теплая щека доверчиво жмется к его плечу, и Микеланджело с теплотой смотрит на  сочувствующую мордашку племянника.
- Да он успокоится. Дядя, все хорошо. Он успокоится, привыкнет. Я уже почти привык, - он ободряюще улыбается своему дяде и тот возвращает улыбку сторицей.
- Спасибо, Сани. Зря я все-таки нашумел на него… давай сделаем омлет, и я схожу к нему наверх. Не должен мутант быть голодным!

My worth is the look in your eyes
My prize the smile playing tricks on your lips and I wonder again
Do you ever dream of the world like I do

Отредактировано Michelangelo (2013-10-21 00:16:15)

+2

10

Признаться, Дон слегка обомлел, видя, с каким нетерпением Мона отмахивается от его короткого, трогательного порыва — создавалось впечатление, что ящерице совершенно наплевать на долгие годы разлуки, и сейчас для нее гораздо важнее как следует отругать Майка за проявленную им беспечность, нежели радоваться возвращению давно потерянного возлюбленного... Помятое, бледное лицо изобретателя вытянулось от изумления, и он, не удержавшись, адресовал брату порядком растерянный взгляд, после чего вновь озадаченно уставился на сердито разглагольствовавшую Мону. Пускай запоздало, но до мутанта все-таки дошло: его подруга просто еще не сообразила, кто именно стоит рядом с ней, а значит, шокирующее осознание придет к ней с секунды на сек... О, вот и оно. Возбужденно тараторящая что-то саламандра неожиданно резко осеклась, враз позабыв все свои нотации, и медленно, как во сне повернула голову к напряженно ожидающему чего-то Донателло. Взгляды возлюбленных пересеклись: настороженный Дона и остекленевший, недоверчивый — Моны... а затем ящерица резко сравнялась цветом лица с серовато-белой стеной за ее спиной и, опасно пошатнувшись, начала неотвратимо заваливаться куда-то назад, по всей видимости, готовясь вот-вот рухнуть в глубокий обморок. Что ж, это не стало неожиданностью для молчаливо наблюдавшего за ней Донни: признаться, он ждал подобной реакции и был готов в любой момент дернуться вперед, дабы своевременно подхватить падающую саламандру. Что он и проделал фактически сразу же, как заметил стремительно распространяющуюся по щекам Моны бледность. Только вот мутант совсем не учел того факта, что, будучи настолько больным и ослабевшим, он навряд ли удержит любимую — пускай весила та не очень много, но, все же, состояние гения не располагало к тому, чтобы носить кого-то на руках. Если бы не торопливо поднырнувшая под спину Моны рука Микеланджело, Дон, скорее всего, просто свалился бы на саламандру сверху. А так, вдвоем братьям все же удалось худо-бедно поддержать обмякшее тело Моны, не позволив мутантке удариться головой о холодный бетон. Порядком встревоженный, Донателло крепче обхватил девушку... ну, ладно, уже давным-давно женщину за талию и с неподдельным беспокойством вгляделся в ее нежно-салатовую, тусклую мордашку. Однако прежде, чем они с Майки успели хоть что-нибудь предпринять, как Мона резко дернулась из их рук и, попятившись, звучно столкнулась спиной с воротами, отчего последние низко, протяжно загудели. Ослабевшая ладонь саламандры оказалась прижата к ее округленным в беззвучном крике губам, а по бледным щекам нескончаемыми ручейками заструились слезы... Дон, к сожалению, много раз заставал свою возлюбленную плачущей и разбитой, но все это не шло ни в какое сравнение с ее нынешним состоянием. До предела расширенные, подернутые влажной пеленой глаза смотрели одновременно тоскливо и жалобно; никогда прежде Дон не видел в них столько потрясения и боли. Этот страшный, щемящий душу взгляд подействовал на него гораздо сильнее, чем первая встреча с зомби или осознание того простого факта, что он провел годы в стеклянном саркофаге, в то время как его семья оказалась разбита на части и потеряла всякую надежду на возвращение без вести пропавшего гения. Донателло попросту потерял дар речи — и на сей раз отнявшиеся голосовые связки были здесь совершенно ни при чем. Все что он мог сейчас делать, так это просто молча смотреть на отчаянно вжимающуюся в стенку Мону; та едва слышно что-то бормотала, все никак не в состоянии взять себя в руки. Дон больше не предпринимал попыток приблизиться к ней вплотную, хотя все его нутро вопило и требовало немедленно сгрести Мону в порывистые, крепкие объятия. Нет... не сейчас. Ящерице требовалось время, чтобы прийти в себя и чуточку успокоиться. Донателло совсем не хотелось, чтобы она вновь ощутила накатывающие волны дурноты, а то и вовсе свихнулась от ужаса... Так что, гений оставался на прежнем месте, в позиции сидя на одном колене и упираясь рукой в землю: признаться, он и сам чувствовал себя крайне неважно. Какое-то время они с Моной безмолвно всматривались друг другу в глаза; кажется, женщина уже начинала потихоньку успокаиваться, хотя ее лицо все еще сохраняло до крайности нездоровый оттенок. Наверно, сам Донни выглядел не лучше... Но он, по крайней мере, был заранее готов к этой встрече. Все-таки, они с Майком оба беспросветные кретины — не сообразили, что подобный "сюрприз" может обернуться тяжелейшим душевным потрясением для и без того вымотанной бессонной ночью саламандры. О, господи, ну почему, почему он постоянно причинял ей боль... сам того не желая, вынуждал ее так глубоко и сильно страдать? Он ведь совсем не хотел этого. Это было невыносимо. Раз за разом — одни и те же ошибки. Если бы он только мог все исправить... Но прошедшего не вернуть, а годы разлуки — не обратить вспять. Теперь только и оставалось, что терпеливо дожидаться, пока Мона опомнится и перестанет шарахаться от него как от ожившего мертвеца. Интересно, как давно она его похоронила?
"Иди ко мне," — потрескавшиеся, иссушенные лихорадкой губы едва заметно шевелятся; взгляд темных, запавших глаз остается тревожным и усталым, но при том бесконечно ласковым. И, словно бы прочтя этот немой зов в глубине его черных зрачков, Мона привидением отстраняется от кирпичной стены и как во сне делает крохотный шажок в сторону гения. Донателло так же медленно выпрямляется, поднимаясь с колена и не отрывая своего пристального, заботливого взора с похудевшего лица возлюбленной. Он не совершает никаких движений ей навстречу, позволяя Моне самостоятельно преодолеть разделяющее из расстояние и, наконец, приблизиться к нему вплотную. Теперь, когда она стоит совсем рядом, Дон может как следует разглядеть тонкую паутинку морщин, разбегающуюся от внешних уголков ее янтарно-желтых глаз, а также напряженную, глубоко отпечатавшуюся на светло-зеленой коже "галочку" промеж тонких, нахмуренных бровей. Некогда пухлые, приятно-округлые щеки слегка запали, а широкие скулы проступили четче, оттенив собой нежную чешую: время оставило на лице саламандры свой неизгладимый след... и не только время. Но даже несмотря на это, Мона все еще была красива. Она не постарела, отнюдь — просто теперь в ее облике проступили зрелые черты, и в этом была какая-то своя, особенная изюминка. Дон как зачарованный смотрел на подошедшую к нему подругу, одновременно узнавая и не узнавая в ней ту прежнюю, милую сердцу Мону Лизу; сама ящерица отчего-то смущалась поднять на гения глаза и предпочитала растерянно пялиться куда-то на его пластрон, как будто бы боялась снова встретиться с ним взглядом.
Привет? — этот тихий, неуверенный тон, столь милый и родной. Теплые ладошки привычно и в то же время робко ложатся на исхудалое лицо изобретателя, и тот сам не замечает, как расплывается в слабой, невеселой улыбке.
"Привет..." — его собственные ладони скользят вверх по тонким, изящным запястьям Моны, на пару мгновений осторожно сжимая те в нежной хватке... а затем спускаются вниз, на талию саламандры, с неожиданной силой прижав ту к жесткому пластрону. — Давно не виделись Донни... Давно не виделись, — Мона всем телом прильнула в груди обнявшего ее мутанта, пропустив руку промеж шеи и ребристого воротника панциря; их лбы соприкоснулись, да так крепко, что даже стало немного больно. Едва ощутимый, ласковый поцелуй в нос окончательно разрушил все сомнения, и Дон молча склонил голову ниже, по старой, но отчасти забытой привычке зарывшись лицом в родную шевелюру. И пускай гений не мог видеть выражения, застывшего на веснушчатом лице Майка, он почему-то был уверен, что шутник широко и по-доброму ухмыляется, наблюдая за счастливым воссоединением двух любящих, истосковавшихся сердец.
ЭЙ! — чей-то громкий, возмущенный, по-детскому звонкий голосок в миг прервал ненадолго воцарившуюся идиллию, и Дон немедленно распахнул глаза, впрочем, все еще не спеша "вынырнуть" из кудрявой копны волос Моны. Он уже догадывался, кто именно решил вмешаться в происходящее, но боялся подтвердить это смелое предположение... Саламандра вздрогнула, больше от неожиданности, чем от испуга, и нервно вскинула голову, чуть отстраняясь от изобретателя — а тот по-прежнему неподвижно стоял рядом с ней, не выпуская женщину из объятий и невидяще глядя куда-то мимо ее виска.
Дядя! — еще один голос, на сей раз не такой резкий, а больше растерянный и удивленный. — Э... я что-то пропустил, да? Мам, ты кричала? — Мона немного отступила назад, спешно вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони, и Дон, глубоко вздохнув, медленно и словно бы неохотно перевел взгляд на два невысоких — по сравнению с ним — темных силуэта, настороженно замерших по бокам от "дяди" Микеланджело. В первое мгновение Донателло показалось, что перед ним стоят юные копии его родных братьев: такие же худенькие, тоненькие, немного нескладные, но в то же время отнюдь не дохлые заморыши — просто... подростки, еще не успевшие как следует вытянуться и окрепнуть. Изумленно моргнув, Дон перевел взгляд с одной сосредоточенной мордашки на другую: близнецы были похожи как две капли воды, с той лишь разницей, что повязки на их лицах были разного цвета, да и держались они совершенно по-разному. Один, смурной малый в черном, смотрел на невесть откуда взявшегося отца со смесью недоверия и какого-то угрюмого вызова; второй, в белом, казался немало озадаченным всем происходящим и в замешательстве жался к Майку. Несколько секунд Дон и его сыновья просто молча таращили глаза, не зная, как им реагировать друг на друга, после чего один из черепашат вышел из боевой стойки и небрежно закинул свое оружие на острое, но мускулистое плечико.
Это определенно не дядя Раф... — протянул он как-то хмуро, быстро покосившись на заплаканную Мону. Его брат живо поддакнул:
И не дядя Лео. Да ладно вам... — и, сойдя с места, мальчик осторожно приблизился к Дону вплотную, зачем-то протянув ладонь и неподвижно замерев перед отцом с донельзя сосредоточенным видом. Шестоносец пронаблюдал за этим чуть ли не с паникой: по правде говоря, появление обоих сыновей окончательно выбило его из колеи. Да, он знал об их существовании, но это вовсе не означало, что он был готов к подобной встрече. Потому Дон предпочел не двигаться, лишь все также молча и одновременно настороженно следя за черепашонком в заляпанной кровью белой повязке — тот, наконец, опустил свою четырехпалую ладошку и слегка привстал на цыпочки, чуть ли не заглядывая отцу в рот.
Обалдеть... — эта короткая, изумленная реплика отчасти снизила градус напряжения... ну, или, по крайней мере, на время остановила его рост. Дон даже выдавил из себя нервную, растерянную улыбку, глядя прямиком в округлившиеся, светящиеся любопытством глаза — такие большие и чистые, что, кажется, в них можно было с легкостью прочесть все мысли черепашонка. Только вот детская душа — потемки, и, признаться, Донни понятия не имел, чего ему следует ожидать от этого малыша.
Сани... — голос Моны отчего-то прозвучал не менее встревоженно: похоже, что Мона и сама дико нервничала, глядя на то, как ее сынишка смело изучает взглядом лицо новоявленного "папочки".
А?
Иди сюда. Майки... он...
Да, да, Дон в курсе, что у него два пацана, — нетерпеливо откликнулся дотоле молчавший Микеланджело, и Дон медленно, как-то даже заторможено кивнул, словно бы боясь совершить чересчур резкое движение и напугать пытливо всматривавшегося в его глаза паренька.
Не ловко сообщать об отцовстве спустя десять лет, — из груди Моны вырвался тяжкий вздох, и Донателло, вздрогнув, тут же повернул голову в ее сторону, на какое-то время даже позабыв о стоящем прямо перед ним Сани. Десять лет... Она сказала — десять лет? Эта информация далеко не сразу достигла утомленного, потрясенного рассудка гения, и едва он сполна осознал сказанное, как тут же ощутил, что его душа неотвратимо канула куда-то в темную, леденящую бездну.
Десять лет... его не было десять лет.
Сердце глухо ударяло где-то в висках, и доносящиеся извне пояснения Моны касательно имен черепашат звучали как сквозь толстый слой ватного одеяла. Донателло перевел свой мутный, остекленевший взгляд на лицо саламандры, а затем все также отрешенно опустил его на хмурую, светящуюся вызовом мордочку Данте. Создавалось впечатление, что Дон и не видел его вовсе... Длилось это от силы пару мгновений, после чего гений едва заметно тряхнул головой, сгоняя наваждение, и молчаливо проследил за тем, как Майки уводит близнецов в дом. Сани — кажется, так звали этого малыша?... — нуждался в том, чтобы кто-нибудь обработал полученную им ссадину... Ну, а Дону требовалось немного времени на то, чтобы как следует переварить полученную им информацию и справиться с постепенно поднимающейся в груди волной паники.
Десять лет. Десять лет.
Чья-то горячая ладошка ненавязчиво скользнула в его собственную ладонь и мягко сжала расслабленные пальцы, даруя спокойствие и умиротворение... Донателло, наконец, прекратил ошарашенно пялиться вслед сыновьям и переключил свое внимание обратно на Мону Лизу. Та улыбалась — нежно и ободряюще, и от этого плотный узел в груди Дона как будто бы немного ослаб.
Я ошарашила тебя своим "сюрпризом", да? — она едва слышно рассмеялась, после чего мягко потянула гения за собой, прямиком за исчезнувшими в дверном проеме Микеланджело и близнецами. Дон покорно двинулся следом, все еще чувствуя себя эдаким ходячим овощем, как в физическом, так и в моральном плане. Прохладный сумрак на несколько мгновений поглотил мутантов: те оказались в каком-то небольшом закутке или подобии тесной прихожей. Донателло особо не вдавался в изучение окружающей обстановки — как-то не до того было. Тихий голос Моны звучал для него своеобразным ориентиром в этой темной, незнакомой среде... — Отлично... теперь мы квиты и ты больше не вздумаешь пропадать от меня на 10 лет. Никогда больше так не делай, — остановившись посреди крохотного помещения, Мона обернулась к возлюбленному и крепко стиснула его руку, как будто испугавшись, что он вот-вот телепортирует куда-нибудь очень далеко от этого места. Донателло, впрочем, едва отыскал в себе силы даже на то, чтобы просто преодолеть порог дома. Его свободная ладонь на секунду успокаивающе накрыла побелевшие от напряжения пальчики Моны, а затем легла поверх бледной щеки женщины и осторожно стерла одну из влажных, солоноватых дорожек. Жаль, что голосовые связки все еще отказывались нормально работать: так бы он непременно утешил саламандру, заверив ее, что он больше никогда не оставит ее одну... Наклонившись, Дон молчаливо приложился пылающими губами к напряженно сморщенному лбу мутантки, и тот, кажется, немного разгладился от этого ласкового прикосновения. Что ж, уже неплохо...
Они еще немного постояли в темноте, просто крепко держась за руки, а затем Мона повела ослабшего мутанта дальше — прямиком в ближайшую комнату, залитую мягким, ровным светом торшера. Донателло чувствовал себя порядком уставшим, а потому вновь не обратил внимания на внутреннее убранство помещения. Все, чего он сейчас жаждал — это поскорее плюхнуться панцирем на горизонтальную поверхность... Словно бы прочтя мысли изобретателя, Мона немедленно усадила того на какой-то старый, но пружинистый диван и ощутимо надавила рукой на грязный, исцарапанный пластрон, вынуждая Дона принять лежачее положение. Что он и сделал, причем с немалой охотой.
Лежи смирно... понял? Я сейчас... — Донателло коротко кивнул, утомленно закрыв глаза и просто расслабившись. Его ощутимо клонило в сон... однако легкий, едва ощутимый поцелуй в губ мигом вывел гения из сонливого состояния. Улыбнувшись, Дон приподнял отяжелевшие, слипающиеся веки и проследил за тем, как Мона исчезает в соседней комнате, по всей видимости, ринувшись за лекарствами. Это было весьма мудро и предусмотрительно с ее стороны: Донни чувствовал, что его жар усиливается. Как бы снова не слечь с приступом бессвязного бреда... Он и так доставлял своим близким кучу неудобств. А уж как они, наверно, переживали за его самочувствие... Донателло решительно уперся локтем в мягкое, скрипучее сидение и с горем пополам принял полу-сидячее положение: нет, он не позволит себе уснуть вот так просто, не дождавшись возвращения Моны. Хотя, конечно, та обязательно разворчится и заставит его лечь обратно... что ж, пусть попробует.
Не важнецкий у тебя вид, папа, — едва начавшее успокаиваться сердце чуть было не выскочило из груди: до того неожиданным было появление над головой широко улыбающейся, прямо-таки сияющей аки медный пятак мордашки Сани. Дон ошалело выпучил глаза, с трудом удержавшись от того, чтобы не прижать руку к пластрону. Эдак и поседеть недолго... Смутившись собственной нервозности, Дон поспешил еще немного приподняться на выскальзывающих из-под панциря подушках. Ему казалось постыдным демонстрировать слабость собственному отпрыску. Все-таки, они только-только познакомились, и какое впечатление он произвел на своих сыновей? Какая-то полудохлая, бессильная амеба, не иначе. Такую и отцом назвать-то стыдно... Хотя, у Донни было весьма расплывчатое представление о том, как именно должен был выглядеть пропавший на добрый десяток лет глава семейства, неожиданно решивший повидать своих подросших сыновей... — Но не волнуйся, мама тебя быстро бегать заставит. Я очень рад тебя наконец увидеть, — последняя фраза как-то успокоила засуетившегося гения, и тот даже не заметил, как адресовал Сани слабую, благодарную улыбку.
Братец, оставь ты уже отца в покое, пусть отдыхает, — раздался откуда-то из дверей ворчливый голосок Данте, и Сандро немедленно выпрямился, пускай и не очень охотно.
Ладно па, отдыхай, я в тебя верю, — добродушно заявил черепашонок, все также внезапно исчезая из поля зрения развалившегося на диване изобретателя. Донателло проводил мальчика слегка растерянным, даже огорченным взглядом... и тут же тихо ойкнул: что-то очень холодное, прямо-таки обжигающе-ледяное звучно шлепнулось ему на лоб, отчасти закрыв обзор. "Компресс," — догадался Дон, вынуждая себя опустить голову обратно на подлокотник дивана. Пускай он не видел, но слышал, как где-то рядом хозяйничала Мона: тихо звенели какие-то склянки и пузырьки, шуршали пакеты, плескалась вода в специально принесенном тазу... Все эти звуки не на шутку убаюкивали. Донателло вновь расслабленно прикрыл глаза, позволяя саламандре оказывать ему всю необходимую врачебную помощь. Чем быстрее он окажется на ногах, тем лучше... лучше для всех. Сомкнутые веки неприятно резануло светом: это Мона сняла с его лба нагретый компресс и отложила в сторонку, после чего с донельзя подозрительным видом склонилась прямиком над изобретателем.
А теперь просто скажи...да...или нет... тебя кусали? Или может ты подрался с одной из этих тварей, и их кровь тебе попала в рот, или на рану открытую... — Дон даже не сразу сообразил, о чем идет речь: усиливающийся жар сильно замедлял его мыслительную деятельность. Наконец, до черепашки дошло, о чем именно его спрашивают, и он тут же отрицательно покачал головой в ответ.
Н-нет... — черт, и когда уже к нему окончательно вернется его голос! Отчаянно напрягая связки и преодолевая саднящую боль в горле, Дон постарался максимально лаконично поведать Моне о событиях минувшего вечера. — Я... встретил одного из них... прежде чем спустился... в канализацию... снес ему голову металлическим люком... — при этих словах пересохшие губы изобретателя тронула невеселая усмешка. — К счастью, мне хватило... скорости... унести ноги от его обезглавленного тела, — ну, разумеется, он пытался обратить сказанное в шутку, чтобы не заставлять Мону нервничать сверх всего того, что ей уже пришлось пережить по его вине. Будь воля Донателло, он бы вообще предпочел не упоминать о своей встрече с тем проклятым зомби... Но, учитывая нынешнее положение вещей, подобные факты не следовало утаивать. Словно бы не доверяя словам Дона, саламандра решительно приоткрыла ему один глаз, с дотошностью истинного ученого изучив слегка покрасневшую радужку. — Зрачки нормальные... воспаления не наблюдается... — пробормотала она себе под нос, не спеша отпускать веко мутанта. Донателло поспешил положить горячую ладонь на ее запястье, стремясь успокоить свою возлюбленную и в тоже время убрать ее коготки подальше от своих сухих, воспаленных глаз. В те как песок насыпали, до того больно было смотреть.
Мона, я же сказал — меня не тронули, — чуть заплетающимся от усталости языком произнес Дон, впрочем, не спеша выпускать руку ящерицы из своей. Его вновь начинало трясти от неконтролируемого озноба, но это было вполне естественно, учитывая, что он оставался на ногах большую часть утра: в таком-то плачевном состоянии любому больному требовалось соблюдать строгий постельный режим. — Я просто... немного устал, вот и все, — что ж, голос у него и впрямь звучал до крайности утомленно. Дон был более чем уверен, что страшный вирус обошел его стороной: он просто ослаб и, вдобавок, слишком долго пробыл в ледяной воде, только и всего. Любой бы заболел...
Странные звуки, доносящиеся откуда из соседней комнаты, становилось все сложнее игнорировать. Донателло озадаченно смолк, прислушиваясь к громким голосам Майки и сыновей: интересно, о чем это они так шумно спорили?... Приподняв отяжелевшую голову над подушкой, Дон успел заметить промелькнувший мимо силуэт одного из черепашат: кажется, то был Сани... или Дани? Он еще не привык к этим именам и, понятное дело, путался, постоянно забывая, кто есть кто.
Что случилось? — встревоженно шепнул Дон, обращаясь к Моне: быть может, ему показалось, но в воздухе витало какое-то необъяснимое напряжение. Уронив голову обратно на заботливо взбитую ящерицей подушку, Донателло устало накрыл глаза ладонью и неожиданно тяжело вздохнул. Нет, вовсе не от того, что ему мешал яркий свет и голоса, просто... все вокруг казалось до того непривычным, что он просто не знал, как правильно себя вести. Все... так сильно изменилось. Это была какая-то другая жизнь, другая семья... другая Мона и другой Майки. А уж про сыновей и вовсе говорить не приходилось: те даже отчасти казались Дону плодом его больного воображения. Ему требовалось время, чтобы свыкнуться с их существованием... равно как и с тем, что его сэнсэя больше нет в живых.
И где, черт возьми, пропадали его старшие братья...
Прости меня, — ох, началось. Наверно, это все лихорадка... так на него действовала. Донателло напряженно сглотнул вставший в горле комок, по-прежнему не отнимая ладони от лица. Ему вовсе не хотелось, чтобы Мона видела его слезы. Кое-как справившись со своими чувствами, Дон вновь уронил руку на сиденье дивана, расслабленно вытянув ее вдоль собственного тела и едва заметно стиснув пальцами складки покрывала. — Десять лет... я до сих пор не могу поверить в то, что меня не было с вами так долго, — едва слышно просипел он, даже не пытаясь скрыть проскальзывавшую в его речи горечь. Как, ну вот как он объяснит Моне и остальным, что все это время он просто болтался в какой-то глупой стеклянной колбе, буквально под самым носом у напряженно разыскивавших его братьев?... Все это время он был рядом... Можно сказать, что в паре шагов от дома. Какая глупая, невыносимая, отвратительная ирония.

+2


Вы здесь » TMNT: ShellShock » Заброшенные игровые эпизоды » [А] Unbroken world |future|