Try as you might
You try to give it up
Seems to be holding on fast
It's hand in your hand
A shadow over you
A beggar for soul in your face
Still it don't mater if you won't listen
If you won't let them follow you
You just need to heal
Make good all your lies
Move on and don't look behind

- Оу, - Майк удивленно приподнимает брови, глядя на ухмыляющегося племянника, что только что самым возмутительным способом отобрал у него миску, в которой мутант старательно взбивал смесь для омлета. – Ну, давай-давай, бойскаут. И если кому-то не понравится, все на тебя свалю, так и знай! – он смеется, а сам смотрит словно сквозь ребенка, не в силах полностью отрешиться от только что случившегося. Он жалеет о том, что позволили себе сорваться и накричать на Данте, и думает о том, что всему виной просто стресс. У них у всех появление Дона вызвало сильное нервное потрясение, надо было предусмотреть то, что дети могут быть оказаться  к нему не готовы. Да что там дети, Мона Лиза как отреагировала! Ей стало натурально плохо! А все почему? Потому что Микеланджело решил, что предупреждать заранее – не так здорово и интересно. И в целях безопасности, конечно. Сюрпризы ему понадобилось сделать! И вот, пожалуйста… От бесполезных сожалений его отвлекает  деликатное  покашливание Сандро, взбившему омлетную смесь. Мутант благодарит мальчишку и вновь включает конфорку с вполне себе горячей сковородой и выливает на нее яйца со специями. Сделав маленький огонь, он возвращается вниманием к умеренно кипящему куриному  бульону, сгружая в него нашинкованную морковь, лук и сельдерей. Еще раз отрегулировав огонь он без особой необходимости помешал свое варево, проверил готовность аппетитно запахшего омлета и уселся на стул, переводя дыхание. Все-таки он ощущал себя довольно усталым, несмотря на то, что успел перехватить пару часиков до рассвета.  Звучно хрумкая одной из оставленных чищеных морковок он вдруг вспомнил о еще какое-каких важных делах, которые ему следовало сделать сразу по приходу.
- Малыш, будь другом, притащи мой телефон. Надо бы сообщить Рафу и Лео, - он заговорщически улыбается, и тут же себя одёргивает – с сюрпризами надо заканчивать. Конечно, такое событие не оставит равнодушным ни одного из его старших братьев, и, чтобы не повторять своих дурацких ошибок, их следует известить как можно конкретнее и серьезнее. А то неровен час, Рафаэль специально придет исключительно ему по лицу съездить только потому, что решит, что Майки выбрал дурацкую тему для шуток. Конечно, потом узнает, что все правда, но по черепу-то дать успеет. А Микеланджело вовсе не хотелось истекать кровью и загонять и без того шокированных домочадцев в лазарет в поисках ему лекарств, а себе успокоительных. Пока Сани гонял за аппаратом, Майк рассеяно доедал морковь, сумрачно размышляя о том, как же преподнести новость. Будь возможность живого общения – не было бы никаких проблем. Он смог бы сразу все рассказать и объяснить, но в реалиях нового Нью-Йорка общение между живущими порознь мутантами осуществлялось либо в виде переписки, либо с помощью автоответчиков, с редкой возможностью живого телефонного разговора. Такая уж специфика. Майк не мог знать, когда уместно звонить, когда брат дома или на задании, поэтому просто решил оставить сообщения. В любом случае, либо перезвонят сразу, либо узнают счастливые новости по возвращении.  В любом случае, все, что сейчас он мог сделать – это записать каждому из них послание. И именно в этом он видел сложность. Возвратившийся Сани протягивает дяде передатчик, а Майки поднимается, оставляя аппарат на столе, чтобы выключить конфорку с готовящимся потихоньку под крышкой  омлетом, на ходу благодаря улыбчивого племяшку. Похоже, все-таки братьям придется подождать с новостями, тут у нас обед почти готов. Он подцепляет плавающие в курином бульоне овощи, пробует их, а после добавляет соли, старательно подбирая по щепотке так, чтобы соленость отвечала вкусовым пристрастиям Донателло. В целом, он счел, что еда для брата готова, осталось лишь отделить жидкое от твердого.

- Помоги-ка мне с этим, - Не без помощи Сандро он подготовил чашку чистого, ароматного бульона, а так же, на всякий случай отдельно измельчил некоторое количество куриного филе и овощей в блендере. Получившаяся паштетообразная масса щедрой порцией была подана отдельно, на случай, если Донни захочет добавки и его организм благоприятно примет пищу. Мутанту чертовски сильно хотелось как следует накормить нашедшегося братца, и он с трудом удерживал в себе намерение сделать всего и побольше, и впихнуть все это в глотку Донни, чтобы он побыстрее поправился. Но чего нельзя, того нельзя, и ему оставалось только улыбаться, предвкушая новую встречу с «потеряшкой».  Мона наверняка уже успела немного подлатать гения, и Микеланджело торопится, держа поднос на одной растопыренной ладони, пока Сани аккуратно заставляет поднос  всем съестным, что они тут наготовили. Над тарелками и чашками  вьется ароматный пар, и у мутанта самого слюнки уже текут от голода, но вначале самое главное – брат. Он плавной походкой следует за Сани в гостиную, и весело ухмыляется, оглядывая Мону с подозрительно блестящими глазами и самого Донни.
- А вот и обед, - он провозглашает это с нотками гордости, ставя поднос на стол,  взгляд его с дотошным вниманием  и тревогой оббегает лежащего брата. – Донни, ты ведь не имеешь ничего возмутительно глупого против куриного бульона? – он сурово хмурится, словно действительно допускает мысль, что его брат за время отсутствия успел вступить в какой-нибудь орден куринопоклонников и принял обет воздержания от поедания куриц. – Тут есть просто бульон, начнем  с него, а еще есть пюре, оно овощное с куриным мясом. Если захочешь добавки, все к твоим услугам, - он широко улыбается я и кивает, быстро переглядываясь с Моной,  – Ну, а для нас вот Сани притащил обычный, с мясом и овощами. Завтракай, наверняка ведь с постели только. 
Он устраивается напротив  дивана в кресле, грея в руке чашку с почти таким же бульоном, что сейчас бережно передает Мона Донателло,  с той лишь разницей, что в нем плавали мелкие кусочки овощей. С одной рукой в такой ситуации только так и будет удобно.  Он с трудом удерживается от смеха, а только лишь фыркает, когда ящерица пригоняет сына залепить пластырем его ссадину, и, наблюдая эту комичную картину, он весьма своевременно вспоминает о Данте, который сейчас был совсем один. Веселость слетает с него, как обертка с конфеты, он делает хороший такой глоток, а потом еще, стремясь побыстрее разделаться с едой.  Должно быть, омлет уже готов, и ему следует отнести порцию мальчишке на крыше. Не стоит оставлять его одного в такие минуты. Надо быть с семьей. Жаль, горячий бульон несколько остужает его намерение вскочить и уйти, и он потихоньку, но с приличным темпом тянет бульон, только и успевая в перерывах улыбаться то одному родственнику, то другому. Наконец, бульон заканчивается и Микеланджело с готовностью вскакивает с дивана.
-  Ну, надеюсь, моя стряпня все еще неплоха, а? – он бодро ставит чашку на стол и выпрямляется, с таким воодушевлением, будто готов горы своротить, прямо вот сейчас. – Там на кухне еще омлет..пойду, проконтролирую! – он взмахивает рукой, показывая, что не знает, когда вернется, но его уход не должен никого волновать. Сущая ерунда, дело житейское. Он шустро покидает гостиную, успел напоследок шутливо показать Сани кулак, мол, веди себя прилично! Приду, проверю!

На кухне, сняв крышку и чуть не утонул в пару от готового по всем параметрам омлета, он ловко разделил его на четыре части и добрую половину оного сложил на тарелку. Крепко удерживая вилку и исходящую паром тарелку, он прошествовал мимо гостиной с самым непроницаемым выражением лица и скрылся на лестнице, поднимаясь вверх, к Данте. Мальчишка, наверное, уже успел достаточно известись для достижения терапевтического эффекта, но дальше, несомненно, нуждался в поддержке близких. Майк ногой открыл дверь, ведущую на крышу, и с непривычки зажмурился, здесь было солнечно и донельзя уютно. Ветер приятно пахнул ему в лицо, срывая с еды дымок.
- Хеей, Данни? – он нашел его взглядом, ласково улыбаясь. Не зная, дуется ли он на него, мутант  не торопился налетать на ребенка. – Можно мне присоединиться? – он подходит к сидящему на бордюре мальчишке, вежливо и ненавязчиво ожидая его ответа. И, дождавшись утвердительного кивка, присаживается рядом. 
- Держи, тебе стоит позавтракать, - он протягивает племяннику тарелку, тоже  глядя на горизонт, - Это Сани приготовил, - ни к чему добавил он. Ну, а может потому, что омлет, как он знал, совершенно несолёный, хехе. Пока племянник молча и скорбно, как кажется Микеланджело, ковыряется в тарелке, сам мутант вновь с наслаждением дышит полной грудью, наслаждаясь запахами воздуха. Ему всегда нравилось, как он изменился, и это единственное, что радовало его в кишащем зомби городе. Чистый воздух, без всяких выхлопов и прочего. Когда-то это было фантастикой.
- Извини меня, Дани. Ты ни в  чем не виноват, – эти слова сорвались с его губ прежде, чем он даже сам понял, что заговорил. – Я понимаю, должен был раньше понять! Это непросто, принять все так запросто. Мне стоило раньше подумать об этом перед тем, как выговаривать, - он переводит взгляд на племянника, уже жалея, что вообще открыл рот до того, как тот хотя бы нормально поест. Весь день он ведет себя как болван, постоянно не думая о других. И сейчас-то начал, идя на поводу у сожалении и вины. И поэтому  не сразу заметил, как вдруг стало влажно в его носу, пока на ладонь не капнуло. Он с недоумением и даже возмущением уставился на задорно капающую с его физиономии ярко-красную кровь, планомерно забрызгивающую его руку и пластрон, и бог еще знает, что. Черт, это все-таки не так вовремя. Рефлекторно зажимает нос ладонью, и чуть приподнимает голову вверх, чувствуя теперь, как скатываются влажные потоки крови по его горлу вниз, в пищевод и желудок.
- А? Может, не надо? – его плеча касается Данте, настойчиво предлагая использовать маску в качестве тампона.  Конечно, понятно, что надо чем-то кровь попытаться остановить, но маска все-таки не просто так вещица. Это символ… и делу это все равно не поможет, Майку требуется что-то серьезнее, вроде инфузии фактора свёртывания. И все-таки он принимает предложенное, плотно прижимая ткань к носу и вновь задирая голову. Данте с растущей тревогой наблюдает за ним, и задает вполне законный вопрос, а давно ли его дядя-балбес делал себе вливания? Маска быстро темнеет от крови, а Микеланджело сглатывает собравшуюся кровь, чуть морщась.
- Не так давно, Дани, - обтекаемо бурчит он в маску, чуть пожимая плечами и отводя взгляд в сторону. Инфузию он делал достаточно давно, чтобы сейчас глотать кровь, которая продолжает неудержимо течь теперь, так как факторов свертываемости в ней почти не осталось. Сроки как раз подошли.
- Не будем отвлекать маму, ладно? Скоро прекратится, не волнуйся. Я просто разволновался, - он жутковато улыбается окровавленной физиономией. Ага, а заодно и Донни. Брату пока вполне хватает того, что у Майка нет одной руки, незачем вгонять его в панику небольшим кровотечением, верно? Микеланджело поудобнее садится под подозревающим взглядом племянника и с самим расслабленным видом смотрит  в горизонт, про себя костеря свою болезнь.  Конечно, сложно принимать безмятежный вид, когда у тебя с морды и локтя  бодро течет кровь, заляпав полпластрона и руку, но Микеланджело удается на какое-то время хоть как-то успокоить Данте своей уверенностью. На самом деле, ничего из ряда вон выходящего сейчас не происходило, но все же и нормального тут было мало. Укус..не только лишил его руки, но и пагубно сказался на кроветворной системе организма мутанта. Врачи назвали бы это «приобретенная гемофилия», так как в организме нарушился синтез факторов свертывания крови, из-за чего, без оных, тот стал склонен к кровотечениям и анемии, что очень похоже на состояние при классической гемофилии у людей. По факту, Мона Лиза вполне успешно купировала самые плохие моменты этой болезни. Регулярные инфузии факторов свертывания (приготовленные из крови родственников), витамины и прочая поддерживающая терапия, успешно помогали Микеланджело жить с этим и не быть в статусе «инвалид, держать дома в кровати». Иногда, правда, случались спонтанные кровотечения, но дома всегда были нужные препараты, так что тревог и волнений тут было не больше, чем при рядовом растяжении  или вывиха. Да, не самый легкий случай, но совершенно все знали, что делать.  Поводы для волнений могли возникнуть разве что когда препараты начинали заканчиваться…вот как сейчас, например. Но, что однозначно радовало мутанта, пока что об этом знал только он. И он совершенно точно не намеревался позволить кому-то об этом узнать раньше, чем следует.

А кровь тем временем, действительно начала потихоньку сбавлять обороты, Майк заметил перемену и перевел дыхание, если бы это не произошло в ближайшее время, Данте точно бы убежал вниз за тромбином.
- Да не волнуйся, я чувствую, кровь потихоньку сворачивается, - он вернул голову в нормальное положение, вновь сглотнул набравшуюся кровь. Да, однозначно, текло уже не так сильно. 
– Ну вот, испортил тебе весь завтрак! Думаю, мы теперь квиты, а? – он хмыкает, уже отнимая от лица сочащуюся кровью маску. Если он действительно испортил Дани настроение так же, как тот ему на кухне, то и правда, они сравняли счет. Теперь ему бы полотенце или что-то в этом роде, чтобы вытереть лицо. Не хватало с этой размазанной по лицу кровищей идти через весь дом умываться. Можно, конечно, пошутить, что Дани не рассчитал удар, но… Что-то сомнительно было, что кто-то оценит эту шутку в нынешней ситуации.
- Может, пойдем вниз, ко всем? Мне бы только перед этим лицо вытереть, чтобы хотя бы до ванной добраться без лишних приключений, - он закатывает глаза, предвидя возможную реакцию Моны. Ну, и все-таки, тревожить Дона лишний раз тоже не хотелось. Пусть отдыхает и выздоравливает спокойно. А то, кто его знает, и так смотрит на брата с такой смесью жалости и ужаса, что Микеланджело действительно становится несколько обидно, он-то себя инвалидом никак не считал. А тут вообще непонятно, что решит. Что он, например, недееспособный. Хаха! Но вообще не смешно будет.
- Давай, ты дуй к матери и брату, а я  по-тихому умываться, ладно? – с кое-как вытертым лицом, Микеланджело готовится преодолеть открытое пространство до ванны, заручившись поддержкой племянника. Что ж, сегодня они немного в сговоре, но это простительно. – Там еще бульон на столе, поешь! – как заправская курица-наседка не забыл указать мутант, становясь на изготовку.  И, когда Данте и в самом деле направился к своим, ожидая, что дядя очень скоро к нему присоединиться на этих посиделках, Майк быстрым шагом проскользнул мимо гостиной в ванную комнату, не глядя на присутствующих, надеясь так же, что они не глянут на него. Плотно закрыв за собой дверь, он включил теплую воды и принялся старательно умываться, смывая кровь. Сейчас он закончит, вытрет руку и вернется на кухню - надо же уже сообщить старшим братьям, что Донателоо вернулся!

Отредактировано Michelangelo (2013-11-17 05:31:36)

И вот уже во второй раз Дон испытал странную, непередаваемую гордость, но теперь уже от осознания, что и его старший сын, Дани, тоже оказался наделен изобретательским талантом. Значит, ребята работали вместе... и во всем друг другу помогали. Сказать, что Донателло был доволен ими — значит, ничего не сказать. Послушно смолкнув, мутант пронаблюдал за тем, как Сандро торопливо ныряет под стол: мальчик хотел, чтобы отец все ему записал и, по возможности, начертил. Не сдержав улыбки, Дон взял у него бумагу и карандаш. Коли уж на то пошло, он сам с удовольствием присоединился бы к сыновьям и помог им довести механизм до совершенства.
— Нет... мне совсем не трудно, — тихо откликнулся он, скользнув по лицу Сани теплым взглядом, после чего вновь склонился над столешницей и, по-удобнее опершись на нее локтями, принялся быстро водить острием грифеля по тонкому, разделенному на ровные квадраты полотну. Не прошло и минуты, как бумагу покрыли многочисленные и немного грубоватые чертежи — пока что это были лишь наброски с короткими приписками к той или иной детали. Сани все это время стоял рядышком, чуть ли не прижимаясь к плечу отца и с любопытством наблюдая за каждым движением его руки. Донни нет-нет да посматривал на круглое, светящееся восторгом лицо: Сани аж дыхание затаил, не решаясь вымолвить ни слова, как будто бы опасаясь, что он собьет Донателло с правильной мысли. Последний же то и дело прерывался, указывая карандашом на отдельные схемы — все-таки, некоторые вещи было проще и быстрее объяснить на словах. Во время одного из многочисленных пояснений, дверь в мастерскую с шумом распахнулась, и Дон, оборвав себя на полуслове, резко обернулся к забежавшему внутрь Данте, как будто невзначай прикрыв собой недоделанный протез. То же самое машинально сделал Сани, и оба мутанта с облегчением вздохнули, продемонстрировав прямо-таки феноменальное семейное сходство.
— ... а он что тут делает? — подчеркнуто холодно осведомился Дани, и его отец, сам того не желая, нахмурился в ответ. Ему не нравилось, что мальчик говорит о нем в третьем лице, да еще и в таком нарочито пренебрежительном тоне. Не обратив ни малейшего внимания на реакцию Донателло (а может, попросту проигнорировав оную), Дани с упреком повернулся к брату: — Только не говори, что я зазря полчаса, как дурак, отвлекал маму. Доброе утро, — наконец, соизволил он поприветствовать отца, но тон его при этом не стал теплее или дружелюбнее.
— Доброе утро, — эхом откликнулся Дон и смолк, внимательно наблюдая за лицом старшего сына. Тот все еще выглядел недовольным, а Сани — напротив, страшно смущенным и капельку растерянным. Ворча, его брат обошел стол, и в этот момент его взгляд упал на исписанный листок под рукой Донателло. Последний немедленно убрал ладонь, позволяя Данте ознакомиться с записям — что тот и сделал, все еще сохраняя донельзя хмурое выражение лица. Почему-то Дона немного повеселила его смурная мордашка: в таком настроении Дани казался ему уменьшенной копией Моны, со всеми ее сердитыми гримасками и ужимками. Лицо гения разгладилось, и он уже гораздо спокойнее оперся руками о край рабочего стола, прислонившись к тому панцирем и продолжая молчаливо следить за черепашатами.
— Да, конечно, — негромко откликнулся Дон, услыхав сдержанную просьбу Данте, и умиротворяюще улыбнулся в ответ — к сожалению, на мальчика это не произвело ни малейшего впечатления, и взгляд его остался до крайности враждебным. Донателло стоило усилий сдержать тяжкий вздох — ну точно, Мона как она есть, версия номер два и не факт, что отформатированная... Прежде, чем отец и его сыновья успели возобновить разговор, за плотно закрытой дверью вновь послышались чьи-то шаги. Близнецы немедленно заметались по мастерской, торопясь накрыть протез чем-нибудь и убрать его под стол, подальше от посторонних глаз, но их спешки явно было недостаточно.
— Ну вот… Сани, шевелись! да осторожнее ты! — чуть ли не в панике шипел Дани, а его брат горестно проныл в ответ, трепетно прижимая металлическую руку к груди:
— Сгорел наш "сюрприз"… — вид у него при этом было до того несчастный, что у Дона невольно защемило сердце. Нет, нельзя допустить, чтобы их тайна оказалась раскрыта раньше срока... К тому же, если Майки хотя бы отчасти прознает о готовящемся для него сюрпризе, то прятать протез дальше станет попросту нереально. Чуть прищурившись, Донателло неожиданно оторвался от столешницы и направился к двери, обходя растерянно сбившихся в кучку сыновей.
— Это мы еще посмотрим! — уверенно сказал он, с какой-то хитрой улыбкой ныряя в глубокую тень сбоку от дверного проема. Несмотря на годы пропущенных тренировок, Дон чувствовал себя так, будто с поры его последнего занятия с мастером Сплинтером прошло от силы два-три дня. Это было довольно странно... и удивительно, но гений откровенно радовался тому факту, что его тело каким-то чудесным образом сохранило память обо всех боевых трюках и приемах, не раз спасавших ему жизнь в драках с ниндзя Клана Фут... Интересно, что с ними сталось за эти десять лет?
"Так уж ли это важно," — беззаботно подумал Донни, бесшумно выпрыгивая из своего укрытия и одним быстрым движением подхватывая на руки вошедшую в помещение Мону Лизу. Его возлюбленная издала короткую испуганную трель, явно не ожидая подобного "нападения", и задергалась, стремясь высвободиться из железной хватки мутанта. Пользуясь возникшей суматохой, Дани и Сани быстро запихали протез куда-то в потайное местечко, известное только им двоим — Дон не стал присматриваться, предпочтя сосредоточить все свое внимание на саламандре. Та уже сообразила, что к чему, и теперь звонко хохотала, шутливо отмахиваясь от супруга длинным хвостом. Ее непослушные кудри растрепались, выбившись из-под тугой резинки, и Дон украдкой вобрал грудью их запах. На лице мутанта светилась широкая, коварная ухмылка.
— Ты что делаешь?! Опусти меня на землю! И вообще тебе лежать надо… ай… Дон, хватит! — она снова взвизгнула, когда Донателло неожиданно закружился вокруг собственной оси, отчего полы докторского халата Моны ураганом взметнулись в воздух, подхваченные резким порывом. Донателло тихо рассмеялся, откровенно наслаждаясь происходящим, и с явной неохотой опустил женщину обратно на пол, едва заметно при этом пошатнувшись: пожалуй, он все еще был слишком слаб для подобного рода забав. После подобного "аттракциона" кружилась голова, и Дон словно бы невзначай приложил ладонь к дверному косяку, все еще обнимая Мону свободной рукой и слегка прижимая ту к своему пластрону.
— Что на тебя нашло? — выдохнула саламандра, с изумленным, но довольным видом заправляя волосы обратно в прическу.
— Просто неудачно обнял, подумаешь, с кем не бывает! — весело откликнулся Сани, опережая ответ Дона, и последний украдкой подмигнул сыновьям поверх встрепанной головы Моны. Его улыбка, впрочем, очень быстро скисла и сменилась откровенно недоумевающим выражением: Данте, в отличие от брата, казался донельзя мрачным и даже каким-то... рассерженным, что ли? Донателло проводил его слегка обиженным взглядом, совершенно не понимая, что именно он сделал не так. Быть может, Дани ревновал Мону? Скорее всего, так оно и было, учитывая, что Донни по-прежнему был для него совершенно чужим, посторонним дядькой, свалившимся невесть откуда подобно снегу в середине знойного июля. Где-то под ухом раздался тихий, усталый вздох, и Дон перевел вопросительный взгляд на замершую рядом Мону.
— Интересно. Когда-нибудь я пойму, что он хочет? — пробормотала она донельзя удрученно. Сандро казался не менее раздосадованным, чем его родители.
— Мам, не расстраивайся так… он сейчас слегка не в себе. Пройдет…
— У тебя все "пройдет", сокровище мое, — фыркнула Мона, впрочем, чуть взбодрившись и отняв руку от лица. Обернувшись к Дону, она запрокинула голову и с ироничной усмешкой вгляделась в лицо любимого. — Все такая-же каланча, — Донателло лишь сдержанно улыбнулся в ответ. Прохладная, нежная ладонь легла на его лоб, смерив температуру. Во взгляде ящерицы промелькнуло удовлетворение. — Ну вот… уже гораздо лучше. В гостиной, на столике я тебе приготовила лекарство, обязательно выпей. По дому не слоняйся, ляг в кровать, — строго наказала она изобретателю, подправив свою реплику грозным покачиванием когтистого пальчика. — Тебе нужен еще денек хотя бы. Я проверю! Если ты еще не все забыл, то знаешь, лучше меня не провоцировать, — Дон нарочито тяжело вздохнул, закатив глаза, и мягко обхватил кисть саламандры, наградив ту осторожным поцелуем — прямиком в подушечку указательного пальца.
— Уж я-то знаю, — откликнулся он шепотом, после чего сделал шаг назад, выпустив Мону из объятий и позволив той спокойно выйти за дверь. Взгляд мутанта вернулся к тихонько приблизившемуся Сандро: мальчик смущенно и одновременно благодарно улыбался, и Дон в который уже раз поразился разнице в столь непохожих характерах близнецов.
— Я прилягу, но чуть попозже, когда мы все сядет за стол и позавтракаем, — откликнулся Дон, глядя на сына с высоты своего роста и чувствуя себя при этом достаточно неловко. Все же, ему было гораздо проще смотреть на Сани, когда они оба низко склонялись над столешницей, обсуждая угол наклона между осями и прочие детали чертежа. Тем не менее, общаться с ним было гораздо проще, чем с букой Данте. — Я уже достаточно хорошо себя чувствую, так что тебе не о чем волноваться. Твоя мама хорошо знает свое дело... — он добавил это, чувствуя необходимость как-то поддержать беседу: Сани стоял с низко опущенной головой и как-то беспокойно сжимал книгу в ладонях. Создавалось впечатление, будто его терзает что-то, и Дон поневоле занервничал, уже заранее предчувствуя, о чем именно он хочет его спросить.
— Папа… а где ты был?... — вот оно. Донателло на мгновение задержал дыхание, чувствуя, как стремительно мрачнеет его лицо и тяжелеет взгляд. Да, разумеется, он ждал этого вопроса... но это вовсе не означало, что он был к нему готов.
Вот как, спрашивается, объяснишь родному сыну, что все эти десять лет ты бултыхался в наполненном химической гадостью аквариуме в подвале дома на соседней улице?
Дон отвел взгляд, размышляя над ответом, а затем негромко вздохнул и вновь повернул лицо к черепашонку, с какой-то извиняющейся улыбкой накрыв его зеленую макушку своей теплой, шероховатой ладонью.
— Ближе, чем ты можешь себе представить, — шепнул он как-то устало. Разумеется, он прекрасно понимал, что подобный ответ не удовлетворит детского любопытства. Поразмыслив еще немного, мутант осторожно опустился на одно колено перед мальчиком, так, что их лица оказались примерно на одном уровне. Сани смотрел необычайно серьезно и в то же время как-то робко, словно боялся, что отец рассердится или огорчится. В какой-то степени, Дон и вправду чувствовал себя расстроенным, но причина крылась совсем в другом. Изобретатель осторожно накрыл ладонями худенькие плечи Сандро, внимательно и в тоже время как-то печально заглядывая в его широко распахнутые глаза.
— Мне сложно объяснить тебе причину, по которой меня не было с вами так долго, — медленно произнес он, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. — Я многого не помню... По сути, все эти десять лет я провел в подобии глубокого анабиоза, — он запнулся, не зная, знакомы ли его сыну подобные слова. Но, в конце концов, раз Сани умудрился на пару с братом разработать и частично собрать сложный нейроуправляемый механический протез... — И пришел в себя около двух суток назад, в заброшенной лаборатории, примерно за несколько часов до встречи с твоим дядей Майки, — продолжил он, едва ощутимо сжав пальцы. Первая же попытка вспомнить детали его кошмарного пробуждения вызвала нездоровую пульсацию в висках и смутную боль где-то под сводами черепной коробки. — Возможно, мне удастся понять, что именно со мной произошло, когда я немного подлечусь и вернусь в то здание... А пока что мне больно даже просто об этом думать, — на этих словах Дон отнял одну руку от плеча Сандро и поднес ее к собственному лбу, намекая таким образом на терзающую его мигрень. — Послушай... я понимаю, что вам с братом непросто смириться с моим возвращением... возможно, вы думаете, что я совсем вас не люблю, — черт, как же нелегко ему было сказать это правильно — без лишней сентиментальности, но в то же время искренне и с чувством, не скатившись при этом в дешевую мыльную оперу... — На самом деле, мне очень непросто свыкнуться с мыслью, что у меня есть уже подросшие сыновья, ведь я исчез еще до того, как ваша мама успела сказать мне о беременности. Я помню себя еще совсем молодым мутантом, не обремененным родительскими обязанностями, но сейчас я готов принять эту ответственность и заботиться обо всех вас. Просто... мне нужно немного времени, хорошо? — и Донателло чуть склонил голову, как-то робко, почти просяще глядя на притихшего черепашонка. Тот молчал несколько мгновений, а затем неожиданно поднял руки и обхватил ими шею горе-отца, порывисто прильнув щекой к его пластрону. Этот жест в какой-то степени лишил гения дара речи, но ненадолго: чуть придя в себя от изумления, Дон осторожно обнял Сани в ответ, прижав к своей груди. Что ж... не так уж и страшно это было. Даже наоборот — тепло и уютно, как если бы он сам оказался в объятиях своего родного отца. Забавное ощущение... Дон моргнул, раз, другой: зрение как-то странно затуманилось, но то были всего лишь слезы. Что ж... похоже, одна большая потеря только что окупилась двумя дарами поменьше. По крайней мере, на душе было уже не так тоскливо, как раньше.
Интересно, удастся ли ему с таким же успехом достучаться до вечно угрюмого и неприветливого Данте?...
Отстранившись, Донателло неуверенно скривил губы в ответ на широченную, солнечную улыбку Сани и покорно поднялся с колен, увлекаемый сыном на кухню. Да, точно... завтрак. За всем этим разговором он совсем позабыл о своем голоде... А ведь пустой желудок уже не раз и не два напоминал своему владельцу о необходимости закинуть в него что-нибудь съестное — и желательно посытнее и калорийнее, нежели постный куриный бульон. В то же время, Дон запоздало вспомнил об оставленном в гостиной лекарстве. Остановившись, мутант смущенно обратился к вопросительно обернувшемуся на него Сандро:
— Послушай-ка, я совсем забыл о своих таблетках... Думаю, будет лучше выпить их до еды. Ты не мог бы... принести их мне? Если тебе не сложно, — нет, изобретатель, конечно же, мог сходить за ними и сам, но Донни пока что очень плохо ориентировался в убежище и потому не был уверен, что сможет быстро отыскать нужное ему помещение. К счастью, Сани быстро смекнул, что к чему, и с готовностью закивал в ответ. Кажется, его порадовала сама возможность сделать отцу приятное.
— Конечно, па. Я мигом! — жизнерадостно чирикнул он, стремительно поднырнув под локтем старшего мутанта и устремившись куда-то в противоположный конец коридора. Дон, удержавшись, засмеялся и шутливо задрал обе руки к потолку, давая сорванцу больше пространства для виража.
— Не спеши, — добродушно крикнул он вслед умчавшемуся черепашонку, — я подожду тебя за столом, — и, все еще посмеиваясь, гений в одиночку продолжил свой путь — благо, Сани задал ему верное направление, да и пройти мимо узкой, золотистой полосы яркого света, падающей из-за чуть приоткрытых дверей на кухню было ой как не просто. Приблизившись, Донателло расслышал громкий и какой-то даже сердитый голос Моны, доносящийся из помещения, и тихо хмыкнул себе под нос: ну, значит, он точно не ошибся... Взявшись было за круглую дверную ручку, мутант, однако, настороженно замер на месте, не спеша заходить внутрь: ему почудилось, что в словах Моны промелькнуло что-то о... лекарстве? Донни насторожился, не зная, как лучше поступить. С одной стороны, было очень неправильно подслушивать чужой разговор — ведь это же его родные, у них изначально не могло быть никаких секретов от гения... или, все-таки, могло? Помешкав, Дон чуть шире приоткрыл дверную створку и осторожно заглянул внутрь, отыскав взглядом широкий панцирь брата: тот стоял спиной ко входу в комнату и, кажется, успокаивающе обнимал прижавшуюся к нему саламандру. Донателло почувствовал, как его стремительно охватывает беспокойство: что такого, черт возьми, еще могло произойти, что Мона пришла искать утешения у Микеланджело, проигнорировав при этом отца собственных детей...? Впрочем, уже в следующий миг Дон едва не шлепнул себя ладонью по лбу: ну конечно же, она просто была на нервах от всего происходящего. Должно быть, она сильно беспокоилась о самочувствии любимого... и в то же время не могла сказать об этом прямо, по всей видимости, не желая тревожить его лишний раз. Вот и сорвалась на бедном Майке... и тут же с ним помирилась. Ведь помирилась же? Донателло внимательно присмотрелся к силуэтам близких и напряг слух, пытаясь разобрать, о чем они друг с другом говорят. Быть может, ему показалось, но в речи брата вновь промелькнуло слово "лекарство"... Признаться, это уже здорово настораживало. Ведь с ним же почти все в норме; подумаешь, легкая слабость и мигрень... не с чего им было так о нем волноваться. Дон уже приготовился зайти-таки на кухню и двумя словами развеять все их опасения, но в этот момент случилось нечто такое, отчего у изобретателя аж глаза на лоб полезли: привстав на цыпочки, Мона нежно коснулась губами чуть зардевшейся щеки Микеланджело. Это было довольно... неожиданно. И в какой-то степени даже обидно. Донателло обескураженно замер в проходе, немо взирая на происходящее, а затем вновь аккуратно прикрыл дверь, оставив, впрочем, небольшую щелочку для дальнейших наблюдений. И что это, спрашивается, только что было?
"Ты просто все неправильно понял, Дон," — мысленно приструнил себя мутант, чувствуя, как сердце гулко стучит у него под пластроном. — "Это просто поцелуй в щеку. Он твой брат; она твоя жена. Они прожили вместе десять лет и вдвоем вырастили твоих сыновей. Не удивительно, что она проявляет свою благодарность подобным способом... так ведь?" — мысли путались, становясь все более глупыми и растерянными. А что, если... да нет же, быть того не может. Он бы понял... он бы узнал. Она не могла так просто смириться с его исчезновением. То есть, ей, конечно же, было очень непросто все это время... но... не до такой же степени!
"...или все-таки...?" — Дон в смятении прижал ладонь к губам, слегка сжав и без того "помятое", болезненно осунувшееся лицо. Взгляд его вновь вернулся к подозрительно шепчущейся у плиты парочке. Гений весь обратился во слух, стремясь понять, о чем был их дальнейший разговор... и услышанное ему совсем не понравилось. Вмиг позабыв обо всех своих неприятных догадках, Донателло с затаенным дыханием прижался лбом к дверному косяку.
"Инфузия?..." — и вправду, что за чертовщина? Зачем Майку могло понадобиться вводить себе какие-то... ох, панцирь, ну конечно же. Говоря о лекарстве, они имели в виду совсем не Донателло. Речь шла о Майки! Но... почему же... что с ним было не...
— САННИ! — голос Моны неожиданно громыхнул у самой двери, отчего Дон едва не выпрыгнул из родного карапакса. Спешно попятившись, Донателло практически полностью "утонул" в темном углу коридора — не заметив его, саламандра решительно прошествовала мимо возлюбленного и уже очень скоро скрылась из виду. Майки, судя по всему, остался на кухне, вернувшись к готовке... а его брат так и остался в своем импровизированном укрытии, отрешенно потирая пальцамт подбородок и напряженно что-то обдумывая. И так, судя по всему, Микеланджело был чем-то серьезно болен... Как правило, инфузионная терапия назначалась в тех случаях, когда организм пациента нуждался в восстановлении или предотвращении потери жидкости — к примеру, при сильном обезвоживании. Быть может, его ранили? Но Дон не заметил на его теле никаких свежих ран... Если, конечно, не принимать во внимание отсутствующую руку — но Майки потерял ее слишком давно, чтобы это как-то значительно сказалось на его нынешнем самочувствии. Между тем, Мона выглядела по-настоящему встревоженной состоянием весельчака. Что же с ними приключилось? И знали ли об этом все остальные? Братья, племянники... Если подумать, Сани и Дани должны быть в курсе, раз уж Мона требовала их присутствия. К слову, о Сани...
— Дядя? — мальчик бесшумно проскальзывает в дверной проем, и Донателло приходится сильнее вжаться панцирем в стену, дабы не попасться ему на глаза. Вскоре Микеланджело и его племянник выходят в коридор и направляются куда-то вглубь дома. Первый порыв — на цыпочках прокрасться за ними, но... разве это правильно? Так или иначе, Дон обязательно выяснит, что именно приключилось с его младшим братом, но только не путем слежки. Хватило ему того, что Мона на его глазах поцеловала Майка в щеку... По-семейному теплый и невинный жест, почему же он вызывал столько смущения и досады в душе изобретателя? Медленно выйдя из темноты, Дон толкнул дверь и наконец-то вошел на кухню; в ноздри тотчас ударил горячий запах блинов. В глаза мутанту бросилась кучка таблеток и стакан, наполненный каким-то лечебным раствором: Сани принес это сюда, прежде чем увести дядюшку в лабораторию к Моне... Донателло молча сгреб лекарства в ладонь и слегка потряс их в кулаке, мешая разноцветные капсулы друг с другом, после чего, не глядя, опрокинул всю горсть себе в рот. Взял стакан и сделал несколько больших глотков, после чего аккуратно поставил опустевшую стеклотару в раковину. Прохладная вода приятно охладила кожу, и тогда Дон обратил внимание на то, что у него вновь поднимается температура. Что ж... возможно, он слегка переоценил собственные силы. Поразмыслив, Донни все с тем же задумчивым выражением лица опустился за стол, упершись в него локтями и ткнувшись лбом в скрещенные пальцы. Быть может, все-таки стоило пойти следом за Майки и Сандро?...
"И что бы я им сказал? Что я следил за ними, пока они украдкой обжимались на кухне?" — пожалуй, эта мысль вышла какой-то слишком уж злой. Они ведь вовсе не... он не мог так сильно сомневаться в собственной семье. У него не было никаких веских оснований на подобную ревность. Не меняя позы, Дон напряженно выдохнул сквозь плотно сомкнутые зубы и, зажмурившись, с силой потер веки подушечками пальцев. Если бы только голова так сильно не болела...
"Признайся уже — ты слишком много думаешь, Донни... и, возможно, сам себя накручиваешь. Главное сейчас — это убедиться, что с Майки все в порядке. Ты должен пронаблюдать за ним... как можно внимательнее, не упуская из виду ни малейшей детали. Коли уж на то пошло, он не выглядит больным или изможденным. Если только немного бледноватым и менее подвижным, чем раньше. Ну так он уже давно не ребенок и даже не подросток. Все когда-нибудь успокаиваются и прекращают вести себя как жизнерадостные идиоты... И ты тоже должен привыкнуть к своей новой роли. Глава семейства... надо же..." — шестоносец глухо хмыкнул в ответ на собственные мысли и, поднявшись со стула, приблизился к кухонным шкафчикам. Тихо захлопали многочисленные дверцы: пожалуй, он мог бы накрыть на стол, пока его родные были заняты терапией. Увы, но в данный момент это было самое большее, что он мог для них сделать...
"Так, а куда подевались все тарелки?..."

До самого конца дня Донни каким-то образом умудрялся вести себя как ни в чем не бывало, старательно делая вид, что он ни о чем не догадывается и вообще куда больше заинтересован другими вещами: к примеру, полуденным сном на кушетке. Голова после завтрака разболелась нещадно — отчасти из-за того, что он слишком пристально наблюдал за Майком, пока тот увлеченно поедал уже остывшие блинчики, и напряженно раздумывал над причинами, из-за которых последнему могли понадобиться лекарства и инфузионные процедуры... Проще, конечно же, было бы спросить об этом напрямую, но это означало, что Дону также пришлось бы сознаться в слежке, а изобретателю вовсе не хотелось смотреть в пол и краснеть аки провинившийся ребенок пред глазами младшего брата, близнецов и Моны Лизы. Глупо, конечно, но что поделать... Едва покончив с трапезой и смиренно отчитавшись пред супругой о принятых им таблетках, Донателло, пошатываясь, вернулся в свою комнату и отрубился на ближайшие несколько часов, уже не в состоянии бороться с одолевающей его мигренью. Проснувшись же во второй половине дня, Дон — о, счастье! — почувствовал себя гораздо лучше и решил проверить, чем заняты его домочадцы. Как выяснилось, каждый из них был поглощен работой: Мона звенела склянками в лаборатории; двойняшки приглушенно спорили о чем-то за дверью мастерской; ну, а Майки... Майки сладко похрапывал на диване, накрыв лицо книгой и умиротворенно свесив здоровую руку с края сидения. Донателло не мог сдержать усмешки — в какой-то степени, воцарившаяся в доме тишина действовала на него умиротворяюще. Приблизившись к спящему, Дон аккуратно подцепил краешек раскрытого топа и снял его с веснушчатой физиономии брата, на несколько мгновений задержав на той свой пристальный, цепкий взгляд. Да, пожалуй, Майки и впрямь казался сильно бледнее обычного... и гораздо худее. Был ли тому причиной возраст и многочисленные тяготы, выпавшие на его долю? Ответа на данный вопрос Донателло не знал. Поразмыслив, изобретатель осторожно коснулся запястья Микеланджело: он знал, что сон у весельчака крепкий, и он вряд ли проснется от того, что кому-то на редкость дотошному и достаточно сильно озабоченному его здоровьем вдруг вздумается проверить пульс спящего мутанта. Задумчиво хмыкнув, Дон отвел взгляд от брата и покосился на книгу в собственной руке. Поэзия... надо же. Донателло все также тихо отошел от дивана и опустился в соседнее кресло. Пожалуй, было бы неплохо тоже занять себя чем-нибудь, да хотя бы даже чтением. Донни всегда любил книги, правда, в отличие от Микеланджело, его гораздо больше интересовала научная и техническая литература. Тем не менее, уже очень скоро изобретатель с головой окунулся в поэмы и стихотворения. Коли уж на то пошло, все это неплохо отвлекало от его разных неприятных мыслей. Прошло, наверно, два или три часа, когда он, наконец-то, перевернул последнюю страницу и, помешкав, отложил книгу в сторону. Словно бы потревоженный шелестом бумаги, Майки немедленно заворочался на своем диване, а затем и вовсе поднял заспанное лицо над подушкой.
— А, это ты, бро... я уж думал, к нам в дом проник зомби, — в привычной ему шутливой манере пробормотал владелец нунчак, после чего оглушительно зевнул — до того громко, что наверняка поднял всех местных мертвяков из их подвалов. Дон невольно ухмыльнулся в ответ, наблюдая за тем, как ставший заметно более массивным и неповоротливым брат с наслаждением потягивается на своем усыпанном крошками ложе, с хрустом разминая суставы.
— Едва ли у меня получится напугать тебя так же сильно, как тогда в убежище, — не без иронии откликнулся изобретатель, в свою очередь, с негромким кряхтением поднимая затекшую задницу с продавленного им сидения. Два старика, не иначе... Не то Майки подал ему дурной пример, не то он сам слишком долго читал в свете торшера, но теперь уже и ему стало гораздо сложнее сдерживать неукротимую зевоту. А ведь он сам проспал большую часть этого дня! — Как насчет приготовить вместе ужин? Я хочу занять себя хоть чем-нибудь, пока Мона вновь не загнала меня в постель, — нарочито ворчливо добавил он, первым направляясь к выходу из комнаты... где благополучно столкнулся лицом к лицу с саламандрой, неодобрительно скрестившей руки на груди. Осознав, как сильно он только что оплошал, Донателло спешно состроил выражение бескрайнего ужаса на своем лице и торопливо проскользнул мимо, едва ли не растекаясь блинчиком по стенке. Молчу-молчу и покорно иду пить лекарства! Впрочем, едва изобретатель оказался за спиной грозно насупившейся ящерицы, как вмиг отбросил все свое напускное благоговение и коварно приобнял Мону за талию, прижав ее спиной к своему пластрону и быстро чмокнув в щеку. Майки и Сандро дружно заулыбались, в то время как стоявший рядом Данте демонстративно закатил глаза — у Дона аж руки зачесались сделать что-нибудь с этим его раздраженно-презрительным выражением лица. Ох, и тяжело ему придется с этим маленьким упрямцем... И почему он просто не мог расслабиться и перестать волчонком зыркать в сторону отца? Можно подумать, Донателло так сильно действовал ему на нервы своим присутствием. К сожалению, Дани не переставал корчить мину даже за ужином. В отличие от общительного (пожалуй, даже слишком общительного) близнеца, он старательно отмалчивался и делал вид, что его не интересует ровным счетом ничего из того, что находится за пределами его тарелки — за исключением, ну разве что, стакана с соком. Но, несмотря на это, вечер вышел на удивление оживленным и веселым: Майки шутил не переставая; Сани тоже не отставал от любимого дядюшки, и вместе им удавалось сделать так, что улыбки ни на секунду не сходили с лиц присутствующих. Закончив ужинать, все семейство плавно переместилось в гостиную, где Дону решили показать альбом с семейными фотографиями. Разумеется, не очень толстый, но в данном случае удивительным было уже то, что мутанты умудрялись заснять что-то на камеру в то время, как их жизням постоянно угрожала смертельная опасность в лице многочисленной армии ходячих трупов. Декорации на старых фото не блистали особой оригинальностью: все те хмурые каменные стены, все та же скромная обстановка... А вот лица на них были разными. С теплотой во взгляде Донни рассматривал портреты своих родных: вот Эйприл с Кейси бодро улыбаются в объектив, приобнявшись и склонив головы друг к другу; два маленьких круглощеких и хвостатых карапуза на руках исхудавшей, но ласково улыбающейся Моны; угрюмый и как всегда чем-то очень недовольный Раф, облаченный в кожаную куртку и с дымящейся сигаретой в зубах — один глаз скрывает "пиратская" повязка из грубой черной ткани, под которой тонкой молнией змеится длинный шрам... Ох, а вот и старина Лео — тоже без столь привычной ярко-голубой маски, с неестественно широко раскрытыми глазами, молчаливо и строго смотрит куда-то мимо фотографа... не видя ничего, кроме затянувших его зрачки пятен-бельм. Чем дольше изобретатель рассматривал эти снимки, тем больше у него сжималось сердце при виде этих пугающих, страшных перемен, происходивших с его братьями. Хотя, конечно, встречались и светлые, радостные фотографии, на которых были запечатлены подрастающие близнецы, коротко подстриженная Мона и — совсем редко — широко ухмыляющийся, но безрукий Майки... В какой-то момент Донни поймал себя на том, что он пристально смотрит на какую-то по-настоящему старую, пожелтевшую фотографию и не замечает капающих на ее истрепанные края слез: мастер Сплинтер тепло улыбался ему в ответ, устало опершись на свою любимую трость. На этом снимке он выглядел больным и сильно ослабевшим, но по-прежнему очень спокойным, как будто бы знал, что когда-нибудь его младший сын сумеет вернуться в семью и воссоединиться со своими родными. Так оно и случилось...
— Простите меня, — глухо пробормотал Дон, поспешив утереть глаза тыльной стороной ладони. Рука его едва заметно дрожала... но эта дрожь мигом ушла, лишь стоило сидевшей рядом Моне крепче прижаться к боку возлюбленного и осторожно погладить его плечо. Это прикосновение успокоило Дона, настолько, насколько это вообще было возможно в данной ситуации. Чуть приподняв уголки губ, мутант аккуратно вернул фотографию на ее место в альбоме и перевернул страницу... чтобы уже в следующее мгновение удивленно округлить глаза. Эту фотографию он прекрасно знал и помнил: на ней был изображен он сам, еще совсем подросток — лет семнадцать, не более того. Как всегда, с глубокими тенями вокруг глаз, с натянутыми на лоб рабочими очками и приспущенной на грудь темно-фиолетовой маской, он робко и как-то неуверенно улыбался зрителю, демонстрируя краешек крохотной щербинки промеж передних зубов. Но почему... как этот снимок...
"Они ждали меня," — промелькнуло в его мозгу потрясенное осознание. — "Ждали меня все эти годы..." — изумленный и в то же время благодарный взгляд скользнул сначала к лицам Моны и Сани, а затем замер на добродушно ухмыляющейся физиономии Микеланджело. Несколько мгновений в гостиной царило неловкое молчание, а затем Дон произнес всего одно-единственное слово, сполна выразившее все его чувства:
— Спасибо.
— Я пойду спать, — неожиданно громко и, пожалуй, даже через сухо раздалось в сторонке. Все то время, пока его родители, дядя и брат рассматривали фотоальбом, Данте сидел в самом дальнем кресле и с насупленным видом читал какую-то книгу, старательно игнорируя все умильные восклицания и шепотки. Кажется, происходящее здорово действовало ему на нервы — и теперь, когда Донателло и остальные так глубоко расчувствовались, его напряжение наконец-то достигло своего пика. Отложив книгу на полку, Дани мрачной тучей проплыл мимо родственником, взяв направление к выходу из гостиной. Мона, однако, поймала его за руку, обвив ту своим гибким хвостом, и строго напомнила сыну о правилах приличия. Данте в ответ скорчил гримаску и сдержанно пожелал всем присутствующим спокойной ночи, после чего вновь отвернулся и окончательно скрылся в дверном проходе. Дон проводил мальчика донельзя расстроенным, даже удрученным взглядом и негромко вздохнул.
— Что ж... уже и вправду очень поздно, — произнес он, закрывая альбом и вручая его Сани. — Думаю, самое время нам всем отправиться на боковую. Спасибо, что показали мне эти снимки, — добавил он уже с легкой улыбкой. Гений действительно был рад, что увидел все эти фотографии, пускай даже от некоторых из них у него страшно щемило сердце. Как ни крути, а очень тяжело осознавать, что он так долго находился вдали от многочисленных радостей и невзгод, пережитых его семейством. Лео, оказывается, полностью ослеп... а Раф потерял один глаз. Донателло пока что не знал, как именно это произошло, но, признаться, ему отчасти и не хотелось этого узнавать. Время не пощадило никого... Но, самое главное, они все были живы и здоровы. Интересно, у кого-нибудь еще появилась своя семья? Поневоле мысли изобретателя вернулись к тому, что он видел и слышал этим утром, стоя под дверью кухни и тайком подглядывая за Моной и Микеланджело. И уже лежа ночью в своей комнате, продавливая панцирем пружины в старом матрасе, Донателло продолжал размышлять над тем, как именно ему стоит интерпретировать объятия и поцелуй Моны, а также ее требование немедленно провести Майку инфузию. Она и вправду сильно переживала о самочувствии весельчака... Если подумать, она вообще очень любила переживать по тому или иному поводу, порой раздувая из мухи слона, но кто знал, насколько серьезной была эта проблема? И с чем, черт подери, граничило ее беспокойство — с банальным опасением за здоровье члена семьи или... с чем-то гораздо большим? Дон тревожно завертелся в своей постели, комкая подушку; взгляд его бессонно метался по темным стенам и потолку, не находя за что зацепиться. Наконец, это настолько ему надоело, что Дон резко уселся и решительно откинул край одеяла, спустив ноги на пол.
— Хватит уже, — тихо укорил он самого себя. Помяв лицо ладонями, Донателло с едва слышным скрипом поднялся с кровати и на цыпочках выскользнул в темный коридор, где ненадолго замер, бдительно прислушиваясь к царящей в доме тишине и заодно пытаясь сориентироваться в непривычной для него обстановке. Не хватало еще случайно ошибиться дверью и нагрянуть, скажем, к безмятежно заливавшемуся храпом Майки... Все также тихо переступая с ноги на ноги, с присущей опытному ниндзя грацией, Донни достиг нужной ему комнаты и, приоткрыв дверь, бесшумно нырнул внутрь. Сейчас он делал то, что, пожалуй, ему уже давным-давно пора было сделать — вместо того, чтобы бестолку метаться в постели и грызть уголок подушки в приступе бессильной ревности. Прокравшись к кровати Моны, Дон аккуратно поддел рукой краешек чужого одеяла... Если Мона и спала до этого, то ее наверняка должны были разбудить прикосновения двух мускулистых, до боли знакомых рук, двумя горячими змеями обвившихся вокруг ее талии. Донателло крепко и как-то даже нетерпеливо прижал возлюбленную к своей жесткой груди, позволив ей сполна ощутит жар его тела; не удержавшись, мутант глубоко и с наслаждением вдохнул столь любимый им аромат непокорных рыжевато-каштановых кудрей.
— И какого панциря мы до сих пор спим в разных комнатах? — задал он вполне резонный вопрос, с теплотой всматриваясь в сонные, но уже потихоньку искрящиеся весельем глаза саламандры, после чего с улыбкой потерся своим носом о ее собственный. Чуть отстранившись, Дон перенес свое туловище таким образом, чтобы, упершись локтями в матрас по бокам от расслабленного тела Моны, темным силуэтом нависнуть прямиком над ней. Губы мутантов слились в долгом, истосковавшемся поцелуе — было довольно непривычно и в то же время упоительно вновь ощущать частично позабытый вкус друг друга, спустя целое десятилетие вынужденной разлуки... Не прерывая ласки, Донателло с наслаждением провел кончиками пальцем вдоль позвоночника гибко извернувшейся под ним ящерицы, чувствуя, как та сладко дрожит и выгибается под его простым, но таким желанным прикосновением. Душа рвалась на части от этой болезненной, выворачивающей наизнанку нежности, и Дон, уже не контролируя себя, жадно припал губами к пылающей шее возлюбленной. Та тихо вздохнула от наслаждения, по-детски невинным и просящим жестом обхватив руками плечи изобретателя. Как же долго она его ждала?

И в самом деле... хватит уже.

Лежа рядом с мирно спящей Моной и расслабленно водя рукой по ее теплой спинке, Донателло как-то совершенно бездумно рассматривал темный потолок у себя над головой, чувствуя при этом безграничное спокойствие: все его тревоги волшебным образом поулеглись, и теперь единственной неразрешенной "проблемой" оставалось болезненное состояние брата. По естественным причинам, у Дона пока что не было возможности расспросить супругу о том, зачем Микеланджело вдруг понадобилась специальная терапия и лекарства — но эти вопросы вполне могли подождать до утра. Предоставив саламандре как следует выспаться перед завтрашним днем, Донателло и сам умиротворенно прикрыл глаза, пытаясь настроиться на долгий и приятный сон в объятиях любимой подруги... Однако что-то мешало ему погрузиться в дрему. Насторожившись, гений с подозрением прислушался к доносящемуся из-за стены похрапыванию Майка: нет, эти звуки явно не были связаны с той потрясающей какофонией, издаваемой могучей глоткой его младшего брата. Быть может, черепашке показалось, но... стоило проверить его догадку. Аккуратно выскользнув из обмякших ручонок Моны Лизы, Дон тихо вышел в коридор, вот уже второй раз за эту ночь пытаясь сориентироваться в кромешной тьме. Приблизившись к двери в комнату близнецов, мутант осторожно толкнул ее внутрь и вновь замер на полушаге, отчаянно напрягая зрение и слух. Спустя какое-то время, Дону все же удалось разглядеть силуэт большой двухъярусной кровати. Понять, кто из сыновей где спит было практически нереально: их и при ярком свете дня было непросто различить, что уж говорить о погруженном в густой мрак помещении?... Впрочем, сейчас это было совершенно неважно. Кому-то из близнецов явно снилось что-то ну очень нехорошее — бедный мальчик активно ворочался под одеялом, норовя сбросить то на пол, и поминутно постанывал, а иногда и вовсе жалобно вскрикивал, не в силах вырваться из плена мучившего его кошмара. Дон встревоженно склонился над сыном, стараясь не задеть головой верхний ярус кровати, и коснулся рукой маленькой четырехпалой кисти. Мальчик инстинктивно дернулся, не просыпаясь, но Донателло все-таки успел ощутить холодный пот, обильно проступивший на его разгоряченной коже.
— Эй... малыш, проснись, — тихо, но требовательно шепнул он, положив ладонь на плечо сына и ощутимо его потряся. Поначалу от этого не было ни малейшего эффекта: ребенок продолжал метаться и бормотать что-то невнятное, так что Дону пришлось еще пару раз крепко его встряхнуть. — Ну же, сынок, это всего лишь сон... Открой глаза, — скомандовал он уже громче и — о чудо! — глаза черепашонка резко распахнулись. Прежде, чем Донни успел среагировать, мальчик всем телом рванулся вперед, ударившись о костяную защиту отца, и с жалобным криком вцепился ему в плечи. Это было довольно... неожиданно, но Донателло все-таки обнял малыша в ответ, позволив ему чуть ли не до хруста сжать родительский пластрон и спрятать на нем свое заплаканное лицо. Рука его ласково легла на вспотевший затылок сына.
— Тише, Дани, это всего-навсего кошмар, — шепнул он, каким-то интуитивным образом угадав правильное имя. Объятия мутанта стали чуточку крепче, и он утешающе погладил мальчика по панцирю, надеясь, что это хотя бы отчасти его успокоит. — Папа с тобой. Все будет хорошо...

Еще потягиваясь после хорошего, толкового сна на диване, Майк лениво позевывал и задумчиво оглядывал недра распахнутого холодильника, ожидая, когда к нему присоединится Донателло. В голове волей-неволей проносились строки из прочитанного перед сном, сбивая с прагматичных мыслей о продуктах и рецептах. Лирика, особенно длинные, тяжкие поэмы, всегда здорово помогали ему уснуть в особенно интересных местах. В этот раз спалось особенно сладко и чертовы стихотворения вязко болтались в голове, будто желе, тормозя черепаху и сбивая с неторопливых размышлений о бифштексах, печеной курочке и рисе. Впрочем, очень скоро позади раздались знакомые тихие шаги, и мающийся от безделья Донни быстренько растормошил соню вопросами-призывами к немедленному действию,  и вот они уже вдвоем принялись за готовку ужина, иногда неловко сталкиваясь краями мощных панцирей. Что поделать, они друг другу в таких габаритах пока не привыкли… Сунувшегося было к ним Сани Майки быстренько отправил восвояси – на кухне, не то, чтобы маленькой, оказалось тесновато для двух взрослых черепах-мутантов, и один вертлявый мальчишка с хвостом и грацией Микеланджело и вовсе превратил бы это место в бочку с селедками. Впрочем, племянник не обиделся упущенному моменту побыть с отцом и живо упорхнул к брату, к некоторому облегчению старших. Конечно, было бы неплохо побыть всем вместе, но, черт побери, Майки тоже хотелось пообщаться с Донателло наедине. Тоже, знаете ли, соскучился. И очень хотел узнать его историю. Прежде, он терпеливо ждал подходящего случая и не желал особенно наваливаться на пока еще ослабленного брата с расспросами, но, вот так, бодро возясь с продуктами с ним бок о бок, вдруг подумал, а почему бы не сейчас? Когда сама собой угасла предыдущая тема их неторопливого, в общем-то, ни о чем, разговора, он приостановился и, стрельнув глазами в сторону трудящегося рядом Донни, начал заходить издалека, неловко вытирая влажные пальцы о свой передничек (к слову, Донателло также был облачен в такой, только с рюшами и сердечками, принадлежащий Моне):

— Ты ведь себя уже вполне сносно чувствуешь, верно? – продолжая заниматься основным своим делом, он кладет перед собой широкий лист фольги, выкладывает на нее отбитое братом куриное филе и неторопливо принимается расправлять мясо. Ответ Дона, пусть и несколько настороженный, был именно таким, каким и ожидалось – положительным. Не зная пока, куда клонит Майк, он продолжил мерно отбивать вторую порцию филе. Майк же, на пару мгновений отвлекаясь на таймер, измеряющий время, оставшееся до окончания варки яиц, продолжил, не забывая поглядывать на раскладываемый им сыр:
— Тогда, может, ммм, ты расскажешь мне, что с тобой все-таки произошло? – он пытливо уставился на повзрослевшее, а они ведь все же ровесники, лицо брата, весь напрягшийся в ожидании ответа, словно струна. Всего несколько мгновений, колебаний или просто раздумий, с чего же начать, и на родном лице мелькает улыбка.
— Конечно, - Майк тоже улыбается, с облегчением,  и переводит невольно задержанное дыхание, — Только не забывай, все ждут ужин, Майки, – мутант виновато смеется и с прежним энтузиазмом возвращается к делу – выкладыванию сыра на хорошо отбитое куриное филе. Сегодня на ужин – рулетики с довольно насыщенной для обычного дня начинкой, и он собирался расстараться, чтобы всем угощение пришлось по вкусу. Под неторопливый, не слишком подробный, болезненный  рассказ, от которого несло жутью пережитых лет в неизвестности и боли, он продолжал свою часть работы, волей-неволей отстраняясь от производимых привычных действий и вслушиваясь, представляя то, что происходило с Донни, пока жизнь шла своим чередом. То, что он узнал, вызывало одновременно и горечь, и досаду, и облегчение, и смутную тревогу. Уже когда Дон умолк и просто молча посыпал филе пряностями, а Майк ловко, одной своей рукой, очищал от скорлупы яйца, пришло одно твердое решение – посетить это место. Вернуться. Выяснить, что там хотели от его брата, и нет ли там таких же, как он, пленников вечности? Да, пожалуй, можно сказать, что Микеланджело изрядно озаботился рассказом и весь остаток готовки провел в тумане размышлений. Простой гарнир, запекание закатанных рулетиков, все это прошло уже в куда менее оживленной беседой обстановке, но, как ни странно, это не отразилось на качестве. В промежутке между этим и непосредственно ужином мутант успел несколько развеяться, пока Сани носился вокруг него туда-обратно с приборами и посудой. Дани в этом деле вел себя более сдержанно и без энтузиазма. И все равно, ужин удался.

Семейный фотоальбом. Разумеется, эта ценность не могла не быть предоставлена в распоряжение умника – ведь там собраны частички жизни, которой тот не смог стать свидетелем. Есть от чего волноваться. Гостиная наполняется голосами, вот бодрый, командирский Моны, мерный, спокойный Донни, полный напускного ужаса Сани, умоляющего пополам со смехом о том, чтобы не смотреть младенческие фото, призывы к дяде спасти его честь, причем срочно. Дядя, конечно, и не думал чему-то мешать, да еще смеялся так сильно.. О, Майк прекрасно понимал такого рода ужас племянника – ведь то, на что сейчас смотрят мутанты и умиляются хором, неизбежно кажется вовсе не милым и даже постыдным тем, кто на фотографиях запечатлен. Эти по-младенчески пухлые тела, подгузники, а кое-кто и вовсе голышом на горшке – тут и Майк бы взревел от возмущения, будь он на месте племянников. А кое-какие фотографии еще и неприлично смешные. Конечно, вся веселая часть альбома состояла преимущественно из детских фотографий, но и на взрослых порой бывали дурачества. Фотографии братьев, фотографии с детьми, ведь как не был плох тот мир, в котором они все нынче жили, всегда найдется искорка радости и счастья. И как бы не было плохо, если немного подождать, они вернутся. Как вернулся Донателло. Чувствуя и постепенно все больше разделяя волнение своих близких, сентиментальный Майк  так же был пойман воспоминаниями, встающими перед внутренним взором, одно за другим, вслед за тихим скрипом перевернутой страницы. Знакомые, чертовски знакомые, застывшие в неизменности фигуры на фотографиях – целые лоскуты жизни, которые больше никогда не вернуть, вновь оживали, стоит только начать припоминать обстоятельства съемки. Да, разумеется, он помнил тот случай с Кланком, их старинным дружищем, и никакие возражения Сани не помешали ему дополнить историю этого фото, пусть мальчишка толкался и щипался, хохоча, пока Майк прижимал того к себе. Следующее фото – Дани. И сразу все внимание к парнишке, хочешь, не хочешь, а начались приставания. Майки, пусть и тоже улыбался, но, в общем-то сочувствовал племяннику, считал, что к нему сейчас нужен особый подход и не очень одобрял попытки расшевелить его  целой компанией. Дани, конечно, вместо демонстрации своей щербинки, закрывался и сердился, и пристальное внимание всей семьи явно было не тем, к чему он сейчас был готов. Реши мальчишка уйти прямо сейчас, Майк бы его понял, но все же хорошо, что тот пока оставался на месте. Это многое значило. Само их существование имело колоссальное значение для Микеланджело, для кого эти дети являются и племянниками, и в своем роде даже сыновьями. Он воспитывал их большую часть их жизни, он даже принял их на свои руки… Это было довольно интимным, необычным опытом, который просто не мог взять и никак не повлиять на отношение мутанта к этим двоим детям.  Вот уж неизвестно, расскажут ли когда-нибудь об этом факте Донателло.

***

Сложный период в их тогда ломающейся, кажется, прямо на глазах,  жизни. Исчезновение Донателло; ставшее вдруг таким хрупким, как треснувший фарфор, здоровье Мастера Сплинтера; И Мона Лиза, вынашивающая потомство, будущее которого никто не брался предсказать. Она была тем единственным радостным предзнаменованием на фоне стремительно ширившейся разрухи. Перемены, вот что она несла в себе, надежду, вот кем являлись ее дети, восполнением потерь. Один из нерушимой семьи пропал, оставив троих братьев в полном душевном раздрае, а основа, сосредоточие семейных уз, отец, постепенно угасал, несмотря на все попытки ему помочь. И они, тогда такие еще юные, пусть и прошедшие не один бой, не одну проверку своих сил. Жизнь в те месяцы напоминала настоящий ад, к которому никто не был готов, несмотря на все их славное прошлое. Эпидемия, бесполезные поиски, ссоры. Все для них  шло единым комом дней, почти не отсчитываемым, пока не случился переломный момент.

В Убежище тогда были спящий медикаментозным сном Сплинтер, Микеланджело и Мона Лиза. И никто из них не ожидал, что день, который всегда маячил просто где-то на горизонте не столь отдаленного будущего, наступил именно сегодня. На короткий, болезненный вскрик Моны мог прийти лишь Майк, и когда он это сделал, то увидел ее, судорожно хватающуюся за стол и живот, с подкашивающимися ногами и гримасой боли на лице. Уже понимая, что случилось, он, тем не менее, отказывался этому верить. Он просто не готов к такому. На его месте должен быть кто-то другой. Например, Лео. Они ведь так и планировали. Но вот еще один охающий стон, и он единым порывом оказавшись рядом, уже паникуя, он осторожно подхватывает ящерицу на руки, слушая сбивчивые указания, бесконечным потоком льющиеся в его уши, несет роженицу в ее комнату. Осторожно сажает на стул, обливаясь потом и судорожно сцепив зубы, ищет, чтобы постелить на пол, вроде футона. Им так и не удалось вовремя притащить в дом специальное кресло или что-то вроде этого, никто толком этим не занимался, пребывая в сумрачном состоянии стресса. Да и сами роды ожидались как-то позже, что ли. Никто не думал, что это начнется вот так внезапно, даже Мона, в чьих интересах было все подготовить заранее. Майк уж точно был не тем, кто должен был помогать ей и принимать роды. Так что сейчас он метался, пытаясь делать то, что требуется ящерице, под ее редкие, испуганные всхлипывания и бесконечные повторения того, что нужно принести и сделать. Если бы он мог позвонить братьям, он бы так и сделал, но, увы, мобильная связь уже полгода как не действовала, а новые способы пока не созданы. По крайней мере, в их семье.  Нет, тут ему помощи ждать точно неоткуда.

— Мона, может, тебе показалось? – умоляюще, с огромными испуганными глазами Майк с беспомощностью остановился посреди комнаты, сгоняв перед этим на кухню поставить чайник. Руки его судорожно тряслись, и ему становилось только хуже, видя, как тяжело приходится его подруге, чья кожа уже  блестит от выступившего пота, в глазах страх и боль, а тело подрагивает от нервного напряжения. Ей совсем не хочется признаваться, но она уже успела ощутить, как отошли воды и, если поднять ее со стула, это станет заметным даже такому болвану, как Микеланджело.
—  Черта с два! – она отзывается с плохо сдерживаемой агрессией, морщась, чтобы не шипеть от боли, которую причиняет очередная схватка. — Неси обезболивающее, или я тебе руку сломаю! -  Мутанту остается только в очередной раз метнуться в лабораторию Дона, там их основной склад медикаментов, и хотя все сильные обезболивающие лежат у изголовья отца, есть и те, что попроще. Моне нужны именно такие, чтобы не навредить ребенку. Заодно он хватает с полок еще кучу всего, просто свалив в картонную коробку. Пока он мчится обратно, в его мыслях царят полотенца и кипяток. Он не удивляется, увидев, что невестка уже расположилась на футоне, и оставляет рядом с ней коробку, чтобы вернутся на кухню за кипятком. В спину ему ударяет очередной плачущий, подавляемый стон и он уже перестает так отчаянно трусить. Теперь он выше страха, и только ощущает, как много всего в ней сотрясается. Сердце бешеным галопом стучит за пластроном, голова тяжелеет от крови, бьющей в виски и руки, если не двигаться с достаточной скоростью, начинают так крупно и так сильно трястись, что он всю воду может расплескать, пока дойдет обратно.
— Мона, может, не надо? – с заискивающими нотками он присаживается рядом с футоном, ставя чайник подальше, чтобы никто не мог до него случайно дотянуться и разлить кипяток. Он говорит это скорее от отчаяния и надежды на хоть какое-то временное спасение,
— Заткнись нахрен со своим не надо! Будто я хочу! – девушка срывается на болезненный крик и Майк невольно вздрагивает, садясь на пятую точку. Для него это слишком большой стресс, но что поделать? Тут уж некуда деваться, и он действительно это понимает, хоть и кажется ему, что на месте вот-вот от разрыва сердца помрет. Ну, не его это все. Не его…  Дона бы сюда.
— Выпей..успокоительного..дурень, - хрипло советует Мона, торопливо глотая свои легкие таблетки, стакан с водой в ее руках ходил ходуном не хуже, чем у ее невольного помощника. — Ты ж вот-вот свалишься.
Прыгающими руками тот выискивает на дне притащенного короба валокордин и, срывая пробку, выливает в свой стакан едва ли не половину флакона. По комнате сразу растекается характерный запах перечной мяты. Мона шевелит ногами, скрытыми под легкой наволочкой, словно бы в стеснении, и с недовольством смотрит на черепашку, подгоняя. Майки доливает в стакан воды и в пару мощных глотков расправляется с получившимся раствором. Рот немеет от концентрированной чистой горечи, но уже только проглотив это седативное, ему кажется, что становится легче.   
— Ладно, ладно, окей. Так. Спокойно, - молодой мутант пытается собраться, успокоиться, облизывая губы от волнения. Горько.  — Ты не волнуйся, ты главное, не волнуйся. Все будет окей, детка. Я все сделаю, обещаю. Все сделаю, как надо, - каждое произнесенное  предложение дается ему только после нового глубокого вдоха, на выдохе. Он на самом деле намерен сделать все, что от него потребуется, а что требуется – о том он представление примерно имел. Все же, не вчера родился, и в фильмах это иногда освещалось, и вообще, они это как-то все же старались обсудить, на всякий случай..вот и пригодилось. Он бегло оглядел комнату, тонущую в полусумраке – электричество только от их личных генераторов, собранных Донателло еще несколько лет назад, и сразу вспоминает, что не принес еще полотенец и, собственно, тазика, где будет их мочить. Он слышит пыхтение Моны и когда она задерживает дыхание на время очередной схватки, но не теряет время, уходит, чтобы принести последнее, что нужно. Когда он возвращается с охапкой вещей, Мона лежит на спине и тяжело дышит, слишком быстро, как ему кажется, волосы влажными колечками облепляют ее лоб и шею, и ей, кажется, так больно. Живот большим холмом выделяется под белой наволочкой, а ноги с поднятыми и согнутыми коленями, сведены, но он понимает – невестка сделала это только что, потому что он пришел. Он хорошо ее понимает, ее стеснение и нежелание такой помощи, в конце концов, он сам не сказать, что готов к предстоящему процессу, но… они всегда обсуждали так, что кто-то просто обязан быть с ней и принимать ребенка, помогать.

— Что мне делать? Что мне сделать, Мона? – Майк ощущает себя почти беспомощным, и сердце у него колотится, как у загнанного зайца, но кроме него в убежище только Сплинтер, спящий слишком глубоко, чтобы проснутся и прийти на помощь. Моне может помочь только он.
— Оставь..уйди..я дальше..сама, - ящерица дышит слишком поверхностно, Майки видит, и это вселяет в него сомнение. Он бы рад убраться отсюда, чтобы потом просто раз, и вернуться уже за ней и ребенком. За чистенькими и здоровенькими. Но так не получится. Хотя бы потому, что пуповину надо перерезать, а ножницы Дона, которые для этого подходят, только-только поставлены в воду на плите для стерилизации. И они сами себя сюда не принесут. И ему, опять-таки, не нравится совсем, как дышит Мона Лиза. Отвернувшись, чтобы не смущать еще пока стесняющуюся Мону, он наливает в принесённый тазик чуть остывший кипяток и укладывает в него несколько сложенных полотенец дрожащими пальцами, обжигаясь водой.
— Я все-таки побуду здесь, окей? Дыши. Дыши глубже, - он садится на пол, подползает на коленях к роженице и осторожно касается ее ладони, яростно сжимающей футон. Он видит в неярком оранжевом свете, как напряжены ее мышцы на предплечье, и эти усилия внушают только больше беспокойства. С трудом представляет, что можно чувствовать в такой страшный момент.
— №?*.. с тобой, - благосклонно отвечает Мона, разрешая мутанту остаться. Лицо в муке вновь искажается, и белая простыня натягивается, влажное от пота. Она слушается ритмичного, требовательного шепота Майка и глубоко старательно вдыхает, напрягаясь всем телом, стискивая трёхпалую ладонь так сильно, что та немеет. Губы у Моны как будто светлеют и Майки вдруг думает, что надо что-то делать. Черт побери.  Ребенка-то надо принимать. И держа за ручку он, откровенно говоря, хреново так помогает. Только если морально, и то далеко не факт.
— Я сейчас, - он шумно сглатывает и переводит дыхание, подготавливая себя морально к тому, что ему предстоит увидеть и чему помочь. Знаете, это может показаться так легко. Еще была мысль, что Мона его к тому же может неслабо так лягнуть, и вообще, пиши-пропало. —Подожди… отпусти, пожалуйста. Мона, - он старается разжать ее пальцы с острыми коготками, но та, сверля его свирепым, горящим янтарным взглядом, не торопилась отпускать. По всей видимости, понимала, что он собирался делать и…не хотела это допустить. — Я помогу, ты же знаешь. Так нужно.
— Ла…ладно, – выгнувшись от боли пробормотала ящерица, вновь испытывая мучительную волну теперь уже и потуг. — Не смотри только, мать твою! ?%№?»!
Микеланджело тем временем перемешается к ней, к той части, что скрыта под простыней, и с содроганием в сердце устраивается меж ног роженицы, словно он акушер и знает, черт его дери, что делает. При том, что знал он полноценное «в общих чертах» и молился всему сущему, чтобы все шло, как положено и ему нужно будет только подхватить головку ребенка и помочь его вытащить. Первый взгляд, хоть он и вроде как обещал не смотреть, но подарил ему приступ легкой дурноты, так как он ясно, очень четко увидел кровь, и это было не тем, к чему он старался подготовится. Переводя дыхание и зажмурившись, он начал тонким голосом бормотать утешительные слова, не забывая подкреплять это требованием глубоко дышать и тужиться. Все, как в сериалах про больничку, вот только в глазах все плывет, кровь стучит в висках, и, кажется, он увидел головку…

— Дьявол..ДОННИ! Попадись мне!!– этот вопль был столь же внезапен, как и показавшееся темно-зеленое темечко, что Майк вдруг увидел, и он бы отшатнулся от неожиданности, если бы не придерживал  одну из ног ящерицы. Пока Мона из последних сил тужилась и шипела проклятия вышеназванному господину, Майки с ужасом следил, как на свет появляется зелено-красный малыш. Увы, дело зашло в некоторый тупик, и мутант понял, в чем дело – мягкие пластины панциря приостановили продвижение ребенка. Сделав воистину богатырский вздох и про себя уже костеря во все корки своего брата, поставившего перед ним такую задачу и благополучно пропавшего с горизонта, Микеланджело осторожно ухватился подушечками пальцев за головку своего рождающегося племяннника/-цу. Мона, исторгнув басовитый вопль с призывом геенны огненной все тому же персонажу, вновь как следует напряглась и, под подбадривания весельчака, исполненные тоненьким фальцетом, и его умеренными потягивания ребеночка к себе, тот вскоре таки родился, пустив матери крови своим исходом. Мона Лиза же, испытывая то ли облегчение, то ли напротив, дурноту, устало ругалась, суля страшные кары Донателло, стоит ому лишь вернуться.
— Детка, ты умница, ты просто умница, все закончилось… все хорошо,  - все так же высоким голосом говорил Майки, остановившимся взглядом пялясь на крохотного младенца в своих руках. Пока он заторможено соображал, что ему, верно, стоит перевернуть того головой вниз  и хлопнуть по заднице, чтобы тот закричал, сам ребенок сделал это первым. Ну, то есть, закричал. При том так пронзительно, что оба взрослых, пребывающих временно где-то не здесь, разом вернулись в себя. Микеланджело захлопал глазами, неизменно натыкаясь взглядом на пуповину, которую следовало обрезать, а Мона зашевелилась, то ли пытаясь обессиленно подняться на локтях, то ли просто устраиваясь поудобнее. Майки так и не понял, пока не услышал ее усталый, низко звучащий голос:
— Еще один.
— Что? – Майки не был уверен, что ему не послышалось, он как раз уложил новорожденного хвостатого черепашонка на футон и собирался выйти за ножницами, которые некому больше было принести.
— Еще один! Дон у нас запасливый сукин сын, - с прежней энергией и злостью в голосе простонала ящерица. Она вновь ощущала усиливающиеся схватки и знала, что очень скоро вернутся и потуги. Микеланджело даже не почувствовал удивление, он уже столько эмоций пережил за эти минуты-часы-неизвестно-сколько, что просто уже не способен удивляться таким новостям. Ну, второй, так второй. Моне виднее. Вот только он не знал, можно ли оставлять первого близнеца вот так вот? Наверное, нельзя. И пусть он его уже успел немного обтереть теплыми полотенцами, все еще оставалась пуповина. И он просто не знал, как быть. Наверное, ничего не случится, если он на секундочку отлучится на кухню? Так?
— Я сейчас, детка. Не бойся, я мигом. Я сейчас, - и он правда метнулся так быстро, что неизвестно, заметила ли роженица его отсутствие или нет. Когда он вернулся, все было решительно так же, как когда он выходил за порог. Все то же сбивчивое, громкое дыхание Моны, усталый плач младенца, полусумрак в душной комнате. Стерильные ножницы остывали на полотенце, а мутант вновь навис над Моной, помогая той как можно скорее разрешиться от бремени. Первенец тихонько плаксиво скулил, ожидая рождения брата. Наконец, и второй ребенок полностью лег в окровавленные руки своего дяди и так же огласил ближайшие окрестности своим воплем. Какая жалость, что некому больше это услышать. Микеланджело слушал громкое дыхание ящерицы, с едва различимой ноткой слез. Он не был уверен, но ему показалось, что та в какой-то момент прошептала имя его брата. Но ему было некогда обращать внимание на это, он занимался детьми – обтирал новорожденного теплыми, исходящими парами антисептика, влажными полотенцами, поражаясь красоте новорожденных, и уже ощущая, как любит этих маленьких хвостатых чудиков с большими влажными глазами. Он смело берет в ладони ножницы и мокрые от раствора  йода свертки бинтов, как его направляла приходящая в себя Мона Лиза, и режет вначале одну пуповину, потом вторую, бережно обрабатывая края и перетягивая бинтом. Мать должна была позже заняться ими сама, примерно после того, как поухаживает за собой. Майк же укутал детей в одеяльца, запомнив, кто из них какой по счету, и передал ящерице на руки, пока та не откусила ему голову за промедление. Разумеется, ей тоже хотелось их увидеть… Они были так похожи друг на друга, наверное, близнецы? Почему Мона не сказала им сразу, что ждет двойню? Или не знала? Он бы не отказался знать это чуть пораньше. Позже он сидел в великой задумчивости, раз за разом проводя по уже чистым ладоням другим полотенцем, вычищая с них кровь, и не мог отделаться от мыслей о малышах. Он и не думал, что рождение так сильно тронет его, настолько впечатлит.  Опустошенный диким стрессом и ураганом эмоций, сейчас он ощущал себя на удивление воздушным. Даже усталость не мешала ему улыбаться. Если Донни было суждено пропасть навсегда, эти дети были лучшим его прощальным подарком…   

Сейчас, годы спустя, с вернувшимся все-таки братом, все становилось каким-то нереальным. Микеланджело поймал себя на том, что рассеянно улыбается, глядя в альбом, абсолютно перестав следить за беседой, полным ходом идущей вокруг него. Что было бы с ними всеми, не будь этих сорванцов? Майк обнимал тощее тело младшего тинейджера, представляя будущее отнюдь более безрадостным, чем можно было бы даже в их реалиях. Признаться, он пропустил момент, когда Дон наткнулся на свою фотографию, и когда все вместе вспомнили мастера Сплинтера…Из задумчивости его вывели слова Моны, обращенные к Данте. Мальчишка что, решил, что с него хватит и собрался оставить  компанию? Ну, не очень, конечно, красиво. Но все-таки, как он считал, Дани имеет право. Майк неодобрительно перевел взгляд на Мону, призывающую того хотя бы попрощаться. Слишком строго, по его мнению, и резко. Ну, попозже он обязательно еще перемолвится с ним словечком, может, сможет что-то исправить в его проблеме. Неправильно это, гнобить ребенка ни за что. Ему же тоже сложно. Микеланджело подавил первоначальный порыв пойти вслед за Дани, рассудив, что стоит дать ему остыть, и закончить все-таки сегодняшние посиделки без раскола. Но, так или иначе, а очень скоро все действительно разошлись, поставив альбом на полку. Майки не стал полуночничать и скоро собрался на боковую, распрощавшись с теми домочадцами, что еще были на ногах. Завтра он планировал идти за  рюкзаком, а значит, валяться до полудня заказано.

Если ему и снилось что- то, то это прекрасное что-то испарилось, словно лопнувший воздушный шар. Дома Майк расслаблялся и мог позволить себе полностью утрачивать чуткость сна, даже похрапывать, хотя об факте этом он не знал. Но проигнорировать шумное распахивание двери в его спальню, особенно такое сердитое, с ее яростным захлопыванием, было бы сложно в любом случае. Не успел ниндзя продрать глаза и вообще понять, что происходит, кто напал, как тоненькие руки неловко скользнули по его шее, обнимая, а в ухо раздалось сопливое хныкание. Спросонок ничего не видя, но, приподнимаясь на локте, Майки узнает в этом всхлипе жмущегося к нему Данте, в рассерженном шепоте которого четко прозвучало имя отца. Внутренне вздохнув, смиряясь с внезапным вторжением, Майк тяжеловесно сел в постели, обнимая единственной рукой племянника, орошающего чужой пластрон слезами и, еще лучше не задумываться, чем. Пропыхтев что-то гневное, неразборчивое, мальчишка передвинулся, усаживаясь поудобнее на скомканном одеяле, все так же не отрывая зеленой мордахи от костяной брони дяди, душераздирающе всхлипнув после длительной,  упрямой, задержки дыхания. Не хочет рыдать, ясное дело, но вот сразу не успокоишься же. И так у него это получилось прочувственно, что Микеланджело окончательно очнулся и осторожно похлопал Дани по карапаксу, ощутив, как сжимается сопереживающее его сердце.
— Ну? Что случилось, мальчик? Сон? – Майки спрашивает тихо, шепотом, и все равно сипит со сна. Он начинает легонько раскачиваться, словно баюкая, ощущая, как время от времени нервно вздрагивает его племянник. Эти кошмары, кому, как не Микеланджело понять Данте? Он сам в свое время регулярно ломился посреди ночи к братьям и отцу, просыпаясь посреди страшных снов и не забывая вопить на пол убежища, когда тени из сна еще так ярко, красочно мерещились из всех углов. Да, это было ему так знакомо.
— Шшш, все хорошо. Все осталось там. Никто до тебя не доберется, - в общем-то, Данте не был истеричкой и паникером. То есть, он, конечно, сильно страдал от своих кошмаров, но по пробуждении его паника и истерика быстро сходили на нет. Вот и сейчас, пусть его плечи еще сотрясались от беззвучных рыданий, он все-таки успокаивался буквально на глазах. ОН поменял руки в захвате, которым обнимал Микеланджело и, кусая губы, глухо пробормотал:
— Он появился, он добрался до меня! – хвост Данте метнулся, вместе с судорожным, скулящим выдохом. Этот испуганный шепот мало прояснил ситуацию, кроме того, что, по всей видимости, мальчишке привиделось что-то уже после того, как он проснулся. С Майки такое случалось сплошь  и рядом, так что, не заподозрив ничего конкретного, и не зная, что перебуженным оказался весь дом, он просто предпочел привычно утешить ребенка, погладив по влажной от пота макушке и бормоча утешительные слова.
— Это просто сон, Дани, просто сон. Поверь мне, я знаю, что говорю. То, что происходит там, почти всегда противоположно тому, что случается с нами в жизни, малыш. Понимаешь? Ничего плохо не случится. Ничего такого не произойдёт. Слышишь меня, мальчик? – Майк говорил все это единым потоком, глядя невидящим взглядом поверх племянника и продолжая словно бы баюкать того.
— Что ему нужно от меня? – звучно шмыгая носом, обиженно бормочет Данте, но вроде как успокаиваясь. Даже его гнев пропадает, а дыхание становится все более нормальным.
— Мне он не нужен. Пусть убирается..пусть..уходит..обратно, - мальчик совсем замолчал после этих слов и некоторое время двое мутантов просто сидели обнявшись, пока Майк не решил, что, наверное, тот успокоился достаточно, чтобы попытаться лечь спать. Как-никак, а на улице была ночь, и совсем не повредит поспать еще немного.
— Пусть, - покладисто согласился он. Майк не имел понятия, о ком говорил его племянник, и за все те разы, что тот прибегал к нему в расстроенных чувствах после очередного кошмара, прекратил его расспрашивать. Бесполезно.
— Будем спать?
Вместо ответа Данте угрюмо кивнул и расцепил руки. Не глядя на дядю он переполз на вторую половину кровати и забрался под одеяло, шмыгая носом. Майк тоже лег, на спину, и молча уставился в потолок, гадая, когда же Дани достаточно повзрослеет, чтобы перестать видеть такие яркие, пугающие сны. Мальчишка придвинулся к нему и засопел, уперев лоб в плечевой сустав, ниже него кость быстро обрывалась, и потому мальчик не мог взять мутанта за руку, но, судя по всему, ему этого не требовалось.

Когда мутант продрал глаза и задумчиво почесал нос, Данте в его комнате уже не было. Оно и понятно, мальчишки всегда вставали рано, как и любые дети. Неизвестно, то ли племянник стыдился вчерашнего и потому слинял как можно тише, то ли сам Микеланджело спал слишком крепко, чтобы возня парнишки могла его разбудить. Ну, так или иначе, а пора была поднимать свою заматеревшую задницу из постели и собираться в путь-дорогу. Его почти не обеспокоили несколько капель крови, высохших на  краешке наволочки, да и с чего бы? У него такое бывало нередко, и ничего страшного эта находка не сулила. Зато наличие планов на сегодня очень даже воодушевляло, так что он бодро прошествовал вначале в комнату для черепашек, а после и на кухню, где неторопливо дожевывал свой завтрак Сани, болтая ногой и покачивая хвостом. Неунывающая физиономия так и лучилась довольством, а щеки ловили яркий блеск солнечных лучей. Обменявшись радостными приветствиями, родственнички мельком обсудили сегодняшний день, пока Майки разогревал остатки вчерашнего ужина, а Сани неторопливо, но громко хрустел тостом.

— Как там, дядьки не отозвались еще? – судя по голосу, племяннику было скучно, но дожевывать завтрак и идти по делам он явно не торопился. Явно ведь филонит.  Впрочем, Майки всегда делал ребятам небольшие поблажки по части дисциплины, так что и сейчас лишь прятал улыбку, заваривая себе внушительную чашку травяного чая. Вот уж чего у них было явно не в избытке, так то именно пряностей и чая. Но ничего, небольшая тепличка все на той же крыше вполне удовлетворяла вкусы небольшого семейства. Главное, чтобы не пропадали семена, а  уж урожай вырастет всегда.
— Ну, раз уж ты еще не слышал об этом, значит, нет, - посмеиваясь, мутант потыкал лопаточкой в греющейся на сковороде куриный рулет. — Где там все наши тусуются?
— Ну, я так понял, что Дани с папой в тренировочном, - вот значит, отчего Сани тут задницу просиживает, бездельник, надеется, что брат сможет хоть чуть наладить контакт с Донателло? Похвально, — Мама в лаборатории пока. Я вот ланч себе устроил, да. А ты что, куда-то собираешься?
И вот как эта хитрая морда умудряется все знать? Майки смеется и треплет племянника по голове. Не то, чтобы его планы были секретом. Просто он еще не успел сообщить остальным о них, только и всего. Но эта пройдоха уже обо всем догадался.
— Еще как. Поможешь мне?
—Само собой! – Сани так кривит мордашку, будто вопрос дяди его смертельно оскорбил. Как так можно о нем подумать! Чтобы он, да не помог дяде! Немыслимо.
— Отлично! Значит, сейчаа-аас мы еди-иим, - Сани возбужденно помахивает хвостом и «да-дакает», пока Микеланджело неторопливо тянет гласные, выкладывая свой завтрак на тарелку.  — Потом мы идем на склад, берем ору-уужие, ты несешь патроны, а потом помогаешь мне со всеми этими ремешками и прочим, да? – Мальчишка энергично мотает головой, закидывая в рот остатки тоста. Заметив, сколько перед ним на столе, да и полу, крошек, смутился и двинул за тряпкой и совком с веником. Мона умела приучить к чистоте, это да…
— А можно я тебя провожу до поворота?
Майк вздыхает, подцепляя вилкой рулет:
—Ага, чтобы твоя мать мне глаза выцарапала, и ей больше не пришлось  ломать голову над тем, что нам с Рафом дарить на Рождество? – и хотя племянник посмеялся, вид у него был погрустневший.
— Ничего, парень, скоро придет ваше с Дани время, - постарался утешить его дядя, но на самом деле вышло плохо. Обоим было известно мнение Моны о том, когда мальчикам можно будет покидать дом.  В идеализированном виде это было «никогда».  Впрочем, всегда оставалась надежда на то, что с возвращением Донателло та изменит свое решение на более лояльное.
Расправившись с довольно скромным завтраком и выпив примерно половину своей огромной чашки чая, Микеланджело, как и обещал, двинулся на склад. Вообще-то там было несколько винтовок и автомат, но все оружие было заперто в отдельном шкафу, так, чтобы близнецы до него не добрались. Так что повод помочь Майки еще и давал возможность подержать в руках  огнестрельное оружие, на которое им по возрасту было не положено даже смотреть.  Не то, чтобы им прям этого так хотелось, у них были совсем другие интересы, да и на худой конец, они всегда могли разобраться с замком при сильном желании, но отчего не сделать то, что запрещено, если выпала такая возможность? Вот и Сани не мог упустить такой шанс подержать в руках рабочее оружие. Которое действительно может стрелять, убивать, ну и все такое..

Майк сел на широкую, продавленную скамью, когда-то стоявшую в каком-нибудь  автобусе или даже трамвае, и облачался в то, что мог нацепить и закрепить на себе одной рукой – защиту на колени, патронташи в виде ремней на ноги и простые в виде сумки. В несколько рядов. Так всем было спокойнее, когда патронов у него было много. Сани помогал ему со сложно сшитым составным поясом, на котором так же устроены патронташи и, кроме того, именно к нему ремнями крепится металлическая броня на здоровую руку, закрывающую плечевой сустав.  Именно заполнением патронташей занимался Сани, когда Майки вдруг начал ощущать себя не совсем так, как ему было хотелось. В голове начинало шуметь море, а в разных частях тела появляться не боль, а скорее, такое странно растущее, бегущее ощущение. Так бывает, когда отсиживаешь конечность, а  потом встаешь, и кровь будто чувствуется, как бежит по прежде пережатым  артериям и венам. Это его слегка насторожило, но, будучи уверенным в своем здоровье из-за вчерашней процедуры, мутант предпочел пренебречь этим нестандартным дискомфортом. Расходится на улице и все будет нормально. Пока Сани сноровисто заполнял грудной патронташ, сам Майк делал тоже самое, только с набедренным Наконец, все было законченно, и Микеланджело поднялся на ноги, на мгновение поморщившись от секундной рези в желудке. Пока Сани помогал перебросить ремень внушительного автомата Калашникова с оптикой, он вдруг засомневался. Этот «бзз» ведь неспроста, так говорится? Или нет? Вчера была инфузия..наверняка просто старый гастрит разыгрался, меньше надо было пиццу в юности трескать. Да, пожалуй, он готовь выйти в город. Последняя мелочь – оранжевая бандана, старая-добрая тряпица с выцветшим цветом.

— Позови маму, парень, вдруг ей есть, что заказать, пока я здесь, - он потянулся и чуток тяжело попрыгал на месте, проверяя, как все на нем хорошо держится. Автомат глухо застучал о карапакс, но ремни и все прочее сидели крепко, не сползали и не болтались. Вроде бы. Во рту медленно собиралась слюна, словно его начинало подташнивать, но Майк не обратил и на это никакого внимания. Мысленно он уже был там, под лучами утреннего солнца, и поэтому, когда по горлу вверх вдруг пошла дурнота, он готов не был. Тяжело привалившись рукой к стене уже у самого выхода из Убежища, Майк закашлялся, даваясь. Если бы он открыл глаза, то, наверное, поморщился, увидев мелкие багровые брызги, которыми он покрыл стену напротив своего лица. Все стало несколько яснее, когда он поперхнулся и замер, пытаясь вдохнуть. Кратковременная паника, вызванная спазмом, но вот он наклоняется вперед, опираясь одним плечом и рукой в стену, невольно размазывая по той кровавые брызги. Резкий выдох, тут уж не до заботы о полах Моны, и изо рта выплескивается кровь, словно вода. Ни единого признака ее свертывания, ничего, что должно быть. Полный рот железного вкуса и соли. Майк пытается выпрямиться, вытирая ладонью окровавленные губы и делает пару шагов в сторону, врезаясь ребром панциря в стену, обдирая. В глазах рывками темнеет и по багровому фону скачут мушки, а шум прибоя нарастает так, что мутант вскоре ничего другого уже и не слышит. В его голове мечутся мысли о том, что нельзя упасть, что надо спокойно присесть. Но у него только одна рука для опоры, а ноги уже подкашиваются, так что неудивительно, что в какой-то момент влажная от крови рука попросту соскальзывает, и Микеланджело тяжело, с грохотом валится на пол. К мыслям в голове прибавились проклятия, и его опять затошнило кровью. В желудке словно лезвиями прошлись и он задушено застонал от этой подлой вспышки боли. Что произошло? Как же то он так облажался? Почему? Ведь была инфузия, ведь были вливания факторов, неужели мало? Или это из-за стресса? Превосходно просто. Теперь, на полу, когда уже не надо было изо всех сил стараться сосредоточиться на сохранении равновесия, он начал ощущать ноющую  боль по всему телу, это неведомо с чего начавшиеся внутренние кровотечения давали о себе знать. Бледная кожа становилась все светлее, мутант дышал все чаще и тяжелее, на губах появилась пена. Он еще не оставлял попыток подняться на ноги и пойти вглубь дома, навстречу Моне. Зачем? Да без причины, в таком состоянии ему просто втемяшилось в голову то, что надо двигаться, хотя силы в целом-то не слабом мутанте, таяли вместе с медленным нарастанием гипоксии. Послышались чужие голоса, но так неразборчиво, глухо, словно через  толщу воды весом в тонну. Океаны бушевали между ним и примчавшимися на шум родственниками, и он мог только бормотать о своих лекарствах, не зная, слышат ли они его лихорадочный бубнеж, понимают ли. Все это казалось какой-то бессмысленностью, злой шуткой. Это было бы печальным завершением такого хорошего утра. Такой, вдруг ставшей счастливее, жизни. Ему так хотелось успеть запечатлеть на фото лица братьев, когда они бы вновь встретились с Донни…ему хотелось быть рядом с ними в этот момент. Просто быть всем вместе, после стольких лет разлуки. Вместо этого, кажется, он собирался умереть прямо на пороге своего дома, на руках вернувшегося с того света брата. Но хоть не зомби..Чертов вирус таки добрался до него.

Отредактировано Michelangelo (2014-08-01 21:19:10)