[А] Unbroken world |future|

Страница: « 1 2 3

Тема закрыта

Сообщений 21 страница 26 из 26

Поделиться212014-08-08 00:44:14

Автор: |Michelangelo|
Black Black Heart
ДОСЬЕ: ДОСЬЕ
Сообщений: 5701
Уважение: [+521/-5]
Раса: Mutant-Turtle
Принадлежность:
Turtle Brotherhood
Возраст: 15
Последний визит:
2019-01-12 00:43:53

Осознание себя возвращалось к Микеланджело пусть и медленно, но верно, вливаясь спасительным кислородом через маску и катетер в вене с таким нужным ему препаратом. Все как в тумане, он едва дышит и без эмоций впитывает понимание об окружающем, лежа на почти горизонтально разложенном кресле для гемотрансфузий, слабый и безразличный. Как он добрел до процедурной, провисая время от времени на руках у своих родственников, воспоминаний не сохранилось, но сейчас, с началом переливания крови, его состояние постепенно становилось стабильным, его перестало урывками утаскивать в темноту, и он определенно пришел в себя настолько, чтобы понимать чужую речь. Вот только говорить пока не мог, да и не сильно горел желанием. Все-таки, видеть и слышать всех пребывающими в тихой панике и стрессе, было слишком огорчительно, и Майк очень быстро стал ощущать себя самым гадким на свете существом, в очередной раз всех разочаровавшим и причинившим боль. Эта запоздалый стыд и злость на самого себя за свою слабость перед братом порядком отравляла черепахе эти долгие минуты, когда он еще был в компании своих старших родственников и Мона Лиза сердито ему выговаривала. С другой стороны, ну, а что он мог сделать? Если уж его организм предает в тот самый момент, когда в их не особо-то радостной жизни дела только начали налаживаться... Его бледная морда с запавшими потемневшими глазами попыталась изобразить раскаяние, но он был слишком слаб, чтобы мимика могла сейчас прийти на помощь и выразить всю глубину его переживаний, даже взгляд вышел до неприятного пустым и болезненным. Впрочем, может, так даже и лучше, иначе монолог ящерицы с ним мог бы растянуться на несколько более долгое время и его брат, который не мог не оценить его состояние, имел бы отличные шансы насмотреться на него вдоволь, как на дохлую лягушку, которых он отпрепарировал немало в свое время. А лежа здесь, не в силах пошевелить и пальцем, чтобы показать, что все не так скверно, как выглядит, Майк точно знал, что не хочет, чтобы Донателло этим шансом воспользовался и начал загонять себя в угол самобичевания, к чему всегда имел некоторую предрасположенность (хотя, конечно, до высот Леонардо в этом деле ему далеко). К счастью или нет, очень быстро Мона, а за ней и Дон, покинули процедурную, и теперь Микеланджело мог волноваться только о своих племянниках, нервозно мнущихся возле его кресла. Этим парнишкам не позавидуешь, они многое успели повидать в своей не такой уж долгой жизни, а уж своего дядю с разной степенью кровопотери, так уж особенно, но и им все-таки это не свалилось снегом на голову, но черт, чувак, они были детьми, и как бы Майку не хотелось теперь просто закрыть глаза и заснуть, он должен был внушить им надежду, успокоить страх. Мало кто мог хотя бы представить, какая боль сейчас пульсировала, резала, колола его тело в разных частях, и как его тянуло в небытие, но он должен был оставаться в сознании. Сердце лихорадочно билось в груди, подгоняемое инъекцией кофеина, и его начинал пробирать озноб, так что очень скоро кто-то из мальчишек притащил ему одеяло, старательно и бережно кутая крупное тело черепахи. Слышалась возня и характерный перестук коготков – это старина Кланк, Майк узнает его из миллиона, и слабая улыбка тронула болезненно бледные губы, когда мутант шевельнулся, поворачивая голову в сторону недовольного ворчания пожилого любимца.

Сани, не надо, - хотел попросить он оставить кота в покое, но кислородная маска проглотила все слабые звуки его речи, что все-таки вырвались из его горла. Еще немного возни и вот торжествующий племянник поднимает костлявого Кланка ему на грудь, с несколько заискивающей улыбкой заглядывая в лицо мутанта. Как бы плохо Майку не было, вид худого и испуганного питомца тронул его чуть ли не до слез – до чего мы дожили, а, приятель? Хотелось бы поднять ладонь и успокаивающе коснуться острых лопаток, но рука, касалась, весила тонну, к тому же, в ней был установлен катетер. А второй руки в наличии не было, увы. Рыжий кот, впрочем, был далек от сентиментальности, и только и норовил покинуть своего хлипкого хозяина, собрав длинными когтями под собой целые волны старого шерстяного одеяла. Майк не мог его винить, в конце концов, он был пожилым зверем и продолжать удерживать его силой было жестоко по отношению к такому давнему другу.
- Спасибо, мальчик, - прошелестел он, когда Дани позволил рыжему обормоту таки спрыгнуть с груди черепашки, и мягко коснулся его ладони в ответ: - Бывало и хуже.
Тревога, сквозящая в лицах и голосах племянников, больно ранила Майка, но он мог пока лишь стараться как можно быстрее вернуться в норму, гадая, что же все-таки пошло не так. В животе словно медленно ворочались ножи боли, да и конечности по прежнему покалывало, но на лице черепахи не дрожала ни жилка – потеря крови и склонность к сокрытию болезни делали свое дело. Он ненавидел подобную черту в своих братьях, в себе же оттачивая до совершенства, и не мог пока определиться, как же ему расценивать такую же приобретенную привычку в Сани, который сейчас продолжал подбадривающе улыбаться, внося свою долю оптимизма, несмотря на изнуряющий страх за его жизнь. Наверное, благодарность.

- Тебе больше нельзя покидать убежище, дядя, – он перевел взгляд обратно на Дани, который, казалось, вкладывал в свой испытующий взгляд нечто новое, что заставляло в душе Майка скрестись чувству вины. – Ближайшую неделю, так точно, - пожалуй, он знал, о чем думал сейчас малец, и что именно прибавляло его голосу дополнительное давление. Наверняка винил себя, как Майк винил себя в том, что произошло, а ведь все-таки никто из них не был ответственен. Мутант, несмотря на переполняющую его вину и стыд все равно продолжал мысленно недоумевать. Он мирился с этой болезнью больше восьми лет и, как ему казалось всегда, научился жить с ней, чувствовать, вовремя купировать приступы. Иногда случались спонтанные, ничем не спровоцированные приступы, но в остальном он вполне справлялся. Домочадцы считали, что он относится слишком несерьезно, недооценивает затаившуюся в его костях смерть. Но это было не так. Болезнь говорила с ним. Иногда казалось, что он ощущает, как она расползается, как грызет изнутри его кости, как раздувает орган от внутреннего кровотечения, как растет давление внутри суставов. Но лекарства неизменно помогали. Он знал все оттенки ощущений, сопутствующих кровотечениям, он знал, когда может без препарата, а когда нужна дополнительная доза. Порой казалось, что внутри него призрак, шевелящий его костями вместо него. Казалось, он ощущает его скольжение сквозь его мышцы и нервы. И почти всегда ему казалось, что вирус не просто живет в нем, а обладает в каком-то роде своим сознанием. Что он не просто белковый робот, а что-то большее. Иногда он чувствовал эту враждебную сущность в себе, неспособную занять его место и управлять его телом. Даже сейчас, когда он был на волосок от гибели, вирус ничего не мог поделать. Только заставил его упустить шанс получить лекарство как можно быстрее, только и всего. Совпадение? Ломота в костях усилилась, и Майк с неожиданной силой сжал ладошку Дани, хмурясь словно бы от его слов. Сделав глубокий вдох, он прикрыл глаза и с трудом поднял руку, чтобы убрать с морды кислородную маску:

− Не куксись, парень, прорвемся. Я почти уверен, что Дон сделает это для меня. Я бы точно сделал, - все так же тихо произнес он, раскрывая покрасневшие глаза и упрямо впиваясь взглядом в вишнево-карие глаза племянника. Майк бы не был черепашкой-ниндзя, не дели он беды на четверых. Это было частью его воспитания, частью их жизни и их противостояния. Никто из них не умел рассчитывать только на самого себя, они просто не могли так жить. Хотя бы тогда, в пору их веселой юности, когда «команда» означала не только их способ боя. Нет, Майк был полностью уверен в любом своем брате, как в самом себе, и у него не возникало никакого желания мешать брату помочь ему. Он хотел скрыть свою болезнь до поры до времени, просто дать гению время освоиться, только и всего. И конечно, он не будет против того, чтобы тот приложил немного своего гения на решение его гемофильной проблемки. Почему бы, собственно, и нет? Он красноречиво посмотрел на ополовиный пакет с кровью, которую ему, собственно, и вливали.
- Дон? – не то, чтобы он сомневался, но в момент, когда его только сюда привели, а у донора брали материал, он самую малость «отъехал» и не был уверен в том, что точно знает, кто лежит на соседнем кресле. Легкая гипоксия мозга, да и сам гений не так уж давно вернулся, чтобы на пороге обморока Майк мог вспомнить именно его. Ну, его можно понять, все-таки такие моменты бывали редко и уж Дона обычно рядом точно не бывало. Его вообще не было. Все эти десять лет. К его присутствию, на самом деле, еще надо было привыкать, и не только мальчишкам. Одной однорукой черепахе тоже, к примеру, не так уж просто.

Сани с улыбкой кивнул и без необходимости поправил висящий мягкий пакет с кровью. Майк вновь вздохнул, внутренне испытывая и облегчение и вину. Дону эта кровосдача сейчас тоже не в тему, как ни крути. Сможет ли он когда-нибудь отплатить своим любимым за все, что они ради него делают? И будет ли достаточным то, что они делают? Против воли мутант на мгновение цепенеет от страха смерти, главным образом, в одиночестве. Он уже когда-то был на краю, и все сопутствующие ощущения сохранены в неприкосновенности, чтобы в любой момент наполнить его душу холодом и отчаянием. И все же, тогда у него был шанс, и он им воспользовался. Он не захотел умирать, не захотел превратится в ходячий инфицированный труп, ему просто нельзя было умирать, он был незаменим, и он сделал все, чтобы выжить. Несмотря на то, что мстительный вирус не дал возможности наслаждаться здоровьем, сделал его зависящим от родных. Да, теперь они, своего рода, квиты, они нуждались в нем, а он в них. Вот только его зависимость была куда глубже, как следствие болезни. Хотя, до сегодняшнего дня все, казалось, было под контролем. Он был в месте, которое было самым безопасным в городе. Он был среди родных, рядом с медиком семьи, той, кто спасла его тогда, в самый кризисный момент жизни. И все же сейчас, он снова едва не умер, пусть и в окружении родных, как бы это не облегчало его страх. Если задуматься, это чудо, что все произошло при гении. Судьба к нему еще так благосклонна, но сколько еще раз она сможет отвести беду? Майку не хотелось умирать, никогда. Близость смерти вызывает вовсе не тот прилив адреналина, что экстрим или хорошая драка. Он никогда не мог настолько близко по своей воле приближаться к ней, как Рафаэль, который, кажется, специально ходит по лезвию, наслаждаясь дыханием костлявой в свою шею. Возможно, его мнение переменится, как только вирус запустит свои щупальца внутрь его тела, как Майку. Возможно, это происходит прямо сейчас. Возможно, где-то в лабораториях Бишопа нашли более интересное применение слепому Леонардо. Возможно, сейчас Дон расправляется с Моной, запускает вирус в ее разорванное горло… Возможно, сейчас его собственные нервные клетки предадут его, начнут выполнять чужие приказы, заставят тело встать с койки, ухватить за голову первого попавшегося под единственную руку племянника..

Калейдоскоп жутких картин разбился стоило руке соскользнуть вниз, с кресла-койки. Майк дернулся, испуганно распахнув глаза и уставившись в потолок. С болью в мышцах поднял руку обратно и уложил поверх одеяла. Проклятые кошмары, стоит только моргнуть чуть дольше...
− Куда они ушли? – с напряжением, торопливо спросил он, облизнув пересохшие губы. Сани, придвинувший к креслу табуретку и устало устроившийся локтями на краешке койки, едва приподнял мордашку, большими влажными глазами глянув в бледное лицо дяди. И отвел взгляд, без особого интереса покосившись на почти пустой пакет. Скоро процедура завершится, и Майк сможет покинуть это место, а ребята навести порядок. Если, конечно, его так просто отпустят из медицинского отсека, в чем мутант искренне сомневался. Желание удрать потихоньку нарастало. Умирать он уже перестал и просто ненавидел ситуации, в которых совершенно был беспомощен. А еще, он ну просто копчиком чуял, что ему не дадут спокойно отлежаться, попивая чаек и кушая яишенку.

− Ну, я полагаю, эм, поговорить? - с легкой нервозностью в голосе пробормотал мальчишка, пока его брат по-прежнему напряженно маячил возле двери, то ли пытаясь уловить звук чужой речи, то ли просто ожидая, когда мать вернётся, снимая с него хотя бы кусочек ответственности. То, что парень едва ли не сгибается под ее тяжестью, очевидно, и Майк остро сочувствовал этой его черте характера. В этом было что-то фамильное и, в то же время, приобретенное, возможно, от Лео? В любом случае, счастья это никому не приносило. На самом деле, видя напряженно вытянутый хвост Дани, Майк мог лишь гадать, насколько сильно мальчик себя изводит. Ведь повод для этого имеется, Микеланджело сам ему его щедро предоставил... Как это для него типично, совершать ошибки и волей-неволей взваливать ответственность на чужие плечи. Не потому, что ему так хочется и так удобно, а потому что это делают за него добровольно, порой не спрашивая мнения, что только сильнее раздражает, а порой и ранит. Вот только внушить своим «благодетелям» понимание этого очень сложно, порой просто невозможно.
− Сани, дружище, - проговорил он, ласково посмотрев на племянника и улыбнувшись, - Не мог бы ты принести немного воды? – пить ему действительно очень хотелось, так сильно, что уголки губ начинали трескаться, а поставить ему физраствор для ликвидации обезвоживания пока было некому. Кроме того, он просто хотел поговорить с Дани наедине, объяснить ему, что ничьей вины в произошедшем нет, и его тем более. Если кто и виноват, то сам его дядя, потому что болван и проморгал очевидные признаки. Надо было это донести до него как можно быстрее, потому что..потому что Майк чувствовал, что это более чем необходимо.

− Лучше я! – неожиданно вклинился Дани, отлипая от двери и сурово сдвинув брови, заставляя Сани растерянно замереть на месте. Видимо, мальчишка так же почувствовал, что сейчас его будут переубеждать, и решил, что его личные умозаключения в этом не нуждаются. Жаль, Майк не мог ему помешать, так что, воспользовавшись близостью выхода, Дани быстренько ускользнул наружу, оставив Сани в позе прыгуна с мостика, с приподнятой попой и вытянутым хвостом, с руками на кушетке. Последний только и смог, что вздохнуть и устало прикрыть веки. Резь в животе и не думала пропадать.
− Вот черт, - тихонько таки шепнул он, огорченно поведя плечами. Откровенно говоря, просто лежать становилось все более и более некомфортным занятием. Поразительный покой и расслабленность начинали пропадать, замещаясь растущей нервозностью и импульсивными желаниями двигаться, несмотря на боль. Впрочем, и слабость никуда не делась, но Майк все равно не мог избавиться от навязчивой потребности шевелиться, напрягать отдельные группы мышц. Казалось, внутри него во всю ползали муравьи. Должно быть, все дело в крови, которую ему влили. Организм Дона сам пребывал в стрессе, неудивительно, что его кровь могла вызвать реакцию у реципиента, обычно спокойно реагирующего на дозы от других братьев. Ну да это мелочи, которые можно купировать.
− Да ладно тебе, дядя, - улыбнулся Сани, завозившись с капельной системой. Перекрыв капельницу, он снял пустой пакет и отсоединил от катетера, закрыв колпачком, - Хочет, пусть идет. Небось, маму проведать… убедиться, что все в порядке. – неловко закончил он свою мысль и отправил использованную систему в мусор. Майк что-то неразборчиво промычал, полагая, что причина вовсе не в этом. Он уже был близок к тому, чтобы спустить ноги с кресла и попробовать пройтись, размяться, но тут дверь распахнулась, вынудив его едва ли не подпрыгнуть на место и лечь обратно, думая, что это Мона и ей точно ой как не понравится его намерение... Вместо ожидаемой ящерицы в комнату быстрыми шагами вошел Дон, держа в ладони стакан с водой. Майк успел увидеть за его плечом метнувшегося мимо распахнутой двери Дани, но и рта не раскрыл, как брат уставился на него до жути внимательным взглядом и практически толкнул стакан ему в лицо.

«Злится», - уныло подумал Майк и даже чуть вжал голову в плечи, с виноватой усмешкой перехватывая стакан рукой. Сделав глоток, он почти сразу опустил ладонь на грудь и отвел взгляд, избегая Дона, как это водилось всегда, когда он получал какую-нибудь травму по своей дурости. В этот раз, случай, конечно, другой, но, надо думать, Дона весьма напрягает то, что ему ничего не сообщили. А когда Донни играет с тобой в доктора, будучи не в духе, это чревато неприятными ощущениями как минимум. И Майк словно перенесся в то время, сейчас нервозно сглатывая и не зная, куда деться от его взгляда.
− Как ты себя чувствуешь? – наконец ровно, с нотками беспокойства, спросил его Донателло, критически оглядывая и подступая ближе с небольшим фонариком, отбирая стакан от греха подальше на стол. Сани каким-то шестым чувством ощутил, что самое время найти братца, и, чмокнув Майка в щеку, шустро умчался, оставляя его наедине с отцом. Майк же ощутил себя тем самым шкодой, каким он был еще в то время, когда Дон действительно был с ними и лечил их. Очень виноватой шкодой, которому сейчас выскажут все.

− ..неплохо? – хрипло и тихо полувопросительно ответил он, предпринимая попытки подтянуть одеяло к подбородку. Его самочувствие определённо улучшилось с их последней встречи, но, ясное дело, не слишком-то соответствовало нейтральному «неплохо». Дон нагнулся, чтобы посветить ему в глаза, проверяя рефлексы и, быть может, состояние органов зрения. Кто знает, как могла на них сказаться системная геморрагия. Майк проблем с глазами не ощущал, но был совсем не против этой проверки. Одного слепого в семье более чем достаточно. Кроме того, так можно было спокойно оценить состояние самого брата. Дон казался прямым, как будто проглотившим аршин, спокойным, но его движения выдавали тревогу. А еще, от него едва слышимо пахло виски. Микеланджело улыбнулся, поняв, что брат с Моной совсем недавно слегка выпили, видимо, разговор был тяжелым. Дон вновь пронзительно посмотрел прямо ему в глаза и улыбка больного разом увяла. Следующее, что решил сделать Дон, помимо осмотра, это измерение давления. Майк искренне ненавидел эту процедуру, но послушно вытянул руку, пока брат надевал на него манжетку, а после терпеливо ожидал результата, в молчании слушая попискивания прибора. Это гадское чувство давления на руку в чем-то было сходно с той лихорадкой, что мучила его после ампутации руки. Отвратительно. Дон мерил трижды, каждый раз хмурясь, а Майк терпел, наблюдая за ним. Это, хоть и вызывало в нем опасения, все же было донельзя увлекательным, все-таки он не видел брата столько лет, и возможность вот так вот попялиться на него за эти дни, возникала редко. Всегда были какие-то свои дела, так что он сейчас наверстывал упущенное, почти не моргая разглядывая Дона, запоминая его новый облик, сильно отличающийся от того, каким он его помнил все эти годы. Возможно, гению это было и неприятно, но он сам сейчас делал, считай, то же самое, бесстрастно собирая его физиологические показатели. Майку становилось все более неловко, пусть чувство вины хотя бы временно ушло. Тем не менее, лежать бревном ему окончательно надоело, а «муравьи» в его теле и не думали прекращать мельтешение, усиливая желание встать. Но, конечно, он понимал, что не готов сейчас стоять, давление слишком низкое, и ему будет плохо. Но хотя бы сесть-то можно? И он все еще не отказался бы от пары добрых глотков воды.

− Ты не против, если я..? – вместо продолжения Майк потянулся к столу и, едва не потеряв равновесия, вцепился пальцами в стакан, торопливо подаваясь назад карапаксом, чтобы утянул его за собой обратно на кушетку. Мда, не лучшая идея для того, что буквально минут сорок едва не представился в прихожей. Майк, тем не менее, оптимистично улыбался, словно не было никакой натуги в его движениях, хотя чуть дрожащая рука несколько смазывала это впечатление.
− Не будь таким хмурым, бро, тебе не идет, - сделав пару жадных глотков и утомленно опустив руку на одеяло, попросил Майк, − Я в норме, чувак, - как можно более уверенно, с доверительными нотками, сообщил он брату, даже рискнув ему подмигнуть. Внутри в очередной раз будто ножами прошлись, заставив его на мгновение замереть с гримасой на лице. Тихонько выдохнув, он беспокойно заерзал, садясь. Может, это и не лучшая идея, но он просто не мог больше претерпевать все эти процедуры, по прежнему молча и лежа. Подошел черед мерить температуру и, слава богу, Дон не решил из мстительности использовать термометр ректально. Без парочки плоских шуточек бы не обошлось, но вряд ли Дону хотелось слышать нечто подобное в данной ситуации. С ангельским смирением на морде, Майк держал во рту положенное время их старенький электронный термометр. Наконец, он пикнул, подавая сигнал, и Дон выхватил его так, словно это кусок его пиццы, не меньше. Майки же утомлено откинулся на кресло так, словно претерпел самые страшные муки ада.
− Жить буду? – с тенью насмешки спросил он, не глядя на брата. Что-то он больно тихий, и это одновременно успокаивало Майка, вселяя в него неуместную веселость, и пугало, словно затишье перед бурей, − Можешь что-нибудь сделать с этим? – он осторожно почесал шею, и Дон должен был заметить мелких размеров участки сыпи, то тут, то там виднеющиеся на его побледневшей коже. Незначительный побочный эффект от переливания, его можно было купировать с помощью антигистаминных средств.

Когда большинство процедур были завершены, Майк, наконец, решился.
− Дон? Дон, - тихо позвал он, расслабленный и спокойный, - Мне правда жаль, что тебе пришлось так узнать об этом, - он замолчал, прямо глядя на брата. Немного колебаний и он продолжил:
− Этого не должно было произойти. Мы бы сказали тебе..я бы сказал. Просто, тебе нужно было время, и я, честно, не видел причин для спешки. Прости, что все вот так на тебя свалилось, - Микеланджело искреннее сожалел, и не только потому что всем пришлось пережить такой шок, но и еще потому, что все равно сейчас немного, да лукавил. Для его же блага.
− Помоги, пожалуйста, дойти до моей комнаты, бро, - позже попросил он, более уверенно садясь на кресле-кушетке. Сыпь проходила, боль внутри тела утихала, и мутант теперь ощущал гнетущую усталость и потребность во сне. Дон вроде как выяснил, что все с ним обещает быть нормально, поэтому, почему бы ему не поспать в его же комнате? Все-таки, это помещение угнетало. Впрочем, немудрено, это ведь был их медицинский отсек, операционная, процедурная, как угодно можно назвать. Нежилое помещение, полное терпких, сильных запахов лекарств. Здесь он не мог в полной мере расслабиться. Добившись угрюмого согласия, мутант закинул руку на плечи Дона и поднялся, стараясь двигаться увереннее, чем чувствовал. Путь до комнаты прошел достаточно мирно, лишь в ушах у мутанта начало шуметь и темнеть в глазах, но это уже на самом пороге. Опустившись в постель, он пробормотал, вцепляясь в руку Дона, едва видя его в темноте, обморочно прикрывая глаза:

− Спасибо, что вернулся, - и, едва коснувшись головой подушки, вырубился.

Отредактировано Michelangelo (2014-08-09 04:58:10)

Поделиться222014-08-19 15:31:28

Автор: |Raphael|
Участник
ДОСЬЕ: ДОСЬЕ
Сообщений: 1586
Уважение: [+340/-0]
Раса: Черепаха-мутант
Принадлежность:
Черепашье братство
Возраст: 16
Последний визит:
2017-11-22 20:01:47

Trust I seek and I find in you
Every day for us something new (с)

В «Бишоп Корп» мало поводов для сплетен, но все же иногда находятся интересные темы, которые передаются из отдела в отдел, и так до самого кабинета совета директоров. Администрация не поощряет болтовню, но и не запрещает ее – в сложившейся ситуации мало поводов для радостей, а людям, большую часть которых составляют талантливые ученые, запрещено покидать надежные стены зданий и появляться на улице. Подобный риск не оправдан!
Когда он появляется в коридорах работа останавливается, вся ночная смена застывает, прислушиваясь к тяжелой походке. Иногда по его шагам можно узнать, как прошла карательная операция на юге\севере\западе Нью-Йорка. Но если хотите знать новости с востока, то этот парень тут не помощник, нужно ждать другого, не такого шумного и более рассудительного.
«Говорят, что господин Бишоп лично разрабатывал для него все протезы…»
Не врут. Хотя я бы предпочел, чтобы чертежами и сборкой занялся другой изобретатель, но о нем ничего не слышно уже больше десяти лет. Уверен, он бы на смех поднял этот титановый таз, что теперь стоит вместо моего правого колена, и громыхает при малейшей неполадке…
«Говорят, что за повязкой у него прототип протеза со встроенным лазером…»
Брехня. За повязкой у меня пустая глазница. Хотя от лазера я бы не отказался…
«Говорят, он доводит всех навязанных ему напарников до истерики, чтобы специально работать в одиночку…»
Так и есть. Никто из этих дворняг Бишопа не сравниться с теми тремя, что стояли со мной, плечом к плечу долгое время. Но их больше нет, остался только я. И эти пустующие места не стоит заполнять чужими людьми, надо просто подождать, когда исчезну я…
«Говорят, он живет на кладбище в одном из старых склепов…»
Бред. Я живу в здании полиции, и есть чем гордиться, на крыше у меня стоит вертолет. Когда-то пределом моих мечтаний был байк, теперь же у меня есть монстр с пропеллером и парой вертолетов. А мечтать я разучился…
«Говорят, своих врагов он не просто убивает, а разделывает словно сумасшедший мясник…»
Милосердие – не мой конек.
«Говорят, его брат…»
А вот тут лучше притормози. Неважно кого из них ты хочешь вспомнить – лучше заткнись, и начни работать.
«Говорят, отправляясь в рейд, он каждый раз надеется…»
…умереть.

Когда-то в этом полицейском участке было два критерия громкости – шумно и слишком шумно, теперь же на всех 100 этажах не услышать и мышиного писка. И это при том, что последний уровень вполне обитаем. С тихим скрипом поднимется на верх кабина лифта, и раскроются створки – он выйдет наружу, чуть прихрамывая, и сбросит с себя тяжелые сумки. Повинуясь набранному коду оживет система видеонаблюдения за всеми уровнями, и замигают экраны компьютеров до этого находившиеся в спящем режимом. Пока они будут стабилизировать и обновлять картинку, молчаливый хозяин достанет из маленького холодильника бутылку с пивом и откроет его – эта будет лишь первая из многих за этот день. Сначала пиво, потом дешевый бренди. Если повезет он вырубиться до того, как боль в колене начнет разливаться волнами по всему телу, требуя обезболивающего.
Но пока он не отрываясь смотрит на экраны – этажи здания в норме, пара камер на улице – в норме, банк в котором обитают Моны и Майка – в норме. Шестая камера – разбита. Седьмая камера – треснула. На десятой камере шоу – пара зомби доедают третьего. Или что они там делают? Пятнадцатая камера демонстрирует его самого с бокового ракурса – сгорбившийся мутант стоит посредине комнаты и сжимает в руках бутылку пива. На его старой, кожаной крутке не осталось пуговиц, лишь пара заклепок под горлом, а некоторые потёртости из дико модных превращаются в дико рваные. Вместо привычного пояса для сай, лента с патронами в несколько рядов. Он неподвижен, а изображение немного трясётся, но вот мутант поворачивает голову и смотри прямо в зрачок видеокамеры. На его морде застыла маска отчуждения, вместо ярко-красной банданы лишь повязка через правый глаз. Длинные шрамы следуют от макушки к шее, проходя через висок. Рафаэль мог бы стать кем угодно после катастрофы, которая выкосила добрую часть населения Нью-Йорка, на предпочел остаться самим собой, только в более мрачной комплектации.
Пятнадцатая камере мигает зеленым огоньком, и первая не выдержав испытания этим холодным взглядом убийцы, меняет точку обзора. Мутант делает огромный глоток пива, и медленно проглатывает его, чувствуя как пенящийся напиток рушиться вниз по пищеводу, оставляя после себя на языке горечь. Хорошо бы поесть чего-нибудь горячего, да где теперь в этом городе закажешь пиццу. Рафаэль подходит к экранам, подслеповато щурясь, и разглядывая как на десятом участке пируют трое мертвяков – он медленно поднимает руку, сгибая пальцы на манер пистолета.
- Паф, - зомби вздрагивают, словно почувствовав, что за ними наблюдают, но потом вновь принимаются за свои нехитрые дела. Им повезло на этот раз, если Раф находился поблизости, нежить давно украсила бы своими внутренностями местный пейзаж, а так он пока взял их на заметку.
На 100 этаже играет музыка, голоса певцов наполняют коридоры и заброшенные отделы, и здание словно оживает.
So close no matter how far
Couldn't be much more from the heart
Forever trusting who we are…
Рафаэль стягивает с себя куртку, путаясь в рукавах – потертость на боку разъезжается, превращаясь в дыру. Мутант с сожалением вздыхает, откидывая от себя агонизирующую вещь, и рушиться в продавленное, огромное кресло, которое служит одновременно и постом наблюдения и кроватью, лениво снимая мощные наколенники со щитками, которые плотно обхватывают ноги.
And nothing else matters…
- … nothing else matters, - вторит он хриплым, бесцветным голосом, больше напоминающим компьютерный симулятор и откидывает голову на спинку кресла, крепко зажмуриваясь до тех пор пока перед зрачком не поплывут темные пятна. Делает еще пару глотков из бутылки, осушая ее и замирает.
Рафаэль знает, что открыв глаз, он окажется не один – теперь достаточно всего одной маленькой дозы алкоголя, чтобы начать бредить. К счастью (сожалению?) нервная система саеносца оказалась такой же непробиваемой, как и его упрямство, потребовалось больше пяти лет беспробудного пьянства, чтобы нанести ей урон. И жизнь разделилась на до и после…
Never opened myself this way
Life is ours, we live it our way
Он поднимается с кресла, и на ощупь находит холодильник открывая его - звякают бутылки, заполняющие все полки. Где-то в глубине агрегата, медленно и отважно, отдает богу душу кусок сыра. Раф открывает стеклянную тару, прикладывается к ней и только тогда оборачивается… в комнате никого, не считая невидимых участников группы Metallica. Со стороны кресла раздается шуршание и на подлокотник с трудом влезает небольшая черепашка, она внимательно осматривается и замирает, подтягивая голову ближе к воротнику карапакса. На панцире рептилии кусочками пластыря аккуратно прикрыты трещины, но в целом домашний питомец достаточно доволен жизнью, и даже слишком громкое соло на электрогитаре его не смущает.
- And nothing else matters… хей, Ренуар, они ведь правы. Остальное не важно, - Рафаэль подхватывает на лапы питомца, тот собственно и не против, и рушиться обратно в кресло – которое, со скрипом и протестами, выдерживает такой порыв. Только пыль и разлетается во все стороны.
На часах всего лишь три часа дня – Раф смотрит невидящим взглядом сквозь стену, впадая в анабиоз, и приканчивая упаковку бутылочного пива. В дозор он выйдет за полночь, пусть другие из отрядов Бишопа соблюдают осторожность и ищут гнезда зомби при свете дня. Так оно конечно безопаснее – проще убить спящего, нежели того, кто так же ведет за тобой охоту.
Но, у одноглазого мутанта другое мнение на этот счет – он, как и раньше, выходит в свой рейд под покровом ночи, и идет на встречу врагу не прячась за развалинами домов. До сих пор ему везло – лапа бездумно проводят по ребристым шрамам на затылке – однако, с каждым разом становилось все сложнее контролировать свои суицидальные порывы. Как часто ему представлюсь возможность просто стоять, раскинув в стороны руки и уронив оружие, и ждать когда в тело вонзятся острые клыки.
Never cared for what they do
Never cared for what they know
But I know
Ему еще было ради чего жить – Рафаэль приподнимается в кресле, ровно садясь, подбирая ноги и рассматривая здание банка на третьем мониторе. Как давно он не заходил в гости к родне? Пару месяцев? Полгода? Боковым зрением он замечает движение в темном углу.
- Проваливай, сегодня я не настроен общаться.
Тень досадливо пожимает плечами, и чуть перемещается вперед, упорно привлекая к себе внимание - саеносец поджимает губы, и складывая лапы замком, упирается в них любом. Стоило подумать о Майке и Моне, и нахальный гость тут как тут, укоризненно смотрит на него из своего убежища. Молчаливая дуэль может продолжать бесконечно, Раф буквально кожей ощущает на себе тяжелый взгляд темно-серых глаз. За прошедшие годы он мог забыть как улыбается его пропавший брат… или какой у него голос, но совершенно дурацкие вещи никак не могут выпасть из памяти. Например то, как Дон хмурился, размышляя над очередным проектом. Или его молчаливо-красноречивый взгляд - вроде ничего не сказал, а такое ощущение, что отчитал на год вперед. Рафаэль плотнее прижимается лбом к пальцам, морщась, словно от боли, а на самом деле сдерживая крик.
За окнами, огороженными толстыми прутами арматуры, солнце начинает клониться к закату, а он до сих пор не поменял своего положения. Десятая камера мигает, и отключается.
- Отлично! – он вскакивает с рыком, настолько громким, что задремавший рядом с бонсаем Ренуар, резко втягивает голову в панцирь. У хозяина опять приступ гнева? Черепашка наблюдает как мутант с проклятьями натягивает на себя порвавшуюся крутку и остальную амуницию, закидывает за спину оружие – крест накрест, как когда-то вкладывал катаны в держатели его старший брат, - ты доволен, я собираюсь к ним? - Рафаэль дрожащими лапами застегивает заклепки – те поддаются только с третьего раза. Мутант подхватывают две туго набитые сумки, тоже вешая их на плечи и чуть ли не вдавливает в стену панель вызова лифта. Створки дергаются, свет в кабине мигает, но механизм исправно работает.
Ренуар осторожно выглядывает из своего убежища, глядя как за Рафаэлем закрываются двери, и не спеша переводит взгляд на темный, абсолютно пустой, угол. Там летает клочьями пыль, а с потолка свисает плотная паутина. Щелкает кнопка на музыкальном центре, останавливая заезженный диск с одной единственной песней, по этажу включается аварийное освещение, камеры переходят в ждущий режим.
Когда-то в этом полицейском участке было предостаточно шума, теперь здесь властвует безумная тишина, настолько пронзительная, что пролети призрак – его услышат. Другое дело, что призраки тут тоже не живут. Только больные фантазии.
All these words I don't just say
And nothing else matters, yeah*

Выбирая для себя новый дом, Рафаэль подсознательно стремился быть ближе к брату, племянникам и…хм… Моне, чтобы в случае чего прийти к ним на выручку. Всего пара кварталов, которые более-менее не забаррикадированы и не разрушены, другое дело что на них можно встретить достаточное количество нежити, чтобы они «уговорили» тебя присоединиться к своей секте. Но, если в твоем арсенале пара стволов, холодный разум и твёрдая рука, то прогулка может быть даже приятной.
Единственное, пожалуй, о чем сейчас жалел Раф, это невозможность носить солнечные очки – его обзор итак был сильно ограничен, а усугублять положение было куда как глупо. Особенно для того, кто находиться на работе у Бишопа. Этот мужик был достаточно умен, чтобы придерживаться одного правила – пока ты работаешь на меня, получаешь хлеб. Умираешь – дотации пересыхают, и твои родственники тоже загибаются. Встретитесь на том свете – поорете друг на друга, выясняя чья это вина. Мутант поправил тяжелую черную сумку, в которой что-то громыхнуло железом – в этот раз специалисты из отдела технологий расстарались на славу, похоже у них подошел к концу очередной проект, и все ненужные детали были отданы в распоряжение двух маленьких изобретателей. По крайней мере у Рафаэля не возникало вопросов какой гостинец принести племянникам, хорошо, что не родились девочки. С куклами и розовыми шарфами нынче в Нью-Йорке проблема.
Воин внезапно резко останавливается и кладет руку на автомат, почти любовно поглаживая его. Справа шорох, но такой звук издают и крысы когда роются в мусоре – Раф медленно разворачивается и оскаливается, даже если это не нежить, проверить все равно стоит, слишком уж близко он подошел уже к банку.
Так и есть, всего лишь крыса. Он устало трет переносицу, в очередной раз убеждаясь, что стал необратимым параноиком и продолжает свой путь. Банк, так же как и полицейский участок, кажется неприступным, но Рафаэль прекрасно знает, что при санкционированном штурме может пасть любой бастион, поэтому здесь везде натыканы его собственные камеры, а вертолеты «Бишоп Корп» раз в день пролетают мимо – эту милость было трудно выпросить, саеносцу пришлось пообещать, что он станет следить на коллективных вылазках за новичками, и возвращать из обратно живыми, а не по частям.
Он замирает на пороге, и несколько раз заносит кулак для того чтобы постучать внутрь – не лучше ли пнуть дверь ногой, тогда гулкий звук достигнет всех углов убежища, и ему не придется как в прошлый раз ждать добрых полчаса прежде чем откроют.

- Раф? Ты в курсе который час? Так я тебе подскажу – 4. Утра.
Руки в бока, растрепанные каштановые локоны и заспанные глаза – наверное, она легла спать лишь полчаса назад. И он стоит напротив, выглядит куда паршивее, после ночного рейда едва остаются живы, куда тут сохранить облик английского лорда.
- Я не буду заходить. Принес тебе кое-какие медикаменты. Опытные образцы, решай сама что делать.
И он развернётся и уйдет, чувствуя как со дна души вновь поднимется тягучая обида за самого себя. Чтобы он не говорил до и после, как бы не пытался абстрагироваться от всей ситуации, но признать все же приходиться – быть отвергнутым, и не единожды – паршиво. Но время уничтожает все на своем пути – глупцы те, что считают что оно лечит. Ничего подобного, это романтический бред, для тех кто еще верит в леприконов и горшочки с золотом у подножия радуги. Время выжигает и стирает все воспоминания, ровно как и его носителя, оно беспощадно – и именно за это Рафаэль ему благодарен.

Раздвижные ворота с тяжелым, грузным скрипом начали отворяться, и Рафаэль сам ухватился за створки помогая открыть их – тут же из-за них раздались голоса на повышенном тоне, возня, и только сейчас мутант понял – он же так и не успел постучать, кто-то просто решил выйти наружу. Счастливая случайность… счастливая? Он нахмурился – время к семи вечера, скоро станет темнеть и из своих нор полезет нежить. Кому тут вправить мозг?
Претенденты нашлись даже слишком быстро, Раф рванул на себя дверь, и его едва не сбили двое мальчишек, которые словно молодые коты под весенним солнцем сцепились не на жизнь, а на смерть. Даже если они что-то и говорили друг другу раньше, то теперь, занятые рукоприкладством, лишь бурно кряхтели и сопели.
- Какого дьявола вы творите?? – рявкнул мутант, с каждым словом повышая голос, и поэтому от громогласного «творите» вороны с карканье сорвались с уцелевших вензелей, что все еще украшали первые этажи банка. Он буквально впихивает дерущихся племянников обратно в помещение и заходит сам, с грохотом, обсыпающим побелку с потолка, захлопывая дверь и задвигая засовы. Сани и Дани впрочем мало обращают на это внимание, но и Раф не собирается церемониться,- в конец от рук отбились, щенки, - с рыком констатирует он этот печальный факт, и выбирая нужный момент, вклинивается между двумя мальчишками. Огребает удар в бедро, подхватывает одного из поганцев на плечо, другого под мышку, и ощутимо встряхивает, не слушая протестующие вопли, едва не заваливается под тяжестью всего того груза, что обрушился на его плечи, - МАЙК! – громыхает старший брат – ну, где эта нянька безрукая? Он по крайней мере может успокоить детвору – Мона же как правило только бесполезно хлопает крыльями, как любая мамаша.
Широким шагом он входит в то, что зовется в этом детском саду гостиной, натыкаясь прямо на хозяйку дома. Боковым зрением он замечает движение в правом углу. Сердце пропускает удар – глюки начали посещать его теперь дважды на дню? Он разжимает руки, и мальчишки рушатся на пол – успели сгруппироваться и спрыгнуть на ноги – молодцы? Нет – ваши проблемы, в их семье было пара неуклюжих тупиц, но даже они овладели искусством ниндзя.
Время для воспитательных мер.
- Мне плевать, где, и по какому поводу, вы собираетесь разбить друг другу рожи, - он черной тенью надвигается на племянников, попутно сбрасывая с себя тяжелую сумку с металлом, - только если это не открытый вход на улицу в вечерний час. Ваша мамаша, конечно, чересчур гиперзаботлива… - если не сказать помешана на безопасности. Шутка ли, пацанам десятый год, а она им разве что пинетки по утрам не одевает. Впрочем в воспитание на таком уровне, Рафаэль предпочитал не лезть. Он, так сказать, был не самый лучший пример для подражания и раздачи советов, - но еще раз увижу подобное, лично посажу обоих на цепь.
Да где черт побери Микеланджело? У Рафа не так много времени на семейные обеды, у него простые функции – детям – техника, брату – арсенал, Моне – медикаменты. А, так вот же Майк, стоит совсем рядом – Рафаэль в упор смотрит в лицо Дону, равнодушно скользит взглядом по давно забытому лицо – нет, это всего лишь его глюк, выбрался на свет божий. Так сказать –впервые в цвете, раньше все предпочитал по углам ныкаться, да шуршать коробками от еды.
Саеносец устало вздыхает, привычно потирая переносицу и идет мимо плода своей фантазии, надеясь, что тот сам рассеется в воздухе. Все же следовало разбавить свой пивной обед и настоящей едой. Он ставит вторую сумку на стол, в ней звяканьем отдаются ленты для автомата Майка, и раскрывает ее, доставая посеребренный чемоданчик с фирменной наклейкой «Бишоп Корп». В таком обычно хранятся вакцины и прочие лекарства, медики корпорации тщательно оберегают все образцы, и с явной неохотой отдают их мутанту. С другой стороны где они еще найдут безумца, который согласиться притащить им на эксперименты еще совсем теплую слизь с тела зомби.
Отчего в доме стало так пронзительно тихо? Рафаэль ежится, и привычно горбиться – может, ему только приснилось, что он вышел из своей башне и прошагала пару кварталов до банка? Обычно, лишь в его логове бывает такая звенящая тишина, но тогда он включает свой единственный диск и старается не сойти с ума.
Не сойти с ума… ты все еще здесь? Он слишком тщательно и медленно ставит короб с лекарствами на столик, и спихивает на пол сумку с арсеналом и оружием на пол. Звук упавшего металла эхом отражается от потолков и стен, и Рафаэлю становиться совсем уже неловко. Да, он не был в этом доме порядочное количество времени, и даже не интересовался новостями семьи. Телефон сломан, автоответчик давно перестал воспринимать сообщения, хотя звонящему может и кажется, что он наболтал какую-то информацию на ленту, все что услышит Раф, это треск и писк. Можно было бы починить аппарат, или заиметь новый, но откровенно говоря мутанта достали некоторые звонившие, которые требовали с него какие-то бумажные отчеты о расходах на амуницию и оружие. Списки, сколько патронов и где он оставил (целая обойма на собственном потолке – пытался прикончить паука - ну и как вам это понравиться, господин счетовод?). Со временем конечно Бишоп сдался, и понял, что Рафа лучше не трогать на тему бумажных дел, ему хватило единственной папки в которой на виртуозном матерном вполне понятно было написано корявым подчерком, что дескать «патронов потрачено столько, потому что ваши неопытные сотрудники забоялись идти в стан к врагу, но гранату в логово бросить не забыли. Пришлось убегать и отстреливаться». Поэтому телефонный автомат служил частью интерьера, а в конце каждого месяца кто-то из бухгалтерии «Бишоп Корп» с руганью заполнял кипы бланков и отчетов, выписанных на имя Рафаэля.
- Какие новости? – он смотрит на Мону, оставляя свой персональный глюк в слепой зоне, и стараясь не думать о нем, - не вижу Майка, он… хм… отдыхает?
Проще, конечно, напрямую спросить – не откинулся ли братец, или не находиться в коматозном состоянии? Раф и тут умудрился оплошать, причем довольно крупно, зная насколько сильно иногда требуется для его младшего брата переливания крови, он ничем не может помочь.
В спирте, что давно течет по венам саеносца, крови не обнаружено.

* - здесь и ранее, Metallica – Nothing else matter

Отредактировано Raphael (2014-08-19 15:53:04)

Поделиться232014-10-07 05:03:39

Автор: Donatello
Does Machines
ДОСЬЕ: ДОСЬЕ
Плеер:
https://youtu.be/bVxHED1KfHs
Сообщений: 4329
Уважение: [+1199/-11]
Раса: мутант (тортилла | человек)
Принадлежность:
Черепашье братство
Возраст: 15 лет
Последний визит:
2023-04-12 02:45:19

Такое случалось уже далеко не в первый раз.

В самом деле, как часто они едва не теряли друг друга, получая тяжелые травмы во время сражений, или оказываясь под завалами после очередного взрыва, или задыхаясь в заполненном ядовитым газом помещении... Сколько раз гению приходилось видеть кровь братьев на собственных руках и сколько раз он лихорадочно орудовал хирургическими инструментами, выковыривая пули и осколки из их обмякших, безжизненных тел? Переломы, вывихи, сквозные и проникающие ранения, сотрясения, отравления, коматозные состояния — наверно, стоило ожидать, что Донателло уже давным-давно смирился со всеми этими "прелестям" жизни подпольной команды супергероев. И вправду, какая-то привычка у него все-таки выработалась: теперь он уже не паниковал и не медлил с оказанием первой медицинской помощи, и всегда точно знал, какие действия нужно предпринимать, чтобы не допустить фатального исхода. Но даже несмотря на это, Донни по-прежнему испытывал мощный приступ дурноты при взгляде на белое как мел лицо брата, частично скрытое кислородной маской и покрытое влажными багрово-алыми разводами. К подобному зрелищу нельзя было привыкнуть. С таким положением дел нельзя было смириться.
Грязно-серый, испещренный мелкими трещинами потолок терялся в сумраке, но Дону он был неинтересен. Черепашке просто нужно было на что-то смотреть, в то время, как его кровь медленно струилась по узкой и прозрачной трубке, покидая родное тело. Майки неподвижно лежал рядом с ним, обморочно прикрыв веки и почти ни на что не реагируя, в том числе и на усталое рычание Моны Лизы. Слава богу, он все-таки пришел в себя и был относительно благополучно перекантован в соседнее помещение, где его и уложили на специальное кресло, дабы облегчить предстоящую процедуру. Повинуясь голосу Сани, Донателло покорно расслабил мышцы и откинулся затылком на жесткую обивку сидения — а что еще ему оставалось делать? Близнецы тихо и обеспокоенно переговаривались под самым ухом изобретателя, вполголоса обсуждая случившееся; опустив взгляд на сыновей, Дон неприятно поразился тому, с какой пугающей уверенностью они выполняли свою работу, то отлучаясь на кухню за льдом, то подавая матери какие-то полотенца, в то время как сама ящерица заботливо вытирала ими запачканный кровью пластрон Микеланджело.

...уже далеко не в первый раз....

— Почему так случилось? — едва слышно прошептал Сандро, по всей видимости, озвучив всеобщий и пока что еще никем не высказанный вопрос. Что, слишком много крови по сравнению с предыдущими случаями? Или она ни разу не шла горлом? Донателло нахмурился еще больше, напряженно анализируя услышанное. Состояние Майки ухудшалось, не так ли? И, разумеется, никто из присутствующих здесь, включая самого Микеланджело, даже не подумал сообщить об этом изобретателю.
— Да, мне тоже очень хотелось бы знать, — он старался говорить спокойно, и, вроде бы, у него это даже неплохо получалось. Дождавшись, пока сын выдернет иглу, мутант принял сидячее положение — его сильно мутило, но, в целом, он чувствовал себя более-менее сносно. Прижав смоченную спиртом ватку к месту прокола, Донателло замер на какое-то время, терпеливо дожидаясь, когда уйдет головокружение. Взгляд его был прикован к слегка размытому силуэту Моны: супруга не спешила оборачиваться, кажется, полностью сосредоточенная на переливании. Дон, в свою очередь, не смел отвлекать ее от столь важного дела, понимая, что чем быстрее она закончит, тем скорее Майки придет в себя и сможет покинуть это кресло... если вообще сможет.
— ...вот так, — едва заслышав голос Моны, гений немедленно поднялся с нагретого сидения, все еще рассеянно держась рукой за внутренний сгиб локтя. Его заметно "штормило", но это были сущие пустяки — наверно, ему хватило бы кружки теплого чая с сахаром, чтобы прийти в себя и перестать так угрожающе шататься из стороны в сторону. Чуть повернувшись, Донателло еще раз тревожно оглядел лежащего под капельницей мутанта, а потому как-то упустил из виду тот момент, когда Мона шустро выскочила в коридор, таким образом ловко ускользнув от неприятных расспросов. Не ожидавший подобной прыти Донателло даже слегка растерялся, но его физиономия почти сразу же приняла прежнее угрюмо-решительное выражение, красноречиво говорящее о том, что гений не собирается так просто оставлять бедную саламандру в покое.
— Присмотрите за дядюшкой, — коротко бросил Дон сыновьям и, чуть пошатываясь, двинулся следом за Моной, оставляя близнецов наедине с Микеланджело. Теперь, когда напряжение слегка спало, гений мог ненадолго покинуть своего брата… буквально на несколько минут, не больше. Выйдя из комнаты, Дон едва не наступил босой ногой в одну из кровавых лужиц, щедро покрывавших пол от самого порога и до “лазарета”. Наверно, следовало вытереть пол, прежде чем кто-нибудь подскользнется на этой жуткой веренице чужих следов… Донателло даже не стал смотреть в направлении прихожей: создавалось впечатление, что в дом ворвалась толпа зомби и растерзала хозяев прямо у входных дверей, не оставив ни единого целого кусочка — лишь мрачное озеро крови, посреди которой валялись насквозь промокшие тряпки, брошенное впопыхах снаряжение и еще какие-то вещи, к которым Дон уже и не приглядывался. Мутант поневоле ускорил шаг, игнорируя слабость, и зашел на кухню почти сразу вслед за Моной; если та и заметила присутствие мужа за своей спиной, то не подала виду. Не найдя ничего лучше, кроме как прислониться плечом к обшарпанному косяку да скрестить руки на перепачканном пластроне (господи, сколько же чужой крови на нем было!...), Донни молчаливо уставился в затылок саламандре, терпеливо дожидаясь, пока та, наконец-то, изволит обратить на него внимание. Мона явно не спешила начинать разговор, предпочитая заниматься какими-то рутинными делами, вроде того, чтобы поставить чайник в раковину или достать какую-то бутылку из ближайшего шкафчика… Донателло насторожился, не сразу догадавшись, что в ней было налито. Лишь когда ящерица с тихим звоном извлекла из буфета пару стеклянных стаканов, гений понял, что ему безмолвно предлагают выпить за компанию. Не такая уж и плохая затея, учитывая, сколько страха они пережили за последние полчаса… Однако гений не спешил приближаться к столу, продолжая внимательно наблюдать за посеревшим лицом Моны Лизы. Мутантка выглядела жутко уставшей и перенапряженной, а я ее движения казались отчасти нервозными. Еще бы… Она, должно быть, чувствовала, что Донателло собирался устроить ей жесткий допрос с пристрастием, и хотела заранее морально к нему подготовиться. Что ж, у Дона и впрямь скопилось множество вопросов, большая часть которых, как можно было догадаться, относилась к Микеланджело…
— Давно это с ним случилось? — затравленное выражение, застывшее на лице саламандры, заставило его отчасти смягчиться, но лишь самую малость. Несмотря на спокойный и выдержанный тон, голос механика звучал на редкость прохладно, если не сказать что холодно. Вместо ответа, Мона предпочла вскрыть бутылку и щедро плеснуть себе виски в стакан, неловко звякнув при этом горлышком о тонкую стеклянную грань. Так и не дождавшись какой-либо внятной реакции, да даже простого взгляда, Донателло отстранился от стенки и тяжело опустился на стул напротив: ну же, родная, не молчи… — Мона, — теперь уже с явным нажимом позвал он, — что произошло? — тишина. Саламандра все так же молча опрокинула в себя огненную жидкость и крепко зажмурилась, перебарывая острое жжение в горле. Донателло, не выдержав, подхватил второй стакан и, следуя чужому примеру, сделал быстрый, порывистый глоток, желая хоть отчасти потушить разгорающийся в груди пожар — он уже начинал всерьез раздражаться… Нет, так нельзя. В конце концов, Мона ни в чем не была виновата. Возможно, она просто не хотела беспокоить своего возлюбленного… или банально не успела ничего ему сообщить, поглощенная иными заботами… Но, черт подери, неужели это было что-то совсем немаловажное?! Или, по ее мнению, Донателло вообще не следовало знать о болезни Майки? Черепашка размашисто поставил стакан обратно, громко стукнув им по деревянной столешнице, и тяжело оперся на локти, сумрачно взирая на Мону исподлобья. — Скажи мне… Ты не должна была молчать, — упрек сам собой сорвался с языка, и, кажется, умудрился сорвать невидимый предохранитель, доселе сего момента сдерживавший гнев саламандры. Словно бы очнувшись от транса, Мона заметно оживилась и с каким-то ожесточением громыхнула стаканом о стол, позволив себе издать агрессивное шипение. Усталость вмиг исчезла, сменившись бессильной яростью, не то на саму себя, не то на запропавшего мужа, не то вообще на весь этот белый свет. Дон слушал ее молча, не пытаясь вставить слова в ответ. Он понимал, он все прекрасно понимал, и вовсе не осуждал женщину за эту короткую, но жаркую вспышку негодования. В конце концов, разве у нее была возможность кому-то выговориться? Вот так, без обиняков, не стесняясь слов и выражений, выплескивая из себя весь тот безмолвный ужас, что копился в ней на протяжении долгих лет, полных страха, боли и одиночества? Майки, конечно, постоянно был рядом с ней, но едва ли она хоть раз позволила себе накричать на него, или дать волю слезам, или даже просто продемонстрировать слабость в присутствии младшего черепашки... Что уж говорить о Леонардо или Рафаэле, которые, кажется, были гораздо больше озабочены своими собственными проблемами, чтобы обратить внимание на душевные терзания несчастной вдовы у себя под боком. Нет, Донни вовсе на них не злился — если ему и было на кого злиться в такой ситуации, то только лишь на самого себя. Дон сам не заметил, как побелели костяшки его пальцев, напряженно сжавшие холодный стакан: в его сознании одна за другой возникали донельзя мрачные сцены, в которых Мона, уже будучи беременной, сутками напролет сидела у кровати умирающего мастера Сплинтера, в то время как стены их убежища едва ли не трещали от громких, гневных голосов его старших сыновей. Можно было представить, какая тяжелая атмосфера царила у них дома, в то время как братья раз за разом возвращались в него с пустыми руками после долгого и бессмысленного прочесывания городских улиц. Наверняка каждый из них винил себя за то, что не может напасть на след исчезнувшего изобретателя, или каким-либо образом помочь их сэнсэю. Естественно, что общее психологическое напряжение постоянно рвалось наружу, находя своеобразную отдушину в ежедневных скандалах. Дон почти не удивился тому, что Раф с Лео умудрились вдрызг рассориться друг с другом. Они и в мирное-то время не особо ладили... Микеланджело, должно быть, отчаянно пытался их помирить, но куда там! Такое даже Сплинтеру было не под силу, что уж говорить о бедном весельчаке. А тут еще и этот проклятый вирус... Странно, но Мона, кажется, всерьез упрекала себя за то, что якобы проворонила тот момент, когда смертоносная зараза начала косить всех направо и налево, вырвавшись из-под контроля ученых и властей. Донателло содрогнулся при мысли о том, что его подруга была вынуждена рожать и ухаживать за двумя новорожденными младенцами в условиях стремительно развивающейся пандемии, когда на поверхности толпами бродили трупы недавно обращенных жертв вируса. В городе наверняка царил полнейший хаос, а тут еще и умирающий Сплинтер на руках, которому требовались какие-то особые лекарства... Да и вообще, как они умудрялись выживать в такой обстановке, когда даже банальная вылазка за продуктами грозила закончиться страшной смертью в зубах оголодавших зомби? Не удивительно, что семейство в итоге решило перебраться на поверхность. Наверно, это случилось уже после смерти мастера... В таком состоянии пожилого мутанта было бы сложно транспортировать в другое помещение. Примерно тогда же Раф с Лео окончательно отделились, оставив Мону и племянников на попечение братца-инвалида... Дон не смог удержаться от короткого, желчного фырка: ну как же, гораздо проще уйти и заняться каким-то "полезным делом", вроде истребления полчищ живых мертвецов, чем сторожить молодую женщину с двумя маленькими детьми на руках. Действительно, зачем это нужно, когда есть Майки? А то, что руки нет — так это ерунда, он же не маленький, справится как-нибудь... На несколько коротких мгновений Донателло охватил гнев, однако он довольно быстро сошел на нет. В конце концов, рассказ Моны продолжался, и гений так или иначе к нему прислушивался, жадно ловя каждое слово саламандры. Хотя, на самом деле, он бы предпочел не слышать этого вовсе. Дон даже не сразу поверил услышанному, а когда сказанное начало потихоньку доходить до его сознания, мутант ощутил себя потрясенным до такой степени, что сам не заметил, как опрокинул в себя второй стакан спиртного, даже не почувствовав его вкуса. Мона... сама делала эту операцию? Перед внутренним взором шокированного изобретателя немедленно предстала очередная жуткая сцена, в которой Мона, надрываясь, в одиночку тащила ослабевшего Майка в то самое помещение, где они только что делали ему переливание, и подволакивающиеся ступни мутанта оставляли за собой точно такие же кровавые разводы на гладком кафельном полу. Все это наверняка проделывалось в полной тишине, чтобы не дай бог не разбудить спящих малышей. А что насчет анестезии? Была ли у Моны возможность вколоть Майки обезболивающие, или хотя бы снотворное, чтобы он не ощущал боли? Как она вообще смогла держать хирургическую пилу в руках, не имея медицинского образования и сознавая, что ей придется сделать Микеланджело калекой? Откуда она брала в себе столько сил и решимости, чтобы рискнуть всем и выцарапать жизнь черепашки из когтей смерти? А что, если бы Майки все-таки обратился — смогла бы она в одиночку отбиться от пускай однорукого, но сильного и кровожадного зомби?...
Как... как, как?!...
Следуя примеру Моны, Донателло и сам спрятал лицо в ладонях, пока что не в силах справиться с бурей охвативших его эмоций. Было ой как не просто их под контроль, но гений все же заставил себя вслушаться в дальнейшую речь супруги. Та, между делом, встала из-за стола, вновь принявшись возиться с чем-то: налила воды, включила огонь, поставила чайник на плиту... Слегка раздвинув пальцы, но все еще не отнимая рук от лица, Дон молчаливо пронаблюдал за ее неторопливыми перемещениями вдоль кухонного гарнитура. Как-то незаметно, но спокойные и сдержанные объяснения перешли в сбивчивые оправдания, затем — в едва различимое бормотание и убитый шепот. Она виновата, она не справилась, она позволила ситуации выйти из-под контроля. По-прежнему не отрывая взгляда от ее бледного, смертельно уставшего лица, Донателло поднялся со своего места и сделал неровный шаг вперед, обойдя тихонько задребезжавший стол. И в тот же миг Мона, словно магнит, бесшумно качнулась навстречу черепашке, уткнувшись носом в его жесткий, покрытый шрамами пластрон.
Глупышка... как обычно, решила принять всю вину на собственные плечи, позабыв о том, насколько они хрупкие. Сама, все сама — и никакого оправдания. Как будто в этом мире больше не осталось никого другого, кто смог бы вместе с ней разделить эту тяжкую ношу... Наверно, именно так она и думала, потеряв лучшего друга и отца своих детей — того единственного, кто всегда мог перенять на себя часть непосильного груза, позволяя сделать следующий шаг. Рука изобретателя мягко скользнула по спутанным волосам, успокаивающе и в то же время ободряюще гладя саламандру по низко склоненной голове.
— Моя девочка... моя родная, — отчего-то горло дерет так, словно он вновь потерял голос, однако в этом хриплом, надтреснутом шепоте отчетливо слышится нежность. — Ты была сильной все это время... сильнее всех нас вместе взятых. Не будь здесь тебя — не было бы ни Майки, ни меня, ни наших детей. Ты ни в чем не виновата. — положив ладонь на холодную щеку мутантки, Донателло заставил ее слегка приподнять лицо, взглянув прямиком в глаза гения — быть может, глупо, но в тот момент они блестели от слез. Наклонившись, Дон устало оперся лбом о макушку любимой, прикрыв веки и крепче прижав ее к себе.
— И спасибо тебе... за все.

Он не знал, как долго они с Моной пробыли на кухне, просто молча держа друг друга в объятиях — так, как если бы это было самое последнее, что им оставалось сделать в этой жизни. Но в какой-то момент оба мутанта запоздало вспомнили о том, что их дело еще не закончено: Майки требовался уход, и оставлять его одного, даже под присмотром близнецов, было не слишком ответственно с их стороны. Зайдя в помещение, Дон лишь каким-то чудом умудрился избежать столкновения с выскочившим наружу Данте. Быстро оглядев сына, гений коротко кивнул ему, сам не зная зачем, и все также молча прошел мимо, на секунду накрыв ладонью худенькое плечо — все будет хорошо. Практически тут же его внимание оказалось перехвачено Микеланджело: последний, кажется, на полном серьезе вознамерился выбраться из кресла. Можно подумать, что это вовсе и не он изрыгал потоки крови час тому назад, корчась на руках брата в прихожей. Нахмурив брови, Донателло решительно приблизился к брату и буквально впихнул тому стакан с водой в руки — впрочем, достаточно аккуратно, чтобы не протаранить им же многострадальный пластрон весельчака. Не хватало только, чтобы Майка вывернуло наизнанку, или снова скрутило в болевом спазме...
− Как ты себя чувствуешь? — ну да, вопрос во многом предсказуемый и отчасти даже лишний, но не задать его Донателло не мог. Взгляд темно-серых глаз был прикован к бледному, но уже начисто умытому лицу — он ждал, не станет ли Микеланджело выплевывать проглоченную воду обратно. К счастью, рвотного рефлекса больше не наблюдалось.
− ..неплохо? – голос Майка звучал неуверенно — не то и вправду не чувствовал особых улучшений, не то просто робел в присутствии рассерженного брата. А Донни действительно сердился, хотя, разумеется, уже далеко не так сильно, как в первые минуты после приступа. Только вот Микеланджело об этом знать было совсем необязательно. Вооружившись миниатюрным фонариком, мутант наклонился к своему пациенту, намереваясь проверить реакцию зрачков. Микеланджело, как ни странно, спокойно вытерпел эту нехитрую процедуру: похоже, знал, что сейчас лучше не рыпаться и не возражать. Это молчаливое послушание, так или иначе, принесло свои плоды: Дон, наконец-то, перестал сурово коситься на притихшего весельчака, полностью сосредоточившись на мерке давления. Какое-то время между братьями висела напряженная тишина, прерываемая лишь тихим шорохом да характерным свистом выпускаемого прибором воздуха. Поглощенный своим делом, изобретатель не сразу обратил внимание на странный, необычайно пристальный взгляд брата — тот, кажется, не мог отвести от него глаз. Первое время, Донни как-то удавалось игнорировать это повышенное внимание к собственной персоне, но когда Майк пропялился на него таким образом больше минуты, при этом ни разу не моргнув и как будто бы даже не дыша, гению стало сложно делать вид, будто он ничего не замечает.
— Ради бога, Майки, перестань пялиться на меня так, будто ты уже представился и теперь высматриваешь мозги на закуску, — сухо бросил он, отворачиваясь, чтобы убрать тонометр обратно в футляр и отложить его на стол. Кажется, его сварливый тон привел младшего черепашку в чувство: тот зашевелился, вновь потянувшись за стаканом воды. Дон вмиг перестал хмуриться, с тревогой наклонившись к брату — не хватало лишь, чтобы тот грохнулся с кресла на пол… Микеланджело и впрямь было тяжеловато удерживать равновесие в таком состоянии, пускай на его осунувшейся физиономии светилось бледное подобие ободряющей улыбки.
— В норме? — сдержанно отозвался он на подчеркнуто легкомысленную реплику Майка. — Осмелюсь напомнить, что у тебя открылось внутреннее кровотечение при наличии гемофилии, что в подавляющем большинстве случаев грозит летальным исходом. Чудо, что нам с Моной и мальчиками удалось вовремя его остановить… — Дон смолк, едва заметив болезненную гримасу, тенью промелькнувшую на лице мутанта. Чтение нотаций вполне можно было оставить на потом, так что Дон предпочел вернуться к медосмотру. Пришел черед измерять температуру, и на какое-то время в помещении вновь воцарилась мертвая тишина. Скрестив руки на груди, умник терпеливо дождался короткого электронного сигнала и немедленно выхватил градусник из чужих зубов.
— Жить буду? — честно говоря, он бы с большим удовольствием швырнул этот термометр обратно в Микеланджело, а то и вовсе запихал бы его в одно... место, но вместо этого Дон ограничился лишь еще одним коротким уничижительным взглядом. Пожалуй, ему следовало записать все показания, хоть куда-нибудь — просто на всякий случай… Он как раз занялся поисками подходящей тетради в ящиках стола, когда тихий вопрос Майка заставил гения вновь обеспокоенно покоситься в его сторону. К счастью, это оказалась всего лишь сыпь, и, на какое-то время, Донни немного отвлекся от своих мрачных дум, чуть ли не с головой зарывшись в короб с медикаментами, отыскивая там нужный препарат, а после помогая брату принять эти таблетки и снова запить их водой. Все это проходило в полном молчании, ставшем уже по-своему привычным, и потому, когда Майки неожиданно обратился к Донателло по имени, тот слегка вздрогнул и немедленно наклонился ближе, думая, что тому стало плохо или что-нибудь вроде того. Все такой же тихий и напряженный, он внимательно выслушал чужие оправдания, после чего негромко вздохнул, выдавая, наконец, свое подлинное настроение — усталость, тревогу и, чего таить, хмурое неодобрение.
— Ты должен был сказать мне об этом сразу, Майки… это очень, очень серьезно, и ты сам прекрасно это понимаешь, — произнес он, отворачиваясь и потирая пальцами висок. — Тебе нельзя забывать про лекарство, если ты не хочешь умереть от какого-то глупого пореза, или еще чего-нибудь в этом роде… С такими вещами не шутят. Сегодня мы могли потерять тебя, и я не знаю, сможем ли мы тебе помочь, если у тебя снова откроется кровотечение. Не нужно до такого доводить. — Донни смолк, опустив подбородок на скрещенные перед собой пальцы, и какое-то время братья просто сидели в полной тишине, ставшей уже привычной для них обоих. Можно сказать, что извинения Майка были приняты, но им двоим еще о многом предстояло подумать… быть может, не прямо сейчас, но в самое ближайшее время. А пока что Микеланджело требовался полноценный отдых, о чем он сам, безусловно, знал не хуже, и даже лучше, чем Донателло. Спать в кресле было не так удобно, как в мягкой и теплой постели, так что гений ничуть не удивился просьбе Майка — лишь едва заметно покачал головой, сомневаясь, стоит ли ему добираться до комнаты своим ходом. Однако молящий взгляд черепашки все же заставил его пойти на уступку: аккуратно взяв брата под руку, Дон очень медленно и со всеми возможными предосторожностями довел его до самой кровати, опасаясь, что шутник вот-вот грохнется в обморок или чего похуже. Тот и впрямь выглядел достаточно скверно, по сравнению с тем, каким он был, когда только-только поднимался с кресла. Донателло помог ему улечься панцирем на скрипучий матрас, после чего подхватил ослабшие ноги мутанта и также уложил их на кровать, благодаря чем Майки смог принять ровную и удобную позу. Честно говоря, все происходящее чертовски напоминало их самую первую ночь после десятилетней разлуки, когда Микеланджело помогал едва соображавшему от жара и изнеможения механику добраться до просевшего дивана в их заброшенном убежище, чтобы немного выспаться перед выходом на поверхность. Можно сказать, что они поменялись ролями друг с другом, и Дон не мог чувствовать себя хуже, чем сейчас, глядя на своего быстро засыпающего брата, который из последних сил цеплялся за руку изобретателя, желая шепнуть ему что-то напоследок. Пришлось согнуться в три погибели, чтобы как следует расслышать слова Майки, но сказанное ничуть его не порадовало. Скорее, наоборот — еще больше расстроило, пускай и вызвало глубочайший душевный отклик… просто не могло не вызвать. Донни сам не заметил, как крепко сжал обмякшее запястье уцелевшей руки брата, просто внутренне радуясь тому, что все еще может ощущать слабое тепло его кожи.
— ...а ты прости за то, что я когда-то ушел.

И вновь ему оказалось сложно прикинуть, как много времени он пробыл в комнате Микеланджело, просто молча сидя на краю кровати и держа спящего брата за руку. Он не хотел тревожить его сон, но, в то же время, и боялся отпустить весельчака — кто знал, что могло произойти в его отсутствие, пока Майки в одиночестве лежал в полной темноте. Наверно, он провел бы рядом с ним весь вечер и всю ночь, погруженный в чуткую дремоту, если бы только его обострившегося слуха не коснулся странный шум, раздававшийся откуда-то с нижних этажей здания. Сначала Донателло игнорировал эти звуки, но постепенно это становилось все сложнее — мальчики разбуянились не на шутку, позволяя себе говорить друг с другом на повышенных тонах, а ведь они прекрасно знали, что их дяде требуются покой и тишина. Интересно, где в это время была Мона? Наверно, дремала за столом на кухне, смертельно уставшая и заработавшая еще парочку седых волос в своей густой каштановой шевелюре… Сообразив это, Дон все-таки поднялся с чужого матраса и на цыпочках выскользнул за дверь, напоследок еще раз покосившись на темный силуэт Майка: плечо шутника едва заметно вздымалось в такт размеренному дыханию.
“Все будет хорошо,” — Донни не знал толком, к кому именно он обращался в своих мыслях, не то к спящему брату, не то к самому себе. Тем не менее, это заставило его слегка успокоиться и оставить Микеланджело одного, тихо, но шустро спустившись вниз по лестнице. Ему следовало поспешить: творившееся в вестибюле выходило за всякие рамки. Громкие голоса близнецов вроде бы стихли, но то была обманчивая тишина. Уж кто-кто, а Дон прекрасно знал, чем мог окончиться столь жаркий спор — все же, он вырос в компании трех братьев, и зачастую выступал тем самым сверхчувствительным датчиком, реагировавшим на малейшую смену в их настроении и готовым в любой момент загореться тревожным красным огоньком, а то и вовсе автоматом запустить целую систему предохранителей и стоп-рычагов, дабы остановить серьезное рукоприкладство, выходящее за пределы обычных пинков и подзатыльников. Так что, Донни ни капли не удивился открывшемуся ему зрелищу: оба мальчика едва ли не по полу катались, мутузя друг друга кулаками и, время от времени, даже хвостами. Разбираться, кто из них был сверху, а кто снизу, гений уже не стал. Нахмурившись, Донателло решительно двинулся по направлению к сыновьям, твердо вознамерившись разобраться в их шумном конфликте… Однако не успел он сделать и трех шагов, как его опередил кое-кто другой, гораздо более рослый и широкоплечий по сравнению с худым и жилистым изобретателем. Последний немедленно замер, вперив взгляд в невесть откуда взявшегося мутанта и, кажется, напрочь позабыв о своей первоначальной цели разнять двойняшек, пока они не разбили друг другу носы.
— Какого дьявола вы творите?? — едва ли не пинком загнав ребят обратно в помещение, Рафаэль шагнул следом и немедленно захлопнул за собой дверь, пока на его прокуренный басище не сбежались все окрестные зомби. — В конец от рук отбились, щенки… — хриплое рычание саеносца враз перекрывает разгоряченные вопли детей. Донателло не стал вмешиваться, просто застыв на пороге прихожей и наблюдая за тем, как добрый дядюшка довольно-таки грубо и бесцеремонно подхватывает мальчишек на руки, совершенно не обращая внимание на их громкий протест. И только его внушительный рявк, от которого, кажется, дрогнули все окрестные сцены, заставил Донателло обеспокоенно пошевелиться, приходя в движение — как бы Майки не проснулся и не встал с кровати, ему ведь требовался серьезный отдых… К счастью, Раф все же снизил громкость, принявшись отчитывать близнецов за учиненный ими беспорядок и, таким образом, предоставив Дону хорошую возможность как следует его рассмотреть. А рассматривать, безусловно, было что… Разумеется, гений уже понял, что его братья во многом изменились за последние десять лет. Стали выше, шире в плечах, набрали мышечной массы, а их лица повзрослели и приобрели тот особый, грубый отпечаток пережитых горестей и лишений. И Донни успел морально подготовиться к этим переменам; по крайней мере, он уже не падал в обморок и не терял дар речи, как это было при встрече с Микеланджело. Тем более, что все конечности Рафаэля, кажется, остались при нем, и слава богу. И все же, гению требовалось немного времени, чтобы свыкнуться с новым обликом своего старшего брата, таким знакомым и в то же время таким… чужим и отталкивающим. Безусловно, это был Раф, все такой же большой, злой и быстро теряющий свое терпение, но то, как он двигался, то, как звучал его голос, то, как он был одет — все это казалось совершенно другим… И Донни еще не мог сказать, что именно его смущало или настораживало в этом новом, пока еще неизученном и непонятном ему Рафаэле. Он просто смотрел на него и с жадностью впитывал в себя каждую новую деталь его внешности, до тех пор, пока саеносец не поднял глаза и не уставился прямо на притихшего мутанта. Этот взгляд был сравним по ощущениям с резким ударом под дых: Донателло совершенно натурально выбило дыхание из груди, едва он понял, что не так с лицом его брата. Длинный бледно-зеленый шрам по вертикали пересекал глазницу Рафа, частично забегая под рваную красную повязку и утопая в мрачном черном провале, после чего вновь “выныривал” на поверхность и спускался дальше, достигая нижней части щеки. Гений завороженно рассматривал эту ужасную пустоту на месте чужого глаза, в то время как Раф просто хмуро отвернулся от чудом воскресшего брата, никак не отреагировав на его присутствие. Странно… но, честно говоря, Донателло было совершенно некогда размышлять над причинами подобного поведения. Все его мысли занимал исчезнувший глаз брата, причем на ум приходили совершенно убийственные гипотезы вроде того, что это просто временное увечье, или что Раф специально вынул это чертово яблоко из глазницы и опустил в раствор на манер вставной челюсти, и просто забыл вставить его обратно перед визитом в убежище Моны и Микеланджело. Сейчас Дон был готов принять любое, даже самое идиотское объяснение, лишь бы не признавать эту ужасающую истину — его брат наполовину ослеп и теперь уже никогда не сможет полноценно жить и сражаться… А может быть, и сможет, только все равно уже совсем не так, как раньше. Все мысли изобретателя ясно отражались на его вытянувшемся и потрясенном лице, в то время как он продолжал безмолвно пялиться на физиономию саеносца. А тот будто бы назло игнорировал его взгляд, занимаясь тем, что разгружал сумки, выуживая из них какой-то малозначащий для Дона хлам… Разумеется, все это были вещи первой необходимости, но до поры до времени они не играли для гения никакой значительной роли. Он был шокирован до такой степени, что даже не заметил приближения Моны со спины — зато это заметил Рафаэль.
— Какие новости? — как ни в чем не бывало, обратился к саламандре старший мутант. — Не вижу Майка, он… хм… отдыхает? — Дон молча кивнул в ответ, как-то даже позабыв о том, что брат по какой-то причине решил принимать его за пустое место. Пускай безумно медленно, но до изобретателя начинало доходить — Раф просто не верил в его присутствие, считая брата плодом своего больного воображения. Примерно также на гения отреагировала Мона, когда Майки только-только привел его в дом. Видимо, они все уже давным-давно считали Донателло мертвецом… И Рафаэль, разумеется, тоже. Хотя, Микеланджело вроде бы должен был оповестить его о том, что изобретатель вернулся в семью… Получил ли Раф то сообщение? Вероятно, он просто злился и не желал воспринимать Дона как брата, сочтя, что тому было бы лучше и дальше прятать свой панцирь в неизвестно какой дыре… Нет, быть того не может. Раф бы никогда так с ним не поступил. Что-то изменилось во взгляде Дона, и пускай он по-прежнему был прикован к лицу саеносца, в нем уже не было ужаса или недоверия. Только безграничные тоска и отчаяние с примесью щемящей сердце жалости. Конечно, Рафи не терпел, чтобы на него смотрели с жалостью… Но Донателло ничего не мог с собой поделать.
Ноги сами сделали шаг вперед, приближая мутанта к замершему посреди вестибюля Рафаэлю. Мона и близнецы были позабыты — разумеется, не навсегда, лишь на несколько долгих мгновений, в течение которых все мысли изобретателя были заняты исключительно его старшим братом. Шаг, еще один, и еще — все быстрее и быстрее, как если бы гений опаздывал на поезд. Лишь в считанных сантиметрах от Рафа он все-таки чуть притормозил, не решаясь заключить его в объятия.
— Раф, — совершенно потеряно выдохнул он, не в силах сказать что-нибудь помимо этого. Да и какие к дьяволу слова требовались в такой момент? Здесь не было двух взрослых мутантов, встретившихся после долгой разлуки — был только растерянный подросток, испуганно и отчасти вопросительно смотрящий на своего брата, резко постаревшего на добрый десяток лет и заработавшего где-то сотню новых шрамов. Брата, который даже отказывался сказать ему банальное “здравствуй”.
Как такое вообще могло произойти?

Поделиться242015-01-24 00:50:30

Автор: Mona Lisa
"Хорошая" девочка
ДОСЬЕ: ДОСЬЕ
Плеер:
https://youtu.be/qUn1tzyTYeo
Сообщений: 5989
Уважение: [+1100/-6]
Раса: Мутант ( Саламандра|Человек )
Принадлежность:
черепашья команда
Возраст: 16
Последний визит:
2020-06-16 15:31:41

Лишенный своей черной банданы подросток, еще больше, просто до поразительного сходства стал похож на своего отца, пока не успевшего получить свою привычную фиолетовую маску. Похож, конечно… Если бы не его не в меру длинный хвост, выдающий тревогу мальчишки своим дерганным движением из стороны в сторону. Вопросительно взглянув на Донателло снизу вверх, когда шестоносец вернулся к брату в палату, Данте даже не одернул плеча, когда на него опустилась широкая, шершавая ладонь мутанта. Он лишь вздрогнул… Где-то подсознательно все еще боялся, думал об отце, как о эфемерном призраке, пугающим его по ночам… Но их недолгая беседа не прошла мимо ушей черепашонка, да и эта беда, что произошла с дядей, заставила малого взглянуть на ситуацию несколько иначе… Но сейчас мысли Данте конечно же были больше заняты Микеланджело, чем родным отцом. По правде говоря, близнецы еще ни разу не видели, чтобы весельчак был настолько плох. Конечно, всякое случалось, и опасно шаткое здоровье черепашки было одной из главных внутрисемейных проблем, и не впервые вытирать алые озера по всем комнатам - вот и сейчас, неосознанно, на автомате парнишка тут же устремился в кладовую, бездумно гремя ведрами и швабрами, прислушиваясь к голосам из лазарета… Вернее к голосу – у дяди был умирающий тон больного, и отчетливо Дани мог различить грозные замечания отца, и отчасти, это ворчливое «нельзя, плохо, безалаберный», как же это до смешного похоже на маму, немного успокоила мальчика. Это значило, что все не так плохо. Что пока что больше дяде ничто не угрожало…- « Какой же я…» - Прекратив елозить влажной тряпкой по полу, Данте порывисто, хмуро вжался лбом в шершавую, деревянную рукоять швабры, до боли стиснув ее в кулаке и сипло выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы, -«… дурак. Дурак, нельзя мне было молчать.» - В этом доме было три правила. Первое – никогда не выходи за порог, когда солнце на полпути к горизонту. Второе – выходи за пределы убежища только при вынужденной необходимости, никаких прогулок по крышам заброшенных зданий даже самым ясным днем. И последнее – никогда не умалчивай, если видишь, чувствуешь… знаешь, что что-то не так. Никогда не молчи. Это время не дает выжившим такой роскоши, чтобы что-то утаивать от членов семьи. А он взял и подвел Майка. Просто вот взял и подвел. Иногда не стоит никого слушать, нужно делать то, что считаешь нужным. Не ради себя и своего чрезмерно раздутого эго, ты самый умный, ты все знаешь – ради них! Тех, кто тебе дорог!
Кошмары стали неотъемлемой частью жизни мальчишки, но кроме привычного ужаса в снах, что внушал чужой ему пропавший Донателло, был еще один кошмар, содержание которого не нужно угадывать – постоянный страх за родных порождал в сознании холодящие кровь картинки. И он не должен допустить, чтобы его сны вырвались на свободу и задушили отчаянием. Он похоронит их… глубоко в своей памяти. Этого никогда не случиться. Он не позволит…
-Дани? – Черепашка сразу испуганно распахивает глаза, уставившись мимо прижатого к переносице древка швабры на усталое, склонившееся к нему лицо матери.
Мона умудрилась бесшумно опуститься на колени перед замершим посреди комнаты сыном и обхватить его же орудие для уборки, используя то в качестве опоры. Прислонившись к швабре щекой, мутантка со сдержанной тревогой разглядывала сморщившуюся мордашку. Они всего лишь дети. А должны выдерживать нападки сумасшедшего мира наравне со взрослыми, опытными бойцами, повидавшими не мало на своем веку. Эти темные, большие глаза наполнены таким опытом, каким не каждый взрослый может похвастаться. Ладонь ящерицы накрывает затылок мальчика, а затем мать привлекает не сопротивляющегося сынишку к своей груди, крепче сжимая его в своих любящих, чутких материнских объятиях. Выронив пресловутую швабру, Данте мигом спрятал лицо в жестких, разлохмаченных кудрях, на которых часто оседал тальк, когда мать выходила из лаборатории… и его запах, приятный, слабый, облачком окутывал ее локоны. А сейчас от них пахло кровью. Кровью дяди… - Все хорошо родной. – Губы саламандры осторожно касаются виска мальчишки. Жаль они уже не такие маленькие, чтобы взять их на руки, усесться на диван, усадив их на колени, и так сидеть, потихоньку убаюкивая, успокаивая, напевая старые мотивы и утирая слезы с пухлых щечек. Ей не хватало этого. Да Данте и не плакал никогда уже со своего шестилетия… Разве только… во сне. – Не бойся… Ничего не бойся Дани. – Они все преодолеют. Мона была в этом уверена. Теперь с ними был тот, чей помощи она всегда так ждала, и даже один его голос придавал сил… А Данте? А Данте только и оставалось покрепче обхватить худые материнские плечи, и пару раз кивнуть в ответ на тихие утешения мутантки, чтобы та убедилась, что ее сын не совсем уж остолбенел и отключился от этого мира. Его не воодушевляло лиловое знамя, он знал только, что… виноват. Но язык не поворачивается сказать это. Он смотрит за плечо Моны Лизы, мимо кучерявой сеточки кудрей, и утыкается взглядом на тихо стоящего с перепачканными тряпками в обе руки брата, широко распахнутые глаза которого молчаливо отвечают ему – прекрати себя винить. Мы все наладим, и наладим все общими усилиями братишка, только не бери всю вину на себя. Дани видел, как в всегда не замороченных лишними проблемами, весьма беззаботных глазах младшего плескался ужас не меньший, чем тот, что сейчас яростно жрал Данте изнутри. Заметил он так же и то, как дрожат пальцы Сандро, под скомканным куском ткани.
- Мам… мы не должны больше этого допустить. – Короткая пауза, при которой мальчик ненавязчиво ослабляет крепко обнимающие его руки. Намереваясь дальше продолжить уборку. Он очень серьезен… и даже суров. - С дядей все будет хорошо. – Нет, он не спрашивал, не ждал, что ему это подтвердят. Он просто был в этом уверен!

Братья - это крепкое, неразрушимое звено в цепи «семья». Братья могут ссорится, мирится, могут обижаться друг на друга и слать куда подальше, а затем бросаться на шею и стискивать в объятиях, пока весь воздух из легких не выжмут. Что сказать о детях, о братьях, которые жили в полумраке, который никак нельзя было сравнить с сырыми подземельями городской коллекторной сети? У них ничего не было, кроме них самих и их маленькой мутантской общины – мир полностью вымер. И было только одно заветное желание – дожить до того времени, когда Нью Йорк возродиться. Когда родной дом больше не будет в разрухе, и будет… безопасно. И они не могли позволить себе даже мелких склок, а перебранки были настолько редки, что ни один из близнецов не помнит, когда была последняя, и достаточно сильная, чтобы врезаться в память. Дани доверял брату. Целиком и полностью, не боясь того, что Сани не поддержит его идею, ведь тогда они бы смогли найти альтернативу вместе, или он сможет переубедить Сандро на правах старшего. Именно поэтому, закончив уборку, уже складывая окровавленные тряпки в полиэтиленовый пакет, черепашка не спешил покидать гостиную, дожидаясь, когда брат проплывет мимо в очередной раз.
- Ну вот, вроде везде чисто! – Довольно заявил Сани, пятясь со стороны гаражных ворот, закинув на плечо махровое полотенце. Мальчишка, как и его близнец, был без маски, а без этих отличительных полос цветной ткани ребята вообще были похожи словно две капли воды - один рост, одинаковая комплекция, взгляд, слабые, усталые улыбки, – Данте всегда казалось, что он глядит в зеркало, а любитель перенять шутливое настроение дяди Майка, Сани, удачно пародировал «тень», повторяя за братом все его движения. Но если присмотреться повнимательнее… и дело даже вовсе не в том, у кого из них небольшая щель промеж верхних зубов… Тяжелый, пристальный, всегда чем-то озабоченный взгляд старшего, которому не хватало той толики улыбчивой беззаботности, что присутствовала в его ненастоящем «отражении». Этим они и отличались. Сани принимал этот мир таким, какой он есть, тогда как Дани отчаянно сопротивлялся этой жестокой действительности. Но что может… ребенок? – А мама где? – Осторожно спрашивает он младшего брата, медленно завязывая пакет в тугой узел и ногой отпихивая его в сторону. Голос предательски дрогнул. Хотя кого он обманывает? Ящерицы наполовину, близнецам порой чрезвычайно сложно скрыть свои истинные эмоции – хвост начинал маятником ходить туда-сюда, или зло взбивать диванные подушки. С досадой аккуратно подобрав нервозно заметавшийся хвост, Дани вскинул голову, и едва не стукнулся лбом, с бесшумно подошедшим к нему почти вплотную Сандро – темные, внимательные глаза черепашонка с тревогой уставились на старшего. – Ты чего?- Хрипло поинтересовался младший, настороженно взглянув на ерзающую по сидению змеевидную конечность братишки. – Мама заканчивает уборку в лаборатории, - Сандро в недоумении сделал короткий шаг назад, позволяя брату подняться. Младший растерянно махнул тряпкой в сторону, - А папа повел дядю в комнату… все разбрелись… в общем. - Он пожал плечами, чувствуя какой-то подвох, кроящийся казалось бы в совершенно невинном, обычном вопросе.
- Я хочу принести его…- Весьма конкретно выразил свое желание Данте, с внутренним напряжением дожидаясь реакции брата. Опасался он не зря – идея была донельзя безумной, но… На кого можно было еще понадеяться? Леонардо, Рафаэль… Они слишком далеко, связаться с ними чрезвычайно сложно. Отец… Он сам еще слишком слаб, и даже его маленький сын осведомлен о ситуации в городе гораздо лучше… Мать должна приглядывать за Микеланджело…
- Ты о чем? - Нахмурился Сани, поднимая с пола мешок забитый растерзанным на лоскуты тряпьем.
- Я о лекарстве. Слушай, - Дани одним широким шагом преодолел то небольшое расстояние между близнецами, крепко схватив брата за плечи. В глазах взбудораженного старшего была самая настоящая паника. – Ты должен мне помочь. Я вернусь быстро, еще солнце даже на полпути к горизонту не будет, и я уже тут, - Пальцы мальчика сильнее стиснули плечи брата, речь сбивчивая, запутанная, кажется, он просто боялся, что Сандро его перебьет. Но Сани лишь ошарашено вытаращил глаза, внимая хриплому полушепоту Данте. Пожалуй, ничего более глупого, более безумного и сумасбродного, он в жизни не слышал. У подростка просто дар речи отнялся – он с минуту молча таращился на Данте, приоткрыв рот и пару раз непроизвольно дернув нижним веком. Что он такое говорит?
– Постой, постой! – Издав нервный смешок, черепашка вскинул обе ладони вверх в останавливающем жесте, осторожно высвободив свои плечи из цепкой хватки старшего брата. – Знаешь, Дани, это конечно хорошая шутка, ха-ха, но давай лучше продолжим... уборку? – Скорчив нарочито деловое выражение лица, подросток решил сделать вид, что просто не слышал этого разговора. Он лихорадочным движением смял пакет, но Данте к сожалению и не думал бросать свою затею. Шутки кончились. Они выросли. Они должны помогать своей семье, защищать ее, как полноправные члены этой панцирной общины – разве не этому их учили с самого рождения?
- Да послушай же! – Дани зло, порывисто схватил двумя руками на этот раз пакет с тряпьем, которым от него отгораживался брат, и резко дернул тот на себя. – Я не шучу! Сани… - Он швырнул мешок за спинку дивана, и умоляюще заглянул в помрачневшее лицо младшего. – Ты нужен мне… Ты должен прикрыть мой панцирь. Без тебя я не справлюсь… Это очень важно. Ты видел, что случилось с дядей… Я должен… мы должны…
- Вот уж что я точно должен, так это похоже привязать тебя к кровати и попросить маму напоить тебя успокоительным. Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Ты… хочешь… выйти… НА УЛИЦУ! – Картинно всплеснул руками Сандро, состроив донельзя перепуганную рожицу. Нельзя выходить за порог убежища одним. Ни в коем случае. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. С этим были согласны все члены семьи, и кажется, даже старый Кланк, хоть они был всего лишь облезлым глупым котом, и то зорко следил своими зеленущими глазами, чтобы подрастающее новое поколение черепашек не заходило за запретную линию коридора, если рядом не было хозяев. Сани хорошо понимал правила, в отличии от пылкого Данте, зачастую мыслящего, не смотря на показное холоднокровие, горячо и импульсивно. Сани знал брата… он мог его понять… Да что там, он понимал его лучше, чем кто-либо другой, он был тоже напуган случившимся не меньше его. Но лихорадочный блеск в глубоких, темных глазах Сандро отсутствовал абсолютно… Но в них не было и прежнего веселья. – Хватит. Мне так же плохо, как и тебе. – Уже не скрывая раздражения, буркнул Сани, нахмурившись и все же намереваясь продолжить работу, не смотря на упорство Данте. Когда Сандро злился, а это случалось очень редко и было подобно проливному ливню в пустыне, злился он очень пылко, абсолютно в равных пропорциях тому, как и радовался – и даже грозный взгляд янтарных глаз матери, по сравнению с этими угрюмыми серыми тучами, мечущими молнии в бездонных зрачках черепашонка, казался мелким штормом, по сравнению с настоящим ураганом. И постепенно, эти прямо скажем идиотские слова старшего брата открывали скрипучую, тяжелую крышку Ящика Пандоры, в душе мальчика. – У нас куча взрослых. Нам лучше сидеть и не отсвечивать. Тебе в особенности… - Косой, сердитый взгляд потемневших до черноты глаз.
И это укололо Данте прямиком в самое сердце. Ему… в особенности ему, все верно - неужели все догадываются, что случившееся отчасти было виной Данте? Хотя какая разница, главное, что он сам знает об этом… Он должен исправить свои ошибки, а не прятать голову под костяной оболочкой, как страус в песок!
- Ты не понимаешь… это случилось, потому что я умолчал. Я не сказал матери, что у него было кровотечение!
- Угу, отлично, и значит, ты хочешь погибнуть, как последний дурак, а я должен умалчивать о том, что вот так же отпустил тебя, как ты истекающего кровью дядю? Заранее зная о последствиях?! – Сандро резко развернулся к брату, едва не столкнувшись с ним лбами, аки два молодых бычка на одном мосту. Слова сами срывались с губ... резко, обидно, ладони сжатые в кулаки скрипели кожаной обмоткой кистей и мелко дрожали. – Порой ведешь себя, как дядя Раф! Может ты просто хочешь, чтобы тобой отобедали прямо на соседней улице, лишь бы тебя больше никто не трогал?! Приди в себя уже!
- Не трогай дядю Рафа. Он хотя бы был всегда рядом с нами, - Теперь подростки, сами того не замечая, медленно кружили друг напротив друга, скалясь и глухо рыча, сверкая серебристыми огоньками глаз, агрессивно зажегшихся в предзнаменовании грядущего взрыва, от которого наверняка сотрясется все убежище. – И если бы ему только дали шанс… Сани, неужели тебе все равно?! Дядя… наш дядя умирает! Ты не знаешь, сколько он еще продержится, его организм может отторгнуть кровь отца, точно так же, как и нашу! Ему хуже, видишь же, и если никто не вернет рюкзак… Сани отпусти меня. Ты же понимаешь, что я прав!
- Прекрати… - Черепашка недобро сощурил глаза, бегло оглядевшись по сторонам – во время пылкой беседы братьев, они и сами не заметили, как мелкими шажками, почти вальсируя посреди просторной гостиной, переместились к двери в убежище. Решетка была распахнута, а внешние двери, как обычно плотно закрыты на множество железных засовов. Вокруг подростков царил привычный полумрак с размытыми очертаниями расставленных по углам коробок с развалом различных инструментов и железного мусора. Краем панциря Данте задел гремящий короб, и автоматически выбросил руку назад, предотвращая неминуемое падение Пизанской башни из картона за спиной. Совсем рядом была дверь, за которую он так стремился. Взгляд скользит по ряду замков и ребром ладони мальчик поддевает ближайший к нему, едва помещающийся в его ладони, умоляюще глядя на брата. Но суровый взгляд Сани, который уже дошел до своей точки кипения, достаточно ясно говорил о том, что терпение у младшего однозначно подходит к концу, - Дани, хватит! Остановись. – Младший тянет руку вперед, чтобы схватить крутящегося перед входом брата за плечо, сжать его крепко, сжать больно, чтобы он наконец «проснулся» и понял, насколько глупо выглядит его поступок. – Подумай о маме, подумай о дяде, что будет с ними, если ты не вернешься? Что будет со мной? - Уже намного тише добавил он, почти ухватив Данте за локоть… Видя, что кажется старший колеблется, Сандро значительно воспрянул духом, искренне надеясь, что здравомыслие переборет страх за родных, и заставит близнеца рассуждать более трезво. Любовь… Она действует на каждого по-своему. Но одно остается неизменным - готовность отдать жизнь за тех, кого ты любишь. Нельзя упрекнуть Сани в бесстрастном хладнокровии по отношению к родным – он любил их так же сильно, как и брат, и если бы ему сказали, что ради них нужно выйти прямо в центр толпы живых мертвецов, или сделать какую-нибудь другую смертельно-опасную глупость... он сделал бы это не задумываясь. Но сейчас, от него требовалось совсем другое… И это оказалось гораздо сложнее, чем пожертвовать собой на закуску монстрам.
Событие само по себе странное, для братьев ни разу не ссорящихся, а удары друг от друга они принимали лишь на тренировках, или же это была безобидная возня, никогда не оборачивающаяся чем-то столь серьезным - никто из них не был готов к такому.
Все случилось внезапно.
Всего секунда, жалкая секунда и Сани растерянным взглядом взирает на свой собственный кулак… Стершаяся, серая обмотка костяшек, сохранившая не смывшиеся в мыльной воде бурые пятна чужой крови, въевшейся в ткань, неожиданно украсилась несколькими свежими, пронзительно-яркими, алыми горошинами… Данте просто замер изваянием напротив, зажав обеими руками нос и неверяще выпучив глаза на брата – тот только что его... только что ударил?
Дверь гаражных ворот позади мальчика уже была чуть приоткрыта, пустив в темноту прихожей широкий луч света, скользнувший по лодыжке Данте. Один из замков, самый массивный во всей этой системе, оказывается был вообще не закрыт еще с того момента, когда Микеланджело собирался покинуть здание - Сани внезапно вспомнил, что дядя Майк сам отпер его, прежде чем начать одевать снаряжение, а остальные замки, связанные одной цепью, заметно ослабли. Звенья цепи натянулись между приоткрытыми створками и жалобно звенели, свободно болтаясь в своих пазах – надо же, значит стоило только толкнуть ворота плечом и ты уже… не дома… Вряд ли взрослый мутант, тот же Донателло, или Микеланджело, смог бы протиснуться между едва приоткрытыми гаражными дверьми. Помешали бы широкие плечи и массивный, черепаший панцирь, а такому как Данте, это не составит труда. Подросток, уже не слушая дальнейших уговоров со стороны младшего, осторожным движением просунул одну ногу на ту сторону, на улицу, на которой стало будто чуть темнее, чем пару минут назад, и желтая полоса света перецвела в бледно-серую на оливковой коже черепашонка. Именно тогда Сани, совершенно не задумываясь, сделал один широкий шаг ближе к ускользающему брату… и размахнувшись врезал ему своим небольшим но крепким кулаком по лицу. Отвратительное ощущение. Словно сам себя треснул.
Данте молчал, зажимая одной рукой кровоточащий нос.
И Сандро молчал, прижимая слегка ноющую ладонь к груди.
Но даже подлый удар не смог повлиять на решение упрямца. Мрачно утерев кровь, тонкой струйкой стекающую на плотно сомкнутые в болезненной гримаске губы, Данте все так же ни говоря ни слова, развернулся, и пригнул голову вниз, намереваясь пролезть в проем. Что называется – от слов к делу. Сандро уже потеряв всякую надежду образумить Дани, решился на отчаянный шаг, схватив края панциря брата, и с силой дернув на себя так, что оба мальчика кубарем покатились по полу. Ответный удар старшего в грудь Сани и его сиплый, злой рык… – Слезь с меня, дурак! – … никак не подействовали на прижавшего его к полу мальчишку…
Через несколько мгновений было позабыто все, включая и планы Данте выбраться из убежища за лекарством… Пожалуй ребята сейчас сполна выместили друг на друге весь страх и раздражение, что накопились за эти несколько дней, все обиды… Было слишком шумно, да и мальчишки были слишком заняты, чтобы обратить внимание на выскочившего в зал отца… Грозный, испепеляющий взгляд темных глаз дорого родителя лишь проводил клубок сцепившихся чад, которые с грохотом «докатились» обратно до ворот, и своими панцирями почти протаранили те, не прекращая шумно пыхтеть и неистово беспорядочно тыкать друг друга острыми коленками и локтями в жесткие боковины карапакса…
То-то удивился дядюшка Рафаэль, когда малышня «встретила» его на пороге, валяясь в пыли у его ног. Даже когда их резко подняли, мальчишки все еще рычали и зло брыкались, тянув по направлению к своему противнику ладошки, не совсем понимая, что за неведомая сила прервала их жаркую схватку. Правда отрезвляющая встряска Рафаэля, подействовала на разбуянившихся мальчишек благотворно-успокоительно, равно как и басистый рык, лавиной обрушившийся на их провинившиеся безволосые макушки. Ребята так и замерли, подавив в себе желание рефлекторно спрятать головы в глубинах панциря, подальше от праведного гнева вспыльчивого дядюшки. Он еще раз тряхнул тяжело сопящих и пыхтящих, съежившихся племянников - того и гляди все косточки изнутри загремят.
Дани затравлено оглядывается по сторонам. Отлично… Просто замечательно. Теперь, о его поступке узнают все. И вряд ли хоть кто-то одобрит этот порыв… Он оборачивается к аналогично болтающему в воздухе ногами брату, виновато косящемуся на взрослого мутанта снизу вверх, адресуя Сани самый мрачный, самый угрюмый взгляд, на который только способна его детская мордашка…
Он никогда не думал, что братья иногда поступают ТАК… по-предательски…

Она действительно спала…
Боже, как же она устала. Пожалуй такую усталость саламандра не испытывала уже… очень давно. Она единственная в семье, кто мог следить за Микеланджело, которого грызла эта страшная болезнь, от которой не было никакого спасения, единственная, кто встречал и провожал его, единственная, кто волновался и переживал за всех, потому что каждый день мог обернутся страшной трагедией… Она была медиком, заняв место мужа. А еще она была матерью, что в таких кошмарных условиях так же имело свою цену и отнимало не малую толику здоровья… прежде всего здорового сна. Если бы не ускоренно самовосстанавливающийся организм, страшно представить, во что бы превратилась мутантка. А вот на нервы это не распространялось. Если бы не Донателло, скрывшейся в комнате весельчака, ящерица непременно сама бы заявилась в апартаменты «больного», как и полагается, дежурить у его постели, периодически отбегая проверить детей. И конечно никакого сна… Позже она дивилась себе, как она вообще смогла уснуть, после того, как они на пару с Доном еле откачали Майка… Хотя с другой стороны, прорыдав бог знает сколько времени на груди механика, и выпив еще стакан виски, не удивительно, что после этого ее так сморило. Не известно, сколько бы еще продремала ящерица, сидя на высоко стуле в своей лаборатории вольготно уложив щеку на сложенные на столе перед собой руки, если бы не громогласный рев Рафаэля, требующего сиюсекундно во очи свои явится младшего брата. Мона Лиза подпрыгнула на своем месте, панически широко распахнув еще ничего не видящие спросоня глаза, уставившись куда-то в противоположную стену, вернее, в стеклянный шкаф забитый пакетами для переливания крови, склянками и не вскрытыми коробками с иммунными препаратами. Потирая помятую спросоня мордашку ладонями, Мона кряхтя сползла на пол, цепляясь за столешницу одной рукой и лохматя другой и без того взъерошенные, не причесанные короткие кудри, потягиваясь и тщетно подавляя рвущийся наружу зевок. Да, она совсем забыла о том, что «борца с мертвецами» ожидает необычный сюрприз, в виде внезапно вернувшегося младшего брата, живого и невредимого. В свете последних событий, это в принципе немудрено, но все же для Моны не простительно, иначе она бы сорвалась ласточкой на зов, чтобы успокоить Рафаэля при встрече с Доном… Конечно падать в обморок, аналогично саламандре он вряд ли будет, но нашатырь точно смог бы пригодится… Быстрыми шажками преодолев то небольшое расстояние до двери, она уверенно, все еще неловко позевывая(это же надо до такой степени, так крепко «выпасть из реальности»),направилась в сторону прихожей, откуда доносились голоса, прерываемые грохотом металла. Очевидно, снова набрал запчастей для племянников… Приход Рафа, или Лео к младшему брату, невестке и племянникам, оборачивался обычно целым ритуалом, дарением своеобразных подарков, а затем, отсалютовав, они почти сразу исчезали на неизвестный срок. Редко когда черепахи, мило «черепашками» этих бугаев уже лет пять как язык не поворачивался назвать, осмеливались остаться в убежище на несколько дней, очевидно опасаясь встречи друг с другом, и всегда находили повод для ухода, мол, работа такая.
Застыв в дверном проеме, Мона порывисто накрыла рукой грудь, поймав взглядом долговязый силуэт Донателло и шумно вздохнула… Нет. Нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Определенно, ей нужно еще немного времени, чтобы не впадать в истерику каждый раз при виде изобретателя на горизонте, да и вообще, помнить о его существовании. Как же она отвыкла… Немного успокоив свое шальное, подпрыгивающее в груди сердце, Мона перевела взгляд янтарных глаз на могучую фигуру саеносца. Быстро ретировавшихся с места преступления мальчишек, саламандра не заметила – два кончика хвоста мелькнули в районе кухни и лестницы ведущей на крышу. И это, наверное, к счастью, что мутантка пока не знала, что здесь творилось минут десять назад. Пока она просто смотрела в широкую спину Рафаэля, и молчала, дожидаясь его реакции на воскресшего из мертвых брата. Смотрела напряженно и бдительно, щуря янтарные глаза. Она подходит ближе… на всякий случай, промотав голове план по успокоению Рафа, и конечно, кто-то должен его уверить, что перед ним не видение из прошлого. Впрочем, кого она обманывает, даже ей все еще кажется это немножечко нереальным. Видя, как гость нервозно поводит плечами под потертой курткой, как нарочито медленно расставляет «гостинцы» на столике перед прихожей, как просто игнорирует присутствие застывшего столпом брата, у женщины назрел только лишь один вопрос – видел ли он призрачного Донателло так же часто, как она сама когда-то? Ведь они никогда не говорили… как им приходилось без него тяжело. Все это скрывалось глубоко во внутренних переживаниях каждого члена этой раздробленной общины. Похоже он не получал сообщение Майка… или не увидел его, раз так спокойно беседует с ящерицей, абсолютно не заботясь о присутствии изобретателя. Даже когда Дон подошел к нему почти вплотную, яркие глаза саеносца с какой-то спокойной обреченностью взирали на «братишку»… так и сдерживается чтобы не сказать вслух – пошел вон треклятый дух, я пришел сюда пообщаться сродными, а не глюки ловить. Видимо стоит помочь…
Сдвинувшись с места, Мона плавно обогнула замерших черепах, по пути проворно запустив тонкую ручку в широкий карман куртки саеносца, этак по-хозяйски бесцеремонно, точно зная, что она там найдет. Вытащив на свет божий весьма помятую, явно не рабочую рацию, имеющую совестно функцию навигатора и мобильного, саламандра с легко читаемой досадой переложила ее в карман своего халата, - …опять?... – Глухо буркнула Мона. Аппарат Рафаэля был постоянно сломан - и это не смотря на старания ящерицы. После починки, тот работал от силы неделю, ну а потом, или нарочно, или случайно, он благополучно превращался в бесполезный талисман, которым, похоже, мутант пользуется в тех случаях, когда патронов уже не хватает, и он лупит бывшим телефоном что есть силы по челюстям зомби – иначе откуда тогда на нем такие ужасные вмятины? – Не сломай ты телефон - получил бы сообщение Майка. Он живой.- Тонкий палец указывает на застывшего Донателло, который в нерешительности вздрагивал так близко от саеносца… - Ты не спишь. Он живой. – Довольно четко повторила Лиза, подняв кулак, и не став дальше церемонится, молча врезала саеносцу в плечо – почувствуй красавчик реальность. Мутанту не больно, ящерица не сомневалась – стальным мышцам Рафаэля для того, чтобы ощутить боль, нужно что-то помощнее ее слабого, женского кулака, а вот неприятно – очень даже может быть. Не став досаждать никому более, тем более Рафаэлю, терпение которого пропорционально его ярости, саламандра отошла к стенке, прислонившись к ней спиной. Воссоединение братьев должно быть чрезвычайно трогательным, но саеносец не из тех, кто будет сентиментально обжиматься на глазах у «посторонних», даже с тем, которого вот уже столько лет считал погибшим… Так что она не стала надолго задерживаться, подпирая стенки убежища, и тут же скользнула в сторону приоткрытой двери к темному углу Микеланджело.
Мона должна по настоящему радоваться этому событию. Когда-то может она бы повисла на шее у обоих с радостным визгом, даже если бы это было чересчур. Но ее чувство счастья и облегчения, что постепенно все налаживается, может в некоторой степени оно станет почти как раньше, и присутствие вернувшегося из глубин небытия техника, снова сплотит враждующих братьев, у него всегда хорошо получалось мирить их - все это постепенно окружало плотным облаком ощущение тревоги. Оно заставляло крепко держаться на ногах, улыбаться сдержанно и не давать волю радостным эмоциям. Тянуло, проклятое, вниз как корабельным якорем… Но… может не все так страшно?
Всем свойственно ошибаться, к тому же тот, кто осознал свою ошибку, заслуживает прощения, разве не так? Лиза поджимает губы, обернувшись через плечо и, глядя на слегка смазанный за счет прожитых им лет, узор панциря умника – но ведь ее ошибка была гораздо глубже… Ошибка начиналась с того момента, когда мутантка перестала пытаться бороться со своим отчаянием и потеряла последние крупицы собственной веры - она перестала искать его...
Она неловко шаркается у двери в комнату Микеланджело, похоже споткнувшись о край ковра, и тут же нервозно одергивает полы халата, косясь в строну братьев за спиной. Слава богу, они слишком заняты, чтобы обращать сейчас внимание на Мону и на ее странную неуклюжесть.
Потом… Все потом…

В комнате весельчака приятный полумрак, знакомо пахнет лекарствами… напротив, почти утонув во мраке, вырисовываются очертания массивной кровати с дремлющим в ней одноруким мутантом. Хотя нет… Майки сидит, прислонившись панцирем к спинке, с самым недовольным выражением заспанной веснушчатой физиономии, все еще болезненно бледной, но уже начинающей потихоньку обретать свой естественный темно-аквамариновый оттенок… Веснушки постепенно «растворялись» на фоне слегка запавших щек – уже хороший знак.
Саламандра прислонилась лопатками к захлопнутой двери, склонив голову на бок, с улыбкой поглядывая на позевывающего, грузно ворочающегося под одеялом мутанта, сквозь привычно растрепанные пряди стриженой челки. Мона об этом никому никогда не говорила, но черепаха-мутант, продирающая глаза и с неохотой раскачивающаяся в теплой кровати, больше всего напоминает ей большого, плюшевого медведя… даже не смотря на показательно грозный и хмурый вид. – С добрым утром, большая бука. – Бурчание из-под одеяла не похоже на пожелание «утра», - Обиженно сопишь на Рафа – значит все уже почти в порядке. – Шутливо фыркнула в ответ на недовольный бухтеж ящерица, мягко, осторожно продвигалась ближе к кровати. Присев на самый ее краешек, Мона заботливо, аккуратно убрала уголок покрывала, поплотнее подоткнув его под босые ступни больной черепахи, неосознанно проведя поверх ладонью, разгладив мятые складки. – Имеешь право на него поворчать… Вы порой такие одинаковые… - Тихо вздохнув, ящерица пересела поближе к изголовью, положив тыльную сторону перепончатой ладошки на наморщенный лоб весельчака, - Говорила ему – не шуми, вот грохочет своим панцирем, как бульдозер, здоровяк, небось привык в своей высотке орать благим матом на все сто этажей. – Рука медленно скользит по слегка влажному от горошин пота, здесь действительно душно, лицу Микеланджело, и Мона с теплотой, но и с укором заглядывает в чуть покрасневшие, поблекшие голубые глаза, - И тебе говорила – обязательно сообщи мне, чуть что не так, бестолковый. Упустили момент тогда. Больше так не делай. Ясно? – Золотистый свет янтарных глаз снова отдает холодом и теперь ящерка смотрит на весельчака чрезвычайно серьезно. Она настойчиво тянет руку за ребро карапакса, вытягивая из-за мускулистого тела мутанта угол «утонувшей» подушки, взбивая и поправляя ее. – Теперь вы все здесь. Все… И больше я не дам никому из вас исчезнуть… - Она даже как-то остервенело прижала подушку к спинке, словно это та виновата во всех бедах… и тут же выпустила ее из своих цепких лапок, чувствуя, как единственная, широкая, пока еще слабая ладонь обхватывает в утешительном жесте ее напряженные, дрожащие кисти… Черепашка широко улыбается старой подруге, обнадеживая ту даже одним взглядом, без слов… Они достаточно долго прожили в одном доме, воспитывая двух непослушных мальчишек, знали друг друга, как облупленных, и все равно каждый раз проходили этот разговор… Но на этот раз он был особенный… Мона не ругалась на безалаберного Майка. Не стегала его полотенцем и не обещала запереть, как малое дитя в его собственной комнате безвылазно на неделю. Она была тихой… Она была очень испугана, и это отражалось на ней. Она боялась за детей. Она боялась потерять Дона снова. Боялась упустить жизнь Майка. Боялась еще раз ранить Рафаэля. И боялась, что Лео однажды навсегда забудет о той семье, что у него осталась. И Майки как никто другой в этом доме лучше всех знал ее страхи. Стыдно в этом признаться, но даже любимый не знал ее так хорошо, как его младший брат. В Микеланджело было не только веселье, оптимизм, талант от бога как актера, няньки и повара… Он мог утешить, просто обняв ее, и бормотнув: «все будет хорошо, детка, мы справимся»…
На несколько мгновений, Мона тихо шмыгнув уткнулась салатовой мордашкой в веснушчатое плечо, а после, отстранившись, бросила быстрый, нервный взгляд в сторону двери, - Майк… насчет Рафа… - Ящерица крепко закусила нижнюю губу – тонкая кожа чуть не лопнула под ее острыми зубами, а ведь струйка крови из уголка рта, ее бы точно не украсила. Успокойся и дыши ровнее… - Не говори Дону, ладно? Ты… знаешь, о чем я. – Рука мутанта чуть крепче понимающе сжимает перепончатую ладонь невестки. – Я сама расскажу ему. Он пока к этому… не готов, он должен привыкнуть к тебе, ко мне... к детям… К Рафу, Лео, к этому чертовому миру забитому и изувеченному проклятым вирусом! Сейчас он не поймет. Да и мне надо поговорить с Рафаэлем, прежде всего. – Она глубоко вздохнула и сильнее сжала грубую, трехпалую лапищу в своих ладонях, - Пообещай, что не скажешь? – Теперь уже кажется во взгляде Майка, не смотря на его клятвы, промелькнул укор. Мона ежится под этим взглядом, одновременно поднимаясь с кровати, не забыв по все той же привычке поправить одеяло кончиком хвоста… Знал бы он, как ей самой неприятно от этой лжи. А еще неприятнее думать о том, как же она оступилась - простит ли Донателло свою даму сердца, когда узнает о ее пикантных отношениях с его старшим братом? Да, пускай это и было всего раз, но легче от этого не становится… Легче не становится, и от того, что она предполагала тогда, что ее любимый на тот момент был мертв.
- Думаю сегодня Раф останется у нас на ночь. – Она рассеянно закатывает длинный рукав, глядя куда-то в соседний угол, где Кланк уже увлеченно катает лапой мятый клочок бумаги, выпавший из мусорной корзины под столом, - Может, посидим у костра? – Мона снова смотрит на черепашку, который ногой пытается поправить сбившуюся на пол простыню, смешно елозя коленом под натянутым тентом одеялом, - Он конечно старый прокоптившийся до печенок пень, но не настолько, чтобы проигнорировать возвращение родного брата и уйти опять махать калашом. – Тем более она не отпустит саеносца в ночь одного. Хотя и не одного, тоже. Как он вообще может «гулять» по Нью Йорку ночью? В смысле… Мона Лиза сто раз задавала себе этот вопрос – на плечах голова, или кочан капусты с аппетитно запеченными мозгами? – Кстати он не получил твое сообщение, - Выудив из кармана рацию, женщина демонстративно покачала ее в воздухе, а затем указала поломанной антенной на дверную ручку, - Поэтому я и представления не имею, что там происходит. Хочешь проверить? – Она опять склоняет голову на бок, мило и забавно, по-птичьи, хитро улыбаясь краешком губ и коварно щурясь. – Давай большой ребенок. Вставай, я приготовлю мужчинам настоящий мужской напиток! Чай! Никакого виски, никакой газировки и никакого кофе. Только бодрящий, зеленый чай. – Она замолчала с долей любопытства взирая на то, как Микеланджело с некоторой неуклюжестью пытается распутать перекрутившееся одеяло и простынь, и вытащить ноги на свободу. На самом деле в этом ничего смешного нет, с одной рукой много не сделаешь, особенно ослабленному кровопотерей, но Майк с этим боролся. Он как мог, но в пику жестокому случаю, сделавшему его калекой, поддерживал в себе оптимиста, особенно, когда на него смотрели его родные… Даже сейчас, храбро сражаясь с непокорной постелью, которая явно одерживала над ним верх, он смеялся над собой, заразительно и беззаботно, хоть и слабо, буквально заставляя окружающих улыбнуться в ответ. – Помочь?

Нельзя сказать, что предложение мутантки было принято с хоровым «ура». Дети отозвались об этом более чем прохладно, не удосужившись даже выйти из своей комнаты, пробурчав невнятное «ладно», Раф, даже не смотря на радостную встречу с братом, все равно корчил недовольную мину, впрочем, недовольная мина Моны была страшнее. А Дон никогда не был душой компании. Но, так, или иначе, саламандре удалось собрать всю троицу в панцирях на крыше. – Лет пятнадцать назад, даже и представить не могла, что это будет так сложно… стой. – Мона резко оторвала глаза от разложенного перед ней, распластанного по спинке дивана рулона темно-пурпурного трикотажного полотна. Замершего в проеме кухни панцирем к ящерице Донателло, быстро настигла перепончатая ладонь, - Не думаю, что наш «пациент» настолько немощен, что не способен удержать в руке куриную тушку. – Перехватив супруга за руку, Лиза вывела милого на середину зала. – Ты тоже мой «пациент», забыл? До сих пор похож на бледную поганку. – Она запрокинула голову и зажмурившись, потерла внезапно занывшую шею, - Однако… немного позабыла о твоем росте. Хотя нет... недавно вспоминала об этом, думая, что скоро наши мальчики перерастут всех своих дядь. Знаешь, как сложно им порой дать хороший подзатыльник? - Со смешком, мутантка отступила к столику, подхватив с расстеленного по поверхности куска ткани краешек и подняв в воздух новенькую бандану. Дразняще помахав оной перед улыбающейся бледно-зеленой физиономией, ящерка поманила его пальцем вниз. – Нагнись. Что? Испугался подзатыльников? – Ехидно подметила мутантка, заметив, что техник немного замешкался, прежде чем покорно склонится ниже. – Да ладно, ты их никогда не боялся. Или я теперь такая страшная? – Она не стала затягивать до конца узелок из двух длинных концов новенькой банданы, пропустив лиловые ленты сквозь пальцы и нежно уложив холодные ладони на угловатые скулы изобретателя, осторожно оглаживая шершавую, грубую кожу покрытую трещинами, следами царапин и зарубцевавшимися шрамами. Теплая, такая настоящая… - Я все еще не верю, что ты снова здесь, - Тихо шепнула она. Колечки поблекших, некогда насыщенно красно-каштановых волос, щекочут открытые плечи и виски, не прикрытые маской… Но всю романтичную обстановку в одно мгновение разрушил сухой кашель где-то на фоне. Наверное, по мнению Дона, сейчас уж точно их никто не мог потревожить, слишком далеко звенел посудой Микеланджело, и грузно топал спустившийся с крыши Раф, которого ящерица послала организовать место для костра – сложить поленья на кострище и принести ведро воды наверх, на всякий случай. Эти звуки шагов старшего брата были очевидной мелочью для умника, решительно нацелившегося получить от Моны очередной поцелуй, но не для саламандры. Она занервничала… Заметил ли он это? Раскосые янтарные глаза дрогнули и распахнулись чуть шире. Увернувшись от поцелуя, ловко подстроив свою растерянность под кокетливую шутку, она поднырнула у изобретателя под локтем, одним жестом пластичной кисти, до самого конца затянув узелок, и сразу же выпустила пурпурную тряпицу, спрятав руки в карманах халата. – Вот так. – Небольшая пауза очень неуютно повисла в воздухе, пока Мона взглядом провожала внушительную фигуру саеносца, на мгновение мелькнувшего в свете дверного проема, кажется, он направлялся к Майку, и она снова повернулась к Донателло. – Ты же был в зале тренировок, верно? Там на стойке, справа, рядом с манекеном, висит обмундирование Майка, запаска, если подтянуть ремни оно тебе будет как раз. И еще, - Она указала пальцем на неприметную, серую дверцу в углу гостиной, тут же снова спрятав руки в карманы. Словно что-то тщательно там прятала… кроме своих крепко сжатых кулаков… - Костер конечно здорово, но теперь в Нью Йорке очень холодно, даже летом, ночью, как на природе за городом, где нет смога и разрушены все высотки. Маскироваться больше не приходится, оставшихся в живых людей по пальцам пересчитать, да и все они прекрасно нас знают. Учитывая, что большая их часть, просто люди Бишопа. – Недовольно наморщила на секунду курносый нос Мона, - Вся одежда служит только для того, чтобы согреться. Там шкаф. – Она вздохнула, поправив мятый ворот собственного медицинского халата и лохматые, короткие волосы. Лиза снова прислушивается к звукам, доносящимся с кухни. Все ли в порядке? Низкий, хриплый бас Рафаэля вибрирующим эхом ползет по стенам убежища, что от него аж подпрыгивает пустой стакан на столике перед телевизором. – Пойду, проконтролирую. Обязательно оденься, ладно? Иначе спущу вниз и одену сама. Не заставляй меня показывать, какая я заботливая мамочка. - Коротко обернулась она через плечо, прежде чем быстрым шагом выйти из комнаты, плавно взмахнув длинным хвостом у черепашки перед носом.

***
О, ей исключительно повезло… оказаться прямо между Рафаэлем и Донателло, напротив Микеланджело, который показывал себя на удивление бодро. Ну, еще бы, почти вся семья в сборе! Не хватало только Лео. Но вот, правда Моне Лизе сейчас меньше всего был интересен бывший лидер – ее нервировало присутствие двух ухажеров справа и слева.
Не смотря на довольно четкое распределение, что никаких отношений, они лишь друзья, лишь большая, дружная семья, Раф неофициально являлся ухажером саламандры. Нет-нет, но его ненавязчивая забота о Моне так, или иначе проявлялась. И хотя они общались редко, но Рафаэль пользовался этими редкими случаями – то брал ладошку ящерки в свои грубые, огромные лапищи, грея их собственным теплом, то преподносил редкие подарки, именно матери-одиночке, приятные пустячки, вроде угощений, или неизвестно откуда взятых цветов, а порой и приобнимал Мону… как-то по-особенному. Пожалуй, она привыкла к этим прикосновениям, но стоило зайти разговору об их отношениях, как мутантка незамедлительно расставляла все точки над «и». Нет.
Раф… был хорошим. Пускай это грубоватый, хамоватый, агрессивный мужик привыкший видеть в каждой стене злобного монстра, но в душе он был очень добрым и чутким. Смерть Ниньяры ненадолго раскрыла в нем это окно настоящих эмоций, и в те мгновения, Мона просто чувствовала его равным себе – это было почти, как потерять частичку себя, лишиться того, кем дорожишь больше всего на свете. Возможно, это главное сходство и сплотило «утерявших» чуть сильнее, чем должно. Она жалела об этом. Рафу было больно. И она видела это, каждый раз при встрече. Он пытался вернуть свою прежнюю жизнь, сделать ее нормальной, он был бы хорошим отцом для мальчиков, а Дани просто его обожал, но… Рафаэль хоть и был такой же черепахой-мутантом, но он не был тем, кому отдала себя Мона. Он не мог заменить ей Дона. Абсолютно так же, как и она, ему Ниньяру. Но в нем похоже все еще теплилась надежда, что Мона передумает однажды…
Хотя на ящерице свитер и брюки, от холода это не спасает. Легкий озноб пробил Мону вовсе не от порыва холодного ветра. А вот пламя костра, отбрасывающего во все стороны затейливые узоры света и длинные тени от рассевшихся вокруг мутантов, дрогнуло, и даже почти… Мона едва пополам не разорвалась, приметив краем глаза, как оба мутанта по разные стороны, ох этот жест отточенный до автоматизма у тех парней, когда-либо имеющих девушку, тянут руки к вороту своих курток, чтобы снять их… и накинуть на плечи вздрагивающей рядом с ними хрупкой женщины. Нет уж, не дождетесь подобного казуса!
Мона порывисто вскакивает со своего места, делая широкий шаг к костру, вытянув по направлению к нему обе ладони. – Ай… - Шипит она, получив легкий ожог от разлетевшихся в стороны искр, благодаря треснувшему горелому полену. Не став дожидаться, пока еще чего доброго благородные рыцари метнутся к ней, наперебой нежно дуя на покрасневшую чешую, потирая ладонь о бок, Мона обошла кострище и плюхнулась рядом с Майком, потянув лапки к миске с куриными грудками, - Ну ка поделись, а то мы так голодными и останемся. – О, Майки знает этот раздраженный тон… И знает впрочем, его причину, вернее, догадывается о ней, а то чего он бы так хитро улыбался, с покорностью протягивая невестке блюдо с очередной порцией сырой курятины. – Раф, завтра пойдем в убежище вместе, заберем рюкзак Майка, и мне нужно забрать кое-какое оборудование оттуда, сколько лет уже это сделать не могу. Надеюсь, оно еще функционирует… Вам с Майком, мастерам разрушения, этого я точно доверить не могу… - Она на секунду поднимает глаза на вечно хмурое лицо саеносца – «Заодно поговорим.» - Мысленно добавила саламандра, и снова сосредоточилась на филе, присыпанном приправами. Костер развели достаточно большой, по центру площадки, так что взрослые могли вольготно расположиться полукругом, рассевшись на толстых бревнах – здесь действительно сохранялось впечатление отдыха на природе, если бегло оглядеться вокруг не вглядываясь в очертания близстоящих зданий. Пламя отражалось слабыми теплыми тенями на соседних постройках, пуская зайчики, преломляясь на балках из нержавеющей стали, кривых и ломанных, и битых стекол в сквозных проемах разрушенных квартир. И если бы не напыщенное квохтание кур в сарае, в самом углу крыши, можно было бы подумать, что все живое в радиусе пяти километров, просто вымерло. Хотя не только цыплята играли роль «живой природы».
Из приоткрытой двери показалась поседевшая, усатая мордаха Кланка. Кот с глухим мурчанием потерся щекой о ребро двери, потянулся, касаясь подушечками пальцев деревянных балясин и вальяжно переваливаясь, прошествовал к бревну, на котором его хозяин готовил ужин. Сунув наглый розовый нос в посудину с готовыми к жарке кусками мяса, Кланк мигом схлопотал по потрепанному уху и обиженно фыркнул. – Даже Кланк пришел! – Мона вытерла руки о полотенце, лежащее на ручке жестяного ведра с водой, - Где их там носит…
Две зеленые мордашки возникли на пороге площадки, словно по команде, едва стоило матери подать голос – ну точно, двое из ларца, одинаковых с лица. Правда, вид у них был не очень бодрый, чтобы сравнивать с этими сказочными персонажами – Данте подошел к костру первым, потуже затягивая новую бандану, аспидно-черную сливающуюся с плотной чернотой окружившей площадку. Черепашонок ни на кого не посмотрев, провел кистью по носу, и присел рядом с костром на корточки, взяв в руки длинный деревянный прутик, кончик которого обгорел и почернел, от постоянного соприкосновения с огнем. Поправив угли, мальчик низко склонил голову, пряча взгляд под высоко вздернутыми плечами. Сани, тоже приблизился к месту собрания, ничего не сказав и никак не комментируя опоздание. В руках у него был гаечный ключ, который он суетливо запихивал в карман короткой серой куртки – видимо ребята правда были чем то очень заняты, если в спешке Сандро даже не успел убрать инструменты в чехлы и ящики, да и по рассеянности притащив один с собой. Коротко улыбнувшись серьезно посмотревшей на него Моне, он осторожно присел на краешек «лавочки» рядом с отцом, скромно уткнувшись носом, в тут же схваченный со стола рядом, стакан с водой.
- Долго же вы… это что? – Начавшая было свой привычный возмущенный трындеж саламандра, недобро прищурилась, обратив внимание, на большой крест пластыря, украшающий правое предплечье сидящего к ней боком Данте. Такое не скроешь. Парнишка нервозно затянул концы банданы потуже – не дай бог мама заметит его фингал, сравнявшийся цветом с маской, если заставит мальчика снять его бандану. Сандро молча закрыл глаза, сделав вид, что полностью поглощен содержимым стакана.
- Подрались мы. – Глухо буркнул старший, перекатив пылающий уголек поближе к центру бушующего пламени. Скрывать? Смысл… Дядя Рафаэль и Донателло были свидетелями того, как яростно лупили друг друга братья, и пока никто не раскрыл рот и не сделал только хуже, лучше самим все рассказать.
- Сани…!?
- Ну, мы поспорили немножко…- Неохотно отозвался со своего места младший, оставив отпитый стакан обратно и потерев синяк на скуле. – Ничего серьезного, правда. Пара ушибов, царапин, с кем не бывало. – Он красноречиво покосился на взрослых черепах, словно бы взглядом напоминая, что в лихие времена молодости, вся четверка то и дело устраивала шумную кучу-малу, а, им нельзя что ли?
- Прости мама. – Выдохнул Данте, боясь смотреть в глаза родным. И даже не в материнские… а в большие, бледные глаза Микеланджело. Он опять подвел его сегодня. Но черепашонок решительно поворачивается панцирем к Моне, когда рассерженная поступком сыновей ящерица, тянет руки чтобы осмотреть глупого ребенка, - Не надо. Все в порядке мам. – Он приложил кончики пальцев к слегка опухшему глазу, и на мгновение смежил веки. На самом деле было больно, даже не смотря на то, что он полчаса провалялся в кровати с положенным на ушиб мешком со льдом. И игнорируя его «в порядке», чьи-то пальцы настойчиво тянут края черной маски… Резко распахнув глаза, мальчишка с испугом уставился на склонившегося к нему Донателло, решившему видно показать, что он же и отец и он же и доктор, в равной степени как и его супруга. Данте запоздало дернулся назад, и яростно начал выкручиваться из рук, осторожно захвативших края его маски, - Не надо, я же сказал, все в порядке! – Раздраженно прошипел мальчишка, в самой настоящей панике завертевшись, словно червяк и едва не стукнув своей макушкой подбородок чересчур заботливого папаши. – Не надо! – Данте схватил широкие, трехпалые руки мутанта своими мелкими ладошками, и дернул от себя – Донни похоже побоялся просто напросто порвать таким образом маску сына и покорно прекратил трогать его лицо, чего собственно малыш и добивался. Держа отца за руки, несколько мгновений, прищурившись от боли в воспаленном, покрасневшем глазу, и закипающего внутри гнева, Дани взирал на него снизу вверх, затем моргнул, и резко, раздраженно развернулся теперь уже и к папаше спиной, звучно топая на другой конец бревна, где привалился панцирем к боку Рафаэля недовольно скрестив руки на груди и закрыв глаза.
Уж кто-кто, а дядя Раф точно не будет допекать гиперзаботой, тыча пальцами в ссадины и раны.
Сандро же со вздохом развязал узелок своей белой банданы, спустив ту на грудь, покорно демонстрируя окружающим свою побитую, в мелких царапинах и бурых пятнах ушибов мордашку…
Давай папа… лечи, если так хочешь.

Поделиться252016-03-07 03:54:51

Автор: Raphael
Blind fury
ДОСЬЕ: ДОСЬЕ
Сообщений: 166
Уважение: [+259/-0]
Раса: мутант (человек|черепашка)
Принадлежность:
Черепашье братство
Возраст: 15 лет
Последний визит:
2022-04-15 19:42:16

И ты не поймешь, что настал твой черед обрести свой покой...
Не плачь, я буду с тобой.
В новом мире ангелы и черти,
Но я верю ты вернешься к нам даже после смерти
Шумом ветра, небес синевой.

Это было всего-то несколько лет назад. А такое впечатление, что прошла целая вечность… А может и действительно прошла. Время слишком неумолимо, чтобы останавливаться и считать то, что уже не вернешь…

… Она умирала у него на руках. Медленно, мучительно, словно выжимала из себя жизнь по тоненьким струйкам алой крови, которые текли из ее перерезанных вен, печальной дорожкой огибая девичьи запястья. И вся она, несмотря на высокий рост, в этот момент казалась совсем маленьким пушистым лисенком, с головой спрятавшимся в его твердых, но таких нежных объятиях. Он сжимал ее все крепче, будто бы пытался остановить безвозвратно уходящее тепло ее сильной души, скупые слезы беззастенчиво катились из лимонных глаз, смешиваясь с его собственной кровью из мелких ссадин и порезов, украшавших зеленую боксерскую морду. Ее раскосые глаза, цвета ледяного неба, все силились встретиться с его ярко-желтыми, словно бушующее солнце, но он намеренно прятал их, не в состоянии оправдаться за свой поступок. И все же в какую-то долю секунды ей удалось их зацепить, такие родные и такие несчастные, кричавшие ей без слов «Я не хотел! Прости меня, пожалуйста, прости!» О, за столько лет они прекрасно научились разговаривать взглядами, не роняя ни единого звука.
- Ты не должен корить себя, малыш, - ласково, одними лишь побелевшими губами шепчет она в ответ на его молчаливый выплеск, пытаясь улыбнуться. – Сегодня ты все сделал правильно…
Едва заслышав ее приглушенный голос, он содрогается всем телом и снова прижимает гибкое, израненное тело к своему твердому, покрытому грязью, пылью и многочисленными сколами пластрону, всего заляпанного кровью поверженной нежити. Угасающее сердце рыжей куноичи с каждым ударом о грудную клетку стремительно теряет свой жизнелюбивый ритм, готовясь превратиться в кучу осколков разбитых о суровую ошибку воспоминаний. Она уже практически не дышит, глаза тяжело смыкаются, не в силах в последний раз взглянуть на любимого бычка, такого вспыльчивого и сурового, рука об руку с ней уверенно пробивающий лбом их совместный путь, чтобы ей было легче шагать за ним сквозь время, которое им было отпущено. Сколько было ссор и расставаний – они могли ругаться так, что стены дрожали, а братья в изнеможении затыкали уши, с кирпичными лицами переглядываясь друг с другом. А потом примирение, трепетные, будто порхающие над распустившимся бутоном колибри, признания, неловкие прикосновения и страстные поцелуи…

Все эти счастливые мгновения уходят безвозвратно, вместе с ее душой, за которую он никак не мог ухватиться, чтобы оттянуть момент навечного расставания еще на пару минут. Да хотя бы на пару секунд, только не бросай меня, Ниньяра. Не уходи от меня…
- Ты все… сделал… правильно, Рафаэль, - тяжело роняет она вместе с кровью слова прежде, чем сомкнуть уста навсегда.
- Нет! – в тупом бессилии рычит он в ответ, стискивая лисицу так, словно хотел впечатать всю ее в собственное нутро, постараться сохранить то немногое из самого дорогого, что у него осталось. – НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Снова и снова он выплевывает столь сухое, беспощадное отрицание, словно пытается повернуть время вспять яростным мотанием головы, отторгнуть от себя жуткую действительность. Его разум отказывался верить в то, что было сейчас настоящим. Разбитыми губами он прижимается к красной переносице, со всхлипами вдыхая последний шлейф ароматного лосьона, которым она всегда опрыскивала свой ухоженный мех. Но нежные запахи стремительно испаряются, поглощенные окружающим смрадом от гниющего мяса.

Ну почему так? Он своими собственными руками вырвал ее из рук столь ужасного обращения ради того, чтобы предать естественной смерти… Какая ирония, черт побери!

Когда он понял, что жизнь покинула ее тренированное тело, он смог дать волю слезам, глухо содрогаясь над ее каштановой макушкой в приступах острой боли, вырвавшей его сердце, которое когда-то научилось столь исступленно любить. Его хватает лишь на то, чтобы внезапно охрипшим голосом повторять ее имя, прося у нее прощения за содеянное. И так до бесконечности. Если бы он только успел… Если бы… Хватило бы доли секунды, чтобы предотвратить катастрофу. Какой же он идиот. Где его хваленая молодцеватая боевитость, тараном расшвыривающая полчища врагов, не заботясь об окружающих? Впрочем, как раз она-то его и подвела.

В поисках пропавшего брата два бесстрашных воина забрели совсем далеко, куда-то за пределы Нью-Йорка, где были атакованы полчищами ходячих мертвецов. На этом подобии свалки, где повсюду валялись раздробленные ящики и перевернутые машины, их оказалось как-то особенно много, да оно и не удивительно – это слонялись те, которые успели преодолеть лишь полпути прочь от зараженного города, где их и настигла смертоносная язва. Рафаэль с Ниньярой еще не знали повадок зомби столь хорошо, чтобы сохранить себе жизнь – они совершали поисковую разведку под покровом сумерек, ибо еще не ведали о спасительном свете дня. И вот так глупо попались в злобное кольцо гниющих тел, которое быстро сжималось, обуреваемое жаждой вкусить свежего, еще не обращенного мяса. Пара сай и катана отважно кромсали мертвую плоть, с целью вырваться из смертельной ловушки, но она неумолимо захлопывалась, норовя пополнить свои редеющие ряды парочкой первоклассных бойцов. Маловразумительное гудение вместо слов или хотя бы гневных выкриков, нетвердое шатание на конечностях, где сквозь обрывки ткани просвечивались кости или разодранное мясо, болтающиеся как петли руки с такими же страшными просветами плоти… И лица, вернее то, что от них осталось –бледные глаза на выкате, свисающие клоки волос, приоткрытый рот с гнилыми зубами – все эти фигуры, которые еще недавно были обычными людьми, близились к черепахе и лисице, продолжавших стойко держать оборону, оберегая спины друг друга.

Но в какой-то момент все пошло не так.

Войдя в свой привычный бойцовый раж, саеносец озлобленно рассекал восставшую гниль, не скупясь на силу удара и не тратя время ни на малейшее сомнение. Он успешно блокировал их атаки, подставляя под неизбежные укусы твердый и непробиваемый панцирь, совершал мастерские увороты, попутно выкалывая мертвецам глаза и обрушивая пудовые кулачища, защищенные кожаными перчатками, им на головы. Зомби словно пешки валились пачками под мощью того, кто привык жить с войной в душе. Вот уже показался спасительный просвет, окружающее кольцо тел стремительно редело. И внезапно все стихло. Тяжело дыша, мутант с презрением пнул последнюю отрубленную голову, которая со звучным шлепком откатилась от своего кошмарного хозяина, и, смачно сплюнув собственную кровь, утер губы вспотевшей ладонью, предварительно сняв перчатку.
- Мы победили, рыжая, - радостно выдохнул он, на пятках повернувшись к той, кого прикрывал. - Мы... - И обомлел на полуслове. Зрачки расширились от ужаса, когда Рафаэль увидел ЭТО.

Он слишком увлекся боем. Забыл, что не должен далеко отходить и подвергать себя и ее опасности. Ему-то повезло родиться в панцире – сколько раз костяная защита сохранила жизнь хозяину, об которую обломалась не одна пара зараженных зубов. Но ОНА осталась беззащитной! Как бы храбро юные воины не отбивались от ходячих трупов – все же к такому жизнь их не готовила. Одно дело отбиваться от разумных существ, будь то мутанты, вражеские ниндзя или разносортные хулиганы, у которых присутствует какой-никакой спектр чувств: страх, идиотизм, хладнокровный расчет или же слепое повиновение приказам. А самое главное – все они были смертны или хотя бы вырубаемые.
Ниньяра была великолепным бойцом. Пожалуй, она даже превосходила своего парня если уж не в технике, так точно в умении держать ситуацию под контролем, не позволяя себе распаляться в жаре битвы и топить разум эмоциями. Он открыто восхищался ею каждый раз, когда их пара сталкивалась с очередной сворой врагов и принимала вызов, обнажая заточенные клинки.
Что же могло случиться? Почему вместо положенного торжества он видит лисицу, едва стоявшую на ногах и судорожно сжимающую рукоять окровавленной катаны, пытаясь опереться на нее, чтобы не рухнуть лицом вниз, погребенной под рваными лоскутами бывших когда-то единым целым телами? Серьезных ран на ней практически не было, но она оказалась прокушенной в нескольких местах! Черная кровь стекала с плеча, под коленом и у основания запястья – каким-то чудом мертвечина сумела отравить организм куноичи и теперь собиралась медленно высасывать из нее все жизненные соки, обращая ту в страшное подобие себя.
- Я… испугалась за тебя и непозволительно оступилась, - со слабой улыбкой отвечает она на повисший в тяжелом воздухе немой вопрос расширенных от ужаса глаз саеносца. – Трое. Одновременно. Прости, что разочаровала…
Она качнулась, не в силах больше держать себя в вертикальном положении, но он за какие-то доли секунды, одним прыжком преодолев разделяющее их расстояние, выставил вперед обе руки, и девушка, опустив глаза, рухнула прямо в его объятия.
- Умеко… – в страхе просипел он, чувствуя, как спазмы колючими пальцами сдавливают глотку, высушивая ее до основания. – Очнись! ОЧНИСЬ! ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! - уже орал он ей в лицо, надеясь докричаться до стремительно уходящего сознания девушки.
Он яростно принялся трясти ее за обмякшие плечи, силясь привести в чувство, заставить ее снова очнуться, сказать что-нибудь. Нельзя так все оставлять, он должен снова увидеть этот лед, цвета угасающего неба, за которым скрывался воистину искренний цветок настоящей души.
И она будто послушалась его отчаянных попыток ухватиться за ускользающую ниточку собственной жизни – открыла глаза, чтобы прошептать:
- Я не хочу как они… - коротко кивает на свалку расчлененной плоти вокруг, оставшуюся после битвы с бессмертными. - Пожалуйста, не допусти этого Рафаэль…
- Что ты имеешь в … виду? – Мутант замолчал и ошарашено уставился на подругу, не в силах переварить просьбу. Наверное, он не так понял. Ведь это неправильно, правда? Ведь надо просто срочно привезти ее домой, где можно было бы уколоть антидот. Он же существует, верно? Он ДОЛЖЕН СУЩЕСТВОВАТЬ!
- Я отвезу тебя домой, там Мона, там наверняка есть лекарство! - Лихорадочные слова одним сумбурным потоком льются из побелевших губ саеносца. Он просто не может поступить так, как просит она. Это сущее безумие!. На лбу выступают капельки пота, холодная дрожь проносится вдоль широкой спины. Дрожавшими руками он приподнимает голову подруги так, чтобы видеть ее приоткрытые глаза. – Я спасу тебя! ТЫ ПОНЯЛА МЕНЯ? – Он кричит ей, не в силах сдерживать накатывающую истерику от медленной, но не обратимой правды, которая неумолимо, будто прожирающий путь червь, втягивалась в сознание. – ТОЛЬКО НЕ СМЕЙ СДАВАТЬСЯ!
Слабая улыбка трогает ее уста.
- Вот поэтому я тебя и полюбила. За неумение проигрывать… Не медли, милый. Я почти не чувствую тела – оно становится будто чужое.

И он понимает, что слишком поздно… Что антидота не существует, да он все равно не успеет, как бы ни гнал вперед свой мотоцикл. Мотор расшатался, Донни...

Тяжелый взгляд, полный слепого отупения, медленно падает на валявшиеся поодаль саи, окровавленные заразной кровью . Столь родное оружие моментально опротивело, стало чужим, но, похоже, другого выхода из этого кошмара больше не будет. Никогда.

В тот день он так и не пришел домой и с тех пор больше не брал в руки саи.

Я ждал этого момента, брат. Однажды ты убил меня. Обещаю, что во второй раз это будет не так просто... До этого можно было не доводить, брат.

- Он живой. Ты не спишь. Он живой.

Кривая, все еще не верящая ухмылка медленно налезает на исполосованное лицо саеносца, когда Мона Лиза указывает ему на вернувшегося с того света Донателло. Даже несильный удар ящерки мало убедил больное от чрезмерного спирта воображение, однако в отличие от привычных домашних призраков, слонявшихся по теневым углам помещения, худощавая фигура действительно не собиралась исчезать. И подсознание Рафаэля медленно, но верно начало свыкаться с реальностью, в которой его младший брат внезапно материализовался. Кажется, здесь следует стиснуть блудного родственничка в объятиях? Черта с два.
Нет, прыгать от счастья, по-ребячески радуясь столь знаменательному событию, боевой мутант вовсе не спешил. Столь бурное сердце, знавшее радость и любовь, уже давно обратилось в пепел, оставив вместо себя лишь агонизирующую пародию на живое существо.
- Донателло, - сухо разлепляет обветренные губы саеносец, вжимая сумрачный взгляд из-под тяжелых бровей в стальные луны изобретателя. – Ты припозднился с возвращением.
Много воды утекло без тебя, братец. Пока ты где-то пенился в облаке неведения, произошла масса событий, в корне поменявшая наше мировоззрение.
Не было у Рафа жгучего желания вот так с ходу плакаться в жилетку брату, причитать и с горечью посвящать того в печальный десятилетний рассказ о жизни расколовшейся и искалеченной семьи в его отсутствие. Да и зачем брат нужен теперь, когда они все это время учились жить и выживать без него? Чтобы начать все заново, благостно топая к светлому и необозримому будущему?

Какая ирония!

Машинально опустив руку в карман, Рафаэль достал смятую пачку сигарет, однако он, не смотря на раздирающее желание закурить, не собирался отравлять помещение табачным дымом. Если уж на собственное здоровье ему давно было плевать, то состоянием мальчишек, Моны и Микеланджело он еще дорожил. Поэтому вытащив сигарету, саеносец приложил самокрутку к носу, чтобы вдохнуть запах табака и хоть немного погасить позывные к дальнейшему отравлению организма. Затем снова повернулся к Донателло и внезапно понял, что кроме отсутствующей охоты к расспросам, ему самому и сказать-то было нечего, даже несмотря на жизнь этих лет, щедро наполненную событиями. Нити взаимопонимания, так долго связывающие братьев между собой, были сожжены окончательно.
- Располагайся в новом аду, братец, - холодно произносит Рафаэль, коротко взмахнув рукой, изображая скупое подобие приветствия. – Полагаю, ты уже ознакомился с инструкцией по выживанию.
И все. Небрежно дернув широкими плечами, он тяжелой поступью прошел мимо Донателло, всем видом показывая, что разговор окончен. По крайней мере сейчас. Он еще не готов общаться с материализовавшимся призраком. Ну а потом видно будет – ведь кому известно, что случится завтра?

Наверное, это была плохая идея – оставаться на ночь в этом доме. Присутствие воскресшего брата как никогда раньше наполняло доселе пустевший дом, вынуждая вновь и вновь окунаться в тот пережитый кошмар, когда исчезновение Донателло сыграло со всеми ними злую шутку, заставив разрушить единое целое, которое когда-то твердой опорой стояло на семейном фундаменте. А теперь Раф не знал, как ему относиться к тому, что изобретатель снова возник в их жизни из ниоткуда. Одно он знал точно – все поменяется снова. В лучшую или в худшую сторону – покажет лишь время. Впрочем, какое это теперь имеет значение? Ведь ему должно быть все равно.
Опрокинув в себя остатки пива, пока Мона не узрела, Рафаэль швыряет пустую банку в весело разгорающийся огонь, который с безмятежным потрескиванием принялся пожирать жестянку, превращая ее в обугленный деформированный кусок металла. Вот так и заканчивается вечность.
Помедитировав на огонь еще несколько минут, Рафаэль неспешно поднимает массивный торс с насиженного бревна. Пора нести маринад, который по идее должен быть на совести Микеланджело, несмотря на отсутствие руки, виртуозно колдующего на кухне. Широкими шагами саеносец спускается с крыши, во весь голос взывая к имени бывшего весельчака.
- Майки, неси уже пропитание! Помочь тебе, однорукий бандит? - Черт побери, какой противный однако становится голос, когда упорно глушишь его алкоголем и табаком. Любой ребенок может испугаться. Хорошо, что дети уже привычные к раскатистому басу дядьки и вряд ли станут дрожать от страха. Кстати, где они?
Рафаэль топает в кухню, где среди расставленной посуды Майк вдохновленно разделывает сырое мясо на предстоящий ужин. Ни слова не говоря, саеносец сгребает готовые куски в большую миску и тщательно солит, изредка встряхивая посудину.
- Надо было торт раздобыть, - с сарказмом говорит Рафаэль, сверля единственным глазом махинации Микеланджело. - Событие-то какое, похлеще юбилея будет!
Наверное Майк не одобрит его ехидное замечание, ведь полагается радоваться возвращению Донателло, а не высокомерно хмурить лоб, мысленно отодвигая брата в сторону - мол, ты ни черта не понимаешь, сколько всего мы без тебя тут натерпелись!
Он посмотрел на мастера нунчак и, облокотившись на столешницу, коротко усмехнулся - давай, приятель, постарайся меня разубедить!

Сие сборище слабо напоминает душевные семейные посиделки у костра с чашкой горячего чая. Слишком жалкий вид приобрела попытка Моны воссоединить троих братьев-калек между собой, которых поглотило столь страшное выживание практически врознь друг от друга. Нету былой непринужденности, не сыпятся шутки с последующими попытками начистить кому-нибудь зазевавшуюся харю, есть только какая-то зазеркальная мнительность теплого семейного вечера. Большую часть времени Рафаэль молчал, тупо уставившись на пляшущий огонь, и почти не слушал щебетание Моны Лизы над ухом, которая как назло уселась между ним и Доном. Хотя заметив ее съеживание под порывами довольно прохладного ветра, несмотря на свитер и брюки, мутант все же попытался проявить внимание, предоставив Лизе покров от озноба в виде своей потертой куртки. Да вот только саламандра вдруг подпрыгнула как ужаленная и сорвалась с места, якобы в порыве погреть нежные ладони об огонь. Момент был упущен и, бросив взгляд на сидевшего чуть поодаль Дона, Рафаэль быстро смекает, почему. Так и есть - брат сидит с аналогичным жестом невыраженного проявления заботы, собравшись снимать собственную куртку, чтобы укутать ящерицу от холода. Ну да, конечно. Вернулся любящий муж и отец, как можно было забыть об этом?
Глаза недобро сужаются, предоставив одинокой лимонной радужке сверкнуть в тихом бешенстве. Наверное, это снедающее темную душу чувство зависти – у Донателло единственного оказалась настоящая, полноценная семья, которая смогла преодолеть испытания в его долгое отсутствие и встретить блудную черепаху с распростертыми объятиями. А вот Рафаэль не смог защитить свое самое дорогое, и теперь расплачивается полнейшей апатией ко всем этим проявлением признаков семейных эмоций.
-Раф, завтра пойдем в убежище вместе, заберем рюкзак Майка, и мне нужно забрать кое-какое оборудование оттуда, сколько лет уже это сделать не могу. Надеюсь, оно еще функционирует… Вам с Майком, мастерам разрушения, этого я точно доверить не могу…– Голос Моны Лизы напористо врывается в полусонное сознание саеносца, заставляя того очнуться от невеселых дум. Коротко кивает в знак того, что понял и принял план ящерицы на завтра и готов сопровождать и защищать барышню, чтобы ни случилось. Особенно ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ…
Судя по всему, Донателло был не в курсе некоторых… хм… отклонений от моральных устоев ждущих погибших солдат женщин, которые тоже иногда нуждаются в чьем-нибудь тепле со стороны. Но желания лично посвящать брата в подробности непростых отношений с его женой, у саеносца так и не возникло – пускай Мона сама разбирается с изобретателем, если ей так захочется сломать чью-нибудь жизнь еще раз. Ведь израненная, истосковавшаяся душа Рафаэля уже и так была обезображена до невозможности – а ведь он всего лишь хотел вернуться в прошлое… Хотя бы ненадолго… И ведь Мона даже дала ему эту возможность, поддавшись однажды на его ненавязчивые ухаживания. Наверное, это было зря. Ложные надежды. Глупо было верить в то, что Ниньяра через Мону Лизу решила побыть вместе с любимым черепахом еще немного. Но воспаленное сознание Рафаэля устойчиво не хотел отпускать память о лисице от себя, заставляя мутанта страдать от незаживающей ране и с маниакальным усердием приписывать призрачный образ Умеко к Моне Лизе. Остается лишь радоваться, что саеносец пока не сошел с ума настолько, чтобы еще звать Мону по имени погибшей возлюбленной. Иначе слет чердака точно был бы обеспечен.
Нужно срочно было отвлечься от столь мрачных мыслей. Рафаэль снова замолотил поджаренное мясо курицы зубами, однако он все равно не чувствовал вкуса. С таким же успехом он мог бы пожевать и резину. Вот черт!
- Недожаренный кусок дерьма! – в злостном порыве рявкнул саеносец, швыряя огрызок обратно в костер. Все присутствующие удивленно переглянулись, очевидно гадая, чем непрожаренная ножка могла так насолить мутанту, что он предпочел ее спалить вместо того, чтобы довести до готовности. Благо еще не было детей, иначе пылать Рафу в костре вместе с окороком, прижатым разъяренной саламандрой.
Впрочем, дети все же появились, и оставалось лишь надеяться, что они не слышали ругательства старшего дяди. Иначе Рафаэль бы себе не простил этого.
Подняв тяжелый взгляд на парочку сорванцов, мутант хмыкнул, растягивая губы в полуулыбке от созерцания драчунов. Конечно, он не собирался выкладывать заохавшей вокруг них ящерицы подробности стычки, ведь оба черепашонка так напомнили их с Лео в детстве, когда шла неслабая такая война за лидерство. Так зачем лишний раз нервировать столь впечатлительную мамашу?
- Красавцы, - негромко оборонил густым басом саеносец пристроившемуся рядом с ним Данте, приобнимая того широкой лапищей за мальчиший пластрон. - Братья - как две стороны одного зеркала.
От его пристального внимания не ускользнул тот факт, что Донателло, по-видимому, еще не нашел подход к своему второму отпрыску, раз тот так резко отреагировал на папашу и буквально кинулся под защиту Рафаэля. Возможно, Раф мог бы позлорадствовать, что ребенок предпочел его вместо собственного отца, да только какое-то скупое сочуствие по отношению к брату все же вылезло на свет. Уж больно жалко вращал глазами Донателло, явно не понимая до конца происходящее. И вопрос, который вертелся на языке техника и готов был сорваться в бездну – «Почему?»

Вот и я хотел бы тебя спросить, Донни – почему? Почему моя жизнь теперь была похожа на огрызок вот этой курицы, которая тлеет в пожирающем пламени костра?

Отредактировано Raphael (2016-03-07 16:02:13)

Поделиться262016-06-29 01:13:35

Автор: Michelangelo
Take it easy
ДОСЬЕ: ДОСЬЕ
Плеер:
https://youtu.be/DbD1WCevRBQ
Сообщений: 188
Уважение: [+299/-0]
Раса: Черепашка мутант
Принадлежность:
Черепашье братство
Возраст: 15
Последний визит:
2021-12-11 19:23:27

Микеланджело хранил свои детские рисунки в самом дальнем ящике письменного стола.

Они были хорошо спрятаны вместе со скромным томиком стихов, подальше от любопытных глаз – сокровенные воспоминания чистого детства и непорочной юности, когда зеленых, во всех смыслах этого слова, мальчишек, еще не трогали опасные внешние факторы. Они еще не знали никаких кланов Фут, ни злобных пришельцев, ни злобных ученых, желающих разобрать их закованные в кость тела – они ничего этого не знали, они жили жизнью обыкновенных детей, заботящихся только о том, чтобы весело провести очередной день с любимым отцом.

Майк помнил ряды смешных солдатиков Рафаэля и его деревянную лошадку, на которую старший брат забирался и никому, бессовестный какой, не давал «покататься». Уже тогда Раф проявлял дюжие командирские, отчасти даже где-то обидно злые черты характера, с годами став, конечно, умнее и спокойнее. В детстве они с Майком были самые «братья-оболтусы», спецы по части создания шума и кавардака в доме. Донни и Лео всегда самые спокойные, самые тихони. Хотя можно поспорить, что расстраивало отца больше – не желающий ложится спать, раскидывающий игрушки Микеланджело, упрямящийся Рафаэль, отказывающийся есть овощи и кидающий вилку через весь стол, или Донателло, который опять разобрал единственный и горячо любимый отцовский примус, чтобы посмотреть, как тот устроен, и лопочущий извинения своим детским, тихим, писклявым голоском : «я починю!»
Единственный идеальный мальчик, ну кто бы сомневался, был Лео. Один раз разбив чашку, будущий лидер весь оставшийся вечер неистово плакал и просил у суетящегося, как попугай повторяющего свое «ничего сынок» Йоши прощения.

Со временем, игрушки сменились, превратились в оружие, дети стали воинами, а затем, неизвестными героями, извечно вытаскивающими этот мир, что вечно сует голову в петлю из очередной задницы. Мужчинами. Но до сих пор хранились воспоминания о безмятежном времени, когда ты еще юный черепашонок, не познавший боль реального мира, ты любишь смотреть по телевизору «Тома и Джерри» и рисуешь бабочек и кучерявые деревца на старых газетных листьях, на них же разучивая свою первую азбуку.
Хранились воспоминания о первом склеенном вручную самолетике по раздобытых сэнсеем на городской свалке книгам. Из фанерки и тех же газет. Его подвесили за ниточки над потолком и обещали однажды придумать к нему моторчик, чтобы он летал по всей комнате, как настоящий истребитель.
Это было чудесно.
- « Я хочу чтобы и у вас было такое же детство,» - наверное, другого не дано, для таких, как мы.

Мона сильно уставала после родов, стресс, со всеми вытекающими последствиями, отсутствие здорового сна и постоянные волнения. Она конечно доверяла обожающим новорожденных племянников дядюшкам, но старалась не оставлять крохотных, попискивающих Сандро и Данте наедине с Леонардо и Рафаэлем. Возможно, в некоторой степени это немного оскорбляло старших братьев, но… Хватило одного единственного раза, когда опять повздорившие мутанты чуть не уронили расплакавшегося Данте, и если бы не вовремя подоспевший Микеланджело, ребенок непременно бы оказался нежной младенческой попкой на холодном полу убежища.
Так что Майк исполнял роль добросовестной нянечки-сиделки, которую изредка подменяли по одиночке Рафаэль, или Леонардо. Ящерице же надо было хоть когда-то высыпаться и отдыхать от своих чад.

Мона спала, а Майк сидел в своей комнате, чутко прислушиваясь к мнимой тишине в наполовину пустующем доме, уложив хвостатых, смешно дрыгающих толстенькими зелеными ножками малышей на собственную постель – которую вот уже год как взял в привычку тщательно заправлять и не оставлять на полу раскиданные вещи. – Ну что малец, вырастешь, будешь всех мирить да? – взяв в большие, широкие ладони черепашонка, доселе пытающегося поделиться со своим похныкивающим братцем погремушкой, весельчак поднял его над головой, широко улыбаясь и жмурясь, - Как папа, да? Сани? – кроха радостно дрыгнулся в чужих руках, напустив слюней и широко раззявив в умилительной, ответной улыбке беззубый рот. Его брат возмущенно пискнул, тоже требуя к себе внимания, на что Майкстер незамедлительно отреагировал, сгребая к себе обоих мальчишек, уложив их на свою жесткую грудь, завалившись панцирем в подушки, - Ну не плачь, малыш, будь хорошим мльчиком, м? - приблизив скривившуюся в приступе очередного каприза зеленую мордашку к своей усыпанной веснушками физиономии, мутант тепло прижался губами к крошечному, сморщенному лобику, нежно разглаживая вредные морщинки, - Маленький мой Дани. Ты будешь настоящим защитником нашего братства. Будешь защищать дряхлого дядю Майка, верно? Ах ты проказник, ну вот за нос то зачем! – рассмеялся шутник, схлопотав по грубоватой, широкой переносице возмущенный шлепок маленькой лапкой. Ну точно мамкин вредный характер, даже взгляд ее, исподлобья, возмущенный такой.

- Полежите здесь, - оставив племянников ползать хвостами кверху на мятом покрывале, осторожно придвинув к краю стул, чтобы не дай бог дети не свалились на ковер, черепашка метнулся к столу, быстро закопавшись в его бездонные недра, - Ага! – и с торжествующим коротким восклицанием извлек на свет божий стопку разрисованной бумаги, перевязанной бечевкой и затертую, толстую книжку с размытым годами изображением японской деревушки в окружении цветущей розовым деревьев сакуры, - Смотрите что нашел ваш дядя! – отодвинув скрипучее кресло в сторону, Майк опустился на корточки рядом с пускающими пузыри карапузами, с увлечением раскладывал по мятой ткани разноцветные, вырисованные неуверенной детской ручонкой изображения.
Самые разные, такие, какие мог только выдумать юный, изобретательный до фантазий ребяческий ум.
Он хранил рисунки не только свои, но и Рафаэля, Леонардо… Донни. Мутант с огромным удовольствием, тихо, успокаивающе, с затаенной ностальгической ноткой рассказывал о сюжетах этих простых и милых картин, и в конце концов выложил перед любопытно хлопающими ресницами немногословными слушателями одну большую картинку.

Она была нарисована на ватмане, сохранившаяся настолько хорошо, что казалось черепашки нарисовали ее только вчера – переплетающиеся краски фломастеров, карандашей и мелков выглядели совсем свежими, как и бумага. Ровная, белая, гладкая, с изображением четырех цветастых, существ с длинными хвостами, которые стояли на фоне лучистого солнца, облаков и замысловатых «домиков» и держались за руки. Или за когтистые лапы. Показывая картинку племянникам, Микеланджело достал зажатую подмышкой книженцию, распахнув ее и осторожненько сдув в сторону переполняющую ее пыль, - Кх, кх… Давно же я ее… не открывал, - прошуршав выцветшими страницами и подслеповато щурясь, пытаясь прочесть побледневший текст, Майк пересел на край кровати, то и дело бросая бдительные взгляды на младенцев, чтобы те не расползлись и не пропали из поля видимости дядюшки, зарывшись в одеяле, - Нам было шесть, когда я, дядя Лео, дядя Раф и ваш папа нарисовали эту картинку. Вместе. Ваш дедушка тогда нам рассказывал удивительную историю из старой книжки, мою любимую, конечно же, - задорно коснувшись, кажущимся по сравнению с головками малышей огромным шершавым пальцем нежного, вздернутого носика, черепашка снова с тихим шорохом перелистнул рваные по краям, серые страницы. Может дети еще слишком малы для этого? Но ведь то, что говорят нам в детстве лучше всего врезается в память. Конечно в столь юном возрасте они ничего не запомнят и не поймут, но не беда. С ними рядом те, кто всегда знают, что рассказать маленьким гениям и как их воспитать. Так же, как и их самих, ниндзя живущих в тени и всегда желающих познать свет и увидеть мир, воспитывал их отец.

Микеланджело сделает так, что этот рассказ будет любим не только им, но и всей семьей и в первую очередь – подрастающими близнецами.

- Это история о четырех драконах. О желтом Веселье, Ветре Востока, о Покое, синем драконе Ветра Севера, о лиловом Доброте, драконе Южного Ветра и Смелости, красном драконе Ветра Запада.
О четырех братьях-драконах живших в Японии в древние и темные времена, когда злые люди стремились отыскать этих волшебных существ, поймать их и сделать так, чтобы драконы исполняли все их злые желания.
Драконы защищали друг друга и свой мир от таких злодеев, держали в равновесии весь мир, держа в своих лапах природные стихии и управляя сезонами.
Но однажды случилось несчастье, и могучий воин, завоевавший три государства и поставивший на колени соседние, деспот и тиран Лу Сень Ю, которому боги даровали невероятную силу, поймал одного из драконов, заблудившегося Доброту, когда тот прилег на минутку близ тисового дерева Кои, гораздо большего, чем все тисовые деревья мира. Он так крепко спал, что не заметил, как злой Лу подкрался к нему из зарослей кои, и накинул на длинную шею дракона толстую веревку.
Он увез его в свой дом на самой высокой горе и посадил в клетку из стали закованной в самом горячем пламени и поставил охранять его две тысячи самых лучших солдат на свете – никто не мог забрать Доброту из плена.
Только не его братья-ветра! Они должны были вернуть Доброту и спасти мир от разрушения – ведь равновесие пошатнулось, времена года перепутались и начались на земле беды от огня, воды, земли и воздуха. Ничто не могло быть как прежде, без одного, четвертого дракона…
Заметив нервное шевеление рядом, черепашка тут же наклонился вниз, заслышав едва уловимый всхлип, словно пока еще мало что понимающий в истории ребенок искренне сочувствовал героям этой странной сказки.
- Не волнуйся Дани. Все хорошо заканчивается.
Они нашли его, и улетели в сторону закатного солнца, держась за руки… Как на рисунке!

Они его нашли.

На самом деле сложно поверить в чудо возвращения утраченного. Никто особо не интересовался, что творилось внутри однорукого мутанта, как он переживал происходящее. Здоровье… ну а здоровье на самом деле это такая мелочь, по сравнению с эмоциональными перебоями в душе.

Он всегда переживал за свою семью. Майк уже не помнил ни одного спокойного года после исчезновения Ди – да вообще, о каком спокойствии может идти речь, когда у тебя за порогом топчутся живые мертвецы, которые в любой момент могут нарушить то хрупкое подобие существования, в котором пребывало семейство мутантов. Какие бы страшные кошмары не снились маленьким Сандро и Данте, кошмары Микеланджело были нисколько не хуже, а в какой-то степени ужаснее – добросердечный и мягкий, он всегда таким был, и как же тяжело... и мерзко, отвратительно вновь и вновь проматывать, как заезженный кадр из кинофильма то мгновение, когда жуткая, красующаяся облезающими на грудь, фактически безглазая серая образина трупа, с гнилыми, кривыми зубами, прижималась к его руке, вгрызаясь все глубже и глубже в брызжущую свежей кровью плоть, откусывая внушительных размеров шмат мяса. И это еще не самое страшное в его снах – пока эти твари его глодают, словно голодные псы огромную сахарную косточку, он слышит вдали голоса своих родных, зовущих на помощь. Он слышал Рафа, как твари смачно хрустят его разломанным панцирем, Лео, чей хрипловатый вопль тонет под грудой мертво-живых тел, голоса насмерть перепуганных Моны и детей, больно даже предложить, что проклятые зомби с ними могут сделать. А Майк не в состоянии помочь. Потому что его уже нет…

Кажется он даже видит свою оголенную кость. Как встать? Как помочь, как спасти?

Как перестать слышать эти преисполненные боли вопли?!

- МАЙК!!!

Было задремавший «безмятежным» сном, полным кошмаров мутант с грохотом подпрыгнул в собственной постели, комкая одной рукой одеяло и обезумевшим взглядом уставившись в потолок, словно это сейчас не иначе как сам Господь позвал его к себе в Вальхаллу. Он бы удивился эту меньше, чем раскатистому реву старшего брата, доносящегося со стороны холла. Надо же, годы идут, а ничего не меняется.

К счастью никто больше не заставлял весельчака вскакивать на ноги и нестись сломя голову, выяснять, что случилось. Там уже во всю щебетала Мона и едва слышно попискивали, словно птенцы мальчишки. А пробужденному Микеланджело только и оставалось, что медленно восстать из недр теплой постели, спустив босые ступни на старенький, затасканный коврик, с наслаждением помяв его ворс затекшими пальцами ног, прогоняя мерзостный сон, и на ощупь, вновь устало смежив веки, потянулся рукой в сторону тумбочки, на которой ожидаемо стоял стакан с холодной водой. То, что надо. Разумеется, не так просто вслепую однорукому не завалиться на бок, словно большой забавной матрешке. У мутанта были свои методы, и дискомфорт со временем превратившийся в привычку позволял ему и не такое проделывать. И тем не менее, спросонья Микеланджело не удержав тару, немного, да плеснул себе на пластрон, что подействовало на него несколько… отрезвляюще.

В таком виде, сумрачно вытирающим краем одеяла грудные пластины и застала его невестка, вошедшая в его покои на правах главного доктора. Или уже не главного? В общем, не суть.

- Привет детка, - пробормотал мутант, сосредоточенно промокнув центральную щель промеж широких костяных квадратов – не особенно приятно, когда в этой, кхм, «канавке» плещется водичка. Раф пришел... ну да-да, он уже услышал, как братец ввалился в гости грохоча всем чем можно, – Да горлопан он, - отозвался черепашка. Поставив стакан обратно, Майк с тяжелым вздохом опять переместился на кровать, накрыв своей единственной лапой грудную клетку и откинувшись на смятые подушки. Он старался выглядеть как можно более… здоровым, чудным, разве что немного невыспанным – в общем, таким же как всегда, лишь бы остальные перестали бегать вокруг него с тазиками, с замиранием сердца дожидаясь очередного приступа. Больше такого не повторится, он был в этом уверен. Всего один раз. Майк ведь никогда не забывал о инъекциях.
В конце концов, пропавшего без вести на десять лет брата он не каждый день находит.

- Мона… Все хорошо, - дождавшись, когда мутантка успокоится, проделает с его кроватью все то, что хотела сделать, взобьет подушки, разгладит складки на простыне и присядет рядышком, весельчак осторожно, ненавязчиво стиснул ее напряженные, подрагивающие ладошки, полностью накрыв их своей здоровенной ручищей, - Все в порядке. Обещаю, больше этого не случится. Так, ты их с Рафом одних оставила? Главное чтобы наш чувствительный Рафи в обморок от счастья не хлопнулся.
Нет смысла спорить, доказывать, что он просто не мог поступить иначе - Лизе совсем не нужны его оправдания, Микеланджело слишком хорошо ее знал. И знал, что она так же понимала его рисковый поступок. Он не хотел никого беспокоить, ведь всего-то нужна доза давно привычного лекарства, за которым он бы спокойно вернулся в старое логово. И почему он не успел этого сделать, скольких бы хлопот они избежали. Жаль, что Дону довелось его увидеть таким.

Молча поглаживая тонкую, бледную чешую, услужливо подставив для утешения хранительнице их домашнего очага свое крепкое, веснушчатое плечо, Микеланджело расслабленно смотрел на нее поверх растрепанных, торчащих во все стороны рыжеватых волнистых "перьев" подстриженных волос. Бедняжка. Конечно она была расстроена. Похоже она даже плакала совсем недавно – ее салатовая мордашка с побледневшими крапинками, некогда аналогично напоминающими задорные веснушки как и у него самого, была бледной и помятой, похлеще чем у ее «пациента», а под глазами припухлые, воспаленные мешки вкупе с заметными синяками. Наверное, это правильно. Всмысле... Скорее всего, она успела выплакаться в объятиях изобретателя, в кои то веки позволив себе слабость, излить все то, что скопилось у нее на сердце. Майк даже уже не помнил, как, и когда в последнее время видел эту сильную ящерицу в слезах.

Пожалуй… пожалуй в последний раз это было, когда заболел Дани. Аккурат перед тем, когда шутник раз и навсегда лишился руки.

Малыш выглядел таким слабым, загибающимся… угасающим на глазах, что материнское сердце не могло выдержать этого зрелища. Все лекарства, что были у нее, не могли остановить болезнь. И тогда Микеланджело пришлось сделать весьма рискованную вылазку – наведаться в больницу, где этих мертвых «тварей» было полным полно. Лекарство то он принес. А вот конечность свою считай там и оставил.
Тогда Мона, после его операции, с кашляющим Данте на руках, который наконец получил свои антибиотики, прорыдала всю ночь напролет и заснула рядом с Микеланджело, после того, как закончила перевязку его свежего «обрубка».

- Эй… - курносый нос мутантки утыкается в точеный конопатый. покрытый шрамами бицепс, - Ну что ты, девочка, ну не переживай так. Все образумится. Ты права, мы все здесь, живые и здоровые, - поймав ее недоверчивый взгляд, черепашка беззаботно махнул рукой, растянув губы в белозубой улыбке, - Здоровые я сказал!

- Майк, - ее странно серьезный, осторожный, даже боязливый тон мигом вынуждает мутанта спрятать улыбку и внимательно уставится на подругу, сосредоточенно вслушиваясь в ее короткую, преисполненную внутренней тревоги просьбу. Черепашка молча дождался, когда саламандра замолчит, и тут же размашисто кивнул, показывая ей, что все понял, и что его рот на тройном замке. Как-то вырос он уже из того возраста, чтобы разбалтывать чужие секреты, тем более такие личные. Не его дело трясти всякие там любовные треугольники, но если подумать… хоть его советов никто и не спрашивал, Майк бы очень потянул время, прежде чем сказать Донателло о том, что его супруга ему… изменила? Получается, что так.
Микеланджело конечно не видел откровенной близости между Рафаэлем и невесткой, но он же, простите, не слепой. И все же мутант чувствовал, что должен сказать что-то в поддержку знатно изнервничавшейся женщине. Это не ее вина. Это совсем не ее вина, - Детка, все образуется. Я уверен, что Дон все поймет. А пионерская пати очень даже неплохая идея, - снова натянув дежурную улыбку, весельчак с коротким смехом отметив характерную особенность, эдакий магический скилл даже, портить, терять, забывать мобильные устройства, словно они ему вообще не нужны, мутант покорно завозился с пододеяльником, намереваясь встать следом за резво вскочившей ящеркой. Не нужно еще больше расстраивать Мону, к тому же Майк умело скрывал недосып, усталость как физическую, так и моральную, под привычной маской самого беззаботного и веселого члена их тайной общины. И только не мог убедить всех в своем богатырском здоровье, которого давно уже не было.

Кто он теперь?

Однорукий калека и просто больной мутант, который может даже от простого ушиба забиться в конвульсиях и рвать кровью. Аж самому противно, как это звучит.

Зло дрыгнув ногой, пытаясь избавиться от запутавшейся вокруг лодыжки простынки, мутант едва не навернулся с кровати сердитым привидением в белом, чем изрядно напугал мирно себе катающегося на рыжей, вытертой спине Кланка. Кот с возмущенным шипением зыркнул на хозяина зелеными глазищами и благополучно шмыгнул за дверь. – Сейчас, сейчас, - дергано забормотал весельчак, спрятав благодушную ухмылку и неловко шлепнулся на панцирь, оставив себя без единственной опоры – руки, которая схватилась за мятое покрывало. Да что же такое-то! – Нет-нет, не надо! – спешно отозвался на вежливое предложение о помощи Майк, быстро посмотрев на замершую перед дверью саламандру и тут же вновь схватившись насмерть с нежелающей его отпускать кроватью. Эй! Малышка, ведь пока здесь никого не было, ты казалась более покладистой!

- Ты уверен?

- Конечно! – с веселой невозмутимостью отозвался он, - Давай детка, завари чай на всех, пока старик Майки тут встанет и марафет наведет. Мне чур мятный, если остался, и сахара побольше вывали. Все отлично, иди, - под сомневающийся бубнеж покорно покинувшей апартаменты обладателя оранжевой банданы мутантки, Микеланджело с чувством грохнулся на прикроватный коврик, гордо завернувшись в простыни и смягчив свое падение поджав ноги к подбородку, искренне понадеявшись, что громогласный рык Рафаэля по ту сторону стен благополучно заглушил звук падения черепашьего тела.
- Так… ладно. Теперь потихонечку…

Хорошо, что Майк не знал, что учудили его дорогие племянники в момент принятия важных гостей. Он вообще о драке узнать не успел, на свое же счастье, равно как и Мона. Когда мать и дядя-весельчак поцапавшихся мальчиков вышли в коридор, к странно топчущимся друг у друга Рафаэлю и Донателло, от этих мелких проказников уже и след простыл. Так что Микеланджело мог с чистой совестью и без лишних тревог начать подготовку к уютным, если это можно так сказать, посиделкам у костра на крыше их скромного особнячка-самодельной крепости. Успел ли заметить повисшее между братьями напряжение весельчак? Мда, было такое.
Между прочим Майкстер даже поздороваться и поворчать на большого брата не успел – массивный панцирь одноглазого вредины профланировал мимо младшего так, что весельчак чуть носом в него не ткнулся. Грубо и все такое… Раф явно не в духе, и каждому поведению, каждой радостной реплике, или горькой равнодушной мине была своя причина. Это может и понятно, да вот только по отношению к Дону, как казалось шутнику, совершенно не правильно! Останавливать саеносца, которому нужно обдумать случившееся и переварить явление внезапно заявившегося умника, Микеланджело не стал, лишь молча пронаблюдав за тем, как мутант исчезает на кухне, а затем на несколько секунд поморщившись слушает перестук стаканов и бутылок, брат явно ищет монины заначки виски и коньяка, и возвращается к шокировано замершему посреди коридора технику, пучившему глаза в пустое пространство. Ожидал, что Раф, как по старинке бросится стискивать в удушающие обнимашки, что аж ребра наружу? Тебя слишком долго не было чувак…

Слишком долго.

Мягко положив руку на напряженно вздернутое плечо Донателло, шутник ободряюще чуть сжал его, коротко покачав головой в ответ на вопросительный взгляд техника, - Дай ему привыкнуть Ди. Дай ему время. Я говорил тебе. Все стало не так, как ты помнишь, ты должен готовить себя к тому, что узнаешь еще много чего неприятного и пугающего. Мы изменились. ну да ты заметил, думаю, хах, - он ободряюще хлопнул изобретателя по карапаксу, - Но самое главное – мы все еще вместе. Может быть, ты даже сможешь что-то изменить… Как это там называлось. Пофиксить… - Может быть, хорошая мысль, с этой и стоит жить на самом деле – что в любой момент все может измениться и далеко не в худшую сторону.
Стакан наполовину пуст, полон – фигня все это. Вот когда стакан с гигантской трещиной по середине – вот где начинаются проблемы.

Микеланджело в глубокой задумчивости направился следом за старшим, пропустив мимо ушей воркование успокаивающей возлюбленного саламандры и знакомую тихую перебранку со стороны дверей в спальню ребят. – « И чего опять не поделили,» - рассеянно подумал черепашка, на ходу подхватывая заученным движением любимый фартук, который теперь просто обычно висел на нем, развеваясь на ветру супергеройским плащом, когда Майк носился по убежищу с готовкой и уборкой, - Хэй. Рафи, как самочувствие? Где припарковал свой знаменитый вертолет?

Пока все суетливо собирались к их скромной, как бы так сказать, вечеринке, Микеланджело занимался тем, чем обычно и занимался главный шеф-повар семейки вот уже не один десяток лет. Отсутствие одной конечности никак не повлияло на территориальное деление их дома – кухня считалась священным местом с большой печатью буквой «М» незримо парящей где-то над потолком – чтобы он отдал камбуз в чужое распоряжение, чтобы с утра жевать горелые сендвичи? Вот когда зомби им отобедают, тогда, и только тогда, он рассмотрит чужую кандидатуру претендующую на это место и его фартук с неизменной салатовой лопаточкой для блинов!
Здоровенная железная миска с пластами курятины, майонеза и луковыми колечками, затерявшимися в плотной массе, каталась перед черепашкой по столу, пока мутант с сосредоточенной миной орудовал ножом по разделочной доске, срезая бледные шматки мякоти с разлапистых трупиков цыплят. Весельчак откладывал нож, пододвигал к себе плошку, и захватывая в ладонь филе, складывал его на дно «тазика», перемешивая с соусом. После чего доставал из холодильника свежую тушку бройлера и проводил те же нехитрые манипуляции, утомленно прислонившись бедром к столешнице. Кропотливая и долгая работенка.

Прямо как накаркал – заслышав тяжелые шаги старшего брата, своим прокуренным баском мгновенно нарушающим священную тишину царящую в кухонном отсеке, Микеланджело с улыбкой коротко опускает голову, соглашаясь с предложением саеносца и молча пододвигает в его сторону доску с остатками нашинкованной курятинки, потянувшись к крану, чтобы сполоснуть липкую от птичьего жира ладонь, - Ну да полно тебе, одноглазый пират, - с усмешкой откликнулся на вредный говорок Рафаэля мутант, пустив холодную, тугую струю в раковину, с наслаждением сунув в нее слегка ноющие от напряжения пальцы, - я понимаю, что для тебя это не просто, но Раф… Постарайся … Просто… Постарайся, ладно? – улыбка медленно сползла с его веснушчатого бледного лица и Майк несколько долгих секунд молча смотрит на бьющую по выгнутому, железному дну раковины воду, разбрызгивающую в стороны тяжелые, ледяные капли, - Ради отца. Мастер Сплинтер был бы безумно рад возвращению Донни, и очень бы хотел, чтобы мы вспомнили… чем мы были когда-то. – Недовольный, мрачный, буровато-желтый глаз саеносца дернулся в сторону виновато бормочущего обладателя оранжевой маски и тут же убегает куда-то в сторону. Сложно понять, как воспринял просящие слова Микеланджело брат, но шутнику только и остается надеяться на лучшее. По крайней мере Рафаэль не разразился гневливой тирадой что де, все и так отлично было бы, не взбреди Дону в голову уйти тогда из дому за порцией свежего хлама.

И Ниньяра бы осталась наверняка жива…

- Ладно, я в общем-то все, - нарушил неловкое молчание своим чрезмерно бодрым возгласом Майк, воодушевленно пихнув блюдо с заготовкой в братский пластрон, - Так-так, двигай наверх, я сейчас подгребу, посмотрю не все ли вино ты выхлестал и оставил ли нам хоть бутылочку, - по-девчачьи захихикал черепашка, опустившись перед столом на одно колено, распахивая нижние дверцы и закопавшись в темных недрах шкафчика по пояс.

Раф еще не раз подумает над этим.

И все-же Рафаэль не спешил проявлять заботу о Донателло и кудахтать над ним столь же радостно и трепетно, как Мона, или Майк. Конечно оно и понятно, но Микеланджело нет-нет, да выразительно стрелял саеносцу глазами на тихо-смирно, как школьник на первом уроке, восседающего бочком к съежившейся саламандре умника. Они сидят почти рядом. Ну же здоровяк, скажи брату хоть что-нибудь кроме своего скупого «ну типа привет, располагайся».
Демонстративный скепсис на зеленой морде старого вояки был встречен раздраженным закатыванием глаз Микеланджело – ну и шут с вами чуваки, разбирайтесь между собой сами. Чай не маленькие, чтобы старик Майкстер к вам подошел, да за ручки взял и ладошки в дружественном жесте сцепил. Вместо этого шутник решил посвятить свое время аппетитным кусочкам будущего шашлыка, поправив палочкой угли и водрузив сверху на кирпичи решетку, служащую мангалом.
Методично раскладывая ровные шматки филе по ребристой поверхности чуть покрасневшего металла, Микеланджело бодро насвистывал себе под нос незатейливый мотив простой и веселой детской считалочки, даже не обратив внимания, как вскочила, и как нервно подлетела к костру до сего момента тихо-мирно восседающая между мужчин саламандра. А когда заметил… заострять на этом внимания не стал, молча пронаблюдав за тем, как оба «ухажера» непонимающе поправляют свою одежду, а мутантка обогнув костер, спешит присесть рядом с ним.
Он помнил уговор с Моной, но выражение лица Донни… в общем, бедный Дон, он явно не понимает, какое пугающее откровение его ждет – уж они все осведомлены, какое у него на самом деле хрупкое и ранимое сердце, полное любви. Рафаэль хотя бы все знает и понимает. – « Мы с тобой, Рафи, прокопченные до самых внутренностей чертовы тортиллы, сражающиеся лоб в лоб с дремучими зомби и пытающиеся предотвратить зомби-апокалипсис. А Ди...» - странно, но сейчас… Сейчас Майк чувствовал, что они гораздо старше этого худого, длинного мутанта, сильно отличающегося по своей… всеобщей, кхм, целостности от всех своих братьев. Ему предстоит еще многое.

Он снова опускает голову, цепляя вилкой шипящие и плюющиеся жиром куски… И чуть не свалился в обнимку с Моной Лизой!

- Непрожаренный кусок дерьма!

- Раф, - его голос звучит укоризненно-ровно. Саламандра рядом с ним приподнимается на своем месте, видимо намереваясь сердито прикрикнуть на сквернословящего дядюшку, да не успела. Во первых Майкстер тут же схватил ее за кисть и потянул обратно на бревно, а то с этих двоих начать вторую мировую прямо здесь не убудет, а во вторых, на крышу вышли дети и внимание рассерженной ящерицы мигом переключилось на них. Ну слава богу.

Хотя нет, как оказалось не слава богу и тут.

Отложив в сторону вилку и напрочь позабыв о шкварчащей на решетках птице, Майк возмущенно уставился на две гладкие, блестящие, зеленые макушки, блеющие извинения своим родителям за организованную ими мелкую свару. Микеланджело мутант воспитанный, и хоть десять с хвостиком лет он играл в доме роль наставника, и чего уж, считай отца, он без промедлений уступил место законному по крови и по всем правам родителю, молчаливо наблюдая за тем, как будет справляться в этой ситуации Донателло. Его дети, в конце концов, хоть и знал он их всего кхм, пару дней, да. – «Они ведь никогда не дрались. С чего бы это,» - конечно Дани не очень то жаловал папу, может… может Сани пытался каким-то образом расположить к Ди своего недоверчивого братишку, и вот тогда между ними вспыхнул конфликт?

Приложив руку к подбородку, мутант отрешенно проследил за вредным племянником, вырвавшимся из заботливых отцовских рук и прошевствовавшим к дяде Рафу. К слову очень довольному тем, что мальчик сбежал от родного папаши в его загребущие объятия. Вот значит, у кого их ребенок научился независимо слать всех к лешему. Хорошо хоть Сани не отодвигал от себя неумелого папу.

Микеланджело было перевел пространственно-задумчивые очи на другую картинку, отца с сыном и злопыхающую мать, как увесистый кусок курятины звучно, с треском шлепнулся в тихо потрескивающие всполыхи, изредка выглядывающие из под обугленных поленьев, и прямо перед его физиономией взметнулась стена пламени, на мгновение заслонившая собой весельчака от остальных. Коротко взвизгнув, мутант ловко подхватил одной рукой ведро, вскочил и принялся с испуганным лепетом плескать вокруг, в панике заливая зло полыхающие обжигающие языки, - Да чтоб вас… чуть наш ужин не погорел, а! – откинув опустевшую жестянку, мутант согнувшись в три погибели хмуро потыкал пальцем покрытые горелой, хрустящей корочкой куски курятины, - Ладно хоть не все почернели. Ну и? – подцепив одно из исходящих черным дымом филейных кусков вилкой, шутник откусил половину, шумно прожевывая толстый слой горелого, - Чего вы все такие кислые? – ткнув вилкой с надкусанным куском филе, Майк ткнул им в сторону притихшей компании, - Мы же вроде как хотели веселья, верно? А с вами, я попозже отдельно побеседую, молодые мутанты, - предостерегающе потряс горелой курятиной черепашка, чем самым вызвал не виноватые взгляды племянников, а их расслабленные, слабые, но улыбки. Дядя выглядел хорошо, и не смотря ни на что, был в своем настроении – и это, безусловно, радовало всех без исключения.

- Вино на месте, запивать эту га.. кх... фу, позор. Хм, а чего бы нам не сыграть что-нибудь? Может споем? Я хоть и однорукий балбес-Майк, но пою все еще божественно, скажи детка? Ну скажи!

- Угу, по утрам особенно хорошо слышно сквозь картонные стены душевой, - иронично отозвалась саламандра, присаживаясь рядом с совсем потухшим костром на кривую корягу, служащую обычно для колки дров, - Может сначала поедим?

- Вы мне спалили мои замечательные бедрышки на углях, я не допущу, чтобы вы все тут уселись безмолвными хомяками, жуя горелую еду. Зомби здесь нам не помеха, если только Раф не начнет орать свои солдатские байки-страшилки-баллады спьяну, - съехидничал шутник на свой страх и риск пролавировав мимо насупившегося саеносца и шлепнув угрюмо молчавшего Дани по панцирю, - А ну давай сбегай за гитарой для дяди Рафа. Ди, - дождавшись, пока мальчуган с утомленным вздохом послушно выпутается из крепких рук дяди и потопает в сторону двери, Микеланджело обернулся к технику, вопросительно уставившись на него своими поблекшими глазами, - Помнишь что-нибудь, м? Я конечно тамадой люблю побыть, но зачем мне всю славу забирать, а?

Тема закрыта

Страница: « 1 2 3

TMNT: ShellShock

Меню навигации

Пользовательские ссылки

Объявление

Информация о пользователе