Определенно, это просто был не его день. Мало того, что бедного мутанта едва не прикончил огромный злобный ящер, так Донни еще и свалился с крыши, а чуть позже был вынужден отбиваться от целого града спелых мандаринов — и ладно бы только ими дело и ограничилось! Но самое худшее, пожалуй, заключалось в том, что ни братья, ни Мона, ни даже сэнсэй не одобрили его поступка... и, кажется, вообще не поняли его мотивации. Единственными, кто хоть как-то поддержал Дона, были Майки и Эйприл, но и они, кажется, отчаянно ломали головы над тем, с чего бы это вдруг обычно спокойному и здравомыслящему изобретателю приспичило вести себя подобно влюбленному идиоту... Ну да, все верно, он и был по уши влюбленным идиотом, но разве это лишь одна-единственная причина, по которой он бросился на выручку Моне, не взирая на разыгравшийся на поверхности ураган? Вовсе нет! Гений тихо зарычал сквозь плотно стиснутые зубы, после чего обхватил руками подушку и с силой зажал ею виски — как будто это могло избавить его от острого приступа самобичевания. Да, да и еще раз да, он виноват, он не должен был брать Майки с собой, а уж Эйприл и подавно... Коли уж на то пошло, он вообще не должен был отпускать Мону куда-либо в одиночку. Почему же он дал ей уйти? Донателло беспокойно заворочался с боку на бок, комкая и стягивая простыню; теплое шерстяное одеяло уже давно сбилось куда-то в изножье кровати, наполовину соскользнув с ее края. После того, как саламандра накричала на умника в лаборатории, он не придумал ничего лучше, как незаметно подняться к себе в комнату и там уже бессильно рухнуть в постель, практически сразу глубоко заснув. Теперь же, спустя добрую половину дня, когда все убежище погрузилось во тьму, а его потрепанные обитатели разбрелись по разным комнатам, Дон проснулся от голодной рези в животе. Какое-то время юноша просто молча пялился в темный потолок, обдумывая события минувших суток и пытаясь спокойно проанализировать собственные поступки. Мастер всегда учил его освобождать разум от лишних мыслей, но на сей раз это не принесло ощутимого результата. Напротив, чем больше Донателло размышлял над случившимся, тем больше его терзали обида и негодование. Да что такое, в конце концов, творилось с его братьями?! Почему им казалось абсолютно нормальным то, что хрупкая и беззащитная девушка должна была самостоятельно разбираться с толпой вооруженных, опытных ниндзя или тем же доктором Рене, раз в десять превосходившим ее по размерам?... Даже если Мона и была в чем-то виновата, — хотя в чем конкретно, Дон упорно не понимал, — разве это правильно, позволять ей в одиночку сражаться с Лизардом и его соратниками?
"Я поступил так, как должен был поступить любой на моем месте," — наконец, угрюмо заключил гений. Усевшись в постели, юный мутант с какой-то злостью скомкал подушку и швырнул ее в противоположную стену. — "И если бы мой брат оказался в подобной ситуации... мог бы ли я сам упрекнуть его в идиотизме или беспечности?" — Донателло сгорбился, напряженно обхватив свою зеленую лысину обеими руками и подтянув колени к груди. Темные серые глаза сумрачно уставились куда-то в темноту. — "Ничего не понимаю..." — гений с досадой покрутил головой, пытаясь избавиться от терзающих его эмоций. В этот момент пустой желудок в очередной раз издал протяжную, жалобную трель... Черт. Похоже, ему все-таки не удастся заснуть этой ночью — по крайней мере, до тех пор, пока он не утолит свой голод. Тяжело вздохнув, Дон свесил ноги с края ложа и коснулся ступнями прохладного бетонного пола, отчего по его взмокшей, болезненно-горячей коже пробежал до крайности неприятный озноб. Прекрасно... только не говорите, что он еще и простуду умудрился подхватить. Это было бы слишком для одного дня... даже для такого неудачного, как этот. Еще больше помрачнев, Донателло уперся руками в скрипучий матрас, желая принять вертикальное положение, и это почти ему удалось... однако полыхнувшее болью плечо вынудило его с тихим шипением опуститься обратно на кровать. Нет, пожалуй, в первую очередь стоило вколоть новую порцию анестетика, а уж потом идти на кухню и лепить себе бутерброды. Стиснув зубы и машинально придерживая ноющее предплечье, мутант с горем пополам поднялся на ноги и, чуть шаркая, направился прочь из комнаты. Ему не нужно было зажигать лампу, чтобы сориентироваться в кромешной тьме и наощупь отыскать дверную ручку, равно как и не приходилось теряться в беспросветно-черном коридоре, дабы бесшумно выйти прямиком к узкому "балкончику", с которого при желании можно было окинуть взглядом все убежище. Это был его дом; он проходил этот путь сотни раз, в том числе и ночью, возвращаясь в комнату после долгих часов работы в мастерской; само собой, что он наловчился преодолевать его в полной тишине, не желая тревожить чужой сон. Вот и сейчас, Донни на цыпочках скользнул к лестнице... да так и замер, схватившись рукой за прохладные металлические перила. Дотоле хмурое, донельзя помятое лицо вмиг растеряло всякие остатки сна, лишь стоило подростку расслышать чьи-то тихие, едва слышные голоса ярусом ниже.
"Мона... и Сплинтер," — определил Дон уже спустя пару мгновений, чувствуя, как поневоле ускоряется его сердцебиение. Сильно взволнованный, черепашка слегка перегнулся через скрипучее ограждение, затаив дыхание и напрочь позабыв о том, зачем хотел спуститься.
— ...не правильно. Я знаю, Вы из самых лучших побуждений... но... Мастер, вы же понимаете, какую беду я навлекаю на вас, и ваших сыновей? Понимаете? — от тихого, виноватого тона саламандры, с каким она обращалась к молчаливо слушавшему ее Сплинтеру, у Дона в очередной раз сжалось что-то в груди. — Если я смогу... если у меня получится. Если я буду достаточно осторожной, ведь теперь мы все в курсе, какой враг нас поджидает, и как с ним можно справится, буду пытаться водить его за нос, до тех пор, пока не сделаю антимутаген сама... — на этих словах мутант с такой силой вцепился пальцами в перила, что у него аж костяшки заболели. Господи, ЧТО она несла?!... Водить за нос Рене — это что, шутка такая? Приготовить антимутаген... не имея ни специального оборудования, ни компьютера, ни реактивов... вечно перемещаясь из одного убежища в другое, с горой книг за плечами... без денег, без возможности выйти на улицу до захода солнца... О чем она только думала! У Дона чуть в глазах не потемнело от охватившего его бессильного гнева.
"Ну почему, почему она такая упряма?..." — кое-как взяв себя в руки, Донателло склонился еще ниже, силясь разобрать дальнейшие слова девушки, однако она говорила настолько тихо, что ее мог услышать только стоявший чуть ли не вплотную Сплинтер. В какой-то степени, это было даже к лучшему: если бы Дон сумел понять, о чем Мона просила его наставника, он бы, скорее всего, не выдержал и с шумом скатился вниз по лестнице, спеша выкрикнуть, что, мол, черта с два меня кто удержит, и вообще никто и никуда отсюда не уйдет... Однако вместо этого умник продолжал неподвижно стоять на балконе, все также молча подслушивая чужой разговор. И пускай это было неправильно, он не мог заставить себя уйти обратно в комнату. Ведь, по сути, сейчас на его глазах Мона принимала свое окончательное решение — а значит, он мог и не увидеть ее больше... Все-таки, это было довольно подло со стороны ящерицы: покинуть убежище, никого не предупредив и даже не попрощавшись. Неужели она боялась, что Дон силой затолкает ее к себе в мастерскую и запрет там, аки пленницу? Вообще-то, Донателло уже был близок к чему-то подобному, учитывая, с каким маниакальным упрямством Мона стремилась шагнуть прямиком в когти убийц... Ее мотивы были вполне понятны, но девушкой явно руководила банальная паника. Она боялась, безумно боялась, что ее присутствие в убежище подставит все их семейство под удар. Но, черт подери, в данный момент это подземелье являлось самым безопасным местом во всем Нью-Йорке... Кому вообще могло прийти в голову искать черепашек где-то в темных, вонючих туннелях городской канализации? Мона не желала понимать, не желала даже просто на минутку задуматься о том, какой страшной опасности она себя подвергает. Насколько глупо и безрассудно было подниматься сейчас на поверхность... А может, ей уже просто было все равно.
В отличие от Дона, который, на минуточку, все это время руководился не только юношеской симпатией к бывшей студентке, но и ответственностью за последствия собственных поступков. Только они с Моной могли отыскать способ создания антидота. Только они с Моной могли исправить все то, что они натворили на косметическом складе. Только они с Моной могли вернуть Рене его человеческий облик и отобрать у него формулу опасного мутагена... Так почему же, спрашивается, она так упорно настаивала на уходе?!
"Ты не справишься со всей этой чертовщиной в одиночку... Равно как и я никогда не смогу закончить исследования без твоей помощи," — Дон едва слышно скрипнул зубами, отводя взгляд в сторону от мирно беседовавших мутантов. — "Мы не имеем права расходиться в разных направлениях... Есть вещи, которые просто нельзя пускать на самотек. Пожалуйста, просто пойми это уже наконец..." — на мгновение прижавшись лбом к собственному плечу, Донателло снова вскинул голову и прислушался к чужому разговору. Сказав что-то Моне напоследок, Сплинтер медленно и степенно удалился к себе в комнату; раздвижная панель отрезала его темный силуэт от замершей на пороге саламандры, и огромное помещение вновь погрузилось в густой сумрак. Дон не тронулся с места и вообще никак не пошевелился, просто немо глядя вниз и ожидая от Моны хоть какого-нибудь движения. Та, к счастью, не догадывалась о том, что за ней кто-то наблюдает... Еще немного посидев "на чемоданах", девушка, наконец, поднялась на ноги и, устало перехватив лямку рюкзака хвостом, с шуршанием потянула свою бандуру прочь от входных дверей. Донателло непроизвольно издал облегченный вздох и, спохватившись, тут же нырнул обратно в коридор, не желая выдавать Моне свое присутствие. Спасибо, ему вполне хватило той неприятной сцены в лаборатории... Убедившись, что саламандра вернулась к себе в закуток, Дон бесшумно спустился вниз по каменным ступеням и незаметно проскользнул в мастерскую, где на несколько минут замер над рабочим столом, упершись в него обеими руками и сосредоточенно обдумывая свои дальнейшие действия. Итак, Сплинтеру все же удалось переубедить Мону оставлять их убежище в ближайшее время... Но саламандра наверняка продолжала винить себя в случившемся — и, естественно, страшно злилась на Дона, считая его поведение как минимум... детским. Гений нахмурился сильнее прежнего, понимая, что ему в любом случае необходимо еще раз переговорить с Моной, даже несмотря на то, что она больше не желала его видеть. Очевидно, что мотивы подростка были ей абсолютно непонятны, и противоестественны, а значит, ему следовало подробно их разъяснить, и чем скорее — тем лучше... Глубоко вздохнув, Донни устало потер глаза кончиками пальцев и, проморгавшись, выдвинул аптечку. Обезболивающее, да... сначала обезболивающее. С горем пополам вколов себе очередную порцию анестезии, Дон еще немного постоял на одном месте, терпеливо дожидаясь, пока напряженные мышцы, наконец, расслабятся и прекратят болезненно дергаться, и только после этого двинулся прочь из лаборатории. Только вот путь его лежал отнюдь не к лестнице и даже не к временной спальне Моны, а куда-то мимо, в направлении кухни. Он чувствовал, что ему необходим какой-то весомый повод для того, чтобы вломиться к ящерице посреди ночи и не получить при этом мандарином в глаз... или еще куда-нибудь. Стараясь особо не шуметь, Донни на цыпочках прокрался к плите и прищелкнул встроенной электрической зажигалкой. Водрузив чайник на огонь, юноша занялся приготовлением нехитрого ланча — а конкретно, теплых бутербродов с сыром и тонким слоем ветчины. Еда и горячий мятный чай... это должно было подействовать. Собрав приготовленные им сэндвичи и кружки со свежезаваренным травяным напитком на поднос, изобретатель все также тихо направился прямиком к чулан к Моне. Бьющий из-под двери сноп света подсказывал, что саламандра все еще не спит, а значит, он мог смело нарушить ее покой. К сожалению, у Дона не было возможности предупредить девушку вежливым постукиванием по деревянному косяку — все-таки, руки у него были заняты, а голова и без того сильно болела, так что, юноша просто тяжело привалился к створке здоровым плечом и медленно, со скрипом толкнул ее вперед. Сначала глазам Моны предстал поднос с нагроможденной на него стопкой "дымящихся" бутердбродов, а затем — слегка смущенная и в то же время очень серьезная физиономия Донни. Отыскав взглядом ящерицу, подросток в первую очередь обратил внимание на впечатляющую гору книг, вываленных прямиком на кровать Моны и частично закрывающих ее от вошедшего в комнату изобретателя.
— Извини, что так поздно, — произнес он негромко. — Я решил принести тебе немного поесть. Ты, наверно, жутко проголодалась... — довольно спорное утверждение, учитывая, что он проспал весь вечер и сам пропустил ужин, а потому не знал, присутствовала ли на нем его подруга. Может, да, а может, и нет. В конце концов, насильно в нее ничего не пихали — его дело просто предложить. Аккуратно поставив поднос на крохотный столик у кровати Моны, гений вопросительно взглянул на последнюю, но та демонстративно отвернулась, делая вид, что всерьез поглощена чтением книги. Ну, чего-то подобного Дон от нее и ожидал. По крайней мере, она больше не швырялась в него журналами — уже хорошо.
— Я не голодна, — отчеканила ящерица, даже не удостоив друга взглядом. — Уходи, — тон ее был ожидаемо холоден, и в этом не было ничего удивительного... И все-таки, на исцарапанном лице мутанта проступило утомленное, даже осуждающее выражение. Та вспышка в лаборатории не прошла бесследно: желая того или нет, но Моне удалось ранить его в самое сердце, и он был бы не против услышать от нее слова извинения — в конце концов, он ни в коем разе не заслуживал подобного отношения, даже несмотря на то, что не сказал ей всей правды. И пускай гений прекрасно осознавал, что именно побудило Мону сказать ему такое, он все еще чувствовал себя обиженным.
— Послушай, — как можно спокойнее обратился Дон к мутантке, стараясь, чтобы его голос прозвучал ровно и сдержанно. — Я хочу с тобой поговорить. И я не уйду отсюда, пока ты меня хотя бы не выслушаешь, ясно? — гм, быть может, это прозвучало несколько резковато или даже самонадеянно, но Донателло не собирался покидать комнату раньше, чем он объяснит Моне свой поступок. То ли заинтересовавшись, то ли просто смилостивившись, Мона никак не отреагировала на его слова, но вместе с тем и не стала возражать, давая черепашке возможность высказаться. Еще разок глубоко вздохнув, Дон устало опустился на кровать, усевшись панцирем к чужой спине и едва не столкнув парочку книг с покрывала. Какое-то время между ребятами царило натянутое молчание: было не так-то просто собрать мысли в кучку и адекватно выразить их словами... Донателло даже не знал толком, с чего ему начать, а потому сильно нервничал, осознавая, как он, должно быть, глупо смотрится со стороны — большая перевязанная черепаха, сидящая на штопанном покрывале и напряженно стискивающая собственные руки.
— ...там, в лаборатории, — наконец, не очень связно начал он, — ты сказала, что я придумал себе амплуа ангела-защитника... и что мне плевать на свою семью, — эти слова дались ему очень непросто, учитывая, как много боли они ему причинили накануне утром. — Это не так... Моя семья для меня все, — Донни чуть опустил голову, продолжая неосознанно сжимать и тереть ладони друг о друга. — Я никогда не прощу себе, если с ними что-нибудь случится... но и с тобой тоже. И дело даже не в том, что я привязался к тебе, или... то есть, ты, конечно, мне очень дорога, даже не смотря на то, что мы знакомы меньше недели, — ох, слава богу, что Мона не могла увидеть вспыхнувшего на его скулах румянца!... — Но за это время я успел убедиться, что ты заслуживаешь если не моей симпатии, то как минимум моего уважения. Ты... ты всегда ставишь чужие интересы вперед своих. И ты не бежишь от проблем, а стараешься исправить собственные ошибки, даже если ты ни в коем разе не виновата в случившемся. Честно говоря, я хотел бы быть похожим на тебя, — задумчиво произнес он, на краткий миг позабыв, к чему он вообще ведет этот разговор. Взгляд юноши стал немного отрешенным, а голос, наоборот, еще более посерьезнел. — Я понимаю, что это звучит глупо, да и вообще мои действия кажутся тебе нелогичными. Честно говоря, чем дольше я об этом думаю, тем больше понимаю, что я действительно вел себя как эгоистичная скотина. Я должен был сказать тебе о том, что Майки и Эйприл оказались втянуты в эту авантюру... то есть, я вообще не должен был брать их с собой, я осознаю это не хуже всех остальных. Но в тот момент у меня просто не было иного выбора. Мы бы никогда не смогли помочь тебе, если бы не придумали способ отвлечь тех ниндзя. Поэтому я сказал Майки, чтобы он увел их куда-нибудь подальше и затем вернулся в убежище вместе с Эйприл. Это было очень опасно, но мой брат всегда умел хорошо бегать и прятаться... я надеялся, что он справится с этим заданием и не окажется вовлечен в поединок с Рене. Что же касается Лео и Рафа, то я отправил им сигнал о помощи и последние координаты Майки, чтобы они смогли прийти ему на помощь в случае чего. Если бы я знал, что они встретят Лизарда, я бы никогда, никогда не втянул бы их в это... — хрипло вздохнув, Донателло скрестил пальцы друг с другом и, уперев локти в колени, уткнулся лбом в образовавшийся замочек. — Все просто вышло из-под контроля. И когда я не смог дозвониться до Майки... Я решил не говорить тебе об этом, потому что боялся, что ты снова уйдешь, и тогда тебя убьют. А я не могу позволить, чтобы это случилось. Дело не только во мне, или в нас, пойми... Дело в гораздо большем. Если мы не сумеем приготовить антидот, жертвами мутагена станут невинные люди, ты ведь сама это прекрасно понимаешь. Ты не сможешь продолжить исследования самостоятельно, не имея ни лаборатории, ни нужных тебе веществ под рукой... а я никогда не смогу закончить лекарство без твоих подсказок. Я, может быть, и гений, но в одиночку я не справлюсь. Мы оба должны исправить то, что мы наделали, там, на складе. Мы оба начали это, и вместе закончим. Никто не должен тащить этот груз в одиночестве. Это неправильно, — закончил он уже совсем тихо, по-прежнему не поднимая головы и все также отстранено глядя куда-то себе под ноги. Быть можешь, его речь прозвучала не очень внятно и довольно сбивчиво, но он постарался высказать все как на духу и теперь с внутренним напряжением ждал ответа Моны. Лишь бы только она выслушала его и поняла, о чем он говорил...

Признаться, Дон ожидал что угодно — напряженное молчание, сердитые крики, резкие упреки... даже тяжелого фолианта в затылок, но только не осторожного, почти ласкового прикосновения прохладной зеленой ладошки к низко склоненной голове. Донни замер, порядком обескураженный: как-то незаметно для него самого Мона умудрилась вплотную подкрасться к изобретателю и теперь сидела совсем близко от него, буквально подпирая юношу своим теплым боком. Убрав руки от лица, Донателло молчаливо вслушивался в тихую, пропитанную горьким сожалением речь, не решаясь вставить слово. Мутант чувствовал, что саламандре нужно выговориться, озвучить свою точку зрения, пускай даже она не совпадала с его собственной... И он давал девушке такую возможность, несмотря на то, что внутри у него все кипело. Дон злился, действительно злился, но не на Мону, а на те обстоятельства, что вынуждали ее считать себя кругом виноватой и всеми силами замыкаться от окружающих, сжигая редкие мосты, связывающие ее с другими людьми или мутантами. Нет уж, как бы она ни старалась уберечь Дона от грозящей опасности, он не позволит ей перерубить этот канат, не позволит разорвать единственную нить, которая еще может вытянуть ее из омута неисчислимых бед и опасностей. Ведь она — всего лишь подросток, одинокий и бесконечно усталый, потерянный в этом огромном, равнодушном городе. Мутант, вынужденный денно и нощно скрываться от людских взоров... Кто еще был способен протянуть ей руку помощи, как не Донателло и его семья? Продолжая напряженно хмурить брови, подросток отвел взгляд от печальной мордашки саламандры и крепко стиснул зубы, обдумывая свой дальнейший ответ, но прежде, чем он успел сказать хоть что-то, как почувствовал, что тонкие руки Моны порывисто обхватывают его панцирь и карапакс. Дон и рта открыть не успел, как девушка уже ткнулась лбом в его плечо. Горючие слезы закапали на бледную зеленую кожу, покрытую мелкими ссадинами и синяками; и без того тихий голос стал совсем уж неразборчивым, обратившись в бессвязный, горестный поток извинений. Донни замер на несколько мгновений, отчасти растерянный и сбитый с толку — в темно-серых глазах при этом застыл немой вопрос, который, впрочем, почти сразу же сменился молчаливым сопереживанием. Осторожно выпростав руки из судорожных объятий саламандры, он мягко накрыл ладонями вздрагивающие плечи подруги, вынуждая ту слегка отстраниться и нехотя приподнять голову. Взгляды подростков пересеклись...
— Тише, тише... я и не думал обижаться на тебя, — в какой-то степени, это и вправду было так: пускай Мона наговорила ему много резких и неприятных вещей, там, в лаборатории, он прекрасно осознавал, чем именно была вызвана эта вспышка, и не держал никакого зла в ответ. Да, сказанное тогда сильно его уязвило, но... какое это имело значение сейчас? Мона ведь попросила у него прощения. Тепло улыбнувшись плачущей саламандре, Дон старательно вытирать ее влажные щеки, ловя каждую новую слезинку и не позволяя той стечь к заостренному подбородку. — Знаешь... я вообще не жалею о нашей с тобой встрече. Если бы мы не познакомились тогда, то сотни людей по всему миру сейчас были бы на нашем месте... — тихо заметил он, глядя в глаза Моны. — А еще мы сообща дали отпор Рене — да, нас серьезно потрепали, но зато мы живы и готовы продолжать борьбу. Если бы мы все это время не приходили на помощь друг другу, то уже давно были бы мертвы... Кроме того, — он негромко хмыкнул, покачав головой и едва уловимо пожав плечами, — мастер Сплинтер всегда говорил нам с братьями, что мы должны держаться вместе. Я думаю, это правило распространяется не только на нашу четверку... Потому что оно верно и в нашем с тобой случае. Как ты считаешь? — он еще раз внимательно посмотрел в глаза Моны, не забыв "перехватить" очередную влажную каплю, скатившуюся по ее порозовевшей щеке. Зрительный контакт длился еще секунду-другую; чуть улыбаясь, изобретатель перевел взгляд чуть ниже, задержав его на припухлых, как обычно, нервно искусанных губах саламандры. В памяти шестоносца против воли всплыли немного сумбурные воспоминания о прошлой ночи: молочно-белая завеса тумана, смутные очертания каменного моста, холодный ливень, безжалостно хлещущий по открытым швам на ключице... Широко распахнутые от шока и неверия медово-желтые глаза — близко-близко от него... и пресный вкус дождя, смешанный с едва уловимым оттенком крови и чем-то еще, безумно родным и теплым. Гений смущенно моргнул, отведя взгляд от лица саламандры и чуть покраснев.
— Кхм, — негромко кашлянул он в кулак, не зная, как бы ему сгладить повисшую в воздухе неловкость. — Так... ты будешь чай? — спросил он уже будничным тоном, хватая остывшую чашку и всовывая ее в ладони Моны. — Если хочешь, я схожу и долью горячей воды... хотя, и так неплохо, гм, — совсем уж неуверенно пробормотал он, отворачиваясь и старательно игнорируя выражение на лице саламандры. Желая как-то занять себе руки, подросток схватил бутерброд с тарелки и торопливо откусил от него огроменный, просто титанический кусок, таким образом избавив себя от необходимости возобновлять разговор... по крайней мере, в ближайшую минуту-две. Мона вроде бы тоже не горела желанием продолжать дискуссию и, последовав примеру Дона, взяла себе второй сендвич. Так они и просидели какое-то время в полной тишине, прислонившись друг к другу плечами, молча жуя и задумчиво пялясь куда-то в пустое пространство комнатушки. Говорить вроде бы было не о чем... В какой-то степени, и не хотелось даже. Было в этом что-то необъяснимо уютное... Просто сидеть рядышком, не произнося ни единого слова и молчаливо наслаждаясь обществом друг друга. В какой-то степени, эти двое уже не нуждались в том, чтобы находить какие-то общие темы для беседы. Друзья... что с них взять. И пускай их дружба длилась не дольше трех-четырех дней, они уже чувствовали себя как-то непривычно, находясь по отдельности. Как будто даже неполно. Неправильно... да, именно неправильно. Размышляя в таком ключе, Донателло незаметно для самого себя проглотил остатки бутерброда и задумчиво подпер голову рукой, немного отрешенно разглядывая противоположную стену. Он даже не сразу обратил внимание на то, как медленно и неуклонно начала опускаться голова Моны: ящерица явно клевала носом, не справляясь с собственной сонливостью... Слишком уж много всего ей пришлось пережить за последние несколько суток. Краткие часы сна, увы, не могли дать ей полноценного отдыха. Почувствовав странную тяжесть на своем плече, Дон удивленно покосился на сидящую рядом девушку и, поняв, что к чему, торопливо подхватил выскальзывающую из ее слабеющих пальцев кружку.
— Мне кажется, кое-кому пора на боковую, — заявил он не терпящим возражения тоном, каким он обычно гнал в кровать засидевшегося за видеоиграми Майки или чересчур увлекшегося чтением Лео. Отставив чай на столик, Донателло аккуратно перехватил вяло сопротивляющуюся ящерицу под мышки и, отбросив край одеяла вместе с лежащими поверх книгами, уложил ее на подушки. — Не спорь со мной, — нарочито строго молвил он, погрозив Моне указательным пальцем и заботливо укрыв девушку все тем же одеялом. — День был долгим и тяжелым, так что тебе нужно как следует отдо... Ох! — короткое, удивленное восклицание помимо воли вырвалось из груди гения, лишь стоило ему ощутить, как ослабевшие, но тем не менее цепкие руки Моны неожиданно оплели его шею и вынудили склониться чуть ниже, ошарашенно выпучив при этом глаза. Прежде, чем Донни успел хоть что-то сказать, саламандра горячо прижалась губами к его исцарапанной щеке, наградив покрасневшего изобретателя прямо-таки пламенным поцелуем. Внезапно... действительно внезапно.
— Спасибо тебе, Донни, — с искренней благодарностью в голосе и взгляде шепнула Мона на самое ухо изобретателя, отчего тот еще больше зарделся. Чуть придя в себя, он аккуратно придержал саламандру за талию, помогая выпустить его из объятий и опуститься обратно на постель.
— Да н-не за что, — пробормотал он с легкой запинкой, чувствуя, что еще немного — и он просто стечет на пол аморфной зеленой лужицей. На физиономии умника расплылась донельзя скромная, но в то же время довольная улыбка: пожалуй, этот невинный, ласковый жест с достоинством окупал все перенесенные им душевные и физические страдания. Донателло чуть ли не воспарил под потолок от охватившего его счастья и волнения: шутка ли, Мона только что его поцеловала! О большем он пока что и мечтать не смел... Все еще не веря в собственную удачу, подросток приготовился аккуратно подоткнуть края старого одеяла и взять опустевший поднос, но в этот момент его вновь привлек сонный голос бывшей студентки.
— Дон, — гений послушно замер, вслушиваясь в ее слова. И — нет, ему не показалось, теперь речь Моны звучала гораздо серьезнее, — у нас не было времени пока обсудить нормально нашу с тобой работу... И, раз так получилось, что я остаюсь здесь, с вами. Я хочу сказать, что... — она тихо вздохнула. — Когда мы встретились с доктором на крышах высотки, он пытался вытрясти из меня, где я храню свою тетрадь с записями. Похоже Рене не знает об отсутствующей страничке из дневника, — Дон молча моргнул, переваривая услышанное. Честно говоря, ничего подобного он не ожидал. — Наверное кто-нибудь из нас выдрал ее случайно и оставил на складе. С одной стороны хорошо - я теперь не боюсь, что он наворотит дел, с другой - он будет копать, пока нас не найдет. И вряд ли его остановит то, что убежище находится под землей в лабиринте тоннелей, — Донателло еще немного помолчал, обдумывая ее слова, после чего немного устало потер глаза и переносицу. Опустив руку, мутант наградил девушку новой успокаивающей улыбкой.
— Все будет хорошо. Я все равно уже давно подумывал над тем, чтобы как следует замаскировать наше убежище... Ему придется как следует постараться, чтобы отыскать нас под землей, — серые глаза подростка сузились в две тонкие, недобрые щелочки, — а если он нас когда-нибудь найдет — уж будь уверена, на сей раз я как следует подготовлюсь к нашей встрече... Ему повезет, если он уйдет отсюда с хвостом, — и Дон расплылся в хитрой, какой-то даже коварной ухмылке. Как-то раз он уже улыбался подобным образом — тогда, на косметическом складе, когда садистски приморозил руки нападающих выпущенным из труб фреоном. И, пожалуй, он действительно не шутил. Пока Мона обдумывала услышанное и делала какие-то выводы, Дон снова нажал рукой на ее плечо, вынуждая откинуться на подушки.
— Отдыхай, — скомандовал он с теплотой в голосе, поправляя одеяло и убеждаясь, что девушка настроена на долгий и спокойный сон. Однако лишь стоило Моне расслабленно прикрыть глаза, как изобретатель неуловимо склонил голову к ее лицу и быстро, почти неощутимо поцеловал саламандру в круглую щечку, после чего как ни в чем не бывало отвернулся к прикроватному столику и аккуратно собрал пустые чашки на поднос.
— Я выключаю свет, — предупредил он, почти сразу же щелкая выключателем и погружая каморку в беспроглядный сумрак. Быть может, Моне показалось, но в тоне юноши прямо-таки плескалось сдержанное веселье. — Доброй ночи, Мона, — тихий шорох шагов гения отдалился к выходу из комнаты. Скрипнув дверью, Дон бесшумно выскользнул наружу, напоследок адресовав лежащей в постели девушке короткий, теплый взгляд — жаль, что та не могла увидеть этого в темноте...
"Зови меня, если что," — мысленно добавил Дон, уже прикрывая дверь и таким образом оставляя подругу в одиночестве. — "Ты знаешь, что я буду поблизости."