All the leaves are brown and the sky is grey
I've been for a walk on a winter's day, yeah
I'd be safe and warm if I was in L.A.
California dreamin'
(California dreamin' on such a winter's day)
Майк поправляет куртку, шарф, лямки тяжело нагруженного рюкзака и оглядывается на словно пряничный, занесенный снегом банк, в котором жила большая часть его семьи, наблюдая с улыбкой, как маленькие зеленые ладошки мелькают за стеклом, выражая пожелания удачи. Раздав в ответ щедрую порцию воздушных поцелуев мутант, наконец, отворачивается от дома и настороженно оглядывает окрестности, переключаясь с уютно-расслабленного настроя на собранный и всегда настороже «ниндзя-стайл», щуря глаза от слепящего его белоснежного снега, искрящегося на утреннем солнце. И только после пары минут, проведенных в тщательном изучении окрестностей, продолжает начатый путь, тяжело шагая по колено в снегу. Зима – самое спокойное время года в этом разрушенном вирусом мире, но все-таки терять бдительность нельзя даже в такой ясный, морозный день. Сумасшедшие в этом городе еще остались, и далеко не каждому из них нужен повод пошевелить мозгами перед тем, как жахнуть из двустволки по любой подозрительной фигуре, показавшейся на горизонте. Впрочем, холод и голод сковывают не только зомби, которые банально смерзаются со льдом и не в состоянии покинуть свои убежища, но и тех немногих людей, кто еще умудряется выживать в стремительно вымирающем городе. Только поэтому бдительных и повернутых на мести чудаков все в меньшем количестве можно заметить на крышах, на их наблюдательных вышках, и сегодня путь для мутанта был свободен. Очень удачно, потому что даже мутировавшей антропоморфной черепахе зимой не слишком комфортно петлять, обходя «мстительных» соседей, и сейчас он шел самым прямым путем, какой только можно проложить по этим занесенным сугробами улочкам.
Дыхание вырывается клубами белого пара, Майк невольно согревается, проламываясь сквозь снежные заносы и смутно надеется, что Раф успел к этому времени что-нибудь сделать с отоплением в своей гигантской, но малообжитой берлоге, и по приходу предложит ему хотя бы тазик теплой воды, ведь ноги уже начали стремительно терять чувствительность, а идти предстояло далеко. Кроме того, холод начал пробираться и сквозь плотные слои ткани, намотанные на его культю, не до конца зажившую, с еще совсем нежной кожей. Считается, в конце концов, на культе образуется нечто вроде мозоли, но пока что ткани были слишком чувствительны, и любое воздействие отдавалось болезненностью. Что просто прикосновение, что термическое. Культа серьезно начинала ныть и Майк постарался прибавить ходу, но на перекрестке пришлось остановиться и передохнуть, с раздражением вглядываясь в еще более высокие снежные заносы – кажется, здесь метель порезвилась во всю.
− Черт, Раф, и почему у тебя нет простого бульдозера вместо пафосного, но бесполезного вертолета, - проворчал он сам себе под нос и с тяжелым вздохом двинулся дальше, тяжело проламываюсь сквозь снег, держа курс прямиком к многоэтажному зданию полиции, которое брат выбрал себе в качестве жилья. Выпендрежник. В окнах зияла темнота и мутант очень наделся, что Рафаэль сейчас занят делом, а не, плюнув на договоренность о сегодняшнем визите, надрался с утра пораньше согласно появившемуся обыкновению, и хотя бы расчистил дорогу перед входом, чтобы можно было распахнуть двери. Протискиваться сквозь снежный покров, доходящий в данный момент мутанту до пояса, с каждым метром становилось все тяжелее и Майк начал подозревать, что с наскока он до дома не дотащится, как бы не хотелось. Придется остановиться, привалиться к снегу и мирно постоять так, отдыхая, хотя уже сейчас его конечности онемели, от лодыжек и ниже.
Ну, Раф, не мог прям где-нибудь поближе себе хату присмотреть, а.
Запыхавшись, Майк все же устроил себе привал и теперь загнанно дышал, продавив снег и полулежа на твердой корке подтаявшего на солнце сугроба, уперев в твердую корку лоб под шапкой – ну просто умирающий лебедь. Красота, впору готовить предупреждающий знак, чтобы использовать эту тушу с пользой, так, как на Эвересте используются неудачливые альпинисты, насмерть замерзшие среди заснеженных скал. Бесконечный серебристый снег нагонял на уставшего мутанта ощущение безнадежности, но темнеющие вдали двустворчатые, заколоченные досками двери, вселяли упрямую надежду на тепло, какой-никакой уют и такую же еду. С хрустом согнув руку в ломкой от мороза куртке, Микеланджело непослушными пальцами кое-как вытащил черепахофон и попытался вызвать брата. Просто убедиться, что тот вообще его ждет, и напомнить об известной необходимости согреть хотя бы чайничек воды для замороженной черепашки, не говоря уже о том, чтобы встретить его на пороге, забрать тяжелую ношу, произнести пару благодарственных слов… Впрочем, разбежаться с ценными указаниями и пожеланиями сластей к чаю было не суждено – его брат попросту не подходил к телефону, лишний раз подтверждая самые мрачные опасения Микеланджело и вселяя в него негуманные идеи о том, какими словами он будет поливать того, пытаясь разбудить от глубоко хмельного сна. Майк терпеть не мог пьяного Рафа почти так же сильно, как Леонардо. Мысль о раздражающе пьяной роже Рафа, которая очень может быть встретит его в глубине здания, бормоча матерные проклятия на его голову, неожиданно прибавила Майку сил, он грузно поднялся из снега, размахивая болящей культей, и, сцепив зубы, мрачным ледоколом двинулся вперед, намереваясь немедленно выяснить причины, по которой Рафаэль не отвечал на телефон. Очень хорошо, чтобы это была нормальная причина, иначе кому-то не по-братски прилетит по морде. Вот так, злопыхая самыми мрачными ожиданиями, Микеланджело бодро и задорно проломил себе путь до многоэтажки и с определенным удовлетворением отметил, что двери все же были откопаны от снега и войти внутрь не составит большого труда. Из сугробов поблизости торчали кривые ссохшиеся ноги и парочка сломанных рук, ну что ж, видимо, утренняя уборка прошла успешна и можно надеяться найти Рафа вменяемым. Осталось только снова перевести дыхание, стряхнуть большую часть снега со своей одежды и вот она, новая берлога Рафа, скрипит замерзшими дверями и кривыми досками, покрытыми корками льда. Грузно протиснувшись внутрь (створки не открывались больше, чем наполовину) Майк устало выдохнул и стряхнул с плеча массивный рюкзак, невольно задев лямкой культю и поморщившись, в который уже раз, от прострелившей ее боли.
− Раааф! – проорал он, разгибаясь, не задумываясь о том, что его голос может услышать не тот, кому следует. Глаза после ослепительной белизны снега плохо привыкали к темноте, царящей внутри, но, вроде как, никаких мерзлых дохляков в холле не наблюдалось, равно как и гостеприимно распахнувшего объятия Рафаэля. Ответом на его вопль была тишина, и поэтому Майк снова обратился к своему самопальному устройству связи, не представляя более легкого способа достучаться до брата. Он был без понятия, какой этаж тот выбрал для жилья, так что надрывать глотку на первом совершенно точно больше не был намерен. И так в горле начинало подозрительно першить. Стуча зубами от холода, он какое-то время слушал трескучую тишину на линии и, смирившись, отключился, раздраженно хмурясь. Вот так пришел брату подсобить с обустройством жилья! Но что поделать, если уже здесь? Плотнее закрыв входную дверь на плохо гнущихся ногах, Майк снова нагнулся, подцепил рюкзак за одну из лямок и поволок свою ношу по грязному полу к лифтам, преисполняясь торжественной жертвенностью происходящего ничего. Дойдя, он ткнул пальцем в кнопку вызова, припоминая, что вроде как Рафаэль хвастался тем, что устроил себе электричество в здании, но распространяется ли это на работу подъёмников? Они же жрут столько энергии. Майку очень хотелось, чтобы ответ на этот вопрос был положительным, но вместо грохота или иных звуков, сопутствующих движению кабины лифта все, что произошло после нажатия кнопки – это короткое мигание индикатора на ней.
− Ась? – глубокомысленно пробормотал мутант и для верности нажал на кнопку еще раз эдак двадцать. Очень быстро и энергично, словно это, как и волшебное многочисленное клацанье компьютерной мышкой, могло что-то изменить. Лифты в движение не пришли, зато вместо этого по шахте вдруг начал разносится искаженный, глухой, но определённо знакомый звук. Напряженно подняв голову к потолку, а после и прижавшись к холодной поверхности дверей щекой, Майк уловил смутно различимые звуки, которые в какой-то момент, словно головоломка, сложились в слова. В матерные слова. В крайне нецензурную непотребщину. Такие, какие не каждый строитель не постесняется использовать в одной фразе. Микеланджело они совершено не обескуражили и уж тем более, не задели за живое. Напротив, на его широкой физиономии расплылась дурная улыбка, которая, несомненно бы не понравилась Рафаэлю, будь тот в состоянии ее увидеть.
− Что такое, Рафи? – несмотря на безобидность и обманчивую заботливость голоса, гаркнул в потолок Майк, прижимаясь к дверям лифта. – Застрял? – с плохо скрываемым смехом вопросил он в шахту. Ответ, полностью состоящий из мата и предлогов, превратил улыбку Майка в окончательно злорадную ухмылку: − А все почему? Потому что кто-то слишком много ест!
По всей видимости, Рафаэль тоже нашел способ так доносить до брата свою мысль, что теперь разбирать слова его ответных рыков не составляло труда, словно тот застрял на втором этаже. Майк же не мог не позлорадствовать, тем более, пока есть шанс делать это совершенно не рискуя шеей и с безопасного расстояния.
Отредактировано Michelangelo (2015-01-31 00:32:52)