Он не имел привычку уступать кому-то. Прогибаться под кого-то.
Чувствовать себя поверженным. Он не мог допустить, чтобы последнее слово было не за ним. Это оскорбляло само его существование.
Не смотря на все недостатки этого наглого, беспринципного, грубого и опасного человека, Рене тем не менее являлся перспективным доктором наук в своей сфере, даже уважаемой личностью, которая всегда знала чего хотела и неумолимо, иногда напролом, двигалась по направлению к своей цели. Всегда разной, но с одного исходника - непременно выгодной. Если дело грозило выгореть и казалось ему не прибыльным, не обязательно даже дело в деньгах, ведь репутация и популярность всегда имела тоже не малую ценность, Алонсо даже пальцем бы не шелохнул, какие бы "золотые горы" ему не обещали коллеги. Он никогда ничего не давал под обещания с процентами на "когда-нибудь" - и никогда ничего не брал таким образом сам.
Удел неудачников и бедноты, выклянчивать в банке деньги на свои проблемы и нужды.
Возможно не малую роль тут играло, конечно, его вполне себе безбедное существование еще со времен былой лихой молодости, но никто не отрицал, что свою синюю птицу удачи француз поймал самостоятельно, благодаря остроте своего ума, тонкому чутью на перспективное продолжение, и, конечно, его непревзойденному актерскому мастерству, которое не раз выручало его из, казалось бы, безвыходных ситуаций.
Сейчас это переставало работать. К сожалению.
Ему никто не верил, да и карьера Рене потихоньку укатилась в минусовую отметку графика, что поделать - его работа стала другой. Он взял новое, не совсем привычное, для тех, кто знал француза направление.
Пришлось уволиться из колледжа, пропасть с преподавательских радаров и вложить не мало "зеленушки" в собственную предпринимательскую компанию, в которую вошел довольно узкий круг, предположительно, будущих смертников, или людей из ученого состава Фут. Конечно тяжеловато было поднимать свои схороненные под множеством долговых печатей и счетов средства, пришлось, вопреки всем своим привычкам и убеждениям клянчить у Саки денюжки, словно нищий бомж, чтобы не менее жадные, чем он сам общественные структуры вернули его законные деньги, которые некогда его горячо любимые папочка и мамочка так любезно "вложили" в свое предприимчивое чадо. Жаль, что он тогда не мог сразу зайти к этим жалким, ничтожным офисным червям в своем любимом обличье кровожадного монстра, способного разорвать их на куски и пустить ручьями алую кровь на их папочки, бумажки и ручки, которыми они так раздражающе постукивали о столешницы.
Наверняка посмотрели бы на него куда более снисходительно и с пониманием.
Что желаете, господин Страшное Чудовище?
Тогда дело пошло бы куда быстрее, и его работа была бы уже закончена...
Но нет.
Ему пришлось терпеть все это. О этот бедный, потерянный во времени плюгавый мужчинка, в зеленом галстуке с натянутой, вежливой улыбкой на длинном, худом лице. Он ненавидел их всеми фибрами души, а приходилось это скрывать.
Побывав в чешуйчатой шкуре зверя, Рене освободил в себе нечто, что было для него неконтролируемым, диким, чрезвычайно опасным - умом то Алонсо прекрасно понимал, что переворачивать с яростными воплями столы, разбрасывать документы и угрожать кому-либо расправой, как он раньше любил, в таком состоянии просто глупо и, чего уж, довольно опасно. Он не хотел загреметь за решетку, только поддавшись своим первобытным, голодным до чужих страданий инстинктам.
Понимал - и терпел.
Хотя вспышки гнева все-же бывали, и вежливые люди участливо предлагали доктору водички и таблетку против головной боли. Он боролся с желанием плеснуть из протянутого стакана его содержимым в лицо своему добродетелю. Боролся и побеждал себя, хмуро выпивая все без остатка и звонко хрустя до окончания беседы насухо горькими, разноцветными капсулами. Всегда все можно списать на стресс.
Ведь он столько времени пропадал неизвестно где.
И с кем...
К счастью он все же преодолел эти непростые испытания и битву с клерками, и сумел "воскресить" себя, хотя бы ради своего серьезного и важного имени, на которое и слетались "мозги" мира сего, словно пчелы на мед. Его предложения по созданию искусственно взращенных органов для пересадки, внутри закрытого предприятия, были не больше, чем простым прикрытием с громким названием. Для отвода глаз пришлось даже контору отдельную снять, и нанять кудрявую дуру-секретаршу, которая, якобы, должна была добросовестно отвечать на звонки. Далдычила любопытным проверяющим, как кукушка, что де босс занят, и обязательно перезвонит вам чуть позже.
Что-то пришлось решить взятками. Что-то по криминальному исходу, подослав убийц, любезно предоставленных Шреддером на безграничное пользование доктору Рене. А кого-то док умудрился переманить к себе, противореча "старому" себе, обещая самое настоящее открытие века и непременное упоминание имени в книжках истории. Уж кого бы да не прельстила слава, верно?
В конце-концов Рене говорил абсолютную правду насчет "открытия века", хоть за него никто и никогда не получит докторской Нобелевской премии.
Его гоммункулы не ждали признаний.
Они в них не нуждались.
Он делал их не ради этого, хотя долгое время жил по принципу исключительного прославления своих работ. Пережив момент своего падения на самое дно, в буквальном смысле этого слова, многое изменилось в амбициозном характере этого человека.
Важнее своего прославленного имени и богатств оказалось нечто, сравнимое с наркотиком, с жаждой, со страстью, или фанатичным поиском абсолютного ничего - банальная и простая месть.
Это блюдо, которое подают холодным и готовят долго, выдерживая в собственном соку.
Сложно. Слишком часто он проигрывал в своих желаниях в последнее время. Это требовало по новому взглянуть на сложившуюся ситуацию. Рене не пожалел денег, времени, да и самого себя в целом, став тоньше, нервознее и седее, чтобы претворить в реальность свои рисковые задумки. Хорошо, что спонсорство Ороку не ограничивалось пачкой ниндзя, или ленивым броском денежного мешка, словно кости для оголодавшей цепной собаки. Технологии внеземной цивилизации, что сумели раздобыть, натаскать Фут, очень пригодились предприимчивому ученому, в создании его необычных "малышей".
Чуть-чуть побольше бы времени, чтобы закончить работу, да вот только терпения у Рене со временем становилось все меньше и меньше. Даже если бы ему не пришлось покинуть Францию по приказу Шреддера, он бы сделал это сам, по своей собственной воле. Ему было не слишком приятно думать, что его дорогие, обожаемые, ненаглядные зеленые противники считали ящера мертвецом. Конспирация конспирацией, но мысль о том, что эти лягушки праздновали убийство его персоны, а Алонсо знал это наверняка, была сама по себе невыносима. Ему хотелось как можно быстрее заявить о себе. И в как можно более эффектной форме. Он не зря разрывался между улучшением мутагенной сыворотки, и работой над клонами.
Появился так появился, при звуках фанфар, с крылатым истребителем за спиной. И ничего, что его потом выбросило мощным потоком из упавшего водного резервуара за пределы крыш.
Главное, что теперь его враги тряслись от страха и ненависти, и он почти чувствовал эти волны негатива на собственной шкуре. Сладкое, вернувшееся чувство, что он кому-то только что испортил настроение, как же это приятно.
Он все правильно сделал.
- "Я молодец", - Рене был вполне доволен собой.
И его совершенно не волновало то, что негативные чувства к вернувшемуся с того света мутанту испытывают не только его старые панцирные друзья и их окружение. Большая часть Клана боялась эту чешуйчатую тварь, подверженную резким перепадам настроения, и сторонилась ее. Откуда ж ему было знать, что бывший лидер ищет с его персоной встречи...
Лизард деловито, покачиваясь своей обтянутой безразмерным халатом тушей, лениво чапал в сторону лифта, который с легкостью вмещал в себя добрый десяток солдат, ну, пяток, как минимум - следовательно там мог спокойно разместить свое покрытое неровными наростами тело сам Рене, и еще влезла бы парочка ниндзя. А еще там была очаровательная монотонная, отчасти усыпающая музыка, дабы скрасить одиночество полета до самых верхних, или до самых нижних этажей. Честное слово, Рене никогда не понимал предназначения этих глупых, привязчивых мелодий, доносящихся из колонок вверху кабинки, но определенно находил в этом что-то забавное.
Сев прямо на пол, обернув тяжелый хвост вокруг острых коленей, мутант мурлыкая себе под нос старую французскую детскую песенку, лениво поправлял рваные манжеты и хорохористо приглаживал мятый воротничок докторского халата. - Passe, passe, passera, La dernière, la dernière, Passe, passe, passera, La dernière restera. Qu’est-ce qu’elle a donc fait. La petite hirondelle ? - Это было из разряда дурной привычки, всегда быть аккуратненьким да опрятненьким, при том что внешность Рене теперь то оставляла желать лучшего - длинные когти лишь еще больше пускали по ниточке любимый простой прикид ящера, а острые наросты, украшающего его изогнутую хребтину и широкие плечи давно продырявили белое облачение и шипасто, словно иглы дикобраза, торчали поверх одежды во все стороны. Занятый сим важным делом, крутя свою варанью морду и так и эдак, присматриваясь к неровностям тканей, Лизард и не заметил, как к нему в компанию "напросился" старый знакомый. Вскинув угловатую морду, мутант на секунду высунул язык, шлепнув его кончиком по подрагивающим широким ноздрям - ба... Какая неожиданность!
Самоуверенный черепашка решительно ступил на железный пол кабинки, безо всякого страха и смущения потесним громадную тушу Лизарда ближе к углу - панцирь, знаете ли, тоже не такой уж и маленький и занимал прилично места. Растянув тонкие губы в благодушной ухмылке, Рене зажмурился, игнорируя вопрос подростка - вместо этого он поднял обманчиво-тонкую, гибкую кисть, и оттопырил длинный указательный палец, лениво покачивая им в такт лифтовому треку, продолжив начатый им куплет. - Elle nous a volé, Trois petits grains de blé. Nous la rattraperons, La petite hirondelle, Et nous lui donnerons. Trois petits coups de bâton. - Закончив, безмятежно сипеть картавую песенку, Лизард резко распахнул язовито-зеленый глаз, вцепившись в бледную физиономию парня жадным взглядом, - Маленькая ласточка, что украла зернышки, маленькая воровка... - прокряхтел, задумчиво причмокивая Рене, томно опустив морщинистое веко, - Чую тебе со мной, дорогой, раз спрашиваешь. О, не будь таким высокомерным пупсик, мы же все свои, - с ехидной улыбкой поддался вперед француз, неожиданно порывисто схватив лапой опешившего юношу за широкие скулы и развернув его всем корпусом к себе, - Теперь же свои, верно? Моя дорогая птичка. Passe, passe, passera... - большой палец крепко сжимающий лицо мечника, вкрадчиво огладил разрез на жестких губах парня, некогда оставленный им же самим в пылу яростной битвы на фабрике игрушек Стокмана. - Как хорошо зажило. А какая идеальная линия получилась. Мммм, да, все-таки не зря говорила мама, что из меня бы вышел отличный хирург, - чуть сдавив острые, загнутые когти, оставив на память на шершавой салатовой коже Леонардо едва заметные синяки и свежие царапины, Ящер выпустил чужую физиономию из своей смертоносной хватки.
- Я хочу кое-что показать тебе, мой дорогой. Мне кажется тебе, мой маленький любопытный мальчик, это будет интересно. Ты же интересовался когда-нибудь наукой в целях, хотя бы, банальной осведомленности как ты, и тебе подобные появились в виде мутантов? О, я знаю, знаю! - Рене театрально всплеснул своими тощими ладонями, - Ты же все-таки стадный... стайный... ах как же это... В общем семейное существо. С особым подходом. Да, мы же уже приехали, - порывисто прижав мечника к ребристому боку, Рене кровожадно оскалился, душно выдохнув подростку в затылок - одно движение острых клыков, и голова парнишки мячиком бы покатилась по коридорам здания. Но сегодня Лизард хотел другого... - Хочешь я подарю тебе новую семью? И даже самого себя?... Идем.