Это был демон.

Нет, не Ло... ее противник. Хотя, это еще с какой стороны посмотреть. К примеру, для Моукошана демоном вполне могла показаться сама Алопекс — учитывая, с какой первобытной яростью она бросилась в атаку, предварительно искуссно притворившись если не мертвой, то как минимум глубоко бессознательной... Но то, что для старшего лиса являлось всего-навсего изящной метафорой, для его противницы было страшной, непреложной истиной. Она видела перед собой кого угодно, но только не своего недавнего противника; на месте высокого, широкоплечего мутанта с надменной мордой и роскошным пестрым хвостом сейчас находилось смутное, бесформенное, будто целиком сотканное из клочьев тьмы существо, своим зыбким силуэтом лишь весь отдаленно напоминающее живого антропоморфного лиса. И эта хищная тварь явно жаждала ее крови. Так, по-крайней мере, казалось сейчас одурманенной наркотиком куноичи. А Ло совершенно не планировала расставаться со своей жизнью! Ее значительно обострившиеся животные инстинкты буквально кричали о том, чтобы девушка из-за всех сил сопротивлялась грозящей ей смертельной опасности — любыми возможными способами. Вот почему она, едва очнувшись, не стала сразу же подавать признаков жизни, и какое-то время успешно строила из себя дохлое чучело, терпеливо дожидаясь удачного момента для нападения. Вроде бы, на первый взгляд, такая коварная, хорошо продуманная уловка... Но это было скорее проявлением ее хитроумной и предприимчивой лисьей натуры, нежели каким-то осознанным решением. Алопекс вообще почти никак не размышляла над сложившейся ситуацией, не строила никаких далеко идущих планов и не делала логичных выводов из всего происходящего с нею. Она просто действовала — слепо, решительно, непредсказуемо и очень агрессивно, опять же, на чистых инстинктах, позволяя страху и ненависти взять полный контроль над ее воспаленным рассудком. А страха и ненависти в мутантке скопилось предостаточно, спасибо ее врагам и той донельзя токсичной дряни, что они ей вкололи!

К сожалению, даже несмотря на то, что Ло вела себя точно конченная психопатка в приступе слепой горячки, готовая рвать и метать все, что имело несчастье угодить ей под руку, ей вновь не удалось победить. Довольно скоро, ее ушастый похититель без особого труда уложил вздорную девчонку мордой в пол, крепко притиснув ее собственным весом, точно бывалый оперативник на задержании. В пылу сражения (и элементарного безумия), Алопекс пока что не ощущала особой боли от всех этих толчков и ударов, а потому продолжила звонко щелкать челюстями — только пены на губах не хватало, хотя слюна все равно нет-нет, да рваными брызгами вылетала из ее оскаленной пасти, вперемешку с диким, захлебывающимся рычанием. Застывшие, сузившиеся до крохотных точек зрачки едва виднелись на фоне воспаленных бледно-желтых радужек; совершенно неописуемый взгляд бывшей наемницы беспорядочно метался по темным стенам лаборатории, выискивая хоть какую-то, пускай даже самую крохотную лазейку... а затем неподвижно замер на глухом металлическом забрале Шреддера — последний неспешно приблизился к беспомощно брыкающейся в чужой хватке воительнице, без тени эмоций наблюдая за происходящим с высоты своего роста.

— <Достаточно>, — спокойно обратился он к Моукошану, и лис немедленно подчинился этой сдержанной команде, сделав быстрый шаг в сторонку — подальше от взбесившегося песца и ее острых как бритва когтей. Едва почувствовав драгоценную свободу, Алопекс тотчас вскочила с пола и длинным, сумасшедшим прыжком ринулась прямиком на их мастера, с утробным ревом скаля свои жуткие снежно-белые клыки — и очень скоро об этом пожалела, причем еще до того, как Ороку Саки успел атаковать ее в ответ. Он вообще до последнего момента сохранял полную неподвижность, равнодушно (так, по крайней мере, казалось со стороны) наблюдая за действиями взбесившейся мутантки, но вот его аура... или что это вообще было... нечто такое же черное, липкое, беспорядочно клубящееся, как и то, из чего "состоял" Моу в представлении несчастной Алопекс — это страшное и кровожадное нечто мгновенно увеличилось в размерах, расплывшись на добрую половину комнаты, ощетинившись неисчислимым множеством шипов, когтей и зубов и распахнув, кажется, добрую сотню злобных, налитых кровью и ненавистью глаз. Не удивительно, что Ло еще на подлете вдруг резко передумала атаковать эту тварь, изменившись в лице и, очевидно, здорово струхнув.

Ну... будет честны, тут любой бы поседел, от такой-то стремной галлюцинации.

Неизвестно, понимал ли сам Шреддер, какой глубинный страх он внушает наемнице одним только своим присутствием рядом, но он явно не собирался просто стоять и ждать, пока Алопекс справится с эмоциями и предпримет новую попытку... атаки, бегства, чего угодно — неважно. И едва лисица оказалась на расстоянии его вытянутой руки — поздновато уже было останавливать прыжок! — как Саки молниеносным движением вцепился в горло бывшей наемницы, одним плавным, каким-то даже изящным движением обрушив ее спиной на один из плотно заставленных лабораторных столов, поразбивав к чертям все его содержимое. В поднявшемся грохоте и трезвоне раздался короткий, жалобный щенячий визг, но он моментально оборвался, стоило Шреддеру чуть крепче стиснуть свою окованную металлом руку — после этого, разумеется, уже ни о каких воплях или грызне речи не шло, тут лишь бы сделать один-единственный драгоценный глоточек воздуха! Даже будучи в совершенно невменяемом состоянии, без единой адекватно сформулированной мысли в мозгу, Ло, тем не менее, прекрасно осознала, в какой, простите, глубокой заднице она сейчас очутилась, а от того слепо забилась в чужом захвате, хрипя, скуля и из-за всех оставшихся у нее сил пытаясь вырваться на свободу. Куда там... Шреддер терпеливо удерживал ее за шею, дожидаясь, пока мутантка не ослабнет придушенным кулем, по-собачьи вывалив язык набок, и только тогда вновь поднял ее с усыпанной мелкими стеклянными осколками столешницы, немного ослабив свою смертоносную хватку. Приоткрыв затуманенные удушьем напополам с наркотиком глаза, Алопекс теперь уже совершенно молча уставилась в темную прорезь чужого забрала, из которой на нее в ответ холодно взирало сразу несколько пар кроваво-алых "огоньков" — жутких паучьих глаз, не ведающих жалости и пощады.

— Ты моя, — коротко молвил Саки, и не пытаясь даже придать своему голосу угрожающих интонаций. Этого и не требовалось: в сознании мутантки он все равно гремел и вибрировал, подобно утробному медвежьему рыку в глухой пещере, многократно отражаясь от невидимых стен и волнами накрывая бедного, болезно съежившегося песца. — Я твой Мастер. Без меня — ты ничто. Сколько не убегай, сколько не борись, ты никогда не сможешь этого исправить, потому что по-другому быть не может. И ты будешь делать то, что я тебе прикажу, иначе ты умрешь, — на этих словах, Шреддер вновь от души "шарахнул" беглянку спиной о твердую железную поверхность, но больше не стал ее удерживать, сделав короткий шаг назад и уже так продолжив равнодушно наблюдать за тем, как глухо кашляющая Ло сперва перекатывается на живот, а затем неуклюже поднимается на четвереньки, держась одной лапой за основательно "примятое" горло, с жадностью хватая пастью холодный, спертый воздух подземной лаборатории, и мешком картошки грохается со стола на пол, разметав битые пробирки и многочисленные хирургические инструменты кругом себя. Жалкое зрелище. — Встань, — все вокруг вибрирует и дрожит, и требовательный голос Шреддера прошивает окружающую реальность подобно мощной звуковой волне, отчего Алопекс вновь неловко валится мордой вниз. Задыхаясь — теперь уже от страха, чем от реальной нехватки кислорода — Алопекс в панике накрывает макушку обеими ладонями, спасаясь от этого терзающего разум и барабанные перепонки голоса.

"Не надо"

— Вставай!

"Отстань от меня!"

— Вставай, иначе я убью тебя, — в очередной раз содрогнувшись всем телом, не прекращая панически хвататься руками за собственную голову, лисица, наконец, покорно встает с пола... но, кажется, совершенно не помнит, как ей держать равновесие на двух задних лапах, и практически сразу же неловко опускается обратно на четвереньки. Так намного устойчивее, ведь окружающий мир раскачивается не хуже корабельной палубы в страшный тропический шторм. — Посмотри на меня, — худо-бедно справившись с немедля подступившим к самому горлу приступом тошноты, Алопекс донельзя пьяно разворачивается кругом, хрустя лапами по стеклу, однако первый же взгляд на Шреддера едва не выворачивает ее наизнанку. Господи, какой же он... страшный. От такого беги, не беги, а он, кажется, все равно отовсюду тебя достанет. — Ты хочешь жить?

— Х-хх... хочу... — собственный голос совершенно ей не подчиняется, то и дело срываясь на невнятное ворчание. Она и слова-то с трудом подбирает, как будто никогда не учила их вовсе. Даже мысли, и те скорее звериные, невнятные и совершенно бесформенные. Она только понимает, что страшно, невообразимо напугана — и что у нее невыносимо болит все тело, и в особенности голова. Буквально на части раскалывается... И мир вокруг такой темный, липкий, враждебный... Почему ей так плохо? Кто с ней сотворил такое? Она совсем ничего не помнит — и не понимает. Можно это прекратить... пожалуйста..?

— ТОГДА ПОВИНУЙСЯ МНЕ, — искаженное, точно в оскале, забрало Шреддера внезапно оказывается в считанных сантиметрах от носа насмерть перепуганной куноичи, заполняя собой все видимое пространство, а его голос с такой силой ударяет по ее съежившемуся силуэту, что Алопекс аж снова падает, со сдавленным криком зажимая уши обеими ладонями. Он горит, все вокруг горит, все охваченно пламенем и рушится на части. Так кажется ей самой, так происходит в ее охваченном наркотическими иллюзиями мозгу — но в реальности она просто неподвижно сидит на корточках у ног спокойно приблизившегося к ней Ороку Саки, завороженно глядя на него сверху вниз, точно кролик на удава. И тон у Шреддера остается довольно спокойным, на взгляд немо наблюдающих за их разговором футовцев — он не кричит, не срывается на гневный рык, но, опять же, в сознании Алопекс он искажен и громок до такой степени, что ей хочется уйти, потерять сознание, да хоть бы даже умереть, лишь бы только никогда больше его не слышать. Что ей сделать, чтобы он ушел? Что?

Может, позвать на помощь? Но кого? Она ведь совсем никого не знает. Совсем никого не помнит...

— М... М-Ма... Май... — что-то отчаянно бьется в памяти, пытаясь напомнить ей о том, что — или кто — на самом деле смогло бы ей помочь. Что-то огненное... что-то очень яркое и горячее, почти как выдыхаемое демоном-Шреддером пламя, но только совсем не обжигающее. Оно греет. Оно защищает. Но стоит только задуматься об этом, как голова моментально взрывается новой вспышкой боли, и Алопекс приходится вновь судорожно накрыть лоб рукой — теперь уже не только во сне, но и наяву тоже. Нет... Нет, огонь определенно ей не друг. Огонь уничтожил ее дом. Огонь уничтожил ее семью. И этот же огонь прикончит ее саму, если она не подчинится ему. Сейчас же. Нужное имя, казалось бы, уже так и вертевшееся на кончике языка, безнадежно ускользает прочь, и мутантка утомленно роняет мордочку себе на грудь, окончательно признавая чужую власть над собой. Будь что будет. Лишь бы только он больше ее не мучил. Ведь он ее...

— ...мастер, — на счастье Алопекс, Шреддер оказывается вполне удовлетворен этим тихим, едва различимым обращением и почти сразу отворачивается, словно бы в единый миг утеряв весь свой интерес к несчастному песцу. Ей немедленно легчает, но все-таки этого пока что очень и очень мало, чтобы ощутить подлинное облегчение; мелко дрожа и дыбя свой грязный, взъерошенный мех, наемница недвижно замирает посреди темной, слабо освещенной лаборатории, и не шевелится все то время, пока ее хозяин медленным шагом направляется прочь, хрустя мелкой стеклянной крошкой у себя под ногами.

— Хорошая работа, доктор, — что это? похвала? сдержанное одобрение? кажется, Саки и впрямь выглядел на редкость довольным всем происходящим. — Мы обсудим вашу награду позже. Моукошан, — он вдруг резко обратился к замершему неподалеку лису, вынудив его настороженно вытянуться по струнке. — Собери бойцов. Алопекс покажет вам дорогу к крысиному логову. Отправляйтесь немедленно, пока сыворотка еще действует. Я хочу, чтобы вы убили всех, кого успеете обнаружить... Всех, кроме Хамато Йоши — его привести ко мне живым. Можете, впрочем, отрубить ему ноги или хвост, если старик начнет сопротивляться, — он равнодушно махнул рукой, удаляясь обратно к себе в покои. — Ничто из этого все равно ему больше не понадобится... Леонардо, — притормозив рядом с мечником, Шреддер покровительственным жестом накрыл ладонью его зеленое плечо. — Я хочу, чтобы ты составил мне компанию этим вечером, пока Моукошан и его отряд не вернутся в башню и не доложат нам об исходе миссии. Идем же, — и японец все тем же неспешным шагом направился дальше, в то время, как парочка высоких, крепко сложенных футов за его спиной уже деловито приблизились к сиротливо съежившейся на коленках Алопекс, вновь накидывая на нее ремни и потуже затягивая ее намордник. Один конец ремня был вручен в лапы подошедшего Моу — держите вашу шавку, командир.

Сами решите, когда и на кого ее спускать.

*****

Вопреки всем возможным опасениям со стороны Моукошана и его людей, мутантка вела себя относительно смирно. Ну... насколько это вообще было возможно, в ее-то состоянии. Кажется, она все еще была не в себе — то и дело дергалась и по-кошачьи шипела сквозь плотно сомкнутые челюсти, агрессивно щерясь на окружающих, причем далеко не всегда рядом с ней находился кто-то из ее "тюремщиков". Бывало, что лисица слепо рычала на совершенно пустые стены темного, затхлого коллектора, по которому они брели вот уже добрых минут сорок, и даже порывисто отмахивалась когтями от невидимых врагов, с совершенно диким видом припадая на четвереньки и ворча на свою собственную косматую тень, отбрасываемую ярким лучом прожектора. Когда же Моу или кто-нибудь из его спутников пытался обратиться к Ло напрямую, та не отвечала вовсе, как если бы вообще разучилась говорить. Зато вовсю рыпела и "тянула поводок", спеша... куда-то... в одном ей известном направлении, то и дело без тени отвращения на усатой лисьей морде принюхиваясь к местным сточным водам, настойчиво выискивая один ей знакомый след. Или несколько следов... Она так сильно торопилась, что пару раз даже неуклюже шлепнулась в грязь, оскользнувшись на ровном месте — а может, ей просто было тяжеловато держаться на ногах... пардон, лапах, после всего того, что ей пришлось выдержать там, наверху, в лаборатории. Ничего удивительного в том, что уже очень скоро ее и без того чумазый мех окончательно слипся и потемнел, неплохо так маскируя бывшую наемницу во тьме подземелий. Не держи ее Моукошан, лисице не стоило бы и малейшего труда скрыться в темном лабиринте канализационных труб — один взмах хвоста, и поминай как звали!

Но нет... девушку держали крепко. Разве что намордник по итогу сняли, словно бы готовя ее... к чему-то.

Да и она сама, кажется, вовсе не планировала никуда от них сбегать.

— Сюда, — ее хриплый, надтреснутый голос прозвучал всего единожды, под самый конец пути, когда Алопекс почуяла (и разглядела) хорошо знакомый ей туннель — куда более сухой и, как бы это получше сказать, ухоженный что ли... уж по сравнению с остальной частью грязных Нью-Йоркских катакомб. По крайней мере, воняло здесь гораздо меньше, и в основном просто сырыми бетонными стенами, а не тухлятиной или дерьмом. Здесь также было гораздо светлее; все чаще отряду приходилось аккуратно обходить наиболее освещенные участки, выискивая тени поукромнее, чтобы не выдать свое присутствие раньше времени. Все разговоры — если они вообще были — окончательно стихли, сменившись таинственным, настороженным молчанием; все присутствующие переключились в максимальный стелс-режим, и в том числе сама Алопекс. Она, наконец-то, прекратила слепо бросаться из стороны в сторону, рыча и рявкая невпопад, и полностью сосредоточилась на своем поиске, покуда вдруг не замерла с настороженно приподнятыми ушами и распушившимся хвостом, недвижным изваянием всматриваясь куда-то в самую глубь очередного туннеля. Это... это явно не было тем местом, где был сокрыт потайной люк в "штаб-квартиру" черепашек — до него было еще неблизко, это она точно осознавала... Но, кажется, она услышала кое-что поинтереснее.

Голос... Кто-то устало звал ее по имени, уже без особой надежды повторяя его с периодичностью два-три раза в минуту. Уже довольно-таки сильно охрипший, но все еще достаточно узнаваемый.

Вот только Алопекс едва ли могла вспомнить, кому именно он принадлежал.

Уже одно только его звучание сильно нервировало мутантку, пробуждая смутные, неопределенные ассоциации, опять же, тесно связаные с огнем — очень страшные и волнительные, порождающие необъяснимую тревогу за свою жизнь. Ей хотелось сбежать от этого... и, в то же время, со страшной силой тянуло вперед, точно мотылька на яркий электрический свет. Разволновавшись, Ло довольно-таки пугливо попятилась назад, не в силах понять, что именно она сейчас чувствовала и чего так сильно боялась. Будь ее воля, она бы сразу отсюда сбежала, но... крепкий пинок под зад авторства то ли Моу, то ли одного из его бойцов, мигом напомнил ей, для чего она здесь находится. Чего ради она вообще их сюда завела... Коротко огрызнувшись, Алопекс вновь замерла на месте, вскинув косматые треугольники ушей — кажется, ее рык привлек внимание (не)знакомца, судя по тому, как он мигом прекратил звать ее по имени, прислушиваясь... и тут же с новой силой кинулся на поиски, шумно брызгая ногами по редким дождевым лужам на дне коллектора. Он бежал прямо в их сторону, и само собой разумеется, что все без исключения футовцы немедля нырнули в укрытие, оставив Алопекс бестолково топтаться посреди вдруг резко опустевшего туннеля. Испуганно вздыбив свою грязную, иголками торчавшую шерсть, лисица и сама спешно попятилась куда-то... и снова бледно-серым изваянием застыла в проходе, пылающими бусинами зрачков уставясь на возникший в дальнем конце прохода силуэт.

Высокий, рослый, с широкими накаченными плечами и зловеще светившимися бельмами глаз... Мутант и сам замер, неверяще уставясь на Алопекс издалека, с таким видом, как если бы он увидел перед собой настоящее привидение. Ну... в какой-то степени, так оно и было, да? Так же, как и он сам, наполовину скрытая во тьме, частично озаренная светом пьяно подмигивающего в руках юноши фонарика, наемница молчаливо пялилась на него со своего места, не предпринимая ровным счетом никаких попыток подойти ближе, ни живая, ни мертвая — ну точно фантом, холодный, безмолвный и бесчувственный. В отличие от бедняги Микеланджело, что, кажется, едва не взорвался от переполнявших его эмоций: еще бы, наконец-то! вернулась! живая! невредимая! где же ты пропадала так много времени, глупышка?! он ведь так долго тебя искал и так сильно перепугался... Естественно, черепашка тотчас ринулся вперед, спеша сгрести подругу в охапку и, быть может, радостно покружить ее в своих крепких объятиях... но банально не успел этого сделать, фактически в полуметре от Алопекс застигнутый врасплох ее тихим, но отчетливым, предостерегающим рычанием.

Она его не узнала. Зато ярко-оранжевая, эдакая огненная бандана весельчака моментально напомнила ей о том, чего ради она вообще сюда пришла. Чего ради ее заставили сюда прийти... и от чего она всеми силами пыталась защититься.

Стремительно угасающий луч фонаря еще несколько раз отчаянно мигнул в воздухе, озаряя постепенно кривящуюся в оскале, точно у некого подкроватного монстра, физиономию мутантки, прежде, чем погас окончательно, оставив пред взором испуганного парнишки лишь два мертвенно-белых, тускло светящихся во тьме огонька — наполненные ненавистью и звериной яростью глаза Алопекс.

Хрипло зарычав во всю силу своей лисьей глотки, наемница с размаху саданула когтями прямо по лицу бывшего товарища, вклочья порвав не только его маску, но также и бледную, чешуйчатую кожу на чужой переносице, лишь каким-то божьим чудом не зацепив его глаз — возможно, только благодаря реакции Майка, в самую последнюю секунду успевшего-таки чуть отпрянуть назад. Не дожидаясь, пока первые брызги крови оросят старую кирпичную кладку сбоку от них, Алопекс немедля замахнулась второй ладонью, крест-накрест вспоров лицо несчастного подростка, заставив его порывисто мотнуться лицом в противоположном направлении, а затем стремительно припала на передние лапы, все с тем же клокочущим в горле рычанием метнувшись вперед — рвать, терзать... убивать. Чем она и занялась, еще несколько раз глубоко оцарапав спешно выставленные перед ней запястья Микеланджело, в тщетных попытках добраться до его горла. Поняв, что так ей не "пробиться", Ло с гулким рявком вцепилась клыками в одно из раненных предплечий юноши, оставаясь совершенно глухой к его жалобным, умоляющим крикам. В ее глазах, он не был человеком или мутантом... он не был даже живым — всего-навсего такая же голодная, черная, агрессивная тварь, жаждущая ее собственной крови.

А лучшая защита, как это хорошо известно — нападение.