---

Это будет черная пустота…
Я ничего не вижу. Стоит протянуть руку к свету, как тот ускользает от меня сквозь пальцы и устремляется ввысь, к не существующему в моих зыбких снах небу. Свет он такой, хитрый, правильно, и я не хочу здесь оставаться – черная пустота подобная черной дыре в космосе. Только дыра эта сейчас злобно шевелиться, как живая и становится  с каждым годом все шире и шире, затягивая в себя остатки моей веры, жалкие крупицы моей уверенности, что в один прекрасный день я смогу что-то исправить в этом чертовом мире, порабощенным нашим старым другом. Мы с вами ребята и вчетвером то, стоит признаться, с трудом заставляли Шреддера смиряться и уползать в свою тень, чтобы однажды выползти из нее, дабы посыпать нам хвосты солью. А сейчас… это как-то внезапно все скатилось в бездну. Внезапно померк свет и над Нью-Йорком сгрудились тучи,  а в небеса устремились широкие лучи прожекторов… Внезапно все люди стали  напоминать мне стадо послушных овец, перегоняемых умелыми механическими пастухами из одной части города, в другую… И внезапно, на крышах остается только один широкоплечий силуэт с массивным панцирем за спиной, одиноко разглядывающий  разрушающуюся обитель с высоты.
Черт…
Опять эта гребанная мигрень.

Грузно, со скрипом поднимаюсь с мятой постели, опуская ноги на холодный пол моей захламленной «хаты», и устало упираюсь ладонями о собственные колени, свесив налитую свинцом голову вниз. Да Донни, сегодня тебе опять не удалось поспать. Кровь нервно пульсирует в висках, челюсти и зубы неприятно ноют, словно я во сне увлеченно жевал железный прут, а глаза привычно болят, и я вижу прямо перед собой, в общем полумраке комнаты белесые расплывчатые пятна. С пыхтением поднимаюсь с места и прижимая два пальца к уголкам глаз, не глядя бреду в сторону раковины. Свет я предпочитаю не включать… только когда я работаю, освещение в зале полное – с проводкой у меня никаких проблем не возникало никогда. С мрачной решимостью загребаю от сильно бьющей по фаянсу струи полную ладонь ледяной воды, и сбрызгиваю себе на сморщенное от боли изнутри черепа лицо. Старое потрескавшееся по углам зеркало прямо напротив меня…
Широкая, грязно-болотного цвета, какая-то лягушачья физиономия с раскосыми, ярко-красными глазищами, красными, не только сами по себе но и от тонкой сеточки лопнувших капилляров, лишенное маски, с плотно поджатыми в мрачной гримасе губами… мутант с отражения почти весь исчезает в темноте – маленькая лампочка горящая рядом с навесным шкафчиком справа от зеркала, освещает лишь очертания головы, плеч покрытых шрамами и уродливыми полосами от чужого оружия, и верхнюю часть пластрона, так же изрисованного доставшимися в бою кривыми узорами. Я старательно кривляюсь своему двойнику, пытаясь выдавить нечто наподобие присущей мне когда-то добродушно-мягкой улыбки. Смешно сказать – но получилась лишь глупая, тусклая усмешка, когда уголки губ разъезжаются в стороны чуть приобнажив плотно сжатые зубы… а взгляд все такой-же  - бездушный и пустой, нисколько не веселый. Кого я обманываю? Я уже давно не тот добродушный Донателло. И глупо пытаться напомнить самому себе, кем я когда-то был.  Сощурив веки, я злобно ухмыляюсь тому, привычному Дону, которого я вижу в стекле каждый день, и с силой слегка встряхиваю раковину за края, от на секунду переполнившей меня злобы… но уже в следующее мгновение я абсолютно спокоен.  Да нет, я к счастью не обладаю ни должным характером, ни потрясающим артистизмом, когда при одном взгляде на агрессивный оскал мелко дрожат и покрываются липким, холодным потом, так умел только Раф. Однако, посмотрите на меня – и вам станет определенно не по себе, пускай я кажусь подчеркнуто спокойным - чересчур холодным … даже мне порой становится страшно от самого себя. Необъяснимое чувство. Но обоснованное – в конце-концов это ведь я начал это...
Недолго бесцельно послонявшись по своему убежищу с полотенцем  на плече, в попытке  дойти до кофемашины, да, что во мне не меняется, то не меняется, я натыкаюсь взглядом на предмет… не совсем обычный  предмет. Откладывая чашку на кухонный столик и возвращаюсь обратно, беря в обе ладони череп…  Да… Нет, он настоящий … И водворяю его на привычное ему место – тумбочка перед телевизором.
Подивитесь, какой я аккуратный.
Для сего украшения здесь я приготовил специальные условия, ну как, это пожалуй единственное местечко в небольшой зале включающей в себя и кухню, и лабораторию совместно, где ему не грозит быть запачканным, залитым водой, или испещренным  разноцветными пятнами реактивов, как если бы он стоял у меня на рабочем месте… Бережно укладываю черепок на белую простыню,служащую скатертью для тумбы, аккуратно обтираю его лоб смоченной в слабом растворе антисептика тряпкой, и присаживаюсь рядом на корточки, с тоской вглядываясь в пустые, ровные, черные дыры глазниц.
  Слегка растянутые в стороны квадратные скулы с чрезмерно острыми краями… прочный, ровный ряд зубов, затылочная часть выражена слабо, зато тяжелые надбровные дуги и можно сказать, массивная челюсть. Переход к переносице сглаженный, широкий, выражен слабо, фактически отсутствует -  кость сильно прогнута во внутрь… Пожалуй из моего детального, но все-таки скуповатого описания занудного натуралиста-бойскаута, уже стало понятно, что череп не принадлежит человеку, и даже не  собаке, подобранной мною с улицы для ведения личных экспериментов… Это особая «голова»…
Теперь я могу рассмотреть в деталях фактически  собственный череп, не прибегая при этом к рентгеновской съемке…

Это весьма отвратительно  - держать череп, принадлежащий некогда моему младшему брату на тумбочке перед экраном ящика.

Сверху как всегда накрываю «Майка» марлевой салфеткой, подтыкая углы, чтобы контур  кости четко прорисовывался под тканью. Это моя личная боль, которую я стараюсь не забывать, ежедневно напоминая себе этими выложенными на самом виду останками, высушенными, выскобленными мною до бела, до нежной хрупкости, когда кажется от прикосновения моей мозолистой ладони, эта иллюзионно крепкая часть тела, оставшаяся от Микеланджело, осядет на пальцах призрачный пылью… Я берегу его – немногое, что напоминает мне о том, кто я такой на самом деле. А кто я?
Последняя черепаха мутант, ниндзя, не оставляющий надежду, что я еще поквитаюсь со всеми, кто успел причинить мне боль, и кто довел меня до того, чем я являюсь прямо сейчас….

  У меня все-еще раскалывается своя голова кстати… Где я оставил обезболивающее? Простой анальгин и вообще,  таблетки простой домашней аптечки, давно перестали оказывать на меня нужное воздействие. Не удивлен этому. Итак, вот они - прямо на кухонном столе валяются. Глотаю подобную дрянь с откровенной неприязнью, и дело не в том, что вкус у нее премерзкий и после сильно вяжет во рту:  она вызывает  привыкание и дикую бессонницу. И кроме того… галлюцинации. За одно, приходится расплачиваться другим, и меня уже честно достало, что в каждом покореженном мусорном баке я вижу фигуру здоровой черепахи, или крысы, или в тени дома отсветов окуляров с десятка солдат клана Фут. На глаза я правда я уже прекратил надеяться, спасают в основном только  на чутье опасности вытренированного Мастером Сплинтером в нас с младенчества и собственный слух… Первое время, когда я встречал тени прошлого перед собой благодаря этим лекарствам, я в панике начинал размахивать оружием. Странно, что я сам себе ничего подобным макаром не отсек и не сломал…. И только спустя год своего вынужденного одиночества, стал полагаться исключительно на профессиональное чувство ниндзюцу, а не на зачастую обуревающие меня эмоции от увиденного…
Откладываю в сторону теперь уже пустую чашку из-под кофе, утирая тыльной стороной ладони губы, и медленно поднимаюсь со стула – мне некуда спешить. Точнее… не к кому. На минуту-две замираю посреди комнаты на время,  прикасаясь крепко сжатым кулаком к виску, молча дожидаясь, когда мерное гудение под черепом прекратится - результат от выпитого почти мгновенный.  А после, выпрямляюсь, и твердой походкой шагаю в сторону гаража – раздвижные ворота ведут прямо из жилого помещения туда - все близко. Я сделал так, чтобы нужные мне вещи всегда были под рукой. Я ведь теперь один живу. Тут же, на вмонтированной в стену перед дверной панелью вешалке, висит мое обмундирование – привычный с юности ремень через левое плечо с креплением в крученой обмотке слоя кожи, он стал немного толще, его я одеваю крепко, до боли туго застегивая пряжку так, что мышцы на секунду прережимает, и я чувствую, как слегка немеет конечность, но почти сразу же свободно расправляю плечи. Натянутая на тело кожаная амуниция характерно поскрипывает, пока я закрепляю налокотники вывернув сустав и прикасаясь  кистью к плотно прижатому к пластрону ремню.  Осталась моя темно-фиолетовая бандана - слегка подпаленная по краю, с мелкими жжеными «крапинками» под нижними веками, отчего разрез кажется рваным и, сколько я за собой замечал в отражении – один раскосый глаз выглядит чуть больше другого визуально. Еще одна из немногих вещей, что связывает меня с прошлым. Ветхая, потемневшая от копоти тряпица, ставшая почти черной, но сохранившая грязно-фиолетовый оттенок,  это непременный атрибут меня самого, неразделимая часть меня нынешнего, и меня того времени. Хотя я все чаще и чаще ее снимаю, отдаляясь от своих воспоминаний, так же заключенных в этой тряпочке. Но снова ее надеваю, когда покидаю свое пристанище – без этого никак! Напротив, на крючке висит в чехле мое единственное оружие…

Это удивительно, что оно одно, ведь раньше, шесты очень часто ломались в процессе боя. Древко бывало обгорало, а бывало просто его кто-нибудь кхм... обкусывал… разрезал,  размалывал, что только с моим посохом не творили, так что «любимых» и незаменяемых у меня просто не было. Попробуйте обломать, или обрезать нунчаки, саи, или катаны. Последние так вообще почти невозможно. А шест, как обычную деревяшку – запросто. Очень даже… сколько я «родных» щепок повидал. Моя сила теперь далеко не такая безобидная, как простая, прямая палка.  Помниться я жаловался на то, что посох – это вообще не оружие. Но Мастер доказал мне обратное не раз… и все-таки я изменил себе, взяв в руки что-то новое… Ладони аккуратно обхватывают слегка изогнутую деревянную ось и я осторожно снимаю косу с гвоздя.
На вид тяжелая и громоздкая, вопреки первому впечатлению, она достаточно легка, и удобно ложиться в руку благодаря  различной толщине древка для лучшего захвата. Лезвие тонкое, достаточно длинное, сплав  очень прочный. но легкий, настолько прочный, что может пробить тело ботов. Само по себе оно не сильно загнутое, дабы не соприкасаться с моим и без того исцарапанным панцирем. Поверх, прямо на стыке дерева и железа, небольшое углубление, вмятина с тупыми краями - удобное для того, чтобы можно было совершить  прыжок от земли, опираясь одной рукой о стоящую перпендикулярно земле косу. Из-за изогнутого корпуса и металлического наконечника ее не покрутишь так же легко, как шест, увы, в ней отсутствует столь же гибкая аэродинамика в техническом смысле, но я приспособился делать раскрутку вокруг запястья - дело муторное, к тому же, быстро стирается обмотка и я уже заработал себе приличные мозоли от такого трения: поворот выполняемый «силой», прежде всего, идет медленнее и раскрутка занимает определенное время, но в такой смертельной «карусели» я могу легко разрезать конечности подошедших слишком близко Футов. Имеет смысл забыть об осторожности и защите – что, прежде всего, символизировал собой мой бо, ведь я никогда не отличался выдающимися силовыми параметрами среди братьев.
Теперь для меня важно – это напасть первым… и уничтожить.

Аккуратно убираю косу в крепление за спиной и поворачиваюсь, наконец, к дверям. Вот и ключи от шеллрайзера .Наш старенький «семейный» фургончик – стоит, и ничего ему не делается. Почти ничего. С усмешкой провожу рукой по последним вмятинам от пуль, кривой линией змеящейся по всему корпусу, оставленным  после последней веселой поездки по городу. Шреддер не теряет надежды стереть с лица земли последнего Хамато, то и дело устраивая на меня облавы. Мы как в шахматы с ним играем. Только я играю одним ферзем, делая длинные забеги наискосок, а он обкладывает меня своими пешками, не удосужившись оторвать свою королевскую задницу от трона. Возможно это больше, чем нагло, разъезжать по городу на черепахомобиле, красуясь, мол, а вот он я, подойди и возьми, но на хорошую приманку и рыба клюет – мне нужны роботы футы. Мне нужна вся та техника Шреддера, всех видов и всех подразделений. Я должен знать, против чего борюсь! Как Дон, Донателло, черепаший гений, я просто обязан, пускай и сильно опоздав, но обязан попробовать расчистить от этого д*рьма хотя бы половину города. Поэтому, на свой страх и риск я каждый день подлавливаю этих тварей, а потом захламляю их полуразобранными телами гараж… плата с искрящимися проводами непременно перекочует на мой стол, где будет подетально развинчена.
Перед тем, как отъехать, тщательно проверяю общее состояние моего старичка – и хотя я много чего переделал, шеллрайзер остался шеллрайзером, а после вылазок он с каждым разом становится все более изношенным, нужны новые детали, но на свалку металлолома я смогу выехать еще не скоро. Постучав носком ноги по колесу, проверив  топливо -  не был ли пробит в последний раз бак, я в принципе остался доволен состоянием автомобиля. Завтра придется что-то думать с лобовым стеклом – дыры с кулак, окруженные сеточкой трещин, меня совсем не радуют, ветер в лицо сквозь них – тоже. А из-за «паутинки», дорогу видно чертовски плохо. Где достать нормальное стекло? Хороший вопрос…

Техосмотр закончен, осталось только залезть в машину. А когда-то руль держал Лео…
Ладонь мягко ложиться на баранку, а вторая крепко сжимает рукоять коробки передач, перед этим включая радар и открыв интерактивную карту города на панели над стандартными датчиками. На соседнем сиденье мой ноутбук, а сзади… пустое пространство с упаковочными коробками стащенными мною с задних двориков магазинов. Кроме того, там несколько ящиков с банальным набором инструментов вроде тисков, отверток, разнокалиберных гаечных ключей и молотков.
Ломать – не строить.
Автоматическая настройка ворот спокойно позволяет мне покинуть жилище, и при этом никуда лихорадочно не тыкать, не трясти пультом дистанционного управления смачно ругаясь на японском. Посыл сигнала идет прямо из под бампера снизу, едва стоит мне тронуться с места. Моим врагам будет очень трудно как войти, так и выйти отсюда, если  мой фургончик находится далеко от укрытия. 

Верх наглости – включить музыку на всю мощь динамиков. Так, что меня будет слышно на соседней улице. Темно, здесь всегда темно, фонари слабо освещают  улицу, пустынную, как всегда, но она только кажется такой. Уж я то знаю… Это самая настоящая дорога в ад, и не зря гремят биты из окон мчащейся по безлюдному шоссе знаменитые строчки - I'm on the highway to hell, - от которых, я буквально чувствую, дрожат окна, но никто, как прежде, как раньше, не высовывается из своих квартир, чтобы выкрикнуть в след лихачу перебудившему полрайона: «Ты совсем свихнулся кретин?!».
Всем плевать… вернее всем страшно… А я лишь ехидно улыбаясь прибавляю громкость, откинувшись карапаксом на мягкое сидение и терпеливо жду, когда у кого-нибудь лопнет терпение. В не поверите, я скучаю... Да, как тихоня, вечно зажатый в своей лаборатории я должен до дрожи обожать тишину, но я скучаю, по гневным окрикам, по хоть какому-нибудь проявлению жизни, в этом затхлом городке, который совершенно утратил свою красочность, свой общий масштаб превратившись в руины. Он утратил свой смысл существования… - No stop signs, speed limit,- Светофоры давно не работают, хотя бы потому, что переездом здесь промелькивают по дорогам, лишь принадлежащие Футам черные фургоны,- Nobody's gonna slow me down, Like a wheel, gonna spin it. Nobody's gonna mess me round. – Конечно кроме реакции жителей города, я прежде всего дожидаюсь появления моих злейших врагов, изредка бросая нетерпеливые взгляды на радар и на карту, жаль охватывают они малое поле, и я не вижу, что дальше чем через улицу. Большая карта города получила повреждения и выведена из строя только вчера. Не ленись Донни, возьми себя в руки и нормально ее почини.
Почему их все-еще нет?
- « Какая прелесть,»  - ироничная мысль сама собой повисает в воздухе и я делаю резкий поворот влево – срежу угол на пару кварталов, - « И у роботов бывает выходной день.»
- Hey, Satan paid my dues,
Playing in a rocking band.
Hey Momma, look at me.
I'm on my way to the promised land.
Теперь меня уже разбирает тревога – непривычная тишина, непривычная пустота , и это откровенно говоря, настораживает. У меня уже вошло в стандартную привычку, что за шеллрайзером ежедневно тащится целая процессия ботов и живых футов-солдат, от пяти, до пятнадцати за раз, а тут, ни одного на хвост не село. Да Донни, здесь что-то явно не так. Притормаживаю у обочины,  развернув авто чуть-ли не поперек дороги и приглушаю музыку, где зазывно воют припев. Ладно, дружище, я и так знаю, по какой дороге я еду.- I'm on the highway to hell…

Когда голос совсем затихает, я приоткрываю дверь и выглядываю наружу, высунувшись за пределы своей «самоходной» крепости на полкорпуса. Взгляд вверх… взгляд вниз… взгляд по сторонам…
- ЭЙ! – Я высунул одну руку, второй крепко цепляясь за ребро дверцы, дабы просто-напросто не вывалиться мешком на проезжую часть. Задиристый, поддразнивающий взмах и моя ухмыляющаяся зеленая физиономия должны взбесить любого Фута, как бы он терпеливо не поджидал меня в густом сумраке. – ЭЙ, КРАСНОГЛАЗЫЕ? ВЫ ТАМ ВСЕ ПЕРЕДОХЛИ ЧТО ЛИ? – Хоть бы тень шевельнулась… Неужели и правда передохли? Я хмуро прислушивался к звукам с переулка, пытаясь различить в типичном городском шуме звучание тихих, почти не слышных, особенно не натренированному уху шагов, поскрипывания механизмов… Ничего этого я не услышал, не увидел, только пожалуй потратил пару лишних минут в пустую.. Ну что же, ладно… но без трофея я назад не вернусь.

Резко даю по газам, срываясь с визгом с места и подняв столб пыли… теперь уже мне не до того, чтобы как-то выделываться, или дразнить окружающих, и мое расслабленное, можно даже сказать скучающее выражение, мигом как ветром сдуло. Хвостом чувствую, что это не с проста. То и дело мрачно смотрю на карту, пытаясь не словить столб в фары от рассеянности. Ого… а вот и какое-то движение… Наконец-то, а то я уж подумал.
Ох, нет, слишком близко они бегут, я не успею сбавить скорость.
Ну да и черт с ними – была не была, иду на таран, поэтому вольно не убираю подошву с газа.
Правда зеленая тень, мелькнувшая у меня в свете фар, волей-неволей заставила меня резко вдавить в пол педаль тормоза аж так, что шелл подпрыгнул, как дикий мустанг, встав на передние колеса, и с грохотом, всем своим весом приземлился на асфальт, подняв при этом фейверк искр, сопровождаемый ароматом жженой резины провонявшей все, что можно, в радиусе пяти метров вокруг и совершенно утонув в дымной завесе, мгновенно окружившей машину. Удача, что я сам через окно головой вперед не пролетел – хвала панцирю, умудрился каким-то образом остаться с сиденьем в обнимку, вжавшись в него и обхватив за края обеими руками, истерично давя двумя ногами в пол…
Что… это… только что было?

Большевато для кота, слишком зелено, для человека… Поперек горла встает неприятный комок, который я не могу протолкнуть в себя.

Расслабься Донни, это опять глюки. Просто глюки.Проклятые таблетки. Если теперь галлюцинации меня будут мучить и во время рейдов по городу, как я смогу водить машину? Однажды я тупо угроблю и себя, и фургон, врезавшись в стену дома, потому, что мне почудится старушка, переходящая улицу в неположенном месте. Какой же ты, Донателло, кретин. Честное слово. Ладно, надо вылезти и посмотреть, в каком состоянии машина, и скольких я футов сумел сбить. Смешно – почти как игра в боулинг…
Вылезая, я уже заранее вытащил косу из крепления. Покачивая лезвием вверх-вниз, ожидая, когда в этом тумане, оно наткнется на чье-либо тело… или на капот автомобиля. А… ну вот. Два солдата… Голова одного прямо под моей ступней, я едва не наступил на нее, остальное похоже оказалось где-то под брюхом шеллрайзера, а второй, в позе морской звезды безвольно разлегся по мятому железу. С недовольной гримасой замечаю еще одну широкую трещину, пересекающую лобовое наискосок – сто процентов, до дома не «дотерпит», развалится по дороге на два ровных куска.

За спиной знакомый шелест крадущихся шагов… Не разворачиваясь, я делаю выпад концом толстого древка назад, перехватив косу ближе к лезвию покрепче, и довольно заключаю, что не глядя попал точно в грудину. Хотя тут же разочарованно пониманию, что это не очень хорошо – возможно я повредил главный сектор и плату – такого робота остается только на переплавку. Сверху на меня прыгает еще один… Короткий взмах косой… И меня орошает кровью – слышится сдавленный стон умирающего где-то в дыму справа от меня . Все так-же безмолвно вытираю края железа о обмотку на запястье. Сожалею.
Хотя не думаю, что что-нибудь изменилось, знай я, что не все в этом отряде состоят из железок и микросхем. Я никого не могу отпустить просто так.
Жатва весьма успешная, как я погляжу. Но почему они толпятся не вокруг меня, а уходят в сторону? Мне не очень хочется оставлять фургон со всеми распахнутыми дверями, но хочу я, или нет, ноги уже сами подносят меня к скрюченному фонарному столбу – трое, ан нет, четверо солдат плотно окружили неизвестный мне объект и пытаются оттеснить его к стене. Похоже там человек. Наверное один из тех борцов за свободу, которого и преследовала вся «кавалерия», понятно, почему им было не до меня… Хотя что может быть интереснее ловли большой, весьма досадившей не меньше подпольной группировки, умной черепахи-мутанта?
Только ловля четырех черепах-мутантов...
- Пригнись, - коротко указываю я ему, после чего, не дожидаясь реакции футов и  преследуемого ими(я сказал, а если ты не сделал – сам виноват, прости), я готовлю широкий замах своей поблескивающей в отсвете фонаря «красавицей», и с короткой раскрутки на пятке, со свистом рассекаю воздух на уровне чужих голов… Срубив  две из них буквально – бот и человек рухнули прямо на сжавшегося в комочек парнишку.
Кровь попала мне в глаза – плохо, черт возьми… Жмурясь, я слепо отступаю назад, яростно растирая веки кулаком… Вашу мать… И естественно получаю не слабый удар в плечо, поскольку, зазевался дурачина. Коса входит в живот нападающего на меня, а тот, в свою очередь, оставляет лезвием меча в моем пластроне внушительную глубокую зазубрину… Эта железная зараза застряла в кости... придется потом долго выковыривать. Но не время расслабляться – остался последний.
С катаной в пластинах, с слезящимися глазами, я долго не попрыгаю, и стойка уже будет не такой эффектной учитывая, что металл торчащий из моей грудины  сильно мешает, а мне промахи очередные не нужны. Прижимая два пальца к припухщим векам,  приоткрыв глаза в две узкие щелочки, я поудобнее перехватываю деревяшку в своей руке на манер топора – руби, так с плеча.
Теперь все намного сложнее – мы кружим, словно два тигра по одной клетке, хорошо хоть, что дым улегся, но все-еще воняет паленой резиной, что тоже действует не благоприятно ко всему прочему. Он делает довольно быстрый выпад вперед, но даже не долетает до меня… Гулкий стук чего-то тяжелого о череп моего противника, и тот красиво опадает мне прямо под ноги. Где я прижимая ладонь к закрытым глазам, без церемоний расквашиваю ему череп противоположным концом косы.
Сквозь пелену навернувшихся слез, я разглядываю нечеткие очертания черепашки рядом с собой. Пытаюсь.
Я не удивлен ни капли – чертовы глюки… но почему мне все-время чудится именно, - …Майки… - а не кто-то другой? И снова растираю кулаком глаза, угрюмо морщась, - Молодец парень, хорошо поработал... А теперь, иди домой и не шатайся по улицам. – Бурчу я в сторону незнакомца, старательно игнорируя до боли знакомый оранжевый цвет цвет и расплывчатые углы панциря.

Это не Майки…

Ведь Микеланджело уже давно мертв, и кому, как не мне…это знать…

Отредактировано Mona Lisa (2014-02-10 07:34:54)

Устало потирая глаза, пытаясь избавится от неприятного жжения под веками, я уже собирался повернутся к потерпевшему панцирем, утомленно опустив  другую руку вдоль тела и провозив соприкасающимся с влажным асфальту лезвием. Меня уже давно не волновали такие вещи, как осторожность и скрытность - как в былые времена, когда мне, и моим братьям приходилось оставаться в тени. Людям, влачившим свое жалкое существование, под тяжелым гнетом клана, было совершенно все равно, кто ты, на самом деле. Мутант, человек, инопланетянин… Хоть ходячий кактус в ленточках, только спаси. Именно поэтому, я безо всякого страха мог выйти на середину дороги посреди бела дня… и вряд ли бы кто удивился. Прижав кисть к слезящимся глазам, мысленно чертыхаясь, я уже морально подготавливая себя к тому, что после столкновения с отрядом «бампером в окуляр», мне придется полуслепым еще долго ползать вокруг шеллрайзера с отверткой в зубах и гаечным ключом за поясом. Но что-то останавливает мои резкие, нечеткие движения в сторону изрядно поломанного фургона. Когда «мой глюк» еще и заговорил голосом Майки, сердце подпрыгнуло к зобу, и застряло… где-то там.
Сжав зубы так, что ушибленная в процессе боя скула вновь отозвалась неприятной тягучей болью. Ох.
Ничего… ничего, я перетерплю, просто побочный эффект от лекарств теперь перешел еще и не только в видения, но и слуховые галлюцинации - зря я наглотался столько таблеток с утра, ты должен был это предвидеть Дон. – «Раньше ты был более внимателен, к таким вещам,» - продолжая сумрачно укорять себя, я попытался максимально сосредоточенно отогнать от себя мысль о том, что рядом со мной ни кто иной, как мой младший братец, а не какой-то незнакомый мне парень, я застываю на месте, приложив ладонь ко лбу, все так же абсолютно молча, плотно смежив веки. – «Заткнись…» - А я вроде как потерялся, ты случаем не знаешь, я может это, проспал лет двадцать в коме или что-то вроде?- «Хватит…» - сверло разъедающее область виска снова дало о себе знать. Черт возьми, почему оно не замолкает?! Стоило немного приоткрыть глаза, чтобы рассмотреть бодро развязавшую язык тень перед собой, и я почувствовал, что однозначно схожу с ума. Глядя сквозь полупрозрачную розовую пелену на массивные очертание широких плеч, трехпалых рук, которые мое видение словно не знает куда девать, губы искривляются в какой-то истерической усмешке. Ну точно, Майки, с этими его извечными ужимками и прыжками конопатой обезьянки. И хотя я не видел уже брата не один год, некоторые черты, а если конкретнее  его характерные жесты, напрочно засели в моей памяти, и сейчас воспаленный мозг старины Донателло изощренно издевается сам над собой, в предельной точности словно голограмму воскрешая перед моими глазами черепашку в оранжевой бандане. Пока «голограмма» продолжает весело лепетать, мои припухшие глаза с интересом и кажущимся спокойствием разглядывают иллюзию брата, становясь все шире с каждым произнесенным им словом. Интересно, насколько долго может продолжатся это занимательное шоу «мозг, покажи, что ты умеешь?» Но псевдо-Майк похоже себя вполне комфортно чувствовал себя здесь, посреди улицы с приглушенным светом фонарей, трупами и железяками под ногами, в целом, находясь в моем больном воображении и не собирался затыкатся. Когда Микеланджело напомнил мне(или я сам себе напомнил таким образом) о покачивающемся обломке ниндзя-то у меня на стыке грудной и брюшной области пластрона, я напряженно хмыкнул в ответ, не решаясь опустить взгляд  к собственному туловищу, или отвести глаза в сторону. И пускай мне очень хотелось, чтобы странные видения оставили мое сознание в покое, но я боялся…  что этот мучительный призрак растворится в воздухе, и я не буду знать, когда это опять застанет меня врасплох. Да, да, продолжай Майки, расскажи мне, как ты потерялся… Тень брата плавно обходит меня стороной, и я старательно пучу свои красные глазные яблоки ему в затылок, на развороте с хрустом вытаскивая из кости кусок отточенного лезвия покрытого тяжелыми, подрагивающими каплями крови. К счастью – не моей. Он обнимает бедный шелл… Знаете, я тоже его бы обнял, шеллрайзер, да только руки заняты – старичок грузовичок выглядел просто кошмарно. Ай молодца Донни, ведь чуть не угробил беднягу.
Даже не смотря на неприятный зуд в уголках глаз, я могу во всех подробностях рассмотреть давно забытый рисунок панциря брата, еще не настолько изуродованный разнообразными порезами, каким я его помню в последний раз. Видимо моя голова хочет наполнить себя более приятными воспоминаниями, о ребятах, когда мы были еще совсем молодыми, глупыми мальчишками. Пока я поднимаю зажатый в кулаке обломок клинка, прямо над головой обтирающего перепачканной в крови и грязи щекой бока фургона, совершенно без всякой задней мысли. Мне просто надоело чувствовать себя полным психом, которого мучают былые воспоминания. Я не уверен в правильности своих действий, что если я всажу это в мифическую черепушку поглубже, я перестану ощущать  эту необъяснимую боль. Но то, что я знал всю свою жизнь, простое правило, действующее в любой области, в медицине, в технических науках, везде, причину боли, причину неполадок и несостыковок с мерной работой механизма, в данном случае, моей многострадальной головы, стоит убрать. Что мешает нормальной работе – должно быть уничтожено. Убить галлюцинацию – что может быть глупее. Особенно для меня. Но теперь я зачастую только в «убийстве» и видел выход из положения. Почему бы не попробовать обмануть свой мозг? Но я не успеваю пригвоздить голову черепахе к  металлическому боку шеллрайзера, в надежде, что «дохлый мутант в моей голове немного повисит, а затем растворится в недрах моего сознания»,  грандиозный грохот обвалившегося  во внутрь салона стекла, мигом меня отрезвляет и я с непередаваемым отвращением отбрасываю от себя изрезавший мне ладонь кусок металла, словно  тот был ядовитой змеей. Боже, Дон, что ты делаешь?! Так не годится. Успокойся. Все можно решить другим путем. Каким? Пока не знаю.
  Пока я весьма вяло соображаю, что вообще происходит, моя рука уже быстро проходится по услужливо подставленному мне карапаксу. Словно ткнув носом – ты не прав Дон.  Пока это нечто что-то нежно лопочет фургону, я еще раз быстро, неуловимо похлопываю парня по панцирю, и с ужасом понимаю, что это вовсе никакой не «призрак прошлого», которому я чуть не открутил черепушку вдавив штопром осколок катаны…  Отшатнувшись в сторону, я весьма эпично, с хрустом наступил пяткой прямо на скрюченную ладонь  солдата-мертвеца. Живой Майки…
Живой… Майки!
Живой…
Это значит, я еще не настолько сошел с ума, что мне причудился младший брат, это уже немного утешает, но само осознание факта, что передо мной оживленная, непонятно веселая копия Микеланджело, если не он сам, напрочь сносило крышу, и я… просто… растерялся, не зная, как мне поступить с этим дальше. Очевидно мое затянутое молчание и безгранично задумчивое выражение застывшее  на физиономии,  были расценены Майком как банальным нежеланием проникнутся ситуацией – весельчак обернулся в мою сторону, и черт возьми, я бы предпочел, чтобы он вновь уткнулся мордой в холодное железо, лишь бы не смотрел на меня. От широко распахнутых ярко-голубых глаз, мое сердце опускается в желудок от необъяснимого страха. Это не так-то просто – принять факт существования по настоящему живого мертвеца. Я не особо вслушивался в  бесконечный треп воскресшего мутанта, а нахмурившись, широким шагом прочеканил свой путь до дверцы авто, попутно убирая в крепление свою косу и хватая  братца за руку повыше локтя, подволакивая его к кабине и буквально запихивая во внутрь. Честно говор руки противно липкие от холодного пота и  крови, и еще, мне совершенно не хочется касаться  как-либо этого парня, но оставить его здесь, дожидаться карающей руки Шредера, я не собираюсь. В ответ на мои действия слышу знакомый бухтеж, и впервые за все это долгое время позволяю себе открыть рот, - Тихо, - Сиплым, каким-то даже прокуренным я бы сказал голосом, кое-как пресекаю безудержную болтовню владельца оранжевой банданы, чуть ли не пинками загоняя его в салон. О, вот еще же сюрпризы, я и забыл, что у меня на водительском месте внушительный обломок стекла, а впереди красуется пустота, так что поедем мы с тобой братишка с ветерком, да я полон оптимизма! С глухим ворчанием аккуратно разгребаю весь ужас, что творится внутри шелла, перекидывая и без того израненными ладонями осколки назад, и все это под пристальным вниманием младшенького. Нет, мне и так придется туго, управлять фургоном с отсутствующим лобовым окном, так еще всю дорогу на меня в упор будет смотреть давно мною схороненный братец. Нет уж. Увольте. – Садись назад, - хрипло  бормочу я, еще раз устало потерев рукой  слезящиеся глаза. Дождавшись, пока Микеланджело послушно протиснется между креслами водителя и пассажира в задний отсек фургона, я облегченно, ну, в некоторой степени, вздохнул. Так я себя буду чувствовать гораздо комфортнее. – « Куда уж лучше», - с досадой ворочаются в тяжелыми камнями в постанывающей голове мысли, пока я верчу  ключ зажигания, с таким энтузиазмом, что того и гляди, он сломается на две части, и я больше НИКОГДА НЕ ЗАВЕДУ ЭТУ ЧЕРТОВУ КОЛЫМАГУ!
Слегка врезав по оси руля, чуток трясущимся кулаком, вновь склоняюсь к слабо искрящей панели, вертя ключ зажигания. Похоже при этой маленькой «аварии», не только со стеклом проблемы… Проводка в машине меня уже давно не радовала, но я все время откладывал, считая, что есть дела поважнее… Дождался называется. Давай же, заводись, старая развалина. Не хочу я торчать тут с Майки за спиной, чем бы он там на самом деле не был, и дожидаться свеженькой порции парней в черном трико – как роботов, так и людей. Когда черепашка позади неожиданно подал голос, отчего я резко вздрогнул и(о да кто бы сомневался) встретился затылком с осью руля, поднимая голову. Кажется Майк сразу понял, что лучше со мной сейчас в баталии не вступать – должно быть лицо у меня сейчас поистине зверское, судя по тому, как примирительно вскинув ладони, Микеланджело спешно затесался в самый уголок захламленного кузова, подальше с глаз моих. Вот ведь... дурачина. Кажется он совсем не осознает, где находится. Мне сложно понять, о чем Майк вообще думает, кроме как не о веселом времяпровождении, пицце…. он всегда полагался на меня и Рафа с Лео. Мы, как старшие братья должны были разрешить все его проблемы, а он, как самый младший из нас, получал определенные поблажки, которые никогда не могли бы допустить себе остальные. Это… типично для Майка. С секунду, или две, я тяжело буравлю взглядом разделяющий меня, и  владельца нунчак покореженный торс  полуразвороченного бота, после чего с некоторым усилием возвращаю свое внимание к отказывающейся заводится машине. – Да твою ж…  налево… - Однако наш старичок, решил, что не стоит сердить и без того нервного мутанта, который того и гляди, разворочает его бедное нутро ко всем чертям собачьим – у меня дико тряслись кончики  пальцев и я на весь салон, очень мелодично скрипел зубами от непонятной, переполняющей меня злости. Надеюсь шины не до дыр стерлись, и я хотя бы дорулю до убежища не на голых дисках, или, что еще хуже, придется бросить фургон в подворотне, и на свой страх и риск проделать оставшийся путь пешком, с непонятной конопатой физией на своем горбу, в виде хнычущего братца. Вот ведь угораздило, и как он еще умудрился привлечь такое огромное количество патрульных,  что и на мой то панцирь, хотя я маячу у этих ребят перед носом и являюсь шишкой на ровном месте не один год, столько собрал раза два за последние  несколько месяцев. Неосознанно я разбухтелся себе под нос, подобно старой перечнице, с чувством болтаясь в салоне из стороны в сторону и щуря красные, как я успел разглядеть в обломках стекла красующихся треугольными кусками по краям рамы, глаза, едва ли не плача кровавыми слезами. Приходилось пригибаться вниз, ибо лупящий в лицо ветер лишал всякой возможности нормально разглядеть дорогу, и единственное, что я мог уловить – опасные лучи прожекторов, изредка пробегающие по мостовой. В очередной раз утерев воспаленные веки кулаком, я делаю резкий поворот, но тут же сбавляю ход, едва услышал нервозный взвизг тормозов – надо быть поаккуратнее, впрочем, я уже почти доехал до точки. Дотянуть бы авто до гаража, иначе, как придется лезть в мою неприступную крепость через черный вход, а это очень бы не хотел тревожить мою хитроумную защиту от чужаков.
- Эм, Дон, мы что, едем к Эйприл? – Что? Вздрагиваю всем телом и резко разворачиваюсь на 90 градусов в сторону бормочущего сзади брата. На этот раз, меня растревожил вовсе не неожиданно вякнувший в своей характерной манере «все и сразу» брат. Ну, конечно и это тоже, я все еще с опаской поглядывал в сторону ставшего мне давно чужим карапакса, но… Он сказал Эйприл? - Почему вокруг темно, как в заднице? Тебе бы стоило помыть малыша, все стекла в копоти, чувак! – Автомобиль, стоило мне только отвлечься на «драгоценную ношу», которую я сегодня увез с собой вместо одного-двух роботов, тут же радостно подпрыгнул на ухабе, отчего наши панцири звучно соприкоснулись с потолком. Не стоит забывать о дороге Донни, особенно учитывая, что ее уже долгое время никто не ремонтирует, и ухабы здесь через каждые пять метров – это заставляет меня лихорадочно вцепится двумя руками в обод руля и с тупым выражением широко распахнув глаза, уставится прямо перед собой, и это не взирая на завывающий в ушах ветер. Признаться, я вообще мало, что расслышал из того, о чем спросил меня Майки, но четко уловил свое имя, и имя нашей общей подруги, все остальное неразборчивыми звуками размазал собой порыв, ударивший мне по физиономии.
Эйприл…
Как давно я не вспоминал это имя? И как давно оно перестало быть той небольшой, но несомненно важной частицей,  без которой нельзя было назвать нашу черепашью общину полной. Я знаю, что Кейси всегда был другом, хорошим другом всем нам, и мне в частности тоже, но именно в тот миг, который я никогда не смогу зачеркнуть в своей памяти, мы раскололись на две неравные половинки, некогда целые и дружные, претерпевшие в своей жизни достаточно, заняли разные позиции, с которой я оказался виноват.
   Это я лишил себя собственоручно и братьев ее общества…  я… потерял ее…  И если бы можно было сохранить последние минуты душевного тепла,  друг к другу, оставить доброе напоминание… но все гораздо хуже, гораздо… хуже.

---

- Эйприл?! Эйприл где ты?! – Я сухо закашлялся в кулак, прочищая глотку, чтобы заорать еще громче. Осыпающаяся на голову каменная крошка, не внушала мне уверенности, что я выберусь из этого завала не заработав при этом дырищу на половину своего панциря от внушительного обломка с потолка. Здание вот-вот рухнет, а я бы желал оставить форму своего узловатого тела как есть, не превращаясь в плоский блин под гнетом трещащих по швам конструкций. Судорожно сжимая в холодеющих ладонях свой бо, я  бегло осматриваю помещение перед глазами,  застыв прямо по середине зала. Сзади меня внушительная гора битых кирпичей и гигантская зигзагообразная змеящаяся по  панели трещина, которая с хрустом разрасталась все больше и больше, щедро посыпая перевернутые в панике столы ровным слоем серой пыли. Я почти ничего не вижу, кроме смутных очертаний сцены впереди и бара, справа от меня. Осторожно опускаю свою ступню на пол, крадущимися шажками двигаясь вперед, вдоль стены, используя  шест для того, чтобы успешно обходить препятствия на пути перед собой. Господи, зачем я послал тебя сюда?! – «Спрячься в кафе Эйприл, там безопасно. Бестолковая зеленая кочерыжка. Ты же знал, что  сейсмическая активность  может затронуть это место. И послал ее сюда…» - Единственная надежда на то, что Кейси успел таки вывести ее отсюда. Большинство людей эвакуированы с этого участка. Спрашивается – что я здесь делаю, вместо того, чтобы помогать братьям там, на поверхности, которые сражаются трое против  тридцати элитных солдат Клана?
- Эйприл! Кейси! – Снова неуверенно завываю я, переворачивая изломанные трехногие столики концом посоха. Похоже вышли не все. Некоторым… на повезло.  С верхнего яруса кафе упали тяжелые металлические крепления, параллельные потолку трубы и железные балки уходящие от фундамента  здания вверх по углам стенок. Чего только люди не делают, ради роскоши -  сия конструкция служила для того, чтобы роскошное помещение освещали тысячи ламп, оплетающих паутину этих железок, теперь, вместе с искрящимися проводами, это обвалилось на одну сторону залы, образовав чуть ли не гигантскую бобровую хатку из железных трубочек.  Почему она не отвечает на звонок? Почему? Я же все проверил дважды… Аппарат не бьется, не ломается, выдерживает вес в 70 килограмм, водонепроницаем, господи, где я так облажался, чтобы она не смогла мне ответить?!  Если только она не потеряла его здесь, или... Не хочу об этом думать.
То и дело склоняясь то к одному, то к другому трупу, рассеяно нащупывая пульс, я лихорадочно тыкаю в кнопку вызова на черепахофоне, зажимая шест подмышкой.  Ну пожалуйста… ответь… Меня всего трясет, от осознания того, что мой поход «за Эйприл с Кейси и обратно», может быть пустой тратой времени, пока ребята рискуют своими жизнями, и я их не вижу рядом с собой. Но эти двое нам важны тоже, и если я знаю, что если парни могут обойтись без моего бравого ума, который в бою обычно роли не играет никакой, то Кейс и Эйп сейчас просто ну никак не могут обойтись без меня здесь. – «Если они еще тут,» - Слабая надежда на то, что я сейчас со спокойной душой смогу покинуть помещение и помчатся на выручку к парням, все еще теплилась во мне, ровно до тех пор, пока я не различил едва уловимую знакомую трель в глубине залы. Не мешкая, сломя голову, я метнулся в стороне еле различимого звука, прижимая  черепахофон к щеке, и заранее приготовившись использовать свой посох, как рычаг. – Держись... держись, я сейчас, подожди немного, - мое сбивчивое бормотание подбадривает меня, пока приходится разгребать завал из под которого ухо улавливает вибрацию.  Плечом подперев овальный обломок ровным слоем накрывающий то место откуда доносилась мелодия, я быстро использовал шест, как подпорку, поставив его почти ровно перпендикулярно засыпанному обломками полу. Вот и мигающий, яркий экранчик… Половина корпуса застряла под обвалом. Слава богу, Эйприл рядом с ним не было – наверное она все-таки потеряла его, в спешке оставляя опасное место. С непередаваемым облегчением я потянулся вперед, протиснувшись в темное пространство образовавшееся  впереди, чем-то напоминающее кроличью нору, и попытался сгрести в ладонь смолкнувший аппарат. Но прежде, чем  я успел обхватить пальцами  запыленный миниатюрный искусственный панцирь, одними кончиками я прикоснулся к чему то, что заставило мое сердце в ужасе встать где-то в зобу, перекрыв дыхание напрочь! Лихорадочными движениями я нащупал холодную ладошку… тонкие, женские пальчики…  Моя рука осторожно скользнула по кисти вверх, приобняв запястье… Накануне вечером, Эйприл была в забавной плетеной фенечке, на которой красовались смешные, улыбающиеся зеленые морды в разноцветных тряпках. Майки пищал от восторга, узнав в одном из них себя, а мы с ребятами, здорово повеселились, сравнивая друг друга с различными представителями фауны – это был кто угодно, но только не черепаха-мутант. Ощущая под подушечками знакомый плетеный рисунок браслета, подо мной словно пол из под ног ушел.
  Обеими руками я покрепче перехватил локти Эйп и опустился на панцирь рядом, лицом к угрожающе нависающей над нами обрушенной стенке. Отчаянный шаг – если я буду недостаточно проворен, меня грозит этак крепко прижать таким увесистым куском, прямо на пластрон. ничего Эйприл, мы справимся. Кажется, она сжала мою ладонь, едва уловимо, но ее крошечная хрупкая холодная ладошка дрогнула в моих горячих сухих ладонях. Я тебя здесь не оставлю!
Мои ноги крепко упираются в настил над моей головой и аккуратно «топчутся», выбирая удобное положение, чтобы дать более сильный толчок , когда я разогну колени.
И я делаю это – пинок обеими ступнями в шероховатую поверхность, и стенка сандвича  «пол-потолок» чуть приподнимается, позволяя мне рывком подтащить к себе безвольное тело девушки и сжать его в крепких объятиях. Я опускаю  ступни вниз, быстро поджав их под себя, собравшись в «комок», и  с невесомой «жертвой обвала»  прижатой к пластрону, быстро откатиться назад. Вовремя -  мой шест не выдержал давления, когда панель обрушилась на него опять, и с отчаянным хрустом сломался пополам, исчезнув в облаке каменной крошки.
Я тупо сижу на коленях посреди этого хаоса, и до отчаяния крепко прижимаю к груди Эйприл, она белая, как снег, а ее рыжие, обычно такие яркие, пламенные волосы, кажутся совсем седыми из-за известки и грязи. Даже сам не замечаю, как утешающее оглаживаю ее стан, одной рукой  крепко обнимая за плечи. Я боюсь, что найду перелом… ее руки безвольно свешиваются с ребра моего панциря, а  голова склонена вниз, упираясь лбом мне в грудные пластины. она кажется совсем не живой, но до моего слуха все же долетает тихий шелест дыхания, а на той стороне пластрона, где ко мне прижимается лицом девушка, я явственно ощущаю тепло. – Давай, я тебя отсюда вытащу… Эйприл, ты можешь говорить? – Я осторожно приподнял ее напряжено исказившуюся от боли мордашку, заглядывая ей в глаза – полуприкрытые, на осунувшемся бледном фоне. с  фиолетовыми кругами под нижними веками. Ресницы вздрагивают и ползут вверх – у нее совсем мутный взгляд, и такое впечатление, что она меня не видит. Это очень плохо. – Ты можешь говорить? – Еще раз переспрашиваю я, на этот раз покрепче приобхватив худенькие плечи. Слабый кивок…
- Донни…
Она меня узнала! Уже неплохо. Я слабо улыбаюсь и чуть киваю ей. Черт, как же тускло звучит ее голос. – Эйприл, я вынесу тебя отсюда. – Аккуратно поднимаясь с пола, я подхватываю девушку на руки, и честно говоря, скрипя сердцем – я не знаю, какие травмы она получила, но оказывать первую медицинскую помощь сейчас не в состоянии. Нас вот-вот похоронит заживо, - Потерпи… - В потолке зияет приличных размеров дыра – это единственный выход отсюда, как я понимаю, и мне придется изрядно постараться, чтобы с девушкой на руках,  забраться туда, но я то справлюсь, я знаю, если не буду копаться и бестолково нарезать круги  по  медленно разрушающемуся помещению. Осторожным шагом я продвигаюсь в сторону одной из «горок», которую планирую использовать как прыжковый трамплин.
- Донни, - снова  окликает она меня, и я останавливаюсь, встревожено опуская на нее свой взгляд. – Дон… там…
- Да? – Ее голос такой тихий, что мне приходится низко склониться к Эйприл вниз, едва уловимо прикоснувшись подбородком к ее разлохмаченной челке.
- Донни… там… Кейси… - Хрипло сообщает она мне, делая  слабый взмах кистью куда-то в глубь кафетерия. Проследив взглядом за ее движением, я мрачно заключил, что похоже, Джонс все-таки тоже здесь, и находится примерно за изувеченной сценой , может чуть ближе. Краем глаза я видел, что Эйп молча смотрит на меня с надеждой, и я не могу… не могу ничем ее обнадежить. Я не смогу унести двоих на своем панцире. – Я понял, - тихо отвечаю я, все же твердо вставая на импровизированный мостик. И тут же вижу, как слабые ладошки нервозно обхватывают меня за шею. Она определенно ожидала, что я сделаю по-другому. Она что-то пытается еще сказать, но я упрямо перебиваю ее спокойным, плавным течением собственной речи, пока аккуратно ставлю подошву на узкую, пружинистую балку, проверяя ее на прочность. Мне нужно немного места для разбега… - Спокойно, Эйприл, я вернусь за ним, как только мы окажемся на поверхности, я обещаю, все будет хорошо, просто поверь мне. Тебе лучше не двигаться. Крепче держись за меня. Да, молодец… Вот так. Ты должна мне доверится – я … спасу его.- Но прежде, я спасу тебя. Дождавшись, пока Эйприл перестанет ерзать у меня на руках, в панике поглядывая в сторону, где по ее словам лежал парень, я  пячусь к обвалу у меня за спиной и чуть наклоняюсь вниз прижимая девушку к торсу. Итак Дон, соберись… Совесть неприятно дерет меня изнутри, но пока, все, что я в состоянии сделать – это вынести Эйп из под обвала. Наверняка Кейс сказал бы то же самое… впрочем ,слабое утешение для тебя Донателло.
Сорвавшись с места, сжав зубы до скрипа от напряжения, я пружиной отскочил от края, даже как-то слишком крепко стискивая в руках девушку, и стрелой долетел до противоположной стенки с небольшим уступом – вторая ступень к «лестнице» вверх. Спасительная кромка прохода в потолке была уже близко, и за время моего полета, я заранее напряженно решал, что же будет, когда я ее достигну? Руки то заняты, а цепляться лучше обеими, иначе я рискую сорваться вниз. Прижимаясь боком к покрытому трещинами кирпичу, едва удерживая равновесие на последнем выступе, я остановился, шатко покачиваясь из стороны в сторону, поставив ступни в одну линию разведя пятки в сторону. – Сейчас я тебя подброшу, не бойся, ты не упадешь.. я подстрахую тебя, - мягко обращаюсь я к Эйприл. Нам осталось совсем чуть-чуть. Взвившись в воздух, я изо всех сил выбрасываю  легкое тело девушки вперед, на секунду представив себе, что в моих руках мяч, который я с предельной точностью должен был отправить прямиком в корзину – большое окно прямо над нами, закинув ее за пределы края. Мой бросок оказался достаточно сильным, молодец Дон! Эйприл благополучно оказалась за пределами моей видимости на крыше, а я уцепился двумя руками за острую кромку, болтаясь в воздухе марионеткой. Мои руки  натренированы для подобных ситуаций, так что я довольно быстро, приложив некоторые усилия, вытянул себя на поверхность, с глухим стуком шлепнувшись карапаксом о бетон, прямо рядом с скрючившейся рядышком фигуркой, и с минуту как-то отупело разглядывая черный небосвод  Нью-Йорка испещренный огнями звезд и подсвечиванием прожекторов с башни Шреддера. Вставай Дон… давай, поднимай тощую задницу и пили обратно! Там еще остался Кейси, ты обещал его вытащить! Устало поднявшись на колени, я подтаскиваю к себе Эйп – нужно спустить ее на мостовую, подальше отсюда… Снова дрожит земля – шевелись Донни. – Давай, я тебя спущу… О ГОСПОДИ!- Мигом сграбастав Эйприл к себе, я зайцем вскочил со своего места,  скользнув по ребру бордюра, и не глядя сиганул вниз – у меня был другой выход, когда под ногами образуется пустота?! Погасив удар выбросив руку вперед, я с ужасом, уже стоя на проезжей части, наблюдал за тем, как здание с душераздирающем грохотом обваливается окончательно, подняв столб пыли… Он сложился подобно игрушечному домику, показательно легко и просто, словно был сделан из картона, и просто чудо, что мы успели  покинуть зал, иначе… Нервно сглотнув я прикрываю глаза, положив ладонь на собственный затылок, тем самым пытаясь подвить в себе легкое головокружение и неприятное чувство внутри…
Но не только вид груды ломанных кирпичей, внушает мне ужас.
Рядом, кажущаяся абсолютно здоровой Эйприл, в шоке сжимает мой локоть, трясясь и едва сдерживая рыдания. Тонкие пальцы до этого такие слабые, хрупкие, с невообразимой силой надавливают на мою кожу и я точно уверен, что синяков мне не избежать – я впервые видел ее такой… - Кейси… - первый всхлип застывает на ее искривившихся в горестной гримасе почти белых губах… Она выпускает мою руку и одним порывом отшатывается в сторону, схватив в кулаки свои  пламенные пряди, словно собиралась их вырвать с корнем…
Я не останавливаю ее, не пытаюсь удержать рядом с собой, она имеет право побыть одна и хоть немного успокоится. Я не делаю ничего, стоя по прежнему на  одном месте, опустив безвольно руки вдоль тело и с тоской глядя на постепенно разгорающийся пожар на месте кафе – я еще изначально заметил, что проводка там сильно пострадала и готова в любой момент осветить просторную залу всполохами пламени.
Впервые я оказался тем – кто не сдержал своих обещаний.
- Кейси….

---

- ТОРМОЗИ! – Этот резкий вопль прямо у меня над ухом, вынуждает вынырнуть из пучины тягостных воспоминаний, и вот уже второй раз вдавить в пол педаль тормоза.
- ЧТО? – Рявкаю я со своего места, забираясь обратно на водительское кресло и засовывая голову в салон – все-таки умудрился «вылететь» фактически на капот,  натолкнувшись грудью на баранку руля. Но что там – пока я влез обратно, пока сел, резвого братишки уже и след простыл – Майк выскочил на улицу, совершенно пренебрегая нашей безопасностью, и чуть ли не прильнул к вывеске с тарой закрытой пиццерии.  Не скрывая иронии на лице, послушно покидаю фургон,  медленно направляясь следом за Микеланджело, поправляя плечевой ремень .  Майки – он не меняется. Хотя тут, как я погляжу, он совсем еще ребенок. Но если честно, став постарше, он и тогда часто вел себя бестолочь – бестолочью. Остановившись за его спиной, я выжидательно уставился ему в затылок и недовольно сложил руки на груди. Когда ты прекратишь мучить несчастную дверь и вернешься в салон?
- Майки… - Начинаю было ворчать я, приготовившись вспомнить старые-добрые и начать  зачитывать братцу лекцию, на тему, «не глупи Майк», но меня останавливают эти большие, выразительные глаза, с которыми этот негодник просяще пялится на меня снизу.   
- Дон, пожалуйста. – От этого просящего тона, я снова вздрагиваю с непривычки и подношу руку к глазам, размазывая подсыхающую чужую кровь по переносице, состроив до крайности утомленный вид, -  Скажи мне, что дома есть пицца или хотя бы еще какая-нибудь еда. Я до смерти проголодался, а тут, кажется, закрыто.- Ну что ты будешь с ним делать. Не думаю, что содержимое моего холодильника понравится черепашке мутанту. Да, пиццы у меня, к сожалению, нет. Я молча перевожу взгляд на запертую входную дверь, затем на шелл за спиной, не решаясь оставить тот без присмотра, и снова опускаю глаза на чуть-ли не пустившего слезу Микеланджело. Некоторое время колебаний, и я сдаюсь, разведя ладони в неопределенном жесте, - Ладно, пошли обжора, - С усмешкой хлопнув парнишку по плечу, аккуратно отодвигаю его в сторону и приближаюсь к замку, доставая из бокового кармана на ремне отмычки. Вот что должен иметь при себе каждый уважающий себя ниндзя. Особенно, в такое скажем так, тяжелое время. Присев рядом с замком на корточки, я снял косу с крепления и прислонил древко  к вывеске – оно сильно мешалось в данный момент, так что ничего не будет, если я его на время уберу. Кинув еще один беглый взгляд на автобус, я коротко попросил, - Майки, следи за дорогой. Если увидишь футов, придется тебе обойтись без ломбардини, - и снова вернулся к вскрытию замка – дело впрочем не хитрое. – Давай Майк, шевелись, - подпихнул в панцирь я его, начиная потихоньку привыкать к тому забытому ощущению чужого карапакса под своей ладонью.
Пустая, заброшена пиццерия – толстый слой пыли на столиках и на прилавке… плесневелые хлебобулочные изделия на витринах. Многие лавочки закрылись почти сразу же. когда город накрыла загребущая «лапа», и теперь многие районы чьи улицы буквально были забиты торговыми точками, превратились в заброшенные пустыри. Заниматься вандализмом не решался никто, уж слишком сурово каралась такая выходка, так что только две черепахи впервые за много лет вскрыли это небольшое заведение. С своим оружием в руках, стоя перед кассой, я задумчиво огляделся вокруг себя.
- Так… хорошо… Только не вздумай брать эту пиццу, что прикрыта салфетками на витрине – ей уже много лет и ты все зубы об нее обломаешь, - Моя рука оперлась о столешницу, и я лихо перемахнул на ту сторону прилавка, к двустворчатым дверям, за которыми виднелась проржавевшая печь. – Я пойду посмотрю, что у них лежит в холодильной камере. – Надеюсь, что там не одно только тесто для готовки. Да уж, далеко не супермаркет.  Косу я оставил прислоненной  к витрине. Думаю Майки не будет  пробовать, насколько она острая, или тяжелая, и тем самым не лишит себя головы. Под панцирем пробегает нервная дрожь – подумать только, я ведь чуть не убил его. Хорошо, что он об этом не знает. С тяжким вздохом, я оставил брата за одним из столиков, а сам углубился в рабочий отсек, разыскивая морозильную камеру. На счастье Майка, я не ошибся – несколько коробок с замороженной пиццей прекрасно соседствовали с толстым слоем закатанного валиком теста, и давно просроченных ингредиентов разложенных на полках, вроде одубевших помидоров и странно сморщившихся головок лука. Четыре коробки с пиццей. Нормально, сойдет на первое время… я вообще без понятия, как долго этот парень будет ютится со мной в моем доме, но во всяком случае, как бы он не попал сюда, я найду способ отправить его обратно… Но об этом я подумаю потом – сейчас и так голова идет кругом.
Выйдя со своей ношей к прилавку, я не без умиления успел понаблюдать за очаровательной картиной, представшей перед моим взором: не смотря на мое указание, оставить еду с прилавка в покое, Микеланджело вытащил из под клетчатых полотенец   внушительный кругляш с подвяленными салями, утонувшими в жесткой массе, и увлеченно грыз его, обкорнав зубами несчастную древнюю прародительницу всех пицц, с двух сторон. Шумно опустив коробки покрытые инеем на весы, я уложил обе ладони на столик перед собой и широко ухмыльнулся во весь рот.
- Ты думал, я шучу что ли? Ты похоже совсем не понимаешь где ты, верно… Майк?

У меня сжалось сердце от непередаваемой  грусти,  накрывшей сознание бурной волной, отхлынувшей от мрачных берегов острова отчаяния, на котором я уже топчусь  около  восьми лет в целом, при взгляде на тоскливое выражение лица Микеланджело. С видом мыслителя устремив ясные, небесно-голубые глаза в покрытое толстым слоем пыли  витринное окно рядом с столиком, Майки продолжал непринужденно уничтожать черствый треугольник в руках. Наверное, это просто бесполезно, пытаться  внушить ему, что поглощать  этот времен ветхого завета кусок не принесет пользы его организму . И как я забыл его дурную привычку, все делать с точностью, до наоборот?  Остатки былого величия пиццерии уже не должны были никого прельщать своим убогим видом, но Майк упрямо продолжал сидеть и стачивать зубы о совершенно непригодный к потреблению каменный кусок, словно не желал смирятся с действительностью, ожидая, что еще чуть-чуть и он наконец почувствует на языке давно уже всеми позабытый вкус свежих ломтиков помидоров, тягучего горячего сыра и соленых кружков салями с выступающими капельками жира. Ничего этого не будет приятель, уж поверь мне на слово. Я не нашелся ничего ответить, а лишь молча хмыкнув, потянулся к своему оружию, слава богу, не тронутому моим слишком любопытным спутником. Я все еще не могу полноценно назвать эту черепаху в оранжевой повязке своим братом. И если мысленно я так или иначе назову эту черепашку близким, родственным словом, в слух я еще долго не решусь это сказать с такой же легкостью, с какой он называет меня «бро». – Все совсем не так, как должно быть, - Я все же улавливаю этот сиплый, тихий шепот, и поворачиваю голову к нему. Убираю косу в крепление и замечаю тревожное выражение, застывшее в устремленных в мою сторону черных зрачках  парнишки. На секунду я недоумевающее смотрю на него в ответ, затем меня осеняет и я стыдливо отвожу глаза… Он разглядывает широкое, изогнутое острое лезвие раскинувшееся полумесяцем у меня над головой, и я буквально вижу, как Майк содрогается от ужаса. Конечно, этот молодой весельчак не тот, привыкший ко всему однорукий Капитан Невезение,  это совершенно другой Микеланджело. Ему не знакомы те реки боли, в которых я и братья искупались с головой. Я помню те времена, когда я был такого же возраста, как и он. Наверное если бы я попал в это проклятое место в свои пятнадцать и встретился самим собой сейчас, я бы с таким же ужасом не понимал… Как я могу ходить с этим? Носить это? Почему я вообще смог допустить свой мир, свой родной дом, до такого состояния? А… себя? Мне стало совестно перед ним за все, что он сейчас видит. Включительно и за  кажущийся опасным и громоздким агрегат  за ребром моего панциря.
На вопрос брата, я долго молчал, не зная, ответить ли ему честно, или же соврать. Дело не в том, что я как-то скрываю свой возраст, потому что мне это не нравится, или я страдаю чрезмерной любовью к самому себе, чтобы кокетливо отмахиваться от таких вещей… Просто я  знаю на самом деле, насколько глубоко могут ранить цифры. Не понаслышке знаю…

---

- Девять дней назад…
Хриплый, усталый  голос прозвучал в маленьком зале, обставленном картонными ширмами со всех сторон, подобно скрежету обломков разбитого стекла под ногами – резко и неприятно резанул мой слух. Снова все стихло… Только мое собственное сердце в груди слишком громко подпрыгивало  вверх, перекрывая свободный  доступ кислорода к легким, и опускалось прямо в съежившийся от страха желудок, а затем по косой линии, словно вспугнутая птица, быстро-быстро заколотилось о ребра. Вдох… Выдох… Не может быть. Просто... просто… как такое вообще возможно?! Он лежит передо мной на соломенной подстилке с жестким тонким матрасом, выпрямившись, словно холодное изваяние, крепко сжав исцарапанные ладони в кулаки и устремив пустой,  безжизненный, прозрачно-спокойный взгляд в низкий потолок убежища. Ему словно все равно, что с ним произошло, и он совершенно ни о чем не жалеет. Именно в такой интонации  негромко откликнулся Леонардо, когда я спросил у него в упор, фактически, можно сказать, прижав его к стенке: «Когда это произошло?». Такое скучающее, пофигистическое выражение гуляло на его расслабленных мышцах лица, что я… я не знаю… я хочу просто задушить брата, или побить его тупой башкой о каменную стену, может тогда в ней появятся умные, черт возьми, мысли!!! Ну почему, мать твою, Лео?! ЗАЧТО ТЫ ТАК СО МНОЙ??? Моя ладонь со всего маху опускается прямо рядом с его щекой, едва задевая ее ногтями, но ни он, ни я, не обратили внимания на мелкую узкую царапину, оставленную мною поперек его скулы – было кое что поважнее. Гораздо важнее. Под подушечками пальцев хрустит сухая трава под несколькими слоями простыней, - ЛЕО! ТЫ … - Я попытался сбить свой истеричный крик, от которого задребезжали стаканы стоящие на подносе на полу рядом, и сказать ему более… спокойно, что я думаю о глупом поступке моего старшего брата,  - … ты должен был мне сказать, как только почувствовал… увидел неладное! Почему ты умолчал об этом?! Я же… - Я вот-вот снова готов сорваться на безвольно лежавшего передо мной поленом Леонардо. Он никак не реагирует. Даже не вздрогнул, не зашевелился, не повернул головы.  Все тот же безучастный взгляд вверх. - … я же просил, - Убито шепчу, подтягивая свои руки к вискам и до боли сжав голову в тиски своих широких, трехпалых ладоней, слегка покачиваясь взад-вперед, чувствуя нарастающую дрожь, в конец осознавая, что я натворил! Что Лео натворил… Что мы оба натворили! Комната плывет, словно это я сам начинаю слепнуть и терять окружающие меня предметы из виду, но нет, это всего лишь немного соленой влаги скопившейся на кромке моих нижних век. Капли дрожат в уголках, но я не позволяю им дать свободу ручейками проскользив по моей бледной, зеленой коже. Нет. - … п-просил… Всегда говорите мне, если что-то не так! - Иногда плохо быть мною, хотя бы по той причине, что я слишком… слишком много знаю, и понимаю, что я в силах сделать, а что нет. И когда я четко это осознаю, сама по себе пропадает надежда, которая могла бы теплится в нас от сладкого неведения, от веры в то, что можно все исправить. Он молчит, он молчит зараза! Он целых девять дней ждал и скрывал это от меня, чтобы однажды проснуться и подумать, что ты все-еще спишь – вокруг слишком темно, хотя тебе кажется, что сидишь с открытыми глазами. Не можешь открыть, не можешь увидеть! А я мог его спасти, если бы был наблюдательнее… Сколько раз я замечал, как лидер в нерешительности замирает на месте, как-то растерянно оглядываясь по сторонам, покачивая свои ниндзя-то в руках вверх-вниз и словно бы чего-то ждет. Я то, наивная душа, думал, что он прислушивается, присматривается в своей обычной «лидерской» манере… Он всегда говорил, что с ним все в порядке…
- Ты был занят.
Его ответ прозвучал коротко  и холодно. Я ошеломленно замер на месте, все еще продолжая судорожно стискивать широкими пальцами собственный горячий лоб. Верно, да, занят… Занят? Я настолько был занят, что мне бы не хватило бы времени осмотреть его нормально?! Лео, сколько можно изображать из себя героя – «сдохну, но не дрогну»!  Занят… Раф потерял глаз в том бою, и именно этим я и занимался все последнее время -  поднимал на ноги здоровяка-саеносца, который всеми силами пытался отказаться от нашей помощи. Но если полностью пустую, заполненную до краев кровью глазницу никуда не спрячешь, то Лео успешно смог обвести меня, озабоченного первостепенно здоровьем Рафаэля, вокруг пальца, и вовремя не уведомить о том, что и он повредил себе зрение в драке, но только не так серьезно и явно, как Раф. Я бы смог остановить его надвигающуюся слепоту, если бы он только сказал мне об этом. И снова обращаю усталый взгляд  в эти неподвижные, широко открытые глаза. Моя ладонь бесшумно ложится на подушку, рядом с плечом старшего брата, и я чуть привстал на коленях, склонив голову над безмолвным лидером, с тоской разглядывая поблекшую лазурную радужку и пустое выражение, с которым смотрит Лео куда-то… сквозь меня. Внезапно его плотно сжатые в нитку губы извиваются слабой улыбкой.  Я знаю, он не видит меня, хотя и осталось обманчивое впечатление  уверенности застывшее в его глазах, словно бы ничего не случилось,  но наверное, на самом деле он лишь банально чувствует мое тепло рядом с собой. Его рука вздрогнула, и поднялась к собственному плечу, осторожно коснувшись одними кончиками моего запястья, лежащего на набитым пухом  пуфе, - Эй, Донни… Не волнуйся за меня, - Скрипнув зубами я терпеливо сдерживаю свой гневный рев и каким то чудом не одергиваю ладонь, к которой прикасаются мозолистые подушечки чужих пальцев. – Ты просто… Просто не волнуйся, хорошо? – Как всегда спокойный и ровный голос лидера прерывается. Он прикрывает веки, спрятав от меня свои жуткие пустые и бездушные глаза, видимо рассчитывая, что это несколько меня успокоит – я ни чуточки не сомневаюсь, что он чувствует, как дрожит моя рука на его подушке. – Я не думал, что это так опасно. Рафу было более важно, чтобы ты помог ему. Это… Ничего страшного в этом нет, правда…
- Угу. Кроме того, что ты теперь полностью слеп, и это не лечится. – Зло прошипел я сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как предательски одна единственная капля подло подкралась к самому краю и сейчас подрагивает на веках, грозясь вот-вот сорваться вниз.
- Я понимаю, - уже более тихо откликается он, слегка приобхватив мою кисть, все так же нервно вжимающуюся в его кровать, - Дон, я знаю, что я теперь так и останусь, но вспомни – Мастер Сплинтер говорил нам когда-то, что любая боль и препятствия, возникающие на нашем пути, должны укрепить наш дух. Просто ты будешь мне… немного помогать, пока я не привык к этому, ладно? Так надо. Так должно быть. Я постараюсь принять это, как есть, я заслужил это, я не убе… - Он замолкает, потому, что ему на нос падает здоровенная такая, горько-соленая капля, и быстро сбегает ему на переносицу, расплываясь грязным, мокрым пятном на небесно-голубой бандане… цвет которой он уже никогда не увидит. Лео резко распахивает свои удивленные, невидящие глаза, а я наоборот жмурюсь, уронив себе голову на грудь, сдав назад и чувствуя прилив полного бессилия и неконтролируемой ярости, обжигающе кипящей внутри меня, клокочущей едва-едва сдерживаемыми рыданиями, поднимающимися к горлу. Умер сенсей, Майки потерял руку - ее просто разорвало на куски осколком взрыва, Раф лишился глаза, Лео зрения полностью… мои нервы раскалились добела и звучно лопались у меня внутри, так что я буквально слышал, как они рвутся! Странно, что я не начал заползать на стены и грызть каменные блоки, а лишь беззвучно расплакался . Пожалуй, это было самым безобидным, на что я был способен в такой миг отчаяния и безудержной боли…  И для меня совершенно внезапным оказался момент, когда мягкая, теплая, братская ладонь плашмя легла на мою сморщившуюся в горестной гримасе физиономию.
Я буквально застыл, мигом перестав заливать собственный пластрон, а весь напрягся и хмуро поджал дрожащие губы. Не отодвинулся, но и не стал, отчаянно вжиматься лбом в руку Лео поливая слезами его суставы и ища тем самым какого-то утешения.  А широкие пальцы тем временем аккуратно перебегали по моим впалым щекам, невесомо собирая на сухую потрескавшуюся кожу солоноватые дорожки,  оглаживали  за уголками приопущенных губ, в ямочках которых так же скопилось немного влаги, и в конец, просто два больших пальца  Леонардо накрыли мне глаза, заслонив свет привычной, обволакивающей тенью, которая помогает нам расслабиться перед сном.
- Я знаю, как постоять за себя, будучи слепым, Донни. Я не беспомощен, - Слабо киваю, не убирая с глаз ласковые руки старшего брата. Успокаивающие и легкие, - Тебе стоит больше уделять внимания к Рафу и Майки, ведь они, - и тут я резким ударом скидываю приятный, живой покров с собственного лица, вскочив с колен и в ярости вцепившись в распростертого на полу нашего лидера двумя черными угольками вместо глаз. Я прекрасно разглядел собственное безумное и в то же время дико испуганное и жалкое выражение заплаканной физиономии в лакированной поверхности деревянного пола.  Лео этого, разумеется, не видел, но очевидно, что уже предполагал, как я «рвану» в следующую секунду – он приподнялся на локтях и в панике приоткрыл рот, намереваясь робким словом остановить мою назревающую истерику. – Дон…
Не вышло…
- Только им значит, да?! А что с тобой будет, значит плевать, получается?! Как ты не поймешь ИДИОТ, что я мог бы тебя вылечить, слышишь?! МОГ БЫ! Но ты не дал мне и шанса, как ты додумался до такого! Промолчал об этом! Ты знал, что у тебя что-то не в порядке…
- Я бы поставил под угрозу жизнь Рафа, если бы сказал тебе…
- ТЫ СОВСЕМ КОНЧЕННЫЙКРЕТИН?! Ты думаешь ему стало легче от того, что ты отныне вынужден ходить, опираясь на палочку, потому что ты... что ты калека, хотя мог бы этого избежать??? Да, РАФ БЫЛ РАНЕН, СЕРЬЕЗНО РАНЕН! - Я орал так громко, что сам себе поражаюсь, как я после этого окончательно не потерял голос.  Едва ли не топал ногами, потрясал кулаками в воздухе, словно малый ребенок, совершенно не похожий сам на себя, пугающе злой, взбешенный – в своих воплях и бесноватых плясках вокруг топчана брата я боялся сам себя, словно видел эту дикую сцену со стороны. Но ничего не  мог поделать, с  полностью захватившими мой разум эмоциями, обидой, которая клокотала во мне, бурлила, вновь подступив к глазам, заполонив собой пространство прозрачной трепещущей пеленой, - ОН БЫЛ РАНЕН! – Исступленно кричал я, развернувшись к вжавшемуся в постель брату панцирем, и со всем возможным чувством с размаху пнул картонную ширму, огораживающую это укромное местечко в нашем доджо, насквозь пропитанным запахами эфирных масел и едким ароматом плавленого воска от множества свечей за пределами квадрата загородок. Естественно я безо всякого труда проломил хрупкое «окно» изрисованное журавлями и пейзажем облачных гор  и моя ступня благополучно там застряла. Пока я в прострации стоял, покачиваясь на одной ноге, второй яростно пытаясь стряхнуть с себя жалобно поскрипывающую ширму, Лео похоже решил встать, уперев в пол обе руки и неуверенно приподнимаясь с места. - … ЛЕЖИ!- Рявкнул я, не оборачиваясь, но прекрасно расслышав, как послушно грузно стукнулся он карапаксом о доски. – РАНЕН! Но  ты тоже мой брат, и его брат, и знаешь, это черт возьми естественно, что никто не был бы против, если бы я помог тебе, или хотя бы просто осмотрел!!! Думаешь, он бы умер от пары лишних минут уделенных тебе?! Ты сделал хуже не только себе, но и…
- Дон? – Замерев в самой нелепой позе, я быстро выпрямился, высоко подняв свои худые плечи, едва не втянув голову под пластрон  – мне отчаянно не хотелось смотреть на Рафа, замершего у стены на выходе из доджо. Должно быть, его привлекли мои неистовые вопли… да и не его одного – из-за ребра панциря притихшего кулака нашей команды, осторожно выглядывает веснушчатая мордаха Майки, не прикрытая широкой полосой оранжевой ленты – огромные синяки и множество глубоких царапин  - вот и все, что украшает ее сейчас. Его единственная рука судорожно вцепилась в мускулистое плечо Рафаэля привалившегося всем телом к холодному камню. Они оба ждали, когда их младший брат-гений обнадежит, ждали какой-то поддержки от меня… Что, Дон скажет «все в порядке ребят, я уже все исправил, Лео надо немного полежать, завтра он встанет и все будет нормально, все как прежде». Я подавленно проглотил вставший поперек горла нехороший комок, неловко согнувшись вниз и суетливо освобождая свою лодыжку из бумажного плена, не глядя ни на кого. Где твое обыкновенное спокойствие Дон, где твоя рассудительность? Столько паники в тебе сейчас приятель. Ты всегда считал, что есть выход из любой ситуации, какой бы невообразимой, безнадежной она не казалась, меня всегда этому учили, я искал это в книгах, в электронных ресурсах, в деталях машин и электроприборов, попадающих мне на стол – все можно исправить, только постарайся, очень постарайся и все получится. Я помню… Мастер Сплинтер подходил ко мне, когда  его младший сын проявлял упорное нежелание ложиться в постель – поставив рядом с собой двухлитровый термос с крепким черным кофе без сахара, я не ложился, пока не заканчивал починку телевизора/компьютера и любой другой оргтехники в доме, бывало  до самого утра.  Если бы не отец, я бы наверное не закончил и половины того, что я починил, решив, что пора это барахло сваливать в мусорный бачок, а мне тащиться на свалку за новыми запчастями. Он входил в лабораторию тихо, не слышно, казалось наш пожилой Мастер просто возникал из ниоткуда, рядом со мной, и участливо просто молча стоял по близости, поглаживая свою тонкую растрепанную седую бородку, не упрекая меня, не выгоняя с рабочего места, как засидевшегося за игрой ребенка. И я был благодарен ему за это… за участие…  Тогда я старался закончить дело «мастера-починки» до конца, не отворачиваясь и не решаясь лениво махнуть рукой, поистине старался выглядеть в его глазах достойным носить свое имя, имя человека вошедшего в историю, имя которым я горжусь не меньше чем тем, что у меня такая дружная, крепкая семья. Что у меня такой отец… такие братья…  При нем у меня никогда не опускались руки, как сейчас… Теперь уже я ничего не могу исправить как бы мне этого не хотелось.
Бесполезный, жалкий, бестолковый мутант.
- Донни? - Раф все-таки тяжело отклеивается от стены и неуверенным шагом направляется в мою сторону, а Микеланджело семенит за ним следом, не собираясь отпускать пояс Рафаэля. Эта процессия довольно быстро  достигает меня, и широкая ступня старшего опускается на не желающий отцепляться от меня мятый квадрат «с журавлями», придавив край оного к половицам. Молча кивнув, я наконец вытянул оттуда  свою лодыжку, чувствуя себя все таким же идиотом – любопытно, сколько же они стоят здесь и наблюдают за тем, как тихоня Донателло беснуется похлеще владельца парочки саи? Тот правда за последнее время ведет себя тише воды и ниже травы, с перебинтованной головой и пустующей глазницей, но рано или поздно он еще, как обычно, себя проявит в полной мере. А пока что, ты оказывается, Дон, можешь с успехом заменить, и поорать на лидера. – Что с Лео? - Тихо спрашивает  он меня, кося одним единственным зеленым огоньком глаз, в сторону прямо сидящего на мятой постели, положив руки поверх одеяла «больного». – Он поправится?
Я не хотел объяснять все тонкости того, чем Лео «болен». И уж тем более всем сердцем не желал говорить им, что я ничего не смог для него сделать, что процесс необратим и скоро к нам будут обращены страшные бельма вместо ясных глаз. Несколько долгих, затянувшихся минут стоял я  крепко сжимая трясущиеся руки в кулаки и сутуло склонившись вниз сосредоточив все свое внимание на рваных ошметках красной и желтой бумаги  разбросанной вокруг нас.  – Нет…
Вязкое, тягучее, просто отвратительное  слово никак не желающее свободно сорваться с языка. Оно  зависло надо мною, подобно карающему  мечу и похоже хлестко ударило Рафаэля прямо по лицу – я вижу как костяные пластины покрывающие его торс вздрогнули, едва я подал голос, а затем он неподвижно замер, словно окаменел – задержал дыхание. Я не собирался дожидаться нового шквала вопросов, в любом случае, ответ будет столь же однозначным  и резким – нет.  Широкими шагами, направившись к проему, я цепко ухватился за раму раздвижных дверей и с шумом задвинул створку до конца. Мне нужно в свою комнату… в лабораторию… прочь… Тишина, покой и полное одиночество – вот чего ваш «гений» страстно желает в эти минуты. Надо же… по глупости, у меня ослеп брат.  С тем, что я делал все эти годы, как поддерживал в них жизнь, все мои попытки…  Этот ужасающий факт звучит как подлая насмешка надо мной, толчок в спину, удар, который я меньше всего ждал от собственного родственника. Никто не останавливает меня, пока я тяжеловесно протискиваюсь  в коридор, разом по дороге растеряв всю свою грацию ниндзя – большой, грузный, неповоротливый уродец.
- Бро… - жалобно зовет Микеланджело из глубин зала, когда моя нога уже пересекает порог и я оказываюсь в холле убежища, утопая  полумраке. Почему-то знаю, что это обращено ко мне, но лишь быстрее стараюсь укрыться в спасительном, родном техническом хаосе моей лаборатории, закрывшись на ключ и с больным чувством, опустившись на старое, потертое кресло.  На столе передо мной как всегда художественный беспорядок типичного изобретателя, или военного технаря, кхм, или ремонтника, в виде нескольких разобранных автоматов, заготовок для добротной взрывчатки в компактной железной «упаковке», разбитый ноутбук, лежащий дном кверху с ветками разноцветных проводов наружу и различной мелочевки, кроме развала моих инструментов.   
Горло болит…
Что же, в этом нет ничего такого удивительного - я же визжал почти на ультразвуке. Тело сотрясает дрожь, как в приступе лихорадки, хотя мне не жарко, ни холодно. Кроме шебуршения в глотке и неприятной сухости во рту - больше вообще ничего не чувствую. В коридоре приглушенный гомон. Братья негромко переговариваются между собой, вероятно, пытают Лео, ну и пускай. Я не собираюсь покидать свой угол. И с места не сдвинусь… Короткий гневный вопль, а затем быстрое нервное верещание… С ядовитой ухмылкой во всю рожу я подметил, что  мой темпераментный братец все-таки не выдержал и плеснул некую толику гнева в лицо нашему бесстрашному, а тихий лепет принадлежит однозначно Майку… прекрасно себе представляю, как он  обхватив рычащего диким зверем Рафа рукой, сейчас висит на нем, болтается тряпичной куклой туда-сюда, помахивая уже почти зажившей культей, как бабочка крылышком. Смешно и нелепо…  А Лео скорее всего печально тупо лупится в пустое пространство и не знает, что ему делать, ох, и как же ты теперь будешь по своему обыкновению грызню с Рафаэлем устраивать, м? Слепой лидер… ха… Почти как анекдот…  Сборище калек-уродцев… хромых, незрячих, одноруких… Я и не заметил, как согнулся чуть ли не пополам, прикоснувшись гладкой макушкой к холодному корпусу приклада, у которого отсутствовала вся стрелковая часть – механизм я только вчера разобрал до самых мелких винтиков. Прижавшись лбом к гладкой поверхности затворной рамы, всей грудью вдыхая едкий, кисловатый аромат железа и глухо посмеиваясь, прижимаюсь губами к выемкам на шероховатой оси бывшего оружия. Оно приятно остужает горящую огнем, вздрагивающую как в ознобе сухую кожу… На этот раз мои плечи снова высоко подняты и остро вскидываются вверх, над моей возлежащей на запчастях головой, и затем плавно опадают вниз,  в такт с моим судорожным дыханием… Оно неожиданно резко прерывается булькающими звуками вперемешку с кашлем…
Просто задыхаясь от смеха, я откинулся на спинку кресла, запрокинув лицо к потолку и накрыв потной ладонью рот, чтобы на этот оглушающий хохот опять кто-нибудь не примчался и не начал в панике выламывать дверь. Кстати у них там что-то свалилось и, кажется, сквозь толстые стены просачивается весьма  мелодичный мат Рафаэля. Но я продолжаю смеяться,  раскручиваясь на сиденье каруселью, вцепившись одной рукой в подлокотник и весело разглядывая калейдоскоп грязного, покрытого пятнами копоти потолка и углов своего кабинета, уставленных рулонами  множества  недоработанных чертежей. Странно…
Но мне хорошо. Хорошо, потому, что более плохо, уже быть не может.

---

- Мне тридцать пять лет, - с легкой ухмылкой киваю младшему, поворачиваясь к нему тылом и прибирая стопку с пиццами к груди. Немеющие от холода пальцы не помеха, чтобы как можно крепче стиснуть их и прочувствовать ледяные края коробок сквозь грудные пластины – это позволяет мне вынырнуть из пучины прошлого и сосредоточится на настоящем. В данный момент – на грустно разглядывающем мой панцирь мальчишке-мутанте. – Если тебе так нравится жевать эту бумагу, - несколько грубовато обращаюсь я к нему, не оборачиваясь – странная лыба от уха до уха сейчас гуляет на моей роже и я пока не хочу пугать парнишку своим идиотским приступом веселья, старательно подавляя в себе желание тоненько хихикнуть, и едва ли не силой опустив уголки губ вниз. Нет, так я буду выглядеть еще смешнее, - То советую доедать ее поскорее и делать отсюда ноги. – Жжение на слизистой глазного яблока постепенно сходило на нет, но я думаю, мне все же стоило бы воспользоваться здешним водопроводом и умыться. Правда времени нет, да и опасаюсь, слишком долго мы здесь находится. Некоторое время колебаний, но стоит только младшему пошаркивая подволочить себя ко мне ближе, как я решительно передаю ему замороженный фаст-фуд и жестом указываю черепашке идти следом за мной к выходу. Он ведет себя очень тихо. Без привычного: « ай, ой, холодно, может сам понесешь?». Как я и думал – Майки хоть и тот еще баламут, но страшная правда, сколько лет прошло с того момента, как он видел свой родной город процветающим и прекрасным последний раз, несомненно больно уколола его.  Но нам нужно поскорее вернуться в укрытие, назовите параноиком, но у меня нет никакого желания обнаружить в следующую секунду шеллрайзер облепленным со всех сторон футами. Я уже достаточно вымотан, да и братец не выглядит настроенным по-боевому, сонно уткнувшись носом в полуоттаявшие коробы с закуской. Хотел было предложить ему убрать их из рук, пихнув под сидение, чтобы те не болтались по всему салону, но впрочем,  он так трепетно прижимал их к себе, хотя и весь побледнел от холода, что я решил его не тревожить  - Майк и так все сам понимает и замерзать совсем, не захочет – ему просто что-то нужно было помять в руках.  В этот раз микроавтобус не стал ерзать меня своими капризами, а завелся с пол-оборота – не без напряга конечно, но мотор послушно забухтел, а машина даже «приподнялась» на месте, словно привстала на колесах на цыпочки, потянувшись вверх, чтобы размять несуществующие мышцы. Ничего дружок, я приведу тебя в порядок. Что же, во всяком случае, сказанное мною в пиццерии на некоторое время стало неплохой затычкой для Майкстера – больше половины остатка пути мы проехали без эксцессов, ему, слава богу не захотелось «купить лимонаду» в придачу к пицце.  Абсолютная, благословенная тишина, на время даже можно было подумать, что я здесь совершенно один.
- Так сколько лет вы…
Я прислушался, чуть повернув к нему голову так, что ветер обдувал мне правую сторону лица и шеи, больно покалывая прилетающим через разбитое окно сором, попадающим на открытые ранки и царапины.
- … жили без меня? – Такой чистый… по-детски чистый чуть дрожащий голосок. Словно блестящий  отполированный осколочек в целом море грязных пивных бутылок. Что он здесь делает?
- Хм… - Плавно разворачиваю шелл, пятясь в задворки на весьма узком переулке, поглядывая назад мимо вжавшегося в сидение в багажном отсеке Майки, закинув руку на кресло водителя. – Вообще-то, - С задумчивым видом протянул я, выруливая ближе к изрисованной, казалось бы ничем не примечательной кирпичной кладке в конце тупика  – авто призывно пищит и невидимые врата в пещеру Али Бабы(то есть в мою резиденцию), распахиваются:  с неслышным шуршанием стена приподнимается уползая в глубь гаража, а затем словно бы поглощает машину, едва стоит мне дать задний ход еще чуть дальше, загнав ее во внутрь. – Не так уж и много. – Гаражная дверь, самая настоящая, тяжелая, толстая, из цельной кладки красного кирпича на сложном механизме, способная выдержать вес среднего слона,  скрипуче закрывается, подняв небольшое облако пыли, столкнувшись с асфальтом прямо перед покореженным бампером. Я пару раз постучал по рулю, напряженно побуравив взглядом ребристую темную поверхность гаражных ворот. Любопытство вперемешку с сильным недоверием – это брат, это нечто, с тоскливыми голубыми незабудками вместо глаз, мой, как я полагал, глюк, не должен был сюда попасть. Не хочу показыать ему, где я живу и что делаю, но и бросить это существо я не в состоянии. Лучшее, что я могу сделать для молодой копии моего брата – постараться выяснить, как он здесь оказался, медленно, спокойно уточнив множество деталей, ведь  деталях всегда кроется все самое  важное, а узнав, постараться поскорее отправить его назад. Избавлюсь и смогу спокойно продолжить свое дело… - Ладно, пошли, - Вывалившись из шелла, я направился прямиком к двери, ведущей из гаражного отсека в жилое помещение.
Майки все тем же унылым привидением шаркал за моей спиной – не нужен на затылке третий глаз, чтобы видеть, как угнетенно ступает молодой мутант,  с трудом пытаясь принять все здесь, как должное. Наверное, после того, как я снял свое оружие, скинув небрежно косу на лавку перед вешалками в узком коридорчике, ему должно быть заметно полегчало. Конечно, его пугает моя внешность, он то привык совсем к другому Донателло.
Я оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом… на две головы ниже меня, кажется куда хилее и нежнее. Мое тело покрыто множеством шрамов, сколы на панцире и пластроне некогда острые, теперь стерлись и сгладились, оставив неглубокие ямки и зазубрины, выделяющиеся из общей композиции на костяном покрове. Мышцы рук и ног заметно больше, хотя Майки всегда был по сравнению со мной гораздо более крепко сбитым… Весьма непривычно воспринимать его как бледного хилячка, моложе меня на двадцать лет. Мы некоторое время молча разглядываем друг друга – оба в чужой крови, грязных подтеках, а Майк еще и напрочь продрогший. У него из-за плеча в панцире что-то торчит. Слегка нагнувшись к весельчаку ниже, я, прищурившись, внимательно присмотрелся к странному предмету, напрочь игнорируя изумленные взгляды младшего. Сюрикен? Господи, - Да положи ты эти коробки, - Стоило большого труда отнять у него, словно приклеившиеся к груди замороженные пиццы и шлепнуть их на шаткий столик перед телевизором. Заметив прикрытый салфеткой череп, я неожиданно почувствовал в себе новый, неконтролируемый приступ мрачного веселья вместе с покалывающей в правой лобной доли головы, стремительно назревающую мигрень. Быстро возвращаю глаза к замершему подле меня братцу, не желая, чтобы он видел, на что я смотрю на самом деле. 
Ну надо же, присутствие двух Микеланджело в одной комнате. Жаль только, что один из них мертв и не может по достоинству оценить всю нелепость данной ситуации.
- Сядь. – В несколько приказном тоне указав на диван, я подошел к своему рабочему столу с развалом недоработанной конструкции из частей роботов, возвышающейся над гладкой столешницей пирамидой, и бегло осмотрел мастерскую на предмет инструментов… Развернутый чехол с набором гаечных ключей, крестовая отвертка, кусачки…  А, вот и щипцы, валяются, рядом со сварочным аппаратом. Угрожающе прищелкнув мощными «челюстями» оных, я хмыкнул, вспомнив стародавний момент, когда мне пришлось выдирать, еще в далеком, очень далеком детстве, младшему братишке зуб. – Ну ка, - опустив колено на продавленное сидение диванчика, я уже мрачной тучей нависаю над притихшим весельчаком с коварной улыбкой, словно вот-вот съем его, или полезу ему в рот вытаскивать оставшиеся зубы,  а затем достаточно бесцеремонно наклонил его чуть вперед за пределы дивана, чтобы мне было удобнее нащупать в половину виднеющееся острое ребро звездочки из его карапакса. – Не дрожи, как заяц на прицеле, - Яростно, с хрустом расшатав в твердой кости сюрикен, я еле его вытащил, пару раз довольно болезненно пихнув бедного парнишку в плечо и бока. – Все, все уже. – Такое впечатление, словно я ему панцирь разломать  собрался, вот глупый. Выплюнув словно в протест всему свою последнюю, прощальную иску, плоское миниатюрное оружие ниндзя выскользнуло из зажатых в моей руке тисков, и покатилось под тумбочку, звонко несколько раз подпрыгнув на плитке.
Спустив ноги с дивана, я уперся локтями в колени и свободно свесил кисти рук вниз с зажатым в одной инструментом. Немного помедлив, стянул с себя пропитавшуюся кровью и потом маску, положив ее рядом с собой, и еще раз провел ладонью по теперь уже неприкрытому лицу. Надо бы мне все-таки умыться…
- Значит… ты считаешь… что двадцать лет проспал? Не думаю, что это так. Во всяком случае… кое-что не сходится с твоим предположением. - Мои мышцы слегка напрягаются, словно я  приготовился встать с дивана, но не пошевелился  –  прямо передо мной на тумбе возвышается голова моего настоящего брата, чьи очертания проглядываются под марлей, и я точно знаю, кто он, знаю его от появления и до самой смерти, а что тогда рядом со мною сидит? Может… - … если только ты не клон моего младшего брата, м? – Щипцы опускаются на пол, и я сцепляю ладони в замочек, продолжая смотреть вперед, - Тебе стоит умыться Микеланджело. Раковина сзади тебя. А если хочешь принять душ – дверь справа. – Пожалуй, вместо ясности, я только дал ему еще больше поводов потерзать себя догадками о произошедшем с ним сегодня. Но меня это никоим образом не заботило – пока что я сам пугался неизвестности фантомным облаком окутывающей этого субъекта и не мог дать конкретных ответов даже самому себе. 
Надо бы встать, надо бы разогреть добытую нами пиццу, надо бы и самому заняться собственной гигиеной, ибо не особо-то я и привык грязным чучелом спокойно возлежать на диване. Однако я даже не попытался подняться – глубокий расслабленный вздох, и мой морщинистый лоб встречается с переплетением моих пальцев, костяшками упираясь в область надбровных дуг.
Устал…
Просто устал…

Бездумно разглядывая замызганный, старый ковер под своими ногами, я краем уха, не разворачиваясь к младшему, вслушивался в гневный бубнеж Майка…
О… мне достаточно четко ясна его позиция - тут бы и самый храбрый черепашка испугался, встретившись со столь жестким утверждением от того, кого когда-то давно называл своим родным братом. Сейчас мы совсем чужие друг другу, и у нас разные взгляды на всю ту дрянь, в которой мы в данный момент закопались по плечи вдвоем. Микеланджело помнит только старого Донателло – умный, тихий, долговязый мутант, всегда готовый его защитить, как старший,  участливый и внушающий доверие своей мягкой улыбкой. Новый же брат Дон, наводил ужас, если не вызывает отвращения… Внезапно я осознал, каким же я, однако, очаровашкой раньше был. А сейчас, разве можно мне доверять  со всей искренностью? Он боится меня. Я чувствую - боится вкрадчивого, спокойного тона, с которым я к нему обращаюсь, боится тяжелого, равнодушного взгляда красновато-карих глаз, и я успел заметить, как он раза три, покосился на мои сложенные в замок, широкие ладони –  вдвое больше его собственных пятнадцатилетних ладошек. Думается, если я сейчас неожиданно дернусь в его сторону, просто так, забавы ради, он заверещит тенором на всю округу от страха. Стоит ли меня бояться? Я поднял руки, сцепленные вместе на уровень подбородка, поустойчивее поставив локти на колени, и устало прикрыл глаза. Да, наверное, все же стоит.
Если суммировать все те беды, что я сотворил на протяжении последних пяти-шести лет, Майку действительно нужно опасаться, что я как-нибудь ненароком, поддену косой под углублением на затылке, отколупав череп от шейных позвонков легонько нажав на древко одной рукой, используя знания элементарной физики. И это далеко не единственный способ отправить конопатое недоразумение в могилу, одним единственным движением. Но пока я не узнаю, кто, или, что со мной говорит, я не буду ничего предпринимать – мне надо убедиться, что я не ошибаюсь, потому что потом уже будет просто поздно. Раздражение, постепенно перерастающее в злобу, почти ненависть, со смесью отчаяния и детского испуга – вот, что я видел в широко распахнутых глазах, на круглом, бледном лице весельчака с поблекшими веснушками. Мое бездействие и вялая, задумчивая поза, похоже, выводили его из себя. Может мне стоит его обнять? Я попытался вспомнить, кого я последний раз обнимал, утешал, и при каких обстоятельствах это было...  и не смог. Не смог восстановить в памяти ни одной теплой, душевной картины. Годы одиночества, без семьи, без друзей, превратили меня в лишнюю безмолвную декорацию для обремененного тяжелой лапищей Шреддера сверху, умирающего мира. Саки оказал большое влияние на внешнее и внутреннее состояние Нью-Йорка, и на меня самого  конечно тоже, как неотъемлемую часть оного…  И если бы Майк подумал. Если бы хоть на мгновение прекратил назревающую глупую истерику и просто подумал, что, как говориться, это «бз-бз» не спроста, включил свой маленький, тщедушный мозг и раскрыл невидящие глаза… Осмотрелся… Мои сцепленные вместе шершавые, сухие ладони, прижимаются друг к другу плотнее, болезненно растирая между собой толстые мозоли на подушечках пальцев.
  Надо же, неужели я злюсь?
Я зол на своего маленького, неразумного братца. Ну, прямо как в старые добрые времена, когда каждый неловкий шаг Микеланджело – это одна разбитая лампочка, один сломанный какой-либо бытовой прибор в ассортименте и моя печаль на весь оставшийся день над обломками нового, только что сделанного изобретения – у меня не брат, у меня типичный слон в посудной лавке. Мое раздражение было тогда вполне обоснованным, и выговоры ковыряющему ногой в пол младшему, вполне разумны и доходчивы…
А что теперь? Что я мог сказать ему теперь? Как я могу обосновать свой кипящий в глубине души гнев, когда фактически, я не видел ни единой достаточной причины, чтобы сделать так, как мне хотелось – встать и с размаху залепить по лысой макушке скукожившегося рядом на диване мальчишки. Одна моя рука с шорохом опускается на острое колено и со скрипом сжимается в плотный кулак, а другая, для опоры, ложиться на мое бедро, вывернув локоть наружу, и я уже с угрюмой решимостью взираю на него исподлобья, отклонившись назад и зло поджав губы. Очнись и протри глаза Майк. Его нервная, сбившая речь уходит куда-то на задний фон – я молча смотрю, как брат словно бы в полной тишине комично кривит рот, выговаривая, да нет, почти выплевывая мне в лицо полный неприязни и обиды текст, и единственное, что я смог из него выловить, это имена… Лео… Раф… сенсей… - « Их нет… слышишь дурак? Их нет!  Ни здесь, не где-либо еще, они ушли, растворились, сгнили под землей, их сожрали черви, чего ты от меня еще хочешь?» - там, куда устремлен мой усталый взгляд, Микелнджело уже нет  - он бегает вокруг дивана, смешно машет руками и продолжает нервно голосить. А я мысленно обращаюсь к смятой чужим панцирем диванной подушке напротив, словно это она на меня сейчас рычит и сердито обвиняет - как уже делал не раз, и не два, как привык общаться с неживым, думая, что оно живое, что оно дышит, ходит… делит со мной пиццу, обычно перехватывая вперед самый последний кусок, и отнимает кофе из рук, потому что ему надо срочно что-то мне сказать, вечно все ломает, устраивает бардак по поводу, и без, и до красных глаз сидит перед нашим старым телевизором за шумной игрушкой, будь то шутер, или аркада. Сжатая в кулак ладонь расслабляется… Черт… Как же так Майки?
Почему?
Гулко топая, мой гость уходит  в сторону ванной, а я сползаю по сиденью, откинувшись затылком на потрепанную обшивку спинки дивана, жесткой, абсолютно неудобной, - именно сейчас она мне кажется особенно неуютной  в сочетании с грубым краем воротника собственного панциря, натирающего шею – а раньше мне ведь было глубоко безразлично, насколько может быть плохой мебель в моем жилище. Тяжело вдохнув, я опустил ладони на свое замызганное лицо, надавив кончиками пальцев на воспаленные веки. Глаза так и не перестали болеть. Расслабился… выдохнул… собрался… Рука опускается на грудные, жесткие пластины и я аккуратно прощупываю свежезаработанную трещину в левой области пластрона. Мне казалось лезвие прошло чуть глубже. Из-за плотно закрытой двери, ведущей в мой «банный» отсек, я отчетливо слышу мерный шум воды – братец не преминул воспользоваться горячим душем, как я ему и предлагал. Пускай… Когда вернется, думаю, ему будет уже немного легче воспринимать мои слова, да и мне... тоже… я столько должен сказать.
Нехотя подняв с пола задвинутые к диванным ножкам щипцы, грузно поднимаюсь с продавленного сидения и замираю на несколько мгновений, прислушиваясь к звукам из душевой, равнодушно разглядывая черное стекло экрана телевизора, прямо напротив меня, где отражается моя изуродованная фигура, нервозно сжимающая в страшной, огромной лапище инструмент. Почему не кажется, что мой жутковатый, «пузатый», благодаря прогнутой наружу поверхности, мрачно вылупившийся на меня «оттуда» двойник, хочет не много ни мало, а вколотить эту железку себе прямиком в лоб. Да, смотрел я сам на себя гораздо более ненавидящим взглядом, чем взирал с высоты своего роста до этого на нежданного спутника, так похожего на моего брата. Кровь опять горячеет, а пальцы сжимают холодный металл с такой силой, что, был бы на моем месте сейчас Рафаэль, щипцы бы смялись в его кулаке бесформенной массой. Больно… В отражении вижу, как по железному краю стекает алая капля, в темных оттенках на стекле она кажется бурой, и падает мне на ногу. Я так стискивал в кулаке инструмент, что острым углом разрезал себе кожу на ладони…
Подойдя к рабочему столу, с обычной меланхоличностью и нерасторопностью движений, кладу перепачканные в крови щипцы на стол, и неспешно выдвигаю ящик стола с медикаментами, зажимая пальцем к ранке с заполненной до краев красной жидкостью клочок подвернувшегося под руку листа белой бумаги, другой рукой перерывая содержимое ящика, доставаю бинты, пузырек со спиртом и локтем, шумно задвигаю тот обратно в столешницу.  Наконец оказавшись у покривившейся раковины, я занялся тем, чем первоначально и планировал – стер с себя чужую и свою кровь, грязь, попутно перебинтовывая пораненную кисть и промывая глаза, зачерпывая одной ладонью воду и прижимая к смеженным векам с наслаждением прочувствовав успокаивающую прохладу легко освободившую меня от неприятного жжения и беспрестанного зуда, сопровождающего меня всю дорогу до дома. Уже немного лучше.
Теперь еще бы избавиться от сухости во рту и этого вязкого, раздражающего привкуса земли… Я прихватив полотенце с собой, не задумываясь более, направился в сторону угла, который я приспособил под простенько обставленную кухню. Не хочу пить сырую воду... перетерплю и сделаю себе простой, нормальный экпрессо.
И вот, дожидаясь своего неизменного, любимого напитка, я тихо восседаю за столом, накинув на голову влажное, прохладное полотенце. В трубах, в тишине и полумраке комнаты, отчетливо слышится  предупреждающее бульканье, предзнаменующее пустоту в водонагревателе…  Хм, а ведь я не предупредил Майка, что количество воды не рассчитано… хотя, уже поздно что-либо говорить… Пускай я не вижу физиономии младшенького, но отсюда мне все прекрасно слышно – как он прыжки кенгуру выскакивает из-под холодного душа, в панике завинчивая краны и почти наглядно представляю себе, как мелко сотрясается от холода его массивная фигура, роняя на пол тяжелые капли. Ну , ты давно должен был понять, то тут тебе далеко не отель люкс.
И равнодушно пожав плечами я вновь протянул ладонь к успевшему подостыть кофе…
Не люблю остывший кофе…
_______

Когда Микеланджело вышел из ванной, ему пришлось трижды осмотреться по сторонам прежде, чем он меня отыскал. Не смотря на свои внушительные габариты, я еще не растерял довольно стандартного и обычного качества для любого мастера ниндзюцу – сливаться с пейзажем. Благо это местечко уже свыклось со мной давным-давно, и прикинуться «стулом» в собственном же гараже труда не составит… Впрочем… груда металла, отгораживающая меня от взора братишки, так же надежно скроет кого угодно, а не только бывалого ниндзя. Молча отодвинув  развороченный корпус  бота в сторону, я облокотился о стол двумя ладонями, поддавшись чуть вперед. Итак?
- Ну, так что ты решил? – Хороший вопрос.  В любом случае, я не могу выполнить твою просьбу, так что решения пока этой проблеме нет, и найду я ее не скоро. К слову надо мною висят целых два сложноразрешимого задания, одно из которых заключается в том, чтобы как можно проще, доходчивее и тактичнее поведать этой черепашке, о том, что этот город не просто… темная наклейка, прикрывающая привычный ему, светлый мир, который периодически омрачают своим присутствием, возникающие словно из неоткуда, подобно плесневым грибам злодеи разной степени «важности». Тогда мы могли с этим справится… могли… вчетвером. Как показала печальная практика, один мутант-черепаха не многого сможет добиться, без поддержки семьи, без мудрого совета наставника, который всегда знал, в какую сторону нужно нас направить… Хорошо, допустим, даже если я смогу максимально точно объяснить ситуацию брату, кто мне даст гарантии, что узнав правду, он в панике не выскочит в окно и не окажется у услужливо поджидающих его за углом  воинов Клана Фут? Сбросить Лео… мда брат, я думаю, в это ты прав – Лео знал бы как разрулить эту ситуацию и успокоить тебя, а я нет… я… я не умею это делать, не умею утешать и успокаивать – это не моя черта характера.
Быть скрытным гением, чаще подавать умные идеи для осуществления заранее поставленным Леонардо планам, решать технические проблемы, больше молчать, быть самым мирным и тихим занудой в этой компании – вот моя задача.
Я смотрю в озадаченные, небесно-голубые глаза, и понимаю, что я не тот… кто должен сейчас здесь стоять и отвечать на эти вопросы. Последний из них, к слову, вызвал из моей груди слабое подобие глухого, хриплого смешка  - разве можно забыть Майка, проводящего на кухне времени не меньше, чем за компьютерными играми? Он любил экспериментировать  с содержимым холодильника, преподнося порой достаточно неожиданные, но часто, приятные сюрпризы.
- Да…
Минутная пауза.
- Да, я помню…
Не отводя взгляда от веснушчатого лица парнишки, который потерянно топтался на одном месте так близко от меня, одной рукой нашариваю среди железного хлама ту позабытую мною стопку с пиццами, уже приклеившихся влажным, подтаявшим дном к столу, пальцами ловко поддеваю их под край, и с несколькими гайками, перекатывающимися по верхней картонной крышке, плавно протягиваю руку с этой невысокой «башней» перед собой, - Ну… - Тихо, напряженно произнес я, покачивая распластанной по дну ладонью, дожидаясь, когда младший черепашка заберет у меня пиццу. Надо бы скрасить чем-то… обнадеживающим что ли, этот неловкий момент, когда бедняга Майк смотрит на меня снизу вверх, потянув ладони к маячившему у него над головой квадрату с таким видом, словно я у него их грубо отнял… Через силу улыбнувшись боязливо хватающему воздух рукой брату, я «случайно» выронил коробки, и, Майки, по заранее заученному на зубок рефлексу, ловко подныривает, поймав все коробки разом и удивленно косит на меня, вытирающего мокрую ладонь о рабочую тряпку, так странно веселого и добродушно ухмыляющегося. – Смотри не сожги мне микроволновку. Я так-же помню, что ты и в этом деле мастак. – И с внутренним облегчением вижу, как пропадает та внушительная толика ужаса, плескающаяся в черных, бездонных зрачках моего брата.
Я не хочу, чтобы на меня смотрели, как на чудовище.
Во мне живет реалист, но я все еще жажду… питаться иллюзиями, что все могло бы быть и хуже.
  Майк… живой, целый… хм… с головой на плечах – он вселял надежду. И с моей стороны не логично и глупо отказываться от этого подарка. Парнишка заметно повеселел, ускакав в сторону кухни, а я, вновь сел на стул, на этот раз вынув из ящика потрепанную тетрадь с лопнувшими, местами, туго закрученными пружинами, наполовину заполненную моими записями и чертежами, а из оторванного мятого железного листа прикрывавшего некогда корпус  бота, старенький, погрызанный карандаш. Я еще не собирался отказываться от своей затеи, и не смотря на то, что мой стабильный график несколько подорван присутствием другого мутанта - моего нежданно вернувшегося с того света младшего брата, - это не должно быть моей отмазкой, чтобы я все бросил… Как бы то не было, над эти проектом, я работал вот уже целый год и идти на попятную, упускать хотя бы день работы, когда я близок к претворению давно запланированной операции… я не мог, не должен был! Особенно сейчас… Это может стать поворотным событием в нашей истории. А может и погубить меня, выдав местоположение единственного оставшегося в живых Хамато… хотя… мой взгляд скользит поверх мятых, исписанных листов и упирается точно в сеточку многоугольников на карапаксе весельчака – нельзя уже сказать, что единственного. Подхватив разогретое угощение, Майк пританцовывая и кружась, распространяя вокруг себя безумно вкусный аромат тягучего сыра и салями, провальсировал к дивану, расставляя распахнутые коробки с угощением в ряд на столике, с абсолютно показательно беспечным видом. Отложив тетрадь, я с интересом пронаблюдал, с каким удовольствием на конопатой, теперь уже идеально-чистой физиономии, едва ли не высунув кончик языка, черепашка выуживает из упаковки исходящий паром треугольник, пытаясь оторвать его от обильного «сырного плена». И долго же я не мог понять, что же так сильно смущает меня в его образе, помимо того, что мой вроде-бы воскресший брат младше меня на пятнадцать лет. Те же движения… та же задорная улыбка… те же вкусы – я знаю, что он очень любит, чтобы сыра на тесте было больше, чем кружков колбасы… Но что-то не так.
Странно, вроде-бы вижу, а уловить не могу. – Эй, Дон, чего застыл? – Микеланджело испуганно замирает и с набитым ртом поворачивается в мою сторону, заметив, с каким сосредоточенным видом я его разглядываю. Он бодро машет мне левой рукой и снова принимается за еду. Послушно покинув свое рабочее место, я медленно, неспешно подхожу к нему ближе, все еще заостряя внимание на его левой кисти, так же довольно рассеянно отдираю треугольный кусок от картонки, не глядя на пиццу, благодаря чему у меня остается ровно половина всей вкусноты, и не отрывая глаз от перепачканной в майонезе ладони младшего, я без раздумий откусываю здоровенный кусок… Не смотря на то, что эта пицца пролежала в морозильной камере пекарни бог весть сколько лет, любопытно, но вкус у нее был потрясающий… он сразу возвращал в ту пору юношества, где мы с братьями с удовольствием уплетали подобный фастфуд… А может это после скудной еды в виде отваренных зерновых, да узкого ассортимента консервов - когда элементарно любой продукт, что не являлся подобием походной гречки с мясом, казался мне чем-то вроде манны небесной. Но я не сосредотачивался на собственных вкусовых ощущениях – все мое внимание приковал к себе Майк…
Я с жадностью следил за тем, как черепашка достает еще один кусок лакомства, как тянется рукой к старой газете, лежавшей тут же, с краю, как вытирает о нее руки и аккуратно комкает ее левой ладонью, а затем метко, точным броском левой руки отправляет масляную бумагу, скатанную в клубок, в мусорную корзину напротив. Знакомые с детства движения, отточенные до рефлексов – плавные, гибкие, стремительные -  с той же энергией парнишка ловко раскручивал нунчаки, легко работая как правой, так и левой рукой, но он никогда не был… левшой.
Никогда.
Как я мог быть таким невнимательным...?
- Майки… - Наконец решаюсь я задать столь терзающий меня вопрос, стоящий в одном ряду с причиной «оживления» моего брата, но слова замирают на моих губах, потому что Майк весело причмокнув, поворачивается ко мне и… я чувствую себя до ужаса неловко. А между тем, юный черепашка скользит по мне взглядом, словно избегая смотреть мне прямо в глаза, и изумленно охает, заметив мой самодельный стенд, на который я некогда возложил ниндзя-то Леонардо.

Предчувствуя новые вопросы, не один, ни два, целый шквал, я заранее подумал о том, где же оставил обезболивающее, и осталась ли у меня поле той порции кофе кипяченая вода, чтобы их запить. Пальцы привычно тянуться к моему нахмуренному лбу и я утомлено прикрываю веки, сгорбившись и свесив голову на грудь – жаль никак нельзя сделать, чтобы Микеланджело уже все знал… чтобы мне не пришлось снова… и снова ворошить старое прошлое, вспоминать эти пропитанные смертоносной болью и отчаяньем секунды, которые решили все…
Прежде всего жизни. Жизни моих братьев и отца. И твою жизнь тоже Майки, ты не забывай! Ах да, ты же не знаешь…
Зло скрипнув зубами я вновь поднял взор на младшего, и криво, невесело усмехнулся, сложив руки на груди – боковым зрением в отражении на поверхности выключенного телевизора, мне моя мускулистая фигура со скрещенными на пластроне кулаками живо напомнила Рафаэля. Похожая характерная поза и взгляд исподлобья, а так же вздутые от напряжения вены… того и гляди «Раф» с экрана потянется к терпеливо дожидающемуся от меня хоть каких-то дельных  слов Майку, и залепит ему свою фирменную затрещину. Но Дон этого не сделает…
Потому что Донателло не сможет заменить кого-либо… Ни самого младшего, ни самого старшего...
- Идем, - Неожиданно порывисто перехватываю я свободно свисающую кисть, с кожей глубокого, темного, аквамаринового цвета, и задорными веснушками, щедро рассыпанными по мускулистым плечам… Резко и грубовато. - Иди за мной…
______________________________________________________________________________________________

- Иди за мной Раф. След в след. – Тихо прошу я старшего брата, с неподдельной тревогой вглядываясь в его недовольное, сморщенное аки печеное зеленое яблоко лицо – ну пожалуйста, постарайся воспринимать эту тренировку серьезно? Он сдержанно кивает и отклеивается от холодных, влажных стен исписанных поблекшим граффити, - Попытайся хотя бы сделать вид, что тебе интересен мой план, - Недовольно пробурчав, отворачиваюсь от него и решительно сосредотачиваю все свое внимание на пустой площадке бывшей станции метрополитена, которую я в этот раз избрал для эксперимента, точнее, усиленной тренировки главным образом Рафаэля. Нужно дважды отмерить, а потом отрезать, другого шанса, нам дано уже не будет, когда мы вдвоем подойдем близко к башне. Из-за пояса я торопливо вытащил миллиметровую бумагу с разметками пути и моими расчетами-почеркушками по краям.
- Ты только не обижайся, Дон, - Голос Рафа эхом отлетает от покрытых покосившейся, желтой плиткой стен, и зависает в холодном, сыром воздухе у меня прямо над ухом. – Но я считаю, что это не лучший вариант. – Мои пальцы сильнее захватили уголки листа… бумага захрустела, края прогнулись и растрепались под ногтями - да я чудом его не порвал, едва сдержавшись, чтобы не зашипеть на саеносца, подобно загнанному в угол гусю, уже готовому злым хозяином к зажарке. Я знал… я ждал, что он мне скажет это…
- Понимаешь Рафи, Лео теперь у на слепой, не видит ничего совсем, - Выжимая из себя слова по букве, жестко процедил я, медленно разворачиваясь к брату обратно и напрягаю глаза, разглядывая мощный силуэт черепахи сквозь узкие щели. Мой издевательский тон заставляет Рафаэля скалить зубы и отступить от меня на один шаг назад – с некоторых пор он уже заметил должно быть, что некогда спокойный и рассудительный Донни превратился в весьма раздражительного, нервного, и злобного типа. Я показательно помахал у себя перед носом трехпалой ладонью, все-еще не сводя с него взгляда, и разговаривая с мутантом, так, словно он только явился ко мне из младшей ясельной группы, что безусловно не могло его не бесить. – Полностью слепой, это знаешь, калеки, ни на что не годные… К сожалению, он не в состоянии что-то придумать более дельное, чем я могу предложить тебе, – Я вызывающе сжимаю зубы в ответном оскале, буквально ощущая, как под панцирем Рафаэля пробегает волна дрожи, и он странно кажется меньше под моим давлением, вежи воспоминания, да и он не дурак - покорно свешивает голову вниз, разглядывая колотую керамику под ногами, уныло пряча глаза. Ой, кажется я наступил на больное, какая жалость. Мрачно рыкнув, я с силой впечатываю кулак с зажатой в нем бумагой в широкий торс брата, и оставляю исписанный кусок листа у него в руках, когда черепашка по привычке разу же прикрыл место соприкосновения моего кулака и его костяных пластин. – Иди… - Просипел я, отходя в тень и гулко шлепнувшись низом карапакса на каменную ступень, одну из многих уходящих верх в сторону выхода из подземки наружу. Поставив локти на колени, я обхватил лоб одной рукой, и довольно злым жестом ткнул в сторону разрисованного по подобию карты, тренировочного поля, прямо перед нами – намалеванные по бетону и керамическому покрытию синей краской круги, символизировали собой скрытые мины, установленные Кланом Фут специально для нас, любимых и неповторимых. Мне стоило огромных трудов отследить их местоположение и начертить примерную схему – с воздуха не подступиться, под землей – тоже, и это был единственный выход - подкрасться ближе наземно.
Он ждал какой-то альтернативы? 
- Донни, - Неуверенно окликает меня застывший в двух шагах Рафаэль, бездумно топчась на месте и покачивая рукой с крепко зажатым в ней планом… единственным планом к отмщению нашего сенсея… и Микеланджело. Я опять до боли стискиваю зубы и угрюмо поднимаю глаза, не отнимая ладони ото лба, - Дон, ты только успокойся, мы справимся. Но нельзя так... на себя... все сваливать бро... – Голос обладателя красной маски, звучит на удивление, непривычно мягко, спокойно, в нем проскальзывает что-то от того бархатного тембра, коим всегда умел утешить своих сыновей Мастер Сплинтер, и, черт возьми Раф, от этого становиться только хуже - и без того глубокие раны сочящиеся кровью безостановочно, там, под пластроном, невидимые глазу, разрываются больше, тянуться вниз, пронизывая легкие и подбираясь к тяжело ухающему в груди сердцу… - Ты как-то сам сказал - есть вещи, которые мы не можем предотвратить. Думаю, ты, гений, сделал все, что мог - теперь отпусти его… Не одному тебе плохо, Дон. Он не только твой брат.
- Не помогает Раф. – Сердито обрываю я его, резко воздев распахнутую ладонь, пресекая его лишенный смысла монолог, - Начинай,- я ткнул в пустое пространство пальцем и снова уложил руку на собственное колено, сумрачно откинувшись панцирем о покореженные перила лестницы за спиной.
- Но… Дон…
- Я сказал, начинай – чего не ясно? – Бурча себе под нос, поудобнее укладываю затылок на приятно прохладно изогнутом поручне, за моей спиной и сонно жмурюсь, при этом слабо отмахнувшись от растерянного Рафа, как от надоедливой мухи. Мы успели так резко поменяться местами за эти дни…
Мне все-же не стоит быть… таким жестоким, по отношению к моим братьям... Да, я огрубел, стал еще более замкнут и болезненно воспринимаю любые споры - думают, я это сам не в состоянии за собой разглядеть? Я чаще и чаще вижу, какими глазами смотрит на меня Рафаэль, в упор, тогда как Лео, всегда резко отворачивается, упрямо поджимая губы и не желая мне что-либо доказывать - он то уже сдался. Ядовито-желтые, всегда столь вызывающие, дерзкие, сердитые огни, тлеющие в тени бордовой ткани, прикрывающей зеленое лицо с широкими скулами, давно угасли, один «уголек» так и вовсе потух, а оставшийся, отражал бесконечную усталость, уныние... даже не смотря на широкую, дружелюбную ухмылку, которой он старался приободрить себя и окружающих его - боль не исчезала. Кроме этого, в золотистой радужке плескался  немой упрек, адресованный конкретно мне… Я не мог разгадать характеристику этих осуждающих взглядов в мою сторону, да и не пытался. Возможно, это было лишь недовольство своим братом, что я слишком… изменился. А может… А может это была скрытая ненависть за то, что я оплошал в тот раз? Что я простофиля и слабак?
Надбровные дуги болезненно смыкаются между собой на переносице, - Раф. – Глубокий вдох. Очень медленно, чуть ли не по слогам, едва ворочая языком, я все-же решился немного «убавить резкость». Я слишком себя запустил, у меня просто нет времени, чтобы привыкнуть, – Послушай… Я больше ничего не могу тебе предложить. Когда ты будешь там… - свободно свисающая с колен ладонь сжимается в болезненно крепкий кулак, -…  ты будешь один. Мне придется остаться в шеллрайзере.
  После того, как я активирую на твоем снаряжении стелс-режим – ты проникнешь на территорию Футов не замеченным, и у тебя будет десять минут, всего-лишь десять минут, чтобы добраться до главных ворот незамеченным, оставить «паучка» с вирусом вместо подарка на входе и быстро оттуда валить, пока я буду держать тебя вне поля зрения Шреддера. – Чувствуя, как садиться голос и образуется характерная, скрежещущая сухость под нёбом, я вновь замолчал. Тяжело сглотну и уже совсем устало продолжил, не обращая внимания на тишину вокруг, словно бы разговариваю, как умалишенный, сам с собой, - Дальше все будет очень просто – робот-паук на дистанционном управлении со встроенной флэш-картой, благодаря мне через сеть вентиляции проникает внутрь здания, до центрального управления системой безопасности. Подключившись к ней, я буду готов запустить вирус… Пока он будет поражать сектор за сектором, у нас будет время подготовиться к главной встрече. Я успею дезориентировать футов, возможно, отослав часть по нашему ложному следу, выслав им на экраны пару «уток». Я сумею их… запутать, одурачить. Твоя основная задача – только успеть. – На лбу выступает холодная испарина. Я уже давно ощущаю себя больным и безумно устал глотать обезболивающее втихоря ото всех. Высунув кончик языка я осторожно слизнул дрожащую, солоноватую каплю, скатившуюся по моему виску вниз, вдоль впалой щеки, - Тебе нужно вызубрить тот путь, что я прочертил на плане между ловушек. Одна ошибка, один крохотный, неверный шажок, стоит только оступиться, Раф - и тебя разнесет на клочки. – Веки вздрагивают. Картины с живописной кровавой кашей, щедро размазанной по асфальту, ярко, живо встают у меня перед глазами. Зачем только я это сказал? Зачем вспомнил?
Майки, прости меня.
- Проходить это…
Губы становятся сухими, жесткими, как наждак, и становится больно даже просто шевелить ими. Все-таки меня заметно знобит, я чувствую холод да и жар одновременно,  мне уже совсем не удобно сидеть навалившись на ледяную стенку и металлические перила. Выпрямившись я больше не сдерживаю покрывающую мое погорячевшее тело нервную дрожь.
-… нужно аккуратно и сосредоточенно. Ты должен запомнить Раф, куда нужно наступать… След в след, а потом… я все возьму на себя…- повторил я чуть ранее сказанную фразу, свесив голову между колен, предоставив Рафаэлю взирать на ребро моего панциря и склоненный затылок с тугим фиолетовым узлом маски.
Опрометчиво с моей стороны.
Наверное, сия поза была уж слишком соблазнительна для моего брата – через секунду я очень пожалел, что так дал себе волю так «пострадать» да «покорчится», когда рядом стоит Раф… потому что через секунду, я едва не поцеловал ступени, на которых собственно и сидел, получив мощный, довольно-таки обидный, звонкий шлепок по зеленой лысине…
- Ты что? – Подняв широко распахнутые глаза, положив руку на ноющий затылочный бугор, я наткнулся на возвышающуюся надо мною широкоплечую тень. Отняв кисть от ноющей головы, ну спасибо Раф, мне значит было не достаточно, я удивленно уставился на собственную раскрытую ладонь, будто ожидая увидеть на ней мазок крови, и вновь обиженно уставился на безмолвную «статую», деловито сложившую мускулистые лапищи на груди, -  Ну и зачем? – раздраженно фыркнул я, поднимаясь на ноги и немедленно перекрыв своей тенью постную, одноглазую физиономию саеносца. Порой так приятно осознавать, что ты все-таки выше. Но толку то?
Пока я выжидающе смотрю на него сверху вниз, сильная рука с узловатыми, широкими  пальцами, слишком быстро, чтобы я успел уклониться, «пролетает» к моему лбу расчерченному глубокими морщинами, и с ходу залепляет мне мощный щелбан! От такой наглости я аж опешил, приоткрыв рот буквой «о» и обалдевшее уставившись на широко ухмыляющегося мутанта. Он был явно доволен произведенным эффектом… У меня даже озноб и температура спала от возмущения!
- Зачем? – Желтая полоска под размахренной тряпкой скользит по моему вытянувшемуся лицу. – Затем, что Дон – теперь ты, наш младший брат. И как старший, я должен делать то – что должен делать любой старший - защищать тебя от твоих же глупостей, чтобы ты не меня берег больше, а себя, балбес, ты же еле на ногах держишься... Ты как давно это скрывал? А, и еще кое-что – Он негромко хохотнул, после чего демонстративно легко потянулся, напрягая бугрящиея под кожей мышцы, хрустнув сведенными вместе пальцами. – Как младшему, я должен часто давать тебе подзатыльники Донни-бой. Идем… -  Он вполне беззлобно, но напористо, пихает меня, замершего ледяной скульптурой кулаком в карапакс, подталкивая к выходу со станции… - Идем, я уложу тебя в постель, а потом вернусь и заучу твою дурацкую схему, пока мозги из ушей не полезут, обещаю. Давай Дон, шевелись, - Еще один негрубый пинок… Чисто механичеки, я делаю широкий шаг вперед, не без помощи брата, и благополучно наступаю прямо в намалеванную синей, чуть подохшей краской отметину, обозначающую собой одну из ловушек.
Полностью озадаченный подобным отношением Рафа, да и что там, его словами, я подобно зомби послушно поковылял в сторону канализационных труб, щедро подпинываемый, вернее, нежно подталкиваемый в спину старшим братом. Смешно, но я не заметил, как оставил за собой по потрескавшемуся полу, а позже  и по гравию насыпи между нерабочих рельс, которые мы пересекли, голубую цепочку двухпалого следа. Когда Рафаэль приметил за нами столь явно различимую путеводную нить, он просто не выдержал и расхохотался, забросал меня самыми несуразными шутками, большинство из которых даже близко не стоят с понятием "смешно". Он выглядит таким беспечным… веселым… Он словно не слышал моих слов. Или пытается выглядеть сейчас.... как Майк?

Оставив меня по середине залитого водой тоннеля, Рафаэль вернулся назад, старательно «замаскировав» мою оплошность мелкими камнями и битым кирпичом…
....

Отредактировано Mona Lisa (2014-07-09 23:43:00)