Клон – существо довольно хрупкое, которое очень сложно сохранить хотя бы до момента рождения, хотя, в данном случае уместнее было бы сказать – вылупления. Клон черепахи-мутанта – тем более, крайне нестабильное создание, в 99% погибающее на первых этапах органогенеза.  Любой дефект генов и плод замирает, умирает, или же мучительно растет, развивая патогенные  мутации, которые, в конечном счете, его же и убивает. Слишком много ошибок, слишком много несовершенства, несмотря на крайне деликатное вмешательство в оригинальное ДНК. Несчастливая химера, из которой хотят создать нечто большее, нежели копии оригинала. А уж сколько было загублено образцов до момента, когда зародыш приживался и хотя бы начинал развиваться? Одному доктору Рене и известно то количество биологического материала, что был отправлен в утиль. Но во Францию ученый увез контейнер  с ценными эмбрионами, вмешательство в генный код которых не убил их в самом начале их псевдо-жизни. И это, увы, тоже не было гарантией успеха. Сколько замерло плодов, без всякой видимой причины? Сколько сердец остановилось из-за переизбытка токсинов и опухолей? Проще сказать, сколько из них осталось жить и росло под бдительным наблюдением аппаратуры и верных ассистентов ученого? Из всей партии их осталось всего-ничего, и жизнь каждого была на вес золота.
Образец №3 был единственным жизнеспособным клоном Донателло, самого ненавистного из четырех панцирных врагов доктора Рене. №3 подавал надежду. Когда отодвигались защитные свинцовые пластины, защищающие стекло капсулы от возможного излучения, способного уничтожить плод, взору представлялась типичная картина зародыша черепахи. Сеть кровеносных сосудов покрывали всю  внутреннюю поверхность овальной капсулы, имитирующей яйцо, но включался свет и объект №3 становился доступным для изучения. Плод висел внутри капсулы, подвешенный в этом подобии амниона, оплетенный кровеносными сосудами,  постепенно опускаясь все ниже под растущим весом самого себя, сквозь его прозрачную кожу просматривались все внутренние органы, билось крохотное сердечко, и забавным щитом нарастал на спине прозрачный карапакс. Питательная среда, помешенная внутрь и имитирующая желток, питала его, пополняемая через крохотные трубочки, щедро сдобренная факторами роста. И он рос, шевелясь и изредка слепа дергая головой, все больше приобретая черты не только черепахи, но и человека, впрочем, сильно отличаясь от своего оригинала. Каждый день проверки приносил все более воодушевляющие новости – стремительное ускорение роста при отсутствии побочных эффектов – объект №3 жил и не собирался умирать. Но такое уже случалось  пару раз – казалось бы, выигрышные сочетания натуральной ДНК и парочки дополнительных усовершенствований, а почти полностью развитый плод замирал на последних этапах своего эмбрионального развития. Грандиозное разочарование, и кому-то оно даже стоило работы, а то и жизни. Препарирование и ДНК-диагностика давали свои  результаты, и быть может, именно благодаря тому, что были учтены ошибки прошлых опытов, этот образец сейчас все еще был жив и обещал опровергнуть негативный опыт прошлых первопроходцев. В голове этого маленького клона не было ни мыслей, ни желаний, пусть он и реагировал на тепло и свет, ему были безразличны перипетии жизни вне его двойной прочной «скорлупы» - стекло и свинец надежно скрывали его от мира, а весь его мир был частью его самого, оплетенный причудливой сетью сосудов, словно плащом. И ему было невдомек, что на его соседа, росшего в такой же капсуле, что и он сам, расположенной всего в метре от него, только что навесили цветной ярлык – брак. Что уже через несколько минут ответственный работник безжалостно сольет плодную жидкость, а неудачный собрат вначале провиснет на собственной кровеносной системе, а потом, оборвав ее своим весом, влажно и гулко упадет на дно капсулы, и развитое четырехкамерное сердце в последние мгновения его жизни выгонит прочь остатки ярко-алой крови через тысячи порванных капилляров. Еще несколько минут – и недоразвитого клона с бледно-синей кожей грубо загрузят в тележку и увезут в секционную, а другой работник займётся чисткой капсулы, отделяя аллантоис от поверхности стекла, сбрасывая пригоршнями слизистую массу в ведро. Но с объектом №3 все еще было в  порядке. День за днем, час за часом, приближался его срок, он становился все крупнее, начинал двигаться, пробуя работу мышц и тестируя рефлексы. Над его капсулой по-прежнему горит зеленый светодиод, показывающий его хорошее состояние, а подключенная аппаратура бдительно следит за тем, чтобы капсула продолжала полностью обеспечивать плод всем необходимым. Опытные глаза ассистентов раз за разом осматривали его, пока, наконец, к нему не пришел сам создатель. Клон уже достиг такого размера, когда капсула едва позволяет ему находится в ней без дискомфорта. Приближалось время вылупления, и сам малыш становился все более беспокойным, временами будто в задумчивости прижимаясь лбом к оболочке. Кровеносная система, до того обширно разросшаяся по всей поверхности капсулы вокруг плода, сейчас почти полностью деградировала, плодная оболочка уменьшилась до состояния, когда плотно облегает его тело, почти лишенная сосудов. Маленький черепашенок-мутант отделен от стекла лишь небольшим количеством буферного раствора, аналогичного белку яйца. Еще немного и ему потребуется воздух, которого в капсуле в виде кармашка не предусмотрели, поэтому извлекать его необходимо уже в самое ближайшее время, о чем говорит мигающий индикатор на его капсуле. Наконец, свинцовая панель отодвинута, автоматически включается подсветка, и клон в очередной раз взбрыкнул, реагируя на яркий свет. Длинные конечности неуверенно, но пинают нижнюю часть капсулы, плавно дергается хвост, а голова прижимается к стеклу, и становится видно, что под плотно сжатыми веками двигаются глазные яблоки. Ученый отдает команду и включается автоматический насос, откачивающий жидкость из инкубационной капсулы. Плод постепенно оседает, без поддержки плотной жидкости гравитация в полной мере воздействует на его тело. Еще одна команда, и капсула издает ряд щелкающий звуков – отпираются цифровые замки и вот часть стекла отъезжает, знаменуя собой «проклевывание». Клон бессмысленно запрокидывает голову, он все еще покрыт осклизлой оболочкой, не дающей ему дышать, и благодаря которой так быстро испаряется тепло. Клон начинает дрожать, а Рене разрывает его «рубашку», ворчливо требуя помощи. Это первый их живой клон, полностью здоровый и живой. Их первый успех, который может угробить простое извлечение из капсулы. Неудивительно, что француз не гнушался сейчас работать руками, разве можно доверить это создание кому-то еще, в чьей компетенции он не уверен? Рядом уже каталка, в руках нескольких помощников – шприцы и набор реанимации, и банальные полотенца, словно речь идет о родах. Небольшое тело клона, как ребенка, аккуратно извлекается сразу несколькими руками, укладывается на каталку и обтирается, а сам он открывает глаза, совершая порой бессмысленные телодвижения и оглядывая всех внимательным, почти разумным взглядом. Дышит. В какой-то момент, когда его, укрытого множеством одеял и с кислородной маской на морде, везли в его «ясли», он выпростал руку из под всех слоев ткани и схватился за ладонь мужчины. Первого, кого увидел, кого запомнил и кому по капризу судьбы, теперь доверял. Возможно, Рене не просто проконтролировал такое грандиозное событие, но и получил так нужное ему доверие собственного создания.

Стерильная комната с температурой 18ᵒ, лежанка, плоская подушка, столик и два стула – для него и наставника. Еда по расписанию и постоянная подкормка – после вылупления прошло чуть больше суток, и творение генной инженерии во всю росло, сейчас спокойно и почти безразлично двигаясь вдоль стен, царапая стекло растущими коготками. В другой руке небрежно сжатое красное яблоко, и он меланхолично откусывает кусочек за кусочком, слушая включенную ему аудиокнигу. Две вещи, постоянно тревожащие его – это голод и жажда познания. Еще только вылупившись, им овладела страсть узнать все, что его окружает, в потенциально гениальном мозгу генерируются сотни вопросов и каждый раз, когда к нему наведываются ученые, он незамедлительно начинает целый допрос, временами даже торгуясь – этим людям в свою очередь нужны ответы на их собственные вопросы. Огрызок летит в мусорное ведро, сам клон отворачивается от стеклянной стены, за которой он чувствовал, что кто-то есть, и двинулся к столику, пока еще тонкие руки с ловкостью выхватывают очередной фрукт и клон с довольной гримасой погружает зубы в мягкую плоть персика. Аудиокнига заканчивается и он в неудовольствии начинает дергать хвостом, ожидая чего-нибудь. Прихода человека, новой программы, свежей еды. Впрочем, он уже несколько утомился, кожа местами изрядно досаждает ему зудом, и он бы предпочел выслушать еще одну аудиокнигу. Пока еще ему включают лишь сказки, словно ребенку, которым он, справедливости ради, все еще является, и это не раздражает Пурпурного, это учит его языку и позволяет его словарному запасу обогатиться. И все эти сказочные истории занимают его голову, пока обслуживающий персонал занимается своей работой. Он уже умеет читать, всего лишь бегло проглядев принесенный кем-то алфавит, словно просто вспомнил, но чтение дается ему  с небольшим усилием – прототип, чьи воспоминания хранятся где-то в его голове, явно носитель иного языка. Он вновь принимается ходить, не зная куда деть энергию, его постоянно растущий организм требует движения, такого же интенсивного, как питание и общение. Но аудиокнига не включается, никто не торопится к нему зайти, и зуд в растягивающейся коже начинают его раздражать. Он уже готов постучать по стене своей комнаты, там, где он знал, есть пространство, в котором за ним следят. Он не собирался не делать совершенно ничего. Это просто скучно. Он выплевывает косточку от персика  и с недовольной миной на морде швыряет ее в стену, нетерпеливо прищелкивая хвостом. Кто-нибудь, сделайте что-нибудь!

И кто-то действительно приходит. Клон разворачивается, пока еще низкий и тщедушный, как мальчишка, и скрещивает руки на пластроне, прямо уставившись серыми глазами в лицо нового человека в его обители. Он чуть хмурится, глядя как тот свободно проходит внутрь и становится прямо перед ним, зажал в отведенных назад руках какие-то бумаги. Он переводит взгляд с лица мужчины на то, что выглядывает из-за его спины, едва видимый кончик синей папки, и делает вывод о том, что этот человек, должно быть, пришел учить его. Вот и славно, а то он уже успел заскучать. Он не начинает разговор сам, этот человек пришел к нему впервые, и поэтому Пурпурный держался нейтрально и равнодушно ждал, не зная еще, каков он и его намерения. Обычная осторожность, только хвост выдает его нетерпение.
Человек странно, не слишком приятно улыбается, и его речь клон, конечно же, с легкостью понимает, ведь это его родной язык. Вот только то, что он говорит... Клон все так же безучастно наблюдает, не то, чтобы его задело то, что его назвали крошкой, он ведь слушал сказки и знал, кого так называют, и лишь несколько недоумевал этим несуразным словом в свой адрес. Но, почему и нет? У него все еще не было какого-то особого слова, имени, которым бы его называли все те люди, что заботятся о нем, и ему, в общем-то, было все равно, пока это самое имя ему не дали. Вот после этого звать его как-то иначе будет не слишком правильным. Наверное. Создатель? Что-то, несомненно, было в этом человеке знакомое, что-то такое, что вынудило его-таки сделать несколько шагов к нему, пока он листал страницы отчетов. Все так же молча, с отрешенным лицом он перехватил одну из рук мужчину и чуть сжал, сосредоточенно уставившись на светлую кожу ученого. Хвост метнулся в сторону, и клон поднял мордочку и посмотрел в лицо доктору Рене. Губы разомкнулись и он негромко заговорил, глядя на человека:

− Я помню, - это он о мужчине в целом, - Я запомню, - это об его имени и статусе, - мне нужна мазь, - это о маслянистом линименте, которым заботящиеся люди покрывали его чешуйчатую кожу в местах ее шелушения и растяжения. Он недолго молчал, в пару легких шагов разорвав контакт, дистанцируясь. Ему неприятен вопрос о том, знает ли он, кто он такой, поэтому он решает его попросту проигнорировать. Он уже давненько борется с двойственным чувством, что что-то происходит с ним не то, но это ощущение довольно слабое и не омрачает сильно его существование. Но прямые вопросы о его личности вызывают у него желание сбежать. Вот только бежать некуда, да и сам он знает, что сейчас эти люди и эта забота ему куда нужнее, чем гипотетическая возможность избежать неприятных разговоров и мыслей.

− Создатель - что это означает? Вы мой родитель? Кто тогда те, другие? – едва уловимые нотки любопытства в голосе и чуть приглашающая улыбка, тронувшая губы. Он вновь чувствует проснувшийся голод и подходит к столику за бананом. Коготки его еще небольшие, но тонкие и острые, и он с легкостью делает разрезы вдоль и чистит фрукт, обнажая светло-желтую мякоть. Светлые, почти белые зубки, с умеренным энтузиазмом откусывают кусочек, и клон жует, с умеренным интересом глядя на человека, опустив голову к плечу. Новый человек, память о котором прямо таки лезет в ноздри с его запахом. А когда он коснулся его кожи, на мгновения его словно кольнуло ностальгией. Свое вылупление он помнил слишком размыто, невзрачные мазки света и тени, голоса и целая туча запахов, чтобы отдавать себе хоть какой-то отчет, но тактильное ощущение вызвало осадок тех событий. Он готов был поклясться, что касался Рене прежде. Вот только ему совсем не хотелось говорить это.

− Я думаю, мне бы хотелось почитать книги самому, без этого, - он легкомысленным жестом взмахивает кистью, намекая на динамики, из которых обычно льется звук аудиопрограмм. Не то, чтобы он намекал на то, чтобы ученый выполнил его пожелания и удалился, нет, напротив, он был рад визиту, но ему действительно хотелось бы получить в свое распоряжение что-то поинтереснее алфавита. Если пришел человек, значит, ему что-то надо – либо задать вопросы по его самочувствию, либо обследовать его. Прошли только сутки, и еще никто не брал у него никаких проб, ни крови, ни прочих. Только внешний осмотр, который клон претерпевал с олимпийским спокойствием. Возможно, доктор Рене захочет сделать больше тестов, в таком случае, ему придется быть осторожным с этим парнишкой – он еще не привык к чему-то кроме осмотра. 

− Здесь довольно скучно.