Был ли Дон сломлен?

Честно говоря, в какой-то момент ему показалось, что это действительно так. Но чем больше он думал над этим, тем больше убеждался в обратном. Да, он был мутантом. Да, он вырос в мрачных, сырых подземельях под городом. Да, он был лишен возможности спокойно выходить на поверхность, чтобы насладиться солнечным светом, или глотком свежего воздуха, или обычной человеческой дружбой... Но он никогда не жаловался на свою судьбу. Ведь, несмотря на все страхи и лишения, у него было именно то, о чем мечтала чуть ли не добрая половина населения земного шара: крепкая и любящая семья. Семья, чья молчаливая поддержка спасала изобретателя от одиночества и не позволяла окончательно потерять веру в собственные силы. Правда, после всех событий, связанных с Лизародом и Моной Лизой, его отношения с братьями едва не дали трещину. Да и сама Мона напрочь позабыла умника, равно как и все то, что доселе связывало их друг с другом... Невообразимо сложная ситуация, тяжесть которой беспрестанно давила на плечи Дона, вынуждая его вновь и вновь лезть вон из панциря, лишь бы разрешить эту проблему — хотя бы отчасти. Да, это было ох как непросто...

Но он еще не проиграл эту битву. Он мог быть растерян, сбит с толку, вымотан до предела, даже несчастен — но он был готов бороться дальше, до тех пор, пока в нем оставались хоть какие-то силы. Или до тех пор, пока он был жив. И плевать, что его братья не могли понять этого странного, почти самоубийственного стремления во что бы то ни стало защитить Мону... Они просто еще не испытывали подобных чувств к кому-либо, за исключением их самих. Они всегда держались вместе, всегда пытались оградить друг друга от всяческих напастей. Ничего странного в том, что им оказалось сложно смириться с появлением саламандры в жизни изобретателя. Может быть, они испытывали нечто схожее по отношению к Эйприл, их единственной и лучшей подруге, но в несколько иной форме. Для черепашек она уже давно стала кем-то вроде сестры, в равной степени для всех — в то время, как Мона могла бы похвастаться подобной близостью только с одним Донателло. Честно говоря, Донни многое бы отдал за то, чтобы Мона также когда-нибудь стала частью их маленькой, но на редкость сплоченной семьи.

Наверно, именно поэтому он не стал возражать против ухода Моны на прогулку с Рафаэлем. То есть, гений, конечно же, беспокоился за саламандру: он прекрасно знал, что ее отношения с Рафом оставляли желать лучшего. Хватило бы одного неосторожного слова, одной крохотной искры, чтобы все их разногласия в одно-единственной мгновение рванули на поверхность... Но, с другой стороны, Донни доверял брату. Рафаэль в жизни не причинил бы Моне вреда... по-крайней мере, осознанно. Даже несмотря на то, что он ее сильно недолюбливал. Даже несмотря на то, что он считал ее повинной во всех тех неприятностях, которые лавиной нахлынули на семейство вскоре после знакомства с бывшей студенткой. Просто потому, что она была важна для Дона не меньше, чем его родные братья или отец...
Донателло прекрасно понимал чувства Рафаэля. Первое время он, бывало, пытался возмущаться этому подчеркнутому неодобрению. Иной раз дело могло дойти до шумной ссоры, или даже драки — но чем больше Дон наблюдал за старшим братом, тем больше он осознавал: Раф ведет себя так только потому, что у него создалось обманное впечатление насчет взаимоотношений гения и саламандры. Мона вовсе не "уничтожала" Донателло изнутри, или делала ему больно, или водила за нос, или намеренно мучила и заставляла рисковать жизнью ради ее "никчемной" салатовой шкурки. Все было совершенно наоборот: именно Мона Лиза, и только она одна, делала черепашку по-настоящему счастливым. И все те мучения, сквозь которые он прошел, были перенесены им именно потому, что он не хотел терять своего счастья. В конце концов, даже братья при всем своем желании не могли дать умнику того, что давала ему Мона... И, как уже говорилось ранее, он был готов и дальше биться пластроном о битое стекло, лишь бы только вытащить девушку из того омута кошмаров, в котором она очутилась по вине коварного доктора Рене.

Жаль, что Раф не понимал этого. А может, и понимал, но просто отказывался это признавать. Его логика была предельно ясна: нет Моны — нет проблем. Нет волнений и тревог, связанных с ее амнезией. Нет подавленного и уставшего Донателло. Все просто, не так ли? Пожалуй, тут гению не оставалось ничего иного, кроме как с присущим ему терпением дожидаться, пока до его брата, наконец, дойдет. Или...до него уже давно дошло, но саеносец по привычке не подавал виду? Вот бы Донни смог понять, что творилось в этой упрямой зеленой голове. Или хотя бы узнать, о чем они с Моной говорили, пока изобретателя не было поблизости. Ведь пока ребята разъезжали на байке по ночному городу (и как Раф только позволил Моне приблизиться к его драгоценному мотоциклу?), сам Дон вполне себе неплохо проводил время с Ниньярой. И, надо признать, лисице все-таки удалось ненадолго отвлечь его от всяких мрачных мыслей. В то же время, она подала ему немало пищи для дальнейших размышлений — наверно, именно поэтому Донателло казался таким задумчивым по возвращению в Убежище. Теперь-то его по-настоящему клонило в сон: так сильно, что он даже не стал заходить в лабораторию или на кухню за чашкой кофе, а сразу же направился в свою комнату, планируя как следует выспаться. К черту рутинную работу с формулами и химическими реагентами: время уже близится к утру, а за плечом долгий и насыщенный вечер в компании разговорчивой лисы. Честно говоря, он все еще не мог поверить в то, что Ниньяре удалось вытащить его на карнавал. Это было настолько глупо и безрассудно, как если бы эту идею предложил Майки... Но, стоило признать, ребята неплохо отдохнули и повеселились. Все лучше, чем ночами торчать в душной мастерской и, сгорбившись, переливать химикаты из одной колбы в другую. Донни, конечно же, безумно любил это занятие, но не настолько, чтобы тратить на него 24 часа в сутки в режиме семь бессонных дней в неделю.

Дон слегка потянулся, с хрустом разминая усталые позвонки и даже не пытаясь подавить рвущийся из груди зевок. Как же он хотел спать... Однако прежде, чем юноша успел скрыться в узком коридорчике на верхнем ярусе подземелья, за его спиной раздался приглушенный шорох чужих шагов. И, несмотря на охватывающую его сонливость, Донни просто не смог проигнорировать этот подозрительный шум. Напрягшись, гений немо замер на своем месте, пристально вглядевшись во тьму помещения: определенно точно, этажом ниже кто-то крался...

"Ну что еще могло стрястись?" — уныло подумалось Донателло, пока он, напрягая зрение, пытался рассмотреть хвостатый силуэт "гостя", нежданно появившийся у самого подножья лестницы. Неужели это... Мона? Умник сам не заметил, как до боли в костяшках вцепился обеими ладонями в перила. Он уже видел нечто подобное раньше: большой рюкзак за спиной, вороватые озирания по сторонам, старательно подобранный хвост... Определенно точно, саламандра не желала, чтобы ее кто-нибудь заметил. Только вот, девушка не учла, что в столь поздний час кому-то в убежище могло приспичить вернуться с ночной прогулки и немного задержаться с отходом ко сну. Гений тихонько скрипнул зубами друг о друга, чувствуя, как внутри него медленно поднимается волна безудержной злости. Нет, Мона, нет, нет, и еще раз, черт тебя подери, нет! Только не вздумай утверждать, что ты снова решила... ну, так оно и есть! Дон едва не навернулся с верхнего этажа вниз головой, увидев, как ладонь саламандры ложиться на дверную ручку и медленно, осторожно поворачивает ее кругом, открывая себе проход в канализацию. Как вы думаете, стал ли гений закрывать этот чертов люк на ночь, как он обычно делал в последнее время? Разумеется, нет! А все почему? Все правильно, он не видел в этом смысла, со святой наивностью веря утверждениям Моны насчет того, что ей хотелось бы наладить отношения с черепашками. Какой смысл держать взаперти того, кто все равно не собирается больше убегать? Ну, как теперь выяснилось, он зря поверил этим невинным улыбкам и стеснительным взглядам из-под облака пышных ресниц. Весьма и весьма хитроумно — якобы пойти навстречу отчаявшемуся изобретателю, а после украдкой выскользнуть за пределы своей "темницы", пользуясь его доверием... Хитроумно, но чертовски подло. Донателло чувствовал себя обманутым, чуть ли не оплеванным; сжимая челюсти с такой силой, что на щеках заиграли желваки, гений был вынужден с немым бессилием наблюдать за тщательно продуманным побегом Моны, до тех пор, пока та не скрылась окончательно в темноте подземного лабиринта. Пускай ящерица думала, что ее никто не видит, но Донни был отнюдь не единственным, кто заметил ее уход. За спиной послышались тяжелые шаги и характерный шорох панциря о бетонную стену — Донни даже не пришлось оборачиваться, чтобы узнать в присутствующем за спиной мутанте Рафаэля, или угадать его скептически-насмешливую позу со скрещенными на пластроне руками.

— Что ты ей сказал? — на удивление сдержанно осведомился гений, все также неподвижно всматриваясь вниз, хотя, казалось бы, что такого интересного во входной двери? Честно говоря, этот вопрос был совершенно риторическим. На самом деле, Донателло даже знать не хотел, что такого злого или обидного мог сказать его брат, что Мона неожиданно решила бы покинуть их убежище. Вполне возможно, что его вины здесь не было вовсе... Какой бы ни была причина, побудившей Мону решиться на столь отчаянный поступок — суть оставалась неизменной. Она ушла, не поставив гения в известность, даже не попрощавшись с ним... вот уже второй раз за время их знакомства. И если в первый раз Дон был просто зол, обижен и напуган, то сейчас... сейчас он даже не знал, что именно он испытывает после такого вот повторного предательства. Наверно, все то же самое, что и раньше — обиду и злость, а главное, страх, граничащий с полнейшим отчаянием. Она не могла... ну просто не могла снова так с ним поступить. Разве он заслуживал подобного отношения? Чем он так сильно ей не угодил, что Мона решила не заморачиваться и просто молча куда-то свалила из убежища, не соизволив открыто высказать гению все, что она о нем думает?

Почему... почему все это повторялось с ним вновь? Стоя в темном и абсолютно сухом помещении, Донателло, кажется, явственно ощутил на своей коже прикосновение хлестких водяных струй дождя — жестокое напоминание о той ночи, когда Мона впервые оставила его одного, раненного и обескураженного, в полнейшей неизвестности... Только вот на сей раз он был ранен не в плечо и даже не в шею, а в самое сердце. И рана эта мучила его не меньше, чем следы от когтей Рене.

И все же... все же ему хотелось верить, что всему происходящему имелось какое-то свое, логичное объяснение. В прошлый раз, у Моны имелись веские причины на то, чтобы покинуть своего друга. Быть может, она руководствовалась примерно теми же соображениями? В конце концов, она ничего не помнила о случившемся у гаражей; вполне возможно, что она просто неосознанно повторяла старый сценарий...  Мысли напряженно метались в сознании изобретателя, который, кажется, уже напрочь позабыл о том, что еще пару минут тому назад планировал лечь в кровать и благополучно продрыхнуть так до самого обеда. Кажется, Раф что-то говорил, но Дон уже не слушал. Выпустив перила, гений с хмурым видом двинулся вниз по лестнице, стараясь при этом не смотреть на брата.

— Я не намерен торчать здесь всю ночь в ожидании, — голос Донателло звучал устало и безэмоционально, но в то же время достаточно решительно. Было очевидно, что Рафаэлю не отговорить его от этой авантюры — если только саеносец не решит силой отволочь младшего в комнату и приковать цепью к батарее. Однако, Раф не предпринимал подобных попыток, и гений вполне благополучно добрался до входной двери, где, впрочем, ненадолго притормозил и все-таки оглянулся на брата через плечо. Лицо его смягчилось. — Все будет хорошо. Я... просто хочу посмотреть, куда она направляется. Я не буду вмешиваться и в любом случае дам знать, если что-то пойдет не так, — он со слабой улыбкой покачал черепахофоном в воздухе, после чего накинул на плечи недавно сброшенный плащ и подхватил посох со стойки с оружием. Рафаэль прав — он снова рискует... и, черт подери, было что-то подозрительное в том, как легко брат отпустил его одного на поверхность, зная, что гений обязательно проследит за Моной вплоть до самого пункта назначения. Однако Донни предпочел не задумываться над этим. Ему было достаточно той невеселой мысли, что ему предстояло украдкой следить за лучшей подругой, пускай даже она сама вынуждала черепашку пойти на столь неприятные для него меры.

Похоже, этой ночью ему уже не суждено выспаться.

Мигающий красной точкой на ярко горящем экране сигнал черепахофона Моны — все же, не зря он поставил на устройство датчик отслеживания. Судя по всему, девушка успела уйти достаточно далеко, но Донателло не составляло труда нагнать ее прежде, чем саламандра достигнет крайней точки своего непредсказуемого маршрута. Честно говоря, Дона приводили в смятение ее странные метания по узким городским улочкам, но гений оправдывал это тем, что данный район был довольно плотно застроен, а сама Мона не имела четкого представления о том, как ей побыстрее добраться до нужной части мегаполиса. Хотя, конечно, порой выписываемые саламандрой кренделя заставляли гения тихонько выругаться сквозь зубы и тотчас резко сменить направление, чувствуя, что еще немного, и драгоценный сигнал окажется потерян. К счастью, обходилось: так или иначе, но умник достаточно быстро настигал умчавшуюся вперед Мону, хоть и не видел ее силуэта на темных крышах жилых построек. Это было... странно, но гений все-таки не сбавлял темпа, продолжая с завидным упорством мчаться вперед. Усталость, конечно, давала о себе знать, но Донателло вполне успешно с ней боролся, кузнечиком перемахивая с одной бетонной площадки на другую, тенью просачиваясь в щели между близко стоящими домами, подныривая под неожиданно возникающими на пути препятствиями или же, наоборот, огибая их любыми доступными способами — лишь бы сократить и без того малое расстояние между собой и бывшей студенткой. Небо уже потихоньку начинало светлеть, и это являлось еще одним веским оводом для того, чтобы ускорить без того сумасшедший бег по крышам: не хватало только, чтобы мутанта заметили обычные горожане... хотя, честно признать, в данный момент ему было почти что наплевать на нежелательных свидетелей. Тем не менее, выдавать свое существование обычным жителям Нью-Йорка было довольно опрометчиво, и гений волей-неволей старался сохранять бдительность, лишь временами бросая короткие взгляды на раскрытый в руке черепахофон. Странно... судя по показаниям прибора, Мона должна была быть чуть ли не на том месте, где находился сам Донателло, но визуально ее присутствие никак не обнаруживалось. Гений замер на краю очередной площадки, присев на корточки и таким образом напомнив со стороны хмурую горгулью на карнизе старой готической постройки. Поднеся черепахофон к глазам, гений озадаченно уставился в экран, гадая, что могло приключиться с датчиком, а затем вновь пристально оглядел близлежащие постройки, желая убедиться, что Моны в самом деле не было поблизости.  И лишь когда взгляд подростка сам собой задержался на ржавом канализационном люке, Дон с размаху шлепнул себя ладонью по лицу: ну что за идиот, в самом-то деле... Спрятав черепахофон, Донателло высоким прыжком взметнулся в воздух, заставив потрепанные полы плаща громко хлопнуть за его спиной, подобно двум огромным серым крыльям — глаза юноши были затянуты бельмами, как всегда в те моменты, когда от его решимости зависело все.

Канализация встретила его привычным сумраком и стойким запахом сырости. Дон был привычен к этому: он даже не поморщился, ступив босой ступней в мокрую лужу — это была та среда, в которой он был вынужден обитать на протяжении более чем пятнадцати лет, и пускай в его жизни не всегда приходилось иметь дело со сточными водами, умник не испытывал такого уж сильного отвращения. Хотя, конечно, в обычное время он старался соблюдать элементарные правила гигиены, как и его родные, но сейчас некогда было обращать внимание на грязь и приставучую вонь. Очевидно, что для Моны это тоже не стало серьезной помехой... Интересно, почему она решила идти этим путем, не зная толком, как ориентироваться в нью-йоркском коллекторе? Было достаточно сложно поверить в то, что ее конечная цель располагалась где-то под землей... или все-таки...? Донателло замер возле очередного поворота и всем панцирем вжался в изогнутую кирпичную стену, чувствуя, как резко ускорилось его сердцебиение: в соседнем тоннеле явно кто-то был, судя по тихим шлепкам и едва различимому шороху одежды... Дон почти не сомневался, что ему удалось-таки нагнать Мону. Осторожно выглянув из-за угла, гений успел заметить кончик длинного змеиного хвоста, мелькнувший в дальнем конце подземелья. Взволнованный, Донателло бесшумно прокрался следом за саламандрой, впрочем, держась на почтительном расстоянии от последней — пускай даже его так и подмывало окликнуть девушку по имени. Неизвестный путь вывел его прямиком к огромному сливу: внушительных размеров помещению цилиндрической формы с глубокой забетонированной ямой посередине, куда обычно отводилась вся дождевая вода из канализационных труб. Эдакий перекресток, из которого можно было спокойно попасть в соседние тоннели... Мона как раз скрылась в одном из темных провалов неподалеку от того места, откуда вышел Дон, и юноша, недолго думая, последовал за ней. Этот тоннель казался куда больше и шире остальных, и, кажется, значительно расширялся на противоположном конце, переходя в какой-то подвал. Именно туда и направлялась саламандра, пока что даже не подозревая о присутствии Донателло за своей спиной. Гений, впрочем, предпочел затормозить на площадке у входа и, вновь прислонившись панцирем к стене, так, чтобы его нельзя было обнаружить изнутри тоннеля, вытащил черепахофон из кармана плаща. Он хотел сверить карту города с планом подземелий, и собранное им устройство без проблем выполнило наложение схем друг на друга, обозначив таким образом точное местоположение мутанта. Темно-серые глаза Дона взволнованно расширились, как только он осознал, куда именно привела его Мона. Не то, чтобы он точно знал, что находится в здании у себя над головой, однако догадаться было несложно: огромный небоскреб, по виду больше всего напоминающий штаб-квартиру серьезной бизнес-организации, с причудливым сооружением на тонущей в облаках крыше, выполненным в стиле японской архитектуры... как часто они с братьями любовались этим строением издали, не подозревая, что именно в нем, вероятно, могло находиться убежище их нынешнего врага! Все складывалось в одну стройную картинку — и почему никто не сообразил этого раньше? Таинственный клан ниндзя, сражающихся традиционным холодным оружием, на службе (или поддержке) талантливых ученых, пользующихся самыми передовыми технологиями... Не это ли должно было подтолкнуть его, Донателло, к прямой ассоциации со странным зданием у себя над головой? Что ж... если размышлять логически, то нет. Но все же, аналогия прослеживалась, как ни крути. Что ж, если допустить, что Рене и его чернокожий "коллега", Стокман, работали на одну и ту же организацию, то в этом здании могли бы находиться их лаборатории или мастерские... Быть может, именно здесь Лизард пытал Мону, вводя ей в кровь наркотическую сыворотку! Ничего удивительного в том, что саламандра решила прийти именно сюда: здесь находился ее дом, ее убежище, ее... наставник. Донателло сам не заметил, как стиснул ладони в кулаки, лишь только на мгновение представив, какой страшной опасности подставлялась его подруга, по какой-то неясной причине решившая вернуться к своему кровожадному учителю. Жалобный скрип черепахофона, впрочем, заставил его взять эмоции под контроль и как следует задуматься над тем, что делать дальше. Забираться во вражеский стан, вновь примеряя на себя роль самоотверженного телохранителя? Угу, отличная мысль, Донни, лучше не придумаешь. Почему бы сразу не замолотить посохом по водопроводным трубам? И вправду, чего напрягаться-то, пускай враг сам спуститься в подвал и прихлопнет не в меру оборзевшую черепашку! Нет уж, внутрь он точно не полезет... Хотя бы потому, что это самоубийственно во всех случаях, включая вариант со счастливым спасением — Раф после этого точно не забудет вытряхнуть брата из панциря и покрошить на черепаший суп. Но... оставлять Мону наедине с Лизардом, зная, что этот ублюдок определенно точно ее убьет...? Хотя... если бы он в самом деле этого хотел, то он бы уже давно это сделал. Возможно, что Мона просто захотела развеять собственные сомнения, ведь с чего бы еще ей тайком приходить к наставнику посреди ночи, пользуясь тем, что ее безмозглый "тюремщик" сладко спит в собственной кроватке? Или... она намеревалась сдать Рене местоположение Сплинтера и его сыновей? Но... этого просто не могло быть. Нет, нет, нет, Донни, глупо даже рассматривать эту версию, Мона никогда бы так с тобой не поступила... или... все же... поступила бы? Дон сам не заметил, как стиснул ладонями собственные тиски, тщетно пытаясь успокоиться. Если это и вправду было предательством... или если Рене мог переубедить ее верить черепашкам... что же? Что тебе делать тогда, Донни? Просто молча вернуться домой и ждать, пока твою семью атакуют ниндзя во главе с торжествующим Рене?

"Спокойно. Спокойно..." — Донателло прикрыл глаза на мгновение и сделал глубокий вздох, после чего выпустил-таки свою многострадальную голову и вновь заглянул в тоннель. Пусто... Мона явно задерживалась. Но, если бы ее вдруг атаковали, он бы наверняка услышал шум или какой-то вскрик, не так ли? Спокойно... Только не делай глупостей. Это уж точно делу не поможет. Лучше всего в данной ситуации — оставаться поодаль и... ждать. Просто ждать возвращения саламандры, ведь если все пройдет благополучно и Рене не станет ее пытать, то Мона сама вернется домой тем же путем, каким она сюда пришла. Все верно... На поверхности наступает новый день, она просто не сможет прийти в убежище по крышам, слишком уж велик риск обнаружения.
Выходит, ему остается только набраться терпения.

Был ли Дон сломлен?

До сего момента подростку казалось, что лишь одна вещь на этом свете может заставить его сломаться — смерть Моны или кого-либо из его родных и друзей. Но теперь Донателло с необычайной ясностью ощущал, что есть еще кое-что, что способно ударить в самое сердце и разломить то на жалкие осколки. Это предательство. Предательство со стороны той, ради которой он некогда с ужасом низвергнулся в пропасть, подставляя собственный панцирь под удар. Это ощущение было сродни падению, падению в бесконечную пустоту. И в конце его ждал вовсе не удар, а кое-что иное. Кое-что такое, что было гораздо страшнее смерти... Сидя в темноте, Донателло уже даже не знал, с какими словами он встретит Мону, когда та, наконец, вернется в тоннель. Если вообще вернется... Странные звуки, раздавшиеся со стороны подвала спустя примерно полчаса терпеливого ожидания, заставили гения насторожиться и с тревогой выглянуть из-за стены. Он не спешил выходить навстречу саламандре, хотя ее появление заставило его испытать своего рода паузу в сердцебиении: так сильно было его облегчение при виде темного хвостатого силуэта, в котором безошибочно узнавалась бывшая студентка. Она была совершенно цела и невредима, и рядом с ней не наблюдалось никаких других мутантов, или бойцов-ниндзя, и это, с одной стороны, было отличной новостью... Но, в тоже время, это означало, что разговор Моны и Рене прошел спокойно, а следовательно, последний мог наплести какого угодно вранья и заново склонить ящерицу на свою сторону, убедив ее предать черепашек и их учителя. Выходит, Донни был прав, подозревая самое худшее... Гений даже не понял, как он смог дождаться приближения Моны к тому месту, где он затаился; в какой-то момент Донателло просто молча поднялся на ноги и встал за спиной суетящейся ящерицы, все так же терпеливо ожидая, пока та заметит присутствие изобретателя. Ярко вспыхнуло пламя зажигалки...

— Уходи, — что-что, прости? "Уходи"? Вот так просто, едва обнаружив умника рядом с собой и осознав, что ее план по незаметному возвращению в штаб провален — "уходи"? Глаза Дона сузились, тускло отразив дрожащий рыжий огонек — верный признак надвигающейся бури.

— Ты, — он сделал небольшой шаг навстречу Моне, полностью игнорируя ее умоляющий взгляд. Вопреки ожиданиям, голос шестоносца звучал тихо и ровно, даже холодно. Настолько холодно, что ближайшие стены едва ли не покрывались коркой инея. — ...вообще соображаешь... — он нарочно делал свой тон все тише и тише, позволяя ему медленно переходить в угрожающее шипение, — ...что ты творишь? — на последних словах Дон неожиданно наклонился вперед, вынуждая девушку испуганно попятиться и вжаться спиной в каменную облицовку тоннеля. Одна рука гения резко выбросилась вперед, врезаясь ладонью в стену напротив виска саламандры и закрывая ей всяческие пути к отступлению. — Ты хоть понимаешь, как ты рискуешь, приходя сюда в одиночестве? Зная, что твой наставник — отъявленный маньяк, который только и ждет момента, когда он сможет выпотрошить нас обоих... — кажется, Мона пыталась что-то возразить, но гений не позволял ей даже слова вставить в свою речь. Сейчас он был меньше всего похож на себя обычного — скромного и вежливого тихоню, готового выслушать чужое мнение и взять его на заметку. Нет уж... хватит. Мона никогда его не слушала и, видимо, не собиралась делать этого впредь. Настало время как следует вдолбить ей в голову всю ту правду, от которой она так настойчиво пыталась отмахнуться. — Да, — с нажимом повторил Донателло, уже не скрывая проникающих в его голос ноток ледяной ярости, — твой любимый учитель — убийца и обманщик, и он уже несколько раз чуть тебя не прикончил... ты ведь видела эти шрамы, — Дон порывисто вскинул вторую руку, отогнув ворот плаща и продемонстрировав притихшей саламандре свою изуродованную ключицу, — ты видела, на что он способен в бою! Как... я просто не понимаю, КАК ты до сих пор можешь допускать мысль, что этот ублюдок по-настоящему добр к тебе?! — тут уж речь Донателло взметнулась до высоких, отчаянных нот. Юноша был вне себя от гнева и не скрывал этого. Он даже не пытался говорить тише, кажется, напрочь позабыв, где они находятся. — Он преследовал тебя, пытался убить, скинул тебя с крыши, лишил памяти, заставил забыть саму себя... заставил забыть меня! Хватит глупить, Мона! Рене никогда, ты слышишь, никогда не даст тебе жить спокойно! Прекрати верить этому уроду!! — второй кулак с неприятным хрустом ударил по камням с противоположной стороны от лица Моны. Гений весь согнулся, низко склонив голову и крепко зажмурив глаза. Честно говоря, в данный момент ему было настолько тяжело, настолько противно от всего происходящего, что он был бы рад метнуться в темноту подземелий, оставив ящерку наедине со своими жестокими выводами, но... это казалось ему неправильным. Еще больше сгорбившись, Дон чуть было не уткнулся лбом в хрупкое плечо саламандры, не находя в себе сил посмотреть ей в лицо. Слишком тяжело, слишком... больно.

Когда же все это закончится?

Наверное, было даже бесполезно спрашивать, каким это образом он снова умудрился вляпаться в такую страшную передрягу.

Донателло ни секунды не сводил взгляда с надменной физиономии Лизарда, по-прежнему агрессивно скаля зубы, и в то же время настороженно наблюдая за тем, как огромный антропоморфный ящер аккуратно опускается на корточки рядом со своей закованной в цепи жертвой — ну точь-в-точь как нагловатая уличная шпана, с тем лишь отличием, что задние конечности Рене были куда длиннее человеческих, и оттого острые колени доктора как-то неестественно возвышались над его сгорбленной спиной, придавая мутанту сходство с гигантской саранчой. Внушительные загнутые когти бесцеремонно шкрябнули о костяной пластрон изобретателя, зацепив потрепанный ремень и с пугающей легкостью приподняв юношу в воздух. Загремели туго скрученные цепи, со звоном ударившись звеньями друг о друга, и вот уже гений оказался усажен спиной к хлипким перилам мостика, опираясь панцирем на ржавые металлические прутья — то была единственная преграда, отделявшая Дона от темных канализационных вод, плещущихся несколькими метрами ниже. Черепашка опасливо глянул на них поверх собственного плеча, но затем вновь переключил свое внимание на Лизарда. Жуткий, почти немигающий взгляд Рене ну никак не сочетался с той насмешливой ухмылкой, что играла сейчас на его губах, и этот контраст лишь усиливался от красноватого свечения кибернетического глаза.

— А мы как раз с Моной говорили о тебе, — протянул он чуть ли не весело, откровенно забавляясь всей этой непростой ситуацией. Да уж, вот ему-то как раз было, чему радоваться, в отличие от притихших, настороженных подростков, с нескрываемой тревогой ожидающих от пленившего их злодея очередного финта ушами. Можно было подумать, что, вволю пообщавшись с этим психопатом, ребята уже давным-давно привыкли к его эксцентричным выкрутасам и какой-то нездоровой тяге к длинным пространным монологам — и, все-таки, они с Моной почти одновременно сморщили носы в усталой гримасе, догадавшись, что Рене припас для них очередную речь. Наверное, это было какой-то особой формой садизма: по часу распинаться на псевдофилософские темы перед своими противниками, при этом активно работая мимикой и рассыпаясь в эффектных жестах, словно дешевый актер погорелого театра, только и ждущий возможности выступить на большой сцене, мнящий себя принцем Гамлетом на премьере одноименной трагедии Шекспира... Так или иначе, а подросткам все же приходилось выслушивать весь этот бред, не имея при этом никакой возможности не только украдкой выскользнуть из зрительного зала, но даже просто мысленно отрешиться от происходящего. Словно бы в насмешку над бедным изобретателем, Лизард неожиданно крепко сжал его лицо своей огромной когтистой лапищей, вынудив Дона устремить взгляд прямо в жуткий вертикальный зрачок своего мучителя: кажется, теперь черепашка мог спокойно рассмотреть в нем свое собственное отражение. Будь у него хоть какая-то свобода действий, то Донателло непременно бы вырвался из хватки ящера, но куда там! Полностью обездвиженный, юноше приходилось молча впитывать в себя каждую реплику, буквально каждое слово, звучащее из уст Рене и насквозь пропитанное отвращением — и так до тех пор, пока последний, наконец, не оттолкнул Дона обратно к поручням. Но, как выяснилось, вовсе не для того, чтобы оставить гения в покое. Замерев, Донателло с возрастающим страхом пронаблюдал за тем, как его враг медленно и неуклонно приближается к попятившейся от него Моне... а затем, будто опомнившись, с гортанным рыком дернулся следом, повинуясь инстинктивному порыву защитить бывшую студентку. Снова послышался громкий звон металла, но цепи держали крепко: черепашка даже не смог оторвать панцирь от перил мостика, что уж говорить о том, чтобы хоть немного высвободиться из этих тяжелых оков и с кулаками наброситься на отвернувшегося доктора...

— Отпусти ее!... — ха, как будто Рене собирался его слушаться. Напротив, чем больше Донни рвался и гремел цепями, тем шире становилась ухмылка на лице безумного мутнта, и тем сильнее бледнела Мона в его удушающих объятиях. Это была ужасная пытка — гений в полнейшем бессилии наблюдал за тем, как его подруга беспомощно трепыхалась в лапищах Лизарда; тот специально держал ее на весу, оторвав ступни девушки от пола, так, что она была готова в любой момент потерять сознание от удушья... если, конечно, Рене не намеревался еще раньше свернуть ей шею одним точным и хладнокровным движением. Зрелище было до того диким и тошнотворным, что изобретатель был готов вывернуть собственные руки из суставов, лишь бы избавиться, наконец, от этих чертовых цепей и броситься на помощь саламандре, пока этот громила окончательно ее не задавил. Как ни странно, но доктор отчего-то не спешил убивать свою пленницу. Резко ослабив хватку, он небрежно швырнул Мону куда-то под ноги Дону, и тот немедленно притих, во все глаза глядя на искаженное болью лицо саламандры. Он так и не понял, что же она имела в виду, когда ответила на издевательскую фразу Лизарда, но неподдельная смесь страха, гнева и разочарования в ее взгляде говорили сами за себя: если она и выбрала сторону Рене когда-то, то теперь ее доверие к лже-учителю было окончательно разрушено. С воспоминаниями или без, но Мона больше не желала быть его марионеткой... Увы, Донни не успел как следует обрадоваться этой важной перемене. Судя по тому, с какой силой Рене обрушил на девушку удар своего длинного мускулистого хвоста, и с каким треском та влетела в нагромождение пустых коробок в дальнем углу помещения, полученные ею ранения были явно посерьезнее обычных ссадин и гематом... Увиденное заставило его дернуться всем телом. Окончательно потеряв равновесие при очередном полубезумном рывке, гений неловко бухнулся на бок и пребольно врезался локтем в бетонный пол, но даже тогда он не перестал лихорадочно извиваться, грохоча оковами и раз за разом выкрикивая одно и то же имя, так, словно бы Мона могла немедленно откликнуться на этот зов и высунуть взлохмаченную голову из-под внушительной груды обломков, показывая таким образом, что с ней все в полном порядке. Но, разумеется, ничего подобного не случилось. Зато внимание Лизарда вновь переключилось на черепашку — благо, поднятый Доном шум было ну очень сложно проигнорировать.

— Клянусь, ты заплатишь за это, урод!... — как, должно быть, забавно было выслушивать подобные угрозы из уст побитого и, вдобавок, совершенно обездвиженного подростка, который даже не мог самостоятельно принять сидячее положение и теперь с ненавистью смотрел на доктора снизу вверх, полулежа на холодном бетоне. Рене мог бы вволю посмеяться, но, вместо этого, он предпочел сразу перейти к делу — так, словно бы желал наверстать упущенное время, которое он до сего момента бездумно растрачивал на пустые монологи. Как говорится, делу время, а потехе час: не успел гений и глазом моргнуть, как все тот же змеиный хвост Лизарда кольцами обвил его содрогающееся от криков и бессмысленных физических усилий туловище, пока еще не очень сильно, но все-таки довольно ощутимо сдавив его в своем "дружеском" объятии. В очередной раз дернувшись всем телом в слепой попытке ударить Рене хоть чем-нибудь, Донателло добился того, что ящер вдруг резко ужесточил свою железную хватку, отчего ребра гения издали короткий жалобный хруст. Дон тут же смолк, чувствуя, как у него резко перехватывает дыхание от мощного давления на карапакс, и даже на какое-то время перестал вырываться, остекленело, но в то же время с подлинной ненавистью уставившись в физиономию противника. Ох, как многое Донни жаждал высказать этой подлой, гнусной, бесчеловечной твари!... И он уже на самом деле собирался это сделать, да только вот кое-что в словах Рене заставило его поперхнуться собственным гневом и ошарашенно вытаращить глаза, напрочь позабыв все ругательства. Услышанное казалось слишком нереальным, равно как и абсолютно чудовищная догадка, электрическим разрядом прошившая мысли изобретателя.

Этот... этот урод правда собирался...?

"Нет... нет," — убрав хвост, Рене, однако, тут же перехватил лапой скованные цепью запястья Донателло и бесцеремонно поволок свою жертву куда-то прочь от разгромленной кучи деревяшек, в глубине которой минутой ранее исчезла Мона Лиза. Панцирь умника неприятно заскрежетал от соприкосновения с жесткой каменной поверхностью, и к этому крайне неприятному для ушей звуку тотчас присоединился грохот тяжелой металлической гири, перекатывающейся следом за волочащимися по полу ногами мутанта. Несмотря на охвативший его шок, Донни, тем не менее, с удвоенной энергией задергался в крепкой хватке Лизарда, не желая вот так просто сдаваться этому маньяку. "Вот сволочь!..." — и как же он планировал выпутываться из этой передряги? Негромко мурлыкая себе под нос, Лизард остановился перед внушительных размеров старой лебедкой и, наконец, выпустил изобретателя, отчего тот с глухим стуком ударился панцирем о бетон. Гений снова рванулся, но все было бестолку: абсолютно невозмутимый, доктор уже деловито крепил что-то к цепям за спиной подростка. Каким-то образом, Донателло понял, что это был крюк, и это осознание не прибавило ему ни капли оптимизма. Напротив, окончательно развеяло всяческие сомнения в твердости намерений Лизарда. Да, теперь гений был напуган уже не на шутку... Так уж вышло, что он изначально выстроил себе совершенно иные планы на этот вечер, и уж совершенно точно не собирался играть в ящик; он вообще не хотел влипать ни в какие неприятности, но, когда ты имеешь дело с беспросветным психом вроде Рене, тебе следует быть заранее готовым ко ко всему. С другой стороны, кому вообще могло прийти в голову хладнокровно утопить своего противника в подземном резервуаре, вместо того, чтобы, к примеру, раскроить ему череп одним мощным ударом хвоста или, на худой конец, посадить в клетку, используя механика как живую приманку для других учеников Сплинтера? Но нет, Рене был куда кровожаднее и... изобретательнее. Он жаждал мести, он мечтал убить гения своими собственными руками, причем смерть эта должна была стать как можно более долгой и мучительной.

Чего ж ты еще от него ждал, Донателло?

Грубый, взметающий кверху рывок — Донни судорожно втянул в себя воздух, чувствуя, как с силой напрягаются все онемевшие мышцы и суставы рук, от кончиков пальцев и до самых плеч. К счастью, цепи оказались натянуты таким образом, что основной вес Дона приходился не только на его запястья, но и на сам крюк, удерживающий подростка в воздухе... однако ощущения все равно нельзя было назвать приятными. Точнее, наоборот. Совсем наоборот. Крепче стиснув зубы, гений зажмурился на несколько мгновений, но почти тут же вновь широко распахнул глаза. Рене, естественно, ухмылялся, с явным удовольствием наблюдая за пока еще сдержанными мучениями своего пленника. Должно быть, хотел вволю насладиться этим зрелищем... Нет уж. Донателло не собирался давать ему такой возможности. Даже если доктор решит вырвать ему руки с корнем, он все равно не позволит себе застонать или зайтись в душераздирающем вопле.

Уж больно велика щедрость.

— Сейчас и выясним, насколько ты отличаешься от обычной комнатной черепахи, — многообещающим тоном молвил Рене. Дон не успел ничего на это ответить: грубый удар ногой куда-то прямиком в солнечное сплетение заставил его с размаху врезаться в хлипкие перила, частично смяв их своим и без того побитым панцирем. Окончательно потерявший всякую опору, оглушенный болью и ужасом, гений беспомощно завертелся на туго натянутой цепи, несколько минут бешено раскачиваясь из стороны в сторону, точно старая боксерская груша, которую обычно так любил мутузить Раф. Стены безумной каруселью закружились перед глазами, но затем все более-менее вернулось на свои места, и гений, в конце концов, беспомощно повис в пустоте, медленно, со скрипом вращаясь вокруг собственной оси. В поле зрения вновь возник улыбающийся Лизард, крепко держащийся лапами за тяжелый металлический рычаг — теперь уже единственную вещь, способную удержать Дона в воздухе.

— Тебе понравится дружок, — почти нежно пропел доктор, медленно и нарочито плавно опуская гения вниз. Сглотнув, Дон молча уставился на темнеющую под ним воду, не желая даже на секунду представлять, какой холодной она может оказаться в это время года. А уж если учесть тот факт, что мутанты находились глубоко под землей, и температуры здесь были соответствующие...

— Сильно в этом сомневаюсь, — не удержавшись, едва слышно пробормотал парень себе под нос. Гиря, оттягивавшая его щиколотки, уже полностью скрылась из виду, с тихим плеском погрузившись под воду, а затем подернувшейся рябью поверхности коснулись и рваные полы плаща изобретателя. Донателло как-то умудрился пропустить тот момент, когда его порядком онемевшие пальцы все-таки окунулись в ледяную воду, и лишь крупная, непроизвольная волна дрожи, пробежавшая по его телу, дала понять, что совсем скоро гению придется погрузиться в этот омут с головой. Будь у мутанта нормальная человеческая кожа, она бы уже давным-давно покрылась зябкими пупырышками. Такими темпами, он быстрее скончается от холода, чем от нехватки кислорода в легких...

"Я должен срочно что-то придумать! Если бы мне только..." — лихорадочные размышления изобретателя, увы, оказались прерваны гораздо раньше, чем можно было ожидать в такой непростой ситуации. Прежде, чем Донни успел сложить в своей голове парочку надежных логических цепочек, способных вывести его на верный путь к спасению, натяжение цепи вдруг резко ослабло, и гений понял, что летит вниз.

— НЕТ! — только и сумел выкрикнуть он, прежде, чем с громким плеском рухнуть в самый центр бассейна. Тьма и холод жадно приняли его в своих смертоносные объятия, и Донателло на пару мгновений полностью лишился ориентации в пространстве, да и, вообще, напрочь позабыл о том, кто он такой и как умудрился сюда попасть. Все мысли, ощущения, эмоции — все это мигом притупилось, уступив место шоковому состоянию, вызванному банальной реакцией организма на резкое падение в ледяную воду... которое, впрочем, не успело продлиться дольше нескольких секунд. Несколько крупных пузырьков вырвались наружу вместе с судорожным вскриком и торопливо улизнули куда-то наверх, обратно к волнующейся над головой поверхности; Дон спешно захлопнул рот, не желая бестолку растрачивать и без того жалкие крупицы воздуха. Хорошо, что он успел сделать хороший вдох перед нырком... Странная тяжесть тянула гения вниз — то был привязанный к его ногам груз. Окутанный вихрем искрящихся пузырьков, Донни очень быстро достиг самого дна и замер, привыкая к подводной темноте. Скудного освещения, с горем пополам проникавшего под воду, едва хватало, чтобы разглядеть что-то в паре-тройке метров от собственного носа. К счастью, бассейн оказался не очень глубоким: хватило бы пары мощных гребков, чтобы выплыть обратно... если бы, конечно же, не цепи. Правда, Донни теперь уже и не знал, что именно являлось для него большей проблемой — тяжелые металлические оковы, или все-таки страшный, нестерпимый холод, проникающий ему под кожу и замедляющий кровообращение во всем организме... Пожалуй, он смог бы продержаться несколько минут, или даже больше, но, все-таки, время было сильно ограничено.

Так как же ему избавиться от этих чертовых пут?

"Думай, Донни, думай, черт возьми..." — взгляд широко распахнутых глаз черепашки заметался по грязному, поросшему водорослями дну, то и дело натыкаясь на всякий мусор вроде ржавых консервных банок или обломков сломанных перил. Если бы он только смог воспользоваться чем-то, чтобы перепилить звенья цепи... Как назло, вокруг не было ни единого предмета, способного помочь гению в столь непростой ситуации. Поняв, что эта затея бессмысленна, Донни перестал озираться и сосредоточился на том, что было у него под рукой, причем буквально — на старом и массивном крюке от лебедки, закрепленном позади панциря умника. Насколько острой была его грань и могла ли она перерезать эту цепь? Дон спешно подергал онемевшими запястьями, силясь оборвать звенья, но у него ничего не выходило. Тогда юноша вновь принялся вертеть головой по сторонам. Пока что он еще не испытывал особого дискомфорта или нехватки воздуха, и это было хорошо: значит, у него еще было время поломать голову над этой задачкой. Как и его братья, Донателло умел надолго задерживать дыхание при нырке, и сейчас этот навык очень ему пригодился.

Правда, он все равно испытал огромное облегчение, когда механизм лебедки начал медленно поднимать его обратно на поверхность.

Дождавшись, пока его голова покажется над водой, Донателло тут же жадно захватил ртом свежий воздух, вместе с тем неприятно удивившись острой рези в горле. Вот и первый тревожный звоночек: его организм был сильно переохлажден, но пока что гений еще держался, во многом благодаря долгим и усиленным тренировкам, в свое время закалившим мутанта до такой степени, что он умудрялся находиться под водой гораздо дольше среднестатистического человека... Интересно, сколько же здесь было градусов? Пока юноша сосредоточенно фыркал и отплевывался, Рене успел поднять его на некоторую высоту и, протянув когтистую лапень, сграбастал Дона за "воротник" панциря, развернув лицом к мостику. Их взгляды снова пересеклись, и умник неожиданно ощутил внутреннее злорадство: что, зеленая рожа, не ожидал, что он протянет так долго без воздуха? На миг у гения возникло настойчивое желание дернуться всем телом и каким-нибудь хитрым приемом скинуть Рене к себе в бассейн, но эта соблазнительная мысль померкла столь же быстро, как и появилась: Донателло был скован по рукам и ногам, его щиколотки отягощала металлическая гиря, а сам он чувствовал себя таким усталым... Он бы просто не смог проделать такой трюк. Да и кто бы тогда держал рукоять лебедки, чтобы мутанта вновь не уволокло на дно резервуара?

— Понравилось? Освежает, — прохрипел Лизард в самое лицо обессиленного, закоченевшего подростка, и Донателло невольно отвернул голову, избегая его жаркого, тошнотворного дыхания. — Еще разок! — ящер с силой отпихнул гения прочь от себя, и Дон глазом моргнуть не успел, как вновь с плеском рухнул в бассейн.

Это что, такая разновидность казни? Вновь и вновь окунать жертву в ледяную воду, чтобы посмотреть, как долго она протянет?

Донни было противно даже просто думать о чем-то подобном. Да и некогда ему было: перед глазами вновь все вспенилось, забурлило, потемнело... Тело юноши свело отчаянной судорогой — да уж, если ему все-таки повезет выбраться отсюда живым, то одной простудой он уже точно не отделается! Лютый холод пробирал до самых костей, замедлял мысли и восприятие окружающей реальности, а что самое гадкое — на сей раз Донни еще и вволю глотнул этой ледяной водички, не успев вовремя задержать дыхание при падении. Ощущение было таким, будто он проглотил здоровенный кусок мороженого, который целиком опрокинулся ему в желудок и тотчас заморозил тот изнутри, прямиком вместе с ротовой полостью и пищеводом. Словом, приятного мало. Лишь каким-то поразительным усилием Дон заставил себя захлопнуть рот и отвлечься от этого ужасного ощущения, а иначе бы он сразу же захлебнулся. Гиря на его ноге с мягким стуком соприкоснулась со дном бассейна, и этот гулкий, раскатистый звук заставил умника резко распахнуть дотоле плотно сомкнутые веки — он понимал, что теперь Рене продержит его в воде как можно дольше, рассчитывая на то, что его жертва, в конце концов, потеряет сознание от холода или удушья... а то и вовсе отдаст душу черепашьей праматери. Учитывая, что на сей раз парень не успел вдохнуть как следует, время на поиски спасительного решения значительно сокращалось. Гений вновь бестолку подергал связанными запястьями, затем уставился на ржавые звенья второй цепи: той самой, на которой он сейчас не то висел, не то просто болтался, подхваченный холодными потоками воды. Интересно... Откуда здесь подводное течение? Должно быть, это поступала вода из примыкающих к бассейну труб. Как это могло помочь Донателло в настоящий момент? Никак, совершенно. Он мог бы, конечно, сорваться с крюка и уплыть... куда-нибудь, подальше от Рене и его живодерских методов умерщвления противников, да только вот на ногах по-прежнему крепился тяжеленный довесок, чей вес так или иначе приковывал мутанта к одному месту. Хотя, стоп, как он вообще собирался куда-то плыть, будучи скованным по рукам и ногам?

"Черт..." — как-то заторможено выругался гений про себя. Он понял, что его тело, а, следовательно, и мозг тоже, начинали потихоньку сдавать: он слишком долго пробыл в холодной воде... Работать извилинами становилось все труднее, но Донни все же пытался не обращать внимания на коварно подкрадывающуюся к нему сонливость. Жаль, что он не мог также игнорировать нехватку воздуха в собственных легких. — "Ну же... ответ где-то поблизости," — напряженно морщась и выпуская тоненькие струйки микроскопических пузырьков из ноздрей, юноша вновь переключил внимание на собственные руки: теперь он пробовал хотя бы немного ослабить путы, пользуясь тем, что, пока он оставался под водой, цепи были натянуты не так сильно. С запястьями, как назло, ничего не получалось, и тогда Дон принялся дергать и вращать ступнями, пытаясь таким же способом высвободить щиколотки. Если бы он только мог сбросить эту проклятую гирю...  Да, черта с два! Рене закрепил цепь на славу, так, что и пальцем не шелохнешь без надлежащего усилия. А может, это просто сам Донни так сильно замерз, что уже не чувствовал собственных конечностей?

"Воздуха бы глотнуть..." — тоскливо подумал механик, в конце концов, прекратив эти бессмысленные попытки. Может, стоило прикинуться мертвым? Но ведь не факт, что Рене не бросит его тогда на дне бассейна, сочтя свою месть свершившейся. Прежде, чем Донни успел как следует обдумать эту затею, подъемный кран вновь пришел в движение, и медленно поволок основательно окоченевшего гения наверх. Что, время уже вышло? Неужели он так долго пробыл в воде? Или добрый доктор просто смилостивился и решил поднять своего пленника чуть пораньше?... Честно говоря, к тому моменту, как лебедка вытянула его на поверхность, Дон уже ни о чем не мог думать, кроме того, чтобы поскорее высунуть голову из воды и заглотнуть полную грудь воздуха. Что он и сделал, причем даже чуть раньше положенного срока. В итоге влага снова попала ему в дыхательное горло, и бедолага шумно закашлялся, почти не замечая того, как Рене снова притягивает его к бортику.

— Бедняжка, кажется, ты совсем замерз? — тон Лизарда звучал почти нежно. Донателло с трудом сфокусировал взгляд на его физиономии, продолжая тяжело, жадно втягивать в себя холодный воздух подземелья. Тело гения сотрясали неконтролируемые приступы крупной, неистовой дрожи, да так, что аж цепи звенели. Почему-то здесь, над резервуаром, ему было даже холоднее, чем в самом бассейне. — Сейчас согреешься... — ну, разумеется, он собирался окунуть его в воду еще раз, как же иначе? Донни уже ничем нельзя было застать врасплох. И пускай гению ужас как хотелось издать хриплый, протестующий вопль, он все-таки сдержался, решив с максимальной пользой потратить свои последние секунды на поверхности. Например, сделать вздох поглубже, втянув в себя так много воздуха, сколько вообще могли вместить в себя его истерзанные легкие. Как ни странно, но гений все-таки успел это сделать.

Теперь у него в запасе было еще несколько драгоценных минут.

"Помни, чему тебя учил Мастер Сплинтер," — мысленно повторял Дон, стараясь не обращать внимания на такие мелочи, как болезненный удар о воду при падении, или неприятное давление на барабанные перепонки при очередном нырке, или страшный, убийственный холод, которого он, впрочем, уже почти не чувствовал. — "Помни, чему тебя учил Мастер..." — интересно, сможет ли он когда-нибудь снова его увидеть? Быть может, на этом все и закончится... То есть, возможно, и не нужно было ломать голову над совершенно безвыходной ситуацией? Что, если это и есть его судьба — оказаться утопленным в канализационном бассейне мстительным доктором Рене... Братья, наверное, жутко рассердятся, когда узнают о его гибели, особенно Раф. Но гораздо больше, конечно же, расстроятся. Ведь, как ни крути, а несмотря на промахи и ошибки гения, они все-таки его любят...

"Я не позволю ему справиться со мной вот так просто... Я буду держаться до последнего."

Короткое, скользящее прикосновение к плечу юноши вынудило его резко распахнуть уже сомкнувшиеся было, основательно затяжелевшие веки, и нервно вскинуть голову, выходя из сонного оцепенения. На краткий миг представив перед собой лица своих родных, Донни поверил, что они и вправду пришли сюда, чтобы его спасти... Каково же было изумление, когда умник увидел перед собой вовсе не затянутые бельмами глаза братьев, но сосредоточенную мордашку Моны Лизы — совершенно серую и полную тревоги за жизнь изобретателя. Взгляды подростков пересеклись, и губы саламандры тут же дрогнули в слабом подобии улыбки. Какое, должно быть, сильное облегчение она испытала, увидев, что ее приятель все еще жив... Дон и сам был безумно рад видеть свою подругу живой и невредимой, да еще и спустившейся к нему на выручку. Но почти тут же на смену радости пришли совсем иные эмоции, вроде беспокойства и недоумения. Как именно она планировала его спасать? Гений быстро оглядел перепончатые ладошки Моны, но те были совершенно пусты. Ни ножа, ни лома, словом, ничего такого, что могло бы разбить крепкие звенья цепи. Донни вопросительно вскинул бровные дуги, в то время, как Мона успокаивающе погладила его совершенно задубевшие скулы — похоже, что она нырнула сюда спонтанно, не успев толком проанализировать ситуацию. Разумеется, в этом не было ее вины. Честно говоря, Дон был бесконечно поражен уже тем фактом, что Мона не побоялась прыгнуть за ним в ледяную воду, да еще и на глазах у доктора Рене. Это был по-настоящему отважный и самоотверженный поступок, и Донателло осознавал это как никто другой.

Она не оставит его здесь в одиночестве. Она будет рядом с ним до самого конца. И она не успокоиться, пока не найдет способ вытащить их обоих.

И после этого Рене еще осмеливался спрашивать у гения, стоила ли эта девушка того, чтобы прыгать за ней с крыши двадцатиэтажного небоскреба.

Жаль только, что сейчас у них совершенно не оставалось времени на трогательную игру в гляделки. "Нет-нет, это бесполезно, я уже пробовал," — Донателло энергично помотал головой, видя, как Мона торопливо схватилась за окутывающую его тело металлическую цепь. Голыми руками такую не порвешь, увы. Сообразив это, Мона довольно быстро нашла другую альтернативу, поочередно вооружившись камнем и острогой. Жаль, что и это не возымело никакого результата. Подростки только потратили зря еще одну минуту драгоценного времени, в течение которой Донателло уже потихоньку начал испытывать возрастающую нехватку воздуха. Но пока что он еще держался — а вот Моне, кажется, требовалось сделать повторный глоток кислорода: объем ее легких был и в половину не таким большим, как у механика, а еще девушка не была обучена полезным техникам задержки дыхания, которыми в свое время поделился с сыновьями мудрый Сплинтер. Так что, как бы ни хотелось саламандре остаться рядом с Донни, она была вынуждена всплыть обратно на поверхность, предварительно ободряюще сжав плечо гения рукой и взглядом дав понять, что она обязательно вернется. Дон коротко кивнул в ответ, показывая, что он все понимает и готов еще немного подождать... Что еще ему оставалось делать в таком случае? Задрав голову, подросток с молчаливым отчаянием проследил за тем, как его спасительница стремительно уплывает прочь — назад, к свету... Почему-то, теперь этот свет уже не казался ему таким уж ярким. Перед глазами все меркло: его время стремительно истекало. Сколько еще ему осталось? Минута? Две? Легкие начинало скручивать и рвать изнутри, и гению приходилось звать на помощь всю свою выдержку, лишь бы не сделать непроизвольный вздох, иначе бы все закончилось до крайности плачевно.

"Прошу, скорее! Я не выдержу... больше..." — крепко зажмурившись, мутант принялся с удвоенной, как ему казалось, энергией выпутываться из цепей, даже не подозревая, что со стороны его отчаянные движения выглядят скорее как слабое трепыхание бабочки, угодившей в паучью сеть. Почему же Мона так долго не возвращалась? Донни приоткрыл один глаз, с мукой на лице выискивая взглядом свою подругу — та все еще находилась наверху... и, кажется, только что была атакована Лизардом.

"Мона!..." — беззвучный крик сам собой вырвался из груди юноши, как только он увидел, что силуэт девушки скрывается в вихре пены и пузырей. Вместе с этим отчаянным воплем, из груди юноши вышли предпоследние крупицы кислорода, однако он все еще каким-то волшебным образом оставался в сознании. Наверное, его удерживал страх за жизнь саламандры. Уже не видя, что там творится с Моной, но предчувствуя стремительно надвигающуюся на него гибель, изобретатель из последних сил забился в своих оковах, уже не в силах справиться с усиливающейся агонией. Цепи заскрипели и застонали, едва выдерживая неконтролируемые рывки мускулистого, сильного тела мутанта. Заскрипели туго натянутые панцирем звенья, и в какой-то момент создалось впечатление, что они вот-вот лопнут под натиском совершенно озверевшего подростка, но... этого так и не произошло. Совершенно неожиданно гений обмяк и, прикрыв глаза, медленно опустил голову на грудь, уже ничего не слыша, не видя и не чувствуя.

Ему просто не хватило сил.

Но, как это обычно случалось в жизни Донателло, подлинное спасение пришло именно в тот момент, когда разум мутант окончательно померк.

...он совершенно не запомнил, как вновь очутился на суше. Честно говоря, к тому времени его это уже ни капли не интересовало. Черепашке повезло — его вытащили почти сразу же, как только он потерял сознание на глубине, однако Донни все равно успел вволю наглотаться ледяной воды, которая теперь обильно плескалась в его легких. Промешкай Кожеголовой еще минуту или две, и та впиталась бы в кровь мутанта, даровав ему быструю и красивую смерть. Однако этого не произошло: едва оказавшись вне резервуара, гений тут же оказался перевернут на пластрон и заботливо приподнят чьей-то огромной когтистой лапищей, принадлежавшей, однако, вовсе не доктору Рене. Донателло кашлял так, как, наверное, не кашлял никогда в своей жизни: вода крупными порциями выходила из его бронхов и пищевода, обильно заливая бетонный пол подземелья. Хуже, чем это, был только холод. Страшный, пронизывающий, сотрясающий все тело не хуже беспрестанного отхаркивания влаги из легких. Далеко не сразу Донни ощутил рядом с собой присутствие еще одного существа, пока что совершенно им неузнаваемого. Или даже двух таких существ.

— Все будет хорошо Донателло...

— Дон... Донни!... — если первый голос показался ему каким-то отдаленным, гулким и рокочущим, точно ворочание соседской мебели по другую сторону глухой каменной стены, то второй, напротив, звенел чуть ли не над самым ухом и частично дезориентировал. Да что там — сейчас Дон вообще не представлял, где и с кем он находится. И лишь когда большая часть воды была извергнута наружу, гений, наконец-то, понял, что все это время он буквально полулежал в дрожащих объятиях саламандры, совершенно выбитый из сил обрушившимся на них испытанием.

Что ж... по крайней мере, они оба были живы, до сих пор... вроде бы. Донателло слабо усмехнулся, чувствуя теплые руки саламандры вокруг собственной шеи: нет, однозначно, это место не могло быть черепашьим раем. Здесь было слишком холодно и шумно для этого... Надо же, он и представить себе не мог, как сильно он замерз.

— Сможешь встать?

— А это обязательно? — слабым голосом откликнулся гений в ответ, тщетно пытаясь пошутить. Меньше всего на свете он хотел выбираться из крепких объятий насмерть перепуганной мутантки: сейчас это было все равно, что голышом выйти на мороз из теплого и уютного домика с камином...

Интересно, а куда это подевался Рене?

— Хорошо... я постараюсь встать, — запоздалого воспоминания о ящере хватило, чтобы гений окончательно вышел из состояния сладкой полудремы и, наконец-то, соизволил проанализировать происходящее. В воздухе стоял громогласный рев, как от поединка Кинг Конга и Годзиллы в излюбленных кинофильмах из личной коллекции Микеланджело — неужели в Нью Йорке все-таки нашлось создание, осмелившееся дать полноценный отпор Лизарду? Гений с большим трудом поднялся на ноги, опираясь рукой на заботливо подставленные плечи Моны: его все еще мучила слабость. Тем не менее, Донателло повернул голову на звуки чужого поединка и замер, пристально всматриваясь в внушительный силуэт Кожеголового. Надо же... как он вообще здесь оказался? Теперь-то Донни, наконец-то, начинал понимать, что именно случилось в подземелье, пока сам гений оставался без сознания.

— Помнишь, куда идти? — хрипло выдохнул Донни, снова закашлявшись. Горло так и терзало болью, впрочем, как и все остальное тело. Несмотря на это, черепашка довольно быстро приходил в себя. Наклонившись, он нашарил рукой какой-то длинный металлический штырь и оперся на него на манер посоха, чтобы не висеть на Моне мертвым неподъемным грузом.

В конце концов, ей досталось не меньше, чем изобретателю.